Рыжие

   Пристань встретила меня лениво-равнодушно. Так обычно смотрят на вещь, столь привычную и даже удручающую, что на нее попросту не обращают внимание. Есть, и ладно, потеряется - не жалко. 

   Соленый ветер чудным зверьком промчался мимо, неся с собой противный дуэт чаек и крыс, крики морских мужей, режущая слух незнакомая речь и ладно поставленный голос зазывал. На хвосте мелькали ароматы дивных пряностей, который к великому огорчению перебивал, самый обыкновенный портовый смрад. И от него нельзя было куда либо деться. Он был повсюду: выглядывал из бочки с тухлой рыбой, окутывал всех, хотя, скорее душил. Он даже глядел из некоторых импровизированных лавчонок. Нырнув в круговорот людей, локтями проталкиваю себе путь к торговому кварталу. Благо, медяки, да серебрянки радостно позвякивают в новехоньком кошельке, готовые в любую секунду  сослужить мне хорошую службу. И что в сласть, на него никто не спешит позарится. Массивный кинжал на поясе отпугнет всякую охоту соваться к чужому.

   Впереди - шумная стая мальчишек беспризорников, и я тут же хмурюсь: надо быть начеку, а то налетят словно воронье, не отцепишься. Они заметили зеваку и с разбойническим свистом окружают, кривляются, скачут, пока один,  самый юркий мальчонка, лет восьми, не исхитрившись, дернул кошелек и, сверкая босыми, грязными пятками, скрылся в подворотне, а остальные кинулись в рассыпную. Зевака оказался не так прост: догнав одного оборвыша - ухватил за ухо и крича, при этом неприятно брызжа во все стороны бусинами слюны, которые к слову сполна одарили собой нескольких случайных счастливчиков, повел его к стражникам. Оборвыш возмутившись, вывернулся и цапнув наглеца за руку, дал деру что есть духу. Хех, ребетня далеко пойдет. Если конечно мор их какой не возьмет, или стражники не выловят. Или не убьют за краюху сухаря, которую тут зовут "хлеб".

   Знаете, ведь каждая улочка имеет свой запах. Его будто бы ткут из деталей: люди, их настроение и намерения, бесчисленные магазинчики с их говорливыми, толстыми женщинами с вечно засаленными волосами. Женщины эти, определенно знают, что мне нужно, даже если у меня и мысли не было о допустим, зеркальца с причудливой, хотя и грубой резьбой, украшенное мелкими, дешевыми стекляшками. Разумеется деньги вкладывали свою лепту в эту маленькую жизнь.

   Здесь же, на улице, через  которую мне придется прошмыгнуть, дабы попасть в переулок  алхимиков,  было невероятно. Пахло как-то сладко, даже слишком. И тут я не мог взять в толк, где мне сделалось плохо. В порту, от всех его чудесных веяний или же здесь, в этом убежище тошнотворной Приторности. Данная госпожа здесь засела надолго и смотрела на всех кокетливо, поигрывая веером, глядела поверх него с долькой упрека и снисходительности. Здесь Она хозяйка и уверена в своих правах. Ее гости - бесчисленные дамочки со своим парфюмом, который к сожалению, не может  перебить запах их собственнного тела. Здесь вообще  кажется, что даже воздух можно было черпнуть рукой и есть. Или втирать в себя до красноты. Будешь таким же... напудренным.

   Перед глазами предстали рыночные ряды исключительно для любителей сладкого: в пузатых горшочках предлагали гречишный, малиновый, будяковый, вересковый и даже валерьяновый мед. Вот он-то, как раз и нужен той леди с бледным видом. Но почему-то в обморок падать она не спешила, даже не смотря на то, что ее многоярусный парик, украшенный  неким подобием цветов, и даже среди них я точно увидел искусственную пташку. Хотя, мало ли на что способна фантазия этой леди. Парик этот опасно кренился в сторону. По ее виду определенно можно было сказать, что в счастливом забвении ей было бы лучше. А не спешила она падать лишь потому, что брусчатка грязная и только. Женщины. Даже на краю сознания остаются верны своей природе. 

   Внимание мое, вопреки вкусовым предпочтениям и исключительным убеждениям,   привлек торговец, предлагающий заморские сласти. Хотя и вид всевозможного шоколада будоражил рецепторы, я пошел прямиком к чужеземцу.   Признаться, к собственному стыду, я еще и решал, что мне выбрать: амулет  против всякой хвори или вот эти аппетитные, переслащенные выделки.  Решение пришло на удивление быстро, и уже вскоре я жевал непонятное, но невероятно вкусное, которое торговец обозвал "халва изюмно-ореховая".  После дряни этой, все последующие часы на зубах скрипели остатки орехов и я бранил себя, что не купил алхимическую безделицу и уйдет она, вещь эта видная, какому-нибудь простаку. Коим я себя не считал.  Во всяком случае до этого момента. 
 
   Мне были не по нраву здешние городские улицы. Сделанные так, что в ширь могло пройти лишь копею этих консервных банок и только. А если возница какая? Быстро окончишь свои лета под колесом. И что неискушенные девы нашли в этих... рыцарях? Они-то дурочки не знают, как развлекаются вечерами эти благороднейшие люди. В кабаках, да со здешними бабочками, а потом чехардой разносят всякую заразу. Вот чем их не привлекают воры? И деньги водятся, и я как вроде рожей вышел. Зубы почти все целы и плешь не видно.Красавец!
На фасаде домишка виднеется плакат, выполненный неаккуратными мазками и, вообщем-то, делец  явно не претендовал на звание художника, но все равно интуитивно было понятно, что там накарябано.  Пристально всматриваюсь в рисунок и усмехаюсь. Очередную грязь придадут костру. Поделом. Рыжая ведьма будет наказана. Хотя, наверняка, она просто отказала тому, кому отказывать нельзя. Но все равно ведьма.

   Надо будет зайти в таверну. Наверняка там как обычно весело. И впрямь, даже из далека слышалась неладная музыка и брань местных смутьянов, которые самозабвенно, с неприкрытой радостью, начищали друг другу пухлые от вина и эля морды и дружески мяли бока. Ломали ребра и носы. Но это было исключительно из лучших побуждений.  А еще было полезно  послушать баек.  Всяк интересней, чем внимать речи старого  бродяги и  его язве. Нет, даже не жены, а самой натуральной брюшной язвы. Болячка такая. Хотя, признаться, я мало что в этом понимал, и воспринял это самое медицинское несчастье, исключительно абстрактно. Мне вообщем-то  хотелось услышать про одноногих большеухих существ из Азии, да и новости узнать было бы тоже не плохо.

   День этот... Хотя какой там день. Время было далеко за полночь, когда оттенки сумрака не спеша, со вкусом, чтобы все оценили их особую значимость, смешивались с красками ночи. И она вступала свои права, даже та самая брюзгливая Приторность, завидив истинную госпожу, скрылась за ее дорожным плащом и, в конце концов, растворилась, уснула до рассвета, оставляя  ей свой пост.  И я понял, что город этот живет. Как-то по особенному, возможно, не правильно, как-то слишком кособоко, но он живет.