Старая тетрадь Перегон глава 6

Глава 6.     Идём на Вайгач

Поздно вечером на дежурном мотоботе прибыла буфетчица. Высокая крупная женщина в возрасте под пятьдесят. Короткая стрижка волос, светло-голубые, как будто выцветшие глаза. Черты лица не грубые, скорей крупные. Казалось, женщину вырубили  из массивного ствола дерева. Сработано всё вроде бы в спешке, не аккуратно, угловато и крупно. Как говорится, что Бог дал. Возможно, боженька торопился куда-то, что поделаешь, не всем же везёт.
Боцман с Санькой подняли на палубу две огромные  сумки, а затем помогли перебраться с мотобота и женщине. Она поблагодарила ребят, обвела нас взглядом и без малейшего намёка на улыбку, представилась:
- Полина Андреевна. Пойду с вами до Салехарда.
Санька слегка хохотнул, дурачась, щёлкнул каблуками туфель и в полупоклоне протянул руку, здороваясь:
- Только для вас – Александр.
Шутливо встряхнул свою ладонь после рукопожатия женщины. Пока мы с Санычем испытывали на себе крепость ладони буфетчицы, матрос продолжал ёрничать:
- Не знаю, как до Салехарда, а вот до Николаевска-на-Амуре вы с нами прогуляться точно можете. Если, конечно, будет желание с вашей стороны.
И погасив улыбку, посмотрел в глаза женщины. В лёгком замешательстве она повернулась к боцману, хотела спросить, но Саныч опередил её:
- Да не слушайте вы этого балабола. Доставим вас куда надо, пересядете на другой сухогруз и пойдёте до места, а мы дальше почапаем.
И повернувшись к Сашке, бросил:
- Заканчивай  дурку валять, бери сумку, - и уже обращаясь к буфетчице, сказал:
- Пойдёмте, Полина, покажу  каюту, а потом к капитану поднимемся.
Мы с Сашкой чуть посторонились, пропуская их вперёд. Кивнув в спину женщине, матрос повернулся ко мне, смешно сморщил нос, и отрицательно мотнув головой, тихо пояснил:
- Не, не то! Возраст, да и прям, как айсберг в океане - большая и белёсая. На подобное  мы ещё насмотримся.
- А ты рассчитывал, что тебе дюймовочку лет восемнадцати привезут? – спросил я матроса.
- Почему мне? Это тебе привезли помощницу. А дюймовочки не в моём вкусе. Я же лентяй, а их - восемнадцатилетних учить всему надо. Я люблю, когда женщине  два раза по восемнадцать. С такой и самому бывает не грех поучиться.
Сашка готов был прыснуть смешком, но вовремя свободной ладонью зажал рот. Боцман уже открывал пустовавшую до этого дня каюту.

Запись в коленкоровой тетради: «Восемнадцатое августа. Вышли из Архангельска. Питание из расчёта двадцать девять рублей двадцать четыре копейки на экипаж  из  восемнадцати человек».
Как эстафетная палочка звук выбираемых якорей перелетал от одного сухогруза к другому. Вот выбрав якоря, флагман развернулся носом по течению реки. Один за другим его манёвр повторили остальные суда. Растянувшись цепочкой по фарватеру, караван направился к устью Северной Двины - туда, где она встречается с Белым морем. Начинался у кого-то очередной, а у меня первый арктический перегон.
Я взял сигареты и вышел в курилку на корме. Архангельск провожал караван отличной погодой. Небо света чистейшей бирюзы без единого облачка. Ещё не жаркое солнце, подбирающееся к своему зениту, и лёгкий ветерок. Стайка горластых  чаек висит, планирует, распластав крылья над бурлящей за кормой водой. То одна, то другая срываются вниз, ныряют, выхватывают из воды мелкую рыбёшку и вновь возвращаются в строй прожорливых подруг. Я успел выкурить только половину сигареты, как появился Саныч.
- Вот ты где, на солнышке балдеешь? Заглянул к тебе в каюту - тебя нет, на камбузе нет, - пояснил боцман, усаживаясь рядом и доставая из кармана пачку сигарет.
- Да тут вроде бы трудно заблудиться, - ухмыльнувшись, ответил я боцману.
- Это точно, - подтвердил Саныч и продолжил:
- Я что тебя искал-то? Во-первых, забросил тебе в каюту телогреечку - завтра утром уже в рубашечке не позагораешь. И второе. Докуривай и поднимайся в ходовую рубку, капитан зовёт тебя.
Заметив, что я собрался выбросить сигарету в урну, остановил меня:
- Да не спеши ты, успеешь, докурим и пойдём.
Боцман, заложив руки назад и обхватив ладонями шею, блаженно с лёгким хрустом в суставах потянулся всем телом, подставляя лицо солнцу, и выдохнул:
- Лови момент. Когда ещё теперь доведётся погреться на солнышке?  Скорей всего только в следующем году.
Докурили и взбежали по трапу на вторую палубу. Прошли коридором и, поднявшись на пару ступенек, я остановился в дверях ходовой рубки. Слегка подтолкнув меня в спину, Саныч пробормотал:
- Проходи, проходи. Что замер в дверях?
