Два нуля три

Love has locked us up, peaches,
Locked inside this zoo,
Your bananas get thrown at me
And mine get thrown at you.
Michael Franks, “Monkey see — monkey do”

— Эй, Лю, хватит храпеть!

Я сдвинул панаму с глаз и презрительно посмотрел на своего лихого напарника по имени Санчо.

— Слушай сюда, пендеха, — сказал я. — Еще раз переврешь имя, которое носили такие уважаемые люди как ван Бетховен и фон Фейербах, я вставлю тебе твой ненаглядный ствол куда подальше, уяснил?

Санчо не ожидал такого поворота, поэтому даже спрятал пистолет в кобуру, что случалось, скажем так, нечасто.

— Не пенде-ха, а пенде-хо, — сказал он с налетом обиды.

— Ладно, — говорю, — проехали, что там у нас?

— Как что? Два нуля три, двенадцать пятьдесят пять, вышел на перекур.

Я надел противосолнечные очки и выглянул в боковое окно. Все верно. Субъект два нуля три стоял у входа ресторана «Бегемот» и дымил сигарой. Предположительно, стоимостью в мой оклад за день, может быть даже за неделю.

— Он уже окончил трапезу? — спросил я.

— А мне почем знать? Наверно, да. Сидит