На безымянной площади

Мне город этот  не дом, не родина.
Пусть он беснуется в кураже.
Я здесь один, как старик юродивый,
Копаюсь в темной свой душе.

Ну, что ж ты, милая, извиваешься?!
Не пьян я ноне… ну, иль почти…
То как дитя, то с цепи срываешься,
То плачешь тихо, а то кричишь.

У этой площади нету имени.
Ночь-танцовщица в огнях дрожит.
Я пару рифм за бутылку выменял
У пьяных рыночных сторожих.

Читал стишки им, и думал, ахая:
«Пустые образы, в три гроша».
И, обратившись старухой дряхлою,
Хрипела, гибла моя душа.

Я рвал рубаху и жаждал истины,
Что сок волшебный святых полей.
И умирал, чтобы слово выстрадать,
В глубинах тайных души своей.

Она взмывала вдруг рифмой новою,
Всесильной став, как когда-то Рим!
Как бил Король, не щадя, бубновую,
Чеканя шаг и диктуя ритм.

Знать, в том судьба моя окаянная -
Огонь в ладонях не удержать.
А значит снова… А значит заново
Сгорать, и падать, и умирать.

Мне город этот не дом, не родина,
Пускай беснуется в кураже.
Я здесь один, как старик юродивый,
Копался в темной свой душе.

А рифмы, словно гнедые лошади.
Накинь уздечку!.. Тонка кишка!..

…Валялась на безымянной площади
Моя отрубленная башка…