Заметив меня, капитан кивнул в сторону стула и небольшого кресла у  переборки капитанского мостика со словами:
- Садись  там.
Стоявший на руле Санёк, быстро обернулся и, улыбнувшись, подмигнул мне. Капитан стоял чуть позади и правее рулевого. Не оборачиваясь, громко спросил меня:
- Фотоаппарат не догадался захватить из дома?
- У меня его нет, да и не умею им пользоваться, - ответил я.
- Зря! Это первый рейс у тебя и сходу попал на такой перегон: по всей трассе и дальше вплоть до Николаевска-на-Амуре. Здесь есть, что пощёлкать на память. Потом жалеть будешь.
Рулевой демонстративно громко хмыкнул.
- Что не так? - переключился на него капитан.
Не поворачивая головы, Сашка пояснил:
- Всё так, капитан, вот только поздновато вышли в этом году. Успеть бы до бухты Провидения добраться, а не до Николаевска.
- Ну да, с тобой забыли посоветоваться, - ответил Ароныч.
Сашка моментально парировал:
- А могли бы, не дурней многих.
Капитан, сделав вид, что не расслышал, обратился ко мне:
- В свободное время можешь приходить на мостик. Бери бинокль смотри, спрашивай. Только так: под ногами у вахтенных не путайся, с рулевым не разговаривать, все вопросы вахтенному штурману. Всё понятно?
Я молча кивнул. Скорчив шутливую гримасу, Сашка слегка повернулся ко мне и вновь подмигнул.
- Не крути башкой! По фарватеру идёшь, а не по Невскому проспекту гуляешь, - одёрнул капитан.
За Сашкой не «заржавело»:
- В том-то и дело, мастер. За последние годы я тут чаще бываю, чем на Невском.
- А кто тебе виноват? Ты же хотел пялиться в японский телевизор, а смотришь теперь на архангельские бакены и на льдинки в море, - подколол матроса Ароныч и, досадливо махнув на рулевого рукой, направился на левый выносной мостик.
Вахтенный штурман, пряча смеющиеся глаза, ещё ниже нагнулся над огромной картой, расстеленной на большом овальном столе посреди рубки. Я уже собрался внимательно оглядеться, изучить всё, что находилось на мостике, но короткий, громкий звук «ревуна» с флагманского сухогруза отвлёк.
Наша «чебурашка» шла третьей в колонне. В этот момент головное судно поравнялось с группой рыбацких лодочек на мелководье. Коротким сигналом флагман приветствовал и прощался с соломбальцами. Мужики в лодках, отложив удочки, что-то кричали, махали руками. Дед с окладистой седой бородой встал в лодке во весь рост. Сдёрнул с головы старую «мичманку» с поломанным козырьком, махнув пару раз, вновь водрузил её на голову и приложил  руку к козырьку. Когда сухогруз прошёл мимо, отдёрнул руку и размашисто перекрестил корму удаляющегося судна. Вот и мы поравнялись с рыбаками. Дали короткий сигнал. Капитан и штурман на выносном мостике замерли почти по стойке смирно, принимая благословение старика.
Соломбала провожала в Арктику очередной караван речных судов. Сколько их было за пять  десятилетий? Считал ли кто?
Вернувшись в ходовую рубку, капитан пояснил мне: «Этой традиции уже более пятидесяти лет, ещё в тридцатые годы так провожали». В иллюминаторе поплыли строения пригородов Архангельска, а мне надо было возвращаться к работе. 
Пока готовил обед, поглядывал в иллюминатор. Несколько раз выходил на корму перекуривать. Судно шло по одному из рукавов Северной Двины. Из-за очередного поворота реки выплыл  поросший невысокими елями островок.  За следующим изгибом реки более крупный остров, с возвышающимися в центре высоченными соснами. С правой стороны, уже на берегу, лес стоял сплошной тёмной стеной. Становилось всё прохладнее.
Первый день навигации прошёл свой «экватор» - закончился обед. Ничего не предвещало неприятностей. Ушёл в каюту, чтобы немного отдохнуть, а заодно придумать, чем бы порадовать команду в день отплытия на «чай».  У детей это приятное мероприятие называется полдником, а у перегонщиков между обедом и ужином, в половине пятого должен быть так называемый чай - своеобразный перекус для взрослых дядей, (прошу не путать с вечерним чаем, который у военных моряков существует после ужина). Решил, что сделаю сырники, выставлю на столы сметану и варенье на любителя. И в довершенье какао. Прочитал несколько страниц книги  и вернулся на камбуз.
Ещё в кают-компании уловил запахи прачечной. Открыл дверь на камбуз и запах хозяйственного мыла буквально шибанул мне в нос. Бегом промчался к двери на корму и распахнул её. За спиной раздался истошный вопль:
- Что вы делаете? Меня продует так.
Буфетчица, вымыв посуду, уже заканчивала расставлять её в сушилке. Не сдержавшись, зло спросил её:
- Чем вы мыли посуду?
- Как чем? Намыливала тряпку, мыла и ополаскивала. Я так дома делаю, - с вызывающими нотками в голосе, ответила женщина.
- А для чего я оставил вам открытую пачку сухой горчицы? После неё и посуда чистая, и запаха нет. А теперь всё пропахнет хозяйственным мылом. Кто из этого будет есть?
- Подумаешь, графья какие! Это ж мыло, а не что-нибудь. Горчицей не буду мыть, все руки себе попорчу.
И растопырив пальцы, показывая, протянула руки в мою сторону. Посмотрел. Там и портить было нечего. Совершенно неухоженные толстые пальцы с неаккуратными ногтями. Но это про себя, а вслух сказал:
- Я месяц до вас мыл, и ничего с руками не случилось.
- Да, ради бога, мойте, а я не буду, или давайте резиновые перчатки, - зло, прищурив белёсые глазки, ответила женщина.
С ожесточением бросила тряпку в мойку и направилась к выходу.
«Ни хрена себе, только этого ещё не хватало! С первого дня наглеет бабонька», - пронеслось в голове, но успел ответить прежде, чем дверь за ней закрылась:
- Вас не операционной сестрой нанимали, а  посудомойкой и уборщицей. Думать надо было, когда соглашались.
Оставалась слабая надежда, что запах выветрится за пару часов. А что делать дальше? Женщина, похоже, упрямая. Первый день работы, и уже конфликт. Пошёл к боцману, вдруг в его хозяйстве есть эти проклятые перчатки.
Саныч, видно, только уснул. Тронул его легонько за плечо. Он открыл один глаз и, повернувшись на спину, недовольно буркнул:
- Что случилось?
Коротко рассказал ему. Выслушав, он закрыл глаз вновь и, поворачиваясь опять на живот, тихо сказал:
- Передай, что я послал её…
На всех флотах мира, боцманы составляют особенную касту. Славятся умением ярко раскрасить свою речь, убедительно объяснить оппоненту, что он не прав. Правда, всё это в нелитературных выражениях, но зато, как витиевато и красиво - можно заслушаться.
Саныч перевёл дыхание и закончил прозаично:
- Вот принесло на нашу голову. Пусть ею Ароныч занимается. Всё, спать хочу.
И отвернулся к переборке.
Как всегда, первым к столу пришёл «марконя». Азартно потирая ладоши, сел за стол и налил в стакан какао. Сделал глоток и недоумённо уставился на напиток, затем начал принюхиваться к нему. Со стаканом в руке подошёл к раздаточному окну, спросил меня:
- Шеф, а чем это так пахнет какао? Не могу понять, - и брезгливо оттопырил нижнюю губу.
Я взял у него стакан, понюхал. К аромату напитка примешивался посторонний, неприятный запах мыла. Пришлось объяснить, что пахнет от стакана. Парень молча повернулся и, подойдя к столу, взял в руки тарелку. Стал обнюхивать и её. Вот за этим занятием и застали его несколько человек во главе с капитаном, вошедшие в кают-компанию. Раздались смешки и подколки.
- Чего ржёте! Я посмотрю, как вы из этого будете пить и есть? – и  радист протянул тарелку стармеху.
И через головы собравшихся мужчин, крикнул мне:
- А почему этого раньше не было?
Пока я выходил из камбуза в зал, тарелка обошла все носы. Пришлось коротко объяснить Аронычу, в чём вся проблема. В этот момент в дверях появился боцман и с первого взгляда понял, что происходит.
- Ты в курсе? - подняв над головой душистую тарелку, обратился к нему капитан.
- Конечно, но в моём хозяйстве только брезентовые рукавицы. Где я ей найду резиновые?
Повисла пауза.
- А посмотри-ка в аптечках, может быть, где и завалялись, - подсказал второй штурман.
- Точно! – подхватил идею капитан и добавил.
- Пойдёшь, стукни ей в дверь, скажи, чтобы шла сюда.
Минут через пять в кают-компанию вошла Полина. Тонкие губы плотно сжаты, на скулах проступили розовые пятна, руки непроизвольно поправляют невидимые складки на юбке. В «атаку» пошла первой:
- Я вот что хочу сказать вам…
Капитан резко поднял руку, обрывая её фразу.
- Нет уважаемая, говорить буду я, а вы слушайте. Даю вам ровно час, чтобы перемыть всю посуду так, как у нас её мыли всегда. Дома можете делать что хотите, а здесь - нет. Сейчас боцман ищет для вас перчатки. Найдёт – хорошо, нет - будете мыть без перчаток.
Женщина вновь хотела что-то сказать. Поднятая рука капитана опять остановила её. В голосе Ароныча сквозило нарастающее раздражение, появился звук металла. Прищурив слегка глаза, продолжил чуть тише, но чётко выговаривая каждое слово:
- Не надо меня перебивать, я ещё не закончил. У вас есть два варианта: выполнять работу, как вам говорят, или отказаться делать её. Если вы выбираете второй вариант, то пока мы не отошли далеко от Архангельска, я свяжусь со встречным судном. Договорюсь с капитаном, пересадим вас, и вернётесь домой. Что вы выбираете?
Щёки женщины уже просто пылали. Тяжёлый подбородок еле заметно подрагивал. Она не отводила взгляда от прищуренных глаз мужчины. Ничего особенного, вот только погоны с капитанским «вензелем», а в глазах читается, что на испуг не берёт - сделает всё как сказал. Капитан поторопил буфетчицу:
- Так что вы выбираете?
Она опустила голову и тихо ответила:
- Я всё сделаю.
- Вот и хорошо, - капитан бросил взгляд на часы и добавил:
- Без четверти восемнадцать команда вернётся за столы, - и шагнул к выходу из кают-компании.
Все потянулись за ним и разошлись по каютам. Минут через двадцать ко мне заглянул Саныч. Вошёл и прикрыл за собой дверь. На лице плутоватая улыбочка, одну руку держит за спиной. Выдернул её со словами:
- Смотри, что раздобыл для неё! – подмигнул мне.
Его пальцы держали пару огромных  зелёных перчаток. Такие - из толстой резины, всегда есть в хозяйстве электромехаников.
- Вот, в машинном отделении у ребят выпросил, - ехидно улыбаясь, уточнил боцман.
- Саныч, да ты что! Кончай стебаться над женщиной. Ей и так сегодня досталось.
- Ей за дело, а мне за что? Я что, салажонок? Сбегай туда - не знаю куда, найди то - не знаю что! Вот что нашёл, то и отнесу сейчас, - ответил и вышел в коридор.
Чай и ужин прошли нормально. Правда, Полина ходила по кают-компании и камбузу с каменным лицом. Но это не смертельно, пройдёт. Оно и прошло, но не сразу. Со мной женщина не разговаривала до самого Вайгача, а с боцманом не перекинулась и словом до самого списания её с судна - так обиделась за зелёные перчатки электрика.
В первый день так закрутился, что не заметил, как судно вышло в море. Понял, когда на сон грядущий вышел перекурить. Справа на высоком берегу - лес стеной. По левому борту - Белое море. Спокойная тёмно-синяя со свинцовым оттенком вода, в которой отражается тонкая пелена белых облаков, затянувших всё небо. Поэтому линия горизонта кажется размытой и трудно различимой. Не сильный, но пронизывающий холодом до нутра, ветерок. Помнил несколько версий названия Белого моря, но тогда сразу вспомнился старорусский вариант – Студёное море. Пришлось идти в каюту за чёрной «зековской» телогрейкой. Вернулся на корму, закурил. Через пару минут появился Саныч, тоже «приоденый» - в телогрейке. Сел рядом, прикурил и сказал ухмыляясь:
- А перчаточки-то я нашёл.
- Да, я уж видел, что ты раздобыл. В них только в электощиток лезть, а не посуду мыть.
- Нет. Те ты не видел. Я перерыл все аптечки и в двух на самом дне откопал медицинские.
- Ну и что ж ты? - я повернулся к нему.
- Ага, сейчас. Разбежался ей отдавать! Ты мыл посуду и ничего, мы до тебя мыли, и шкура не слезла. А тут появилась «царица Савская» и подайте ей всё. Не хрен баловать! Ладно, идём  спать, - затушили сигареты и пошли по каютам.
« А боцман-то не так прост. Вроде бы и рубаха парень, но ох не прост. Такому, лучше на «мозоли» не наступать, - подумал, закрывая дверь каюты.
Обычный бытовой эпизод, но именно благодаря ему так запомнился первый день перегона.
Бледный свет сочился из-под шторы на иллюминаторе. Я успел нажать кнопку звонка будильника на мгновение раньше, чем он начал бы издавать противное, въедливое пиканье. Приподнявшись, отдёрнул занавеску.
За стеклом всё то же свинцово-белёсое, спокойное море, а вот пелена облаков опустилась ближе к воде и сочилась мелким, редким, занудным дождичком. Невольно передёрнул плечами, представив, каково сейчас на палубе. Шесть часов утра – надо вставать.
Уже на камбузе, чтобы не закуривать на пустой желудок, выпил стакан холодного вчерашнего какао, и вышел на корму с сигаретой. Справа по борту пейзаж за ночь изменился, но не радовал. Невысокие чёрно-серые берега с проплешинами рыжего мха и лишайника на скалах. Вместо густых лесов архангельской губернии, низкорослые, редкие и чахлые деревца и кустарник. «Лесотундра», - вспомнилось из школьной программы по географии. Монотонно гудит дизель, чуть вибрирует палуба под ногами. Караван идёт на северо-восток. Ярким пятном, хоть как-то скрашивая тусклый пейзаж, слева на горизонте, встречным курсом появился морской сухогруз. Разноцветные кубики контейнеров закреплены на трюмных люках почти от носа судна до надстройки. Хоть какое-то яркое пятно в этой всеобщей хмари и серости. Скукотища!
После обеда свободный от вахты экипаж разбрёлся по каютам, и залег в койки, как говорил Санёк: «Чтобы жирок завязался». А я решил подняться в ходовую рубку.  «Но, если и там ничего интересного не увижу, то последую примеру ребят», - решил про себя, поднимаясь по трапу
На мостике у штурвала матрос. Он коротко обернулся и подмигнул мне. Вахтенный штурман с циркулем и карандашом в руках «колдует» над огромной во весь стол картой. Поднял голову, улыбнулся приглашая:
- Проходи шеф.
Тихий зуммер из динамика. Экран радара, где по кругу  бежит стрелка, окрашивая зелёным цветом береговой рельеф и точки, обозначающие суда, идущие перед нами и те, что в кильватере у нас. Я подошёл к столу, разглядывая подробную карту района и наблюдая, как штурман обозначает на карте место, где мы находимся сейчас. Он поставил точечку и над ней мелким каллиграфическим почерком вывел дату и время. Оторвав взгляд от карты,  спросил меня:
- Хочешь, дам и тебе карту?
Не понимая, что он имеет в виду, я неопределённо пожал плечами. Вахтенный  пояснил:
- Она «слепая», но масштаб приличный. Повесишь у себя и отмечай все важные точки с датами. На память будет.
От рулевого донеслось:
- Всё правильно, бери шеф, будешь потом внукам показывать, где тебя черти по-молодости носили, - и хохотнул.
- А чего тут смешного? – отреагировал штурман, доставая из шкафчика небольшой рулончик.
Вернулся к столу и, расправляя карту продолжил:
- Чего смешного-то? Если пройдём до Николаевска-на-Амуре, у него будет за спиной два океана, а морей сколько? Да каких! Посчитай. Думаешь, много  найдётся, кто за один рейс проходит всё это?
- А я что? Я и говорю: «Бери шеф, будет что вспомнить», - ответил матрос.
Вахтенный развернул свиток. Карта была как контурная школьная, только более крупная. Я взял и, сворачивая её в трубочку, поблагодарил.
Сквозь шорохи и тихий треск, из динамика доносятся короткие реплики переговоров между судами каравана. Но вот послышался громкий звук, как будто, кто щёлкнул ногтём по микрофону и следом раздался резкий с хрипотцой командный голос:
- Сто тринадцатый! Затрепался? Какого чёрта к «Кемерово» жмёшься, как к девке? Держать дистанцию!
Наш рулевой и штурман прыснули тихим смешком. Последний, тихим шёпотом пояснил мне:
- С флагмана, капитан-наставник – старший по каравану.
Из динамика долетели тихие смешки от вахтенных с других судов, а кто-то слишком громко прошептал:
- Вот чёрт глазастый, увидел.
- Это кто там у нас такой говорливый? Я посмотрю на тебя в проливе. Посмотрю, каким ты глазастым будешь, - затем раздался щелчок и наступила тишина, видно, старшой отключился от эфира.
К этому моменту перестал моросить дождик и рулевой остановил «дворники», очищавшие от капель огромные иллюминаторы ходовой рубки. Небо слегка просветлело и казалось, что ещё чуть-чуть и выглянет наконец-то солнышко.
Держа одной рукой штурвал, в другую рулевой взял бинокль и приложил его к глазам. Затем вернул оптику на место и, улыбаясь, обернулся ко мне:
- Шеф, бери бинокль, смотри, сколько нерп резвится.
Мы со штурманом встали по бокам от матроса. Прямо по курсу судна в воде сновала большая семейка нерп. Одни животные грациозно ныряли, стремительно уходя в глубину. Другие наоборот, выныривали на поверхность, держа над водой симпатичные мордочки с забавными «кошачьими» щёточками усов. Большие, темно-карие  миндалевидной формы глаза влажно поблёскивая, смотрят в окуляры наших биноклей с любопытством и как бы с недоумением. Так и кажется, что сейчас эта забавная ватага хором закричит: «Видите, мы делом заняты? Чего припёрлись сюда, неужели нельзя обойти стороной»? Убрав бинокль от глаз, и возвращаясь к столу, штурман сказал, будто подслушав мои мысли:
- Они не просто так резвятся, а видно обедают. Вон как активно ныряют. Наверняка, косячок трески потрошат, а тут мы нарисовались, мешаем им.
Понаблюдав ещё немного за зверьками, я забрал карту и спустился в каюту. Ничего интересного больше не ожидалось на мостике и, можно было пару часиков почитать и вздремнуть немного.
День закончился обыденно и спокойно. А вот в следующую ночь, выспаться, мне не дали.
Под утро показалось, что кто-то трогает меня за плечо. Потом сильнее. Тормошить начинает, шепча:
- Шеф, проснись, дело есть.
В темноте нащупал кнопку выключателя настольной лампы. Включил. Жмурясь от яркого света, в первые мгновения не мог понять, кто стоит рядом с кроватью. Первой проступила из полумрака золотая фикса, тускло мерцающая во рту ухмыляющегося владельца. Затем всё лицо полностью. Надо мной возвышался Санёк. Уяснив, что я проснулся и способен воспринимать что-то, парень тихо с просительными нотками в голосе сказал:
- Шеф, мы тут с Кузьмичом с вахты сменились, а спать не хочется. Одолжи бутылку. Мы по стакану врежем и в люлю пойдём.
Я скосил глаза на стрелки будильника. Пять минут пятого! Открыл было рот, чтобы выдать всё, что думаю по поводу этого визита и даже больше того, но Санька опередил меня:
- Шеф, не ори, люди спят. Мы знаем, у тебя есть, не жмись, утром после завтрака отдадим деньги.
Нет, я не орал, скорее шипел, как змей-горыныч:
- Сашка, сволочь! Ты сейчас спать завалишься до девяти часов дрыхнуть будешь, а мне вставать уже в шесть. Иди, буди того, кто тебе про водку рассказал, или…
Далее последовал всем хорошо известный адрес, переводимый на любой язык мира. Как ни странно, но настаивать матрос не стал:
- Да ладно тебе. Нет, так нет, не обижайся, - и  Санька попятился к двери.
Психанул я видно знатно. Свет потушил, лёг вновь, но сон улетучился. Проворочался минут двадцать и встал. Оделся и потихоньку вышел на камбуз. Заварил кофейку и с кружкой в руке вышел в курилку. Ёжился под пронзительным ветерком и пытался согреться глотками напитка, чередуя их с затяжками сигаретным дымом. Встречал благодаря матросу бледно-розовый восход в Арктике. Это по времени суток должно быть так. А если точно, то мне, как жителю Ленинграда, привыкшему  к белым ночам, совершенно  без разницы. Светло и ладно. Так и должно быть, по крайней мере, несколько месяцев. Вполне возможно, что солнце и не заходило в тех широтах  совсем. Честно - не наблюдал за этим.
Не выспавшийся и злой, я задался другим вопросом: «А спят ли чайки вообще»? Так как они уже висели над бурлящей за кормой водой. Сидел и тихо, ругался в адрес бухариков не давших  мне толком поспать. Так начался очередной день перегона.
Когда на завтрак пришли дружки-измаильцы, я с нескрываемым удовольствием вставил им по первое число за то, что растрепали о водке. Из сбивчивых объяснений и оправданий ребят понял только одно. Ещё прошлой ночью Кузьмич  разбудили их и выпросили первую бутылку. А в эту ночь видно была очередь Саньки добывать водку у меня. Понял, что  так просто выпивохи от меня не отстанут. Надо что-то делать, иначе спокойных ночей мне не видать. 
Я сидел в кают-компании допивал чай. Последними на завтрак пришли боцман и заспанный Санёк. Сели за стол напротив меня. Матрос принялся за омлет, а боцман, размешивая ложечкой, сахар в стакане с чаем, пригляделся ко мне и спросил:
- Шеф, что-то ты смурной какой-то сегодня?
- Да не выспался просто, - буркнул я в ответ.
Санька ниже пригнул голову к тарелке.
- А что так? – продолжил допытываться Саныч.
И тут меня осенило, как можно решить проблему. Обращаясь к боцману сказал:
- Слушай, забери у меня эту проклятущую водяру, житья мне от неё не будет.
Чайная ложка замерла в стакане боцмана. Он в недоумении уставился на меня. Санька выпрямился и расплылся в плотоядной улыбке. Саныч быстро перевёл взгляд на матроса и опять на меня, спросил удивлённо?
- А ну, колись, откуда она у тебя. Бухнуть до выхода в море и на ходу - это разные вещи. Первое – позволительно, за второе Ароныч голову оторвёт, а если и не оторвёт, то спишет на берег - точно. Моя промашка, забыл тебя предупредить, но ведь ты не салага вроде бы, сам должен понимать. Давай рассказывай.
Пришлось коротко рассказать, как и для чего мы с измаильцами затарились водкой. Справившись с омлетом, один запивал его чаем, ухмыляясь, ехидно косил на меня глазом. Боцман только приступил к завтраку. Внимательно слушая, он низко нагнулся над тарелкой, пряча смеющиеся глаза и изредка хмыкал, набитым ртом. Они ели, а я рассказывал.
Но вот вроде всё.
Саныч оторвал взгляд от тарелки, расплылся в улыбке и прокомментировал услышанное от меня:
- Вот Кузьмич, ветеран хренов, «купил» он вас задёшево. Но дело не в этом, ведь он знал зараза, что вам, как новеньким, если всплывёт это дело – ничего не будет. А оно бы всплыло – это и к гадалке не ходи. Капитан мне бы шею намылил. Ну, Кузьмич, ну стервец, я ему хвоста втихаря накручу-то!
Слегка успокоившись, продолжил:
- Про меха на Вайгаче – это ты забудь. Года три уж, как там ловить нечего. Спились да подвымерли ненцы на острове. А те, кто остался ещё, разучились шкуры выделывать. Раньше там стадо колхозных оленей было, тысячи три голов, а сейчас штук пятьсот одичавших бродит по тундре. А ты говоришь – меха! Какие к чёрту меха, вот сейчас придём в бухту к посёлку, посмотрим, сколько их - аборигенов там осталось. С каждым годом всё меньше и меньше.
Буфетчица вышла с камбуза, молча собрала со стола посуду. Вернулась и начала греметь тарелками в мойке. После возникшей паузы, как бы подводя черту, Саныч продолжил, обращаясь ко мне:
- Сделаем так: сейчас принесу тебе деньги и заберу бутылки, потом к измаильским ребятам зайду. На Вайгаче будем стоять на рейде дня три-четыре, не меньше. Вот там и распределю водку между командирами, машинным отделением и своими. Объясню, Аронычу, как всё получилось. Без подробностей.
Боцман повернулся к Саньке, увидев его довольную физиономию, добавил и для него:
- Что лыбишься! Думаешь, я не понял, кто этой ночью шастал по коридорам, людям спать не давал? Всё неймётся тебе, приключений ищешь?
Матрос что-то невнятно забормотал оправдываясь. Мы разом встали из-за стола. Санька и боцман шагнули к дверям, но я остановил их:
- Ладно, мужики, всё проехали и забыли! Вы оба уже который раз упоминаете при мне этот остров, хоть бы рассказали о нём поподробнее. Интересно ведь знать - куда идём.
Остановившись в дверях, Саныч обернулся ко мне:
- Так это,… как нечего делать! Из меня-то рассказчик аховый, но у тебя «штрафничок» есть, - и он, ткнув кулаком Саньку в бок, закончил:
- Вечерком завари кофейку покрепче и жди в гости. Санька тебе всё и расскажет, а если будет завираться, я его тормозну и поправлю. Так что жди.
Они шли по коридору, матрос оживлённо жестикулировал, оборачивался к боцману, и пока дверь не закрылась, до меня долетело:
- Что Санька? Вечно Санька…
Проблема вроде бы утряслась, да и вечер, обещал быть не скучным.
После ужина Саныч подошёл ко мне и спросил:
- Как ты насчёт кофе, не передумал?
- Нет, конечно, с чего бы?
- Тогда так, когда она закончит свою возню, заваривай и свисти нам с Санькой, - сказал, кивнув в сторону посудомойки, где Полина начала мыть посуду, - у тебя на камбузе посидим. Тепло, светло и курилка рядом.
Примерно через час собрались все у меня. Я разлил кофе по большим эмалированным кружкам, поставил на стол сахар. Нагнувшись над кружкой, Санька принюхался к парку, сморщил нос и протянул:
- Растворимый, - бросил укоризненный взгляд на боцмана и подначил его:
- Мог бы, и прихватить одну на троих, в самый раз бы, мне до вахты ещё далеко. Устроил у себя спиртохранилище. Дверь в каюту не забыл закрыть на ключ?
- Слушай, Санёк, не играй на нервах, всему есть предел, могу и подвесить, - подул на содержимое кружки и, сделав первый глоток, боцман продолжил:
- Начинай вещать, тебя позвали не только кофе пить и губу раскатывать на что-то ещё. Человеку ж интересно послушать твои россказни.
Санёк хмыкнул, и тихо буркнув:
- С тебя станется, - начал рассказывать об острове Вайгач всё, что знал:
- Для ненцев Вайгач – это святое место. Как они говорят, там живут их духи, божества. Ведь они как были, так и остались язычниками. На острове полно идолов, каменных и деревянных. По праздникам многие аборигены добираются туда на лодках. Привозят идолам подарки, приносят оленят в жертву божествам.
- А в начале тридцатых годов геологи нашли на Вайгаче залежи цинковых руд. Уже к середине тридцатых система ГУЛАГа организовала на острове лагерь. Отбойными молотками и кайлом заключённые добывали в шахтах руду, поднимали её на поверхность. На столах под навесами сортировали её вручную. Все шахтные постройки на противоположном от посёлка берегу бухты, сохранились до сих пор.
Рассказчик спросил меня:
- Представляешь, что там творилось, в каких условиях они вкалывали?
Я молча кивнул. А, что я мог сказать тогда, в начале восьмидесятых годов? Что мы могли знать точно? Ничего. Подобные рассказы были только «устным творчеством» и отделить правду от вымысла и просто баек, было невозможно.
Матрос продолжил рассказ:
- Раз в год в конце лета в бухту Варнека, как называется посёлок, приходил пароход. Привозил пополнение из числа заключённых, смену охранников, продукты и забирал добытую за год руду.
- Летом сорок третьего года заключённые бескровно разоружили охрану лагеря и захватили судно. Экипаж корабля и охранников оставили на острове. Большая часть заключённых перешла на судно, и они вышли в море. Говорят, что среди политических было очень много бывших морских офицеров ещё царских времён.
Санёк сделал пару глотков кофе и предложил:
- Пошли, перекурим.
Уже в курилке продолжил:
- Врать не буду, своими глазами видел на местном кладбище православные кресты и еле различимые надписи химическим карандашом: «Капитан-лейтенант такой-то, старшина, штабс-капитан». Что есть, то есть. Так что в это верить можно.
Ну, а дальше-то что? - подтолкнул я матроса к продолжению повествования.
- Дальше говоришь, - переспросил он задумчиво. Дальше всё легко и просто, как частенько у нас бывает. Вышло судно на траверс Мурманска и эти дурни, сунулись  в эфир с заявлением, что мол, судно направляется к берегам Норвегии, где они присоединятся к норвежским партизанам. Хотят влиться в их ряды и бить гитлеровских захватчиков. Партизаны там действительно были, пусть и немного, но действовали.
Парой глотков матрос  допил кофе и тихо продолжил повторив:
- А дальше всё легко и просто. Всплыла вблизи наша подводная лодка и двумя торпедами пустила пароход на дно. Как говорилось тогда: «Нет людей – нет проблем». Немецкие-то лодки тоже там бродили, пойди, докажи, да и кто будет искать и доказывать? Лагерь на острове закрыли, что смогли, то вывезли. Двум заключённым удалось спрятаться в глубине острова в тундре, вот они и выжили. Эти два дедка и по сей день, живы. Дружки нашего капитана, как бросим якоря в бухте, так они первыми гребут к нам. Говорят они бывшие гардемарины ещё после Кронштадтского мятежа по лагерям пошли.
Боцман недоверчиво хмыкнул, спросил:
- Санёк, ты не того, не загнул? Я же их знаю, видел не раз. Если им в Кронштадте, в восемнадцатом году было лет по восемнадцать то, сколько же им сейчас должно быть? Посчитай ка? Хорошо за восемьдесят, если не под девяносто.
Беззвучно шевеля губами, Санька подсчитывал, махнул рукой и ответил:
- Да Бог их знает, сколько. Только я тебе скажу, они всю жизнь прожили на стерильном воздухе, пьют умеренно, а не как местные, не курят совсем. Так что вполне возможно. Ты же знаешь, тут в Арктике бактерии не выживают, даже дерево не гниёт. Увидев на моём лице недоумение повторил:
- Да, да не гниёт, постройки стоят чёрте сколько, пока их человек не разрушит.
Я перевёл взгляд на боцмана. Он кивнул, подтверждая и глянув на часы, встал. Передёрнул плечами, разминая их и предложил:
- Ладно, мужики, пошли по койкам, тебе Сашка ещё поспать перед вахтой надо. А меня хлопнул по плечу и добавил:
- Вот придём в бухту, сам всё увидишь. Поймёшь или нет, как там люди живут, не знаю, но могу сказать за себя: «Место там интересное, но меня хоть озолоти, не стал бы там жить, только если сошлют».
Вот такую версию об истории острова Вайгач услышал я от перегонщиков. Что правда, где выдумка или миф в этом рассказе понять было трудно. Прошло много лет, прежде чем в интернете мне попались воспоминания заключённого из особого лагеря ГУЛАГа  на Вайгаче. И не просто заключённого, а непосредственного участника трагических событий на острове. Многое перевернулось с головы на ноги и встало на место.
Лагерь действительно особый. Рассказ человека пережившего всё это, во многом кажется неправдоподобным, не стыкующимся с нашими понятиями, с теми фактами, что мы все узнали позже о лагерях. Но так было. Общество «Мемориал» не позволило бы опубликовать ложь.
В лагере не было побоев и издевательств. Тяжёлая работа в шахте в тёмное время года – это было. В светлую часть года, вручную перебирали породу, добиваясь семидесяти процентной чистоты – это было. Питание для всех по категории Северного Морского пути. В общей большой столовой за столами со скатертями, сидели вперемешку зеки, вольнонаёмные, охранники, спецы и начальство. Два первых блюда с мясом, два вторых на выбор для всех. «А компот»? - спросите вы. Был и компот - для всех. Большой клуб со сценой, залом и художественной самодеятельностью. Зимой соревнования по лыжам  и прогулки – и это было. Можно перечислять ещё многие странности лагерного быта и жизни.
Но хочу закончить тем, чего не было. Не было разоружения лагерной охраны и захвата судна с последующим его затоплением. Лагерь закрыли в тридцать шестом году. Грунтовые воды начали затоплять шахту и работы свернули. Крупные постройки раскатали по брёвнышку и всё, что смогли, перевезли на материк. Заключённых тоже перевезли и распределили по другим лагерям, где они и хлебнули того лиха, о котором мы теперь знаем многое. На дворе уже был не тридцать четвёртый год, а тридцать седьмой. Ужасный год.
Всё, что осталось из не вывезенного с острова мне предстояло увидеть буквально через сутки. Я увидел и убедился - действительно там дерево не гниёт. И определённая категория людей тоже не подвержена этому. Там люди - бактерии не выживают.

P.S.   Надеюсь модераторы форума не сочтут это рекламой. Просто хотелось, чтобы читатели посмотрели, что это за остров, каким он стал сейчас. Жизнь на нём не очень изменилась за прошедшие десятилетия.
Отличное видео  (в самом начале будет реклама стрелялок – перетерпите её).
http://www.youtube.com/watch?v=ZNfVjmngpGY
http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=7165  Это из воспоминаний заключённого.
http://dorogavnao.blogspot.de/2013/05/blog-post_22.html   А это о зимнем Вайгаче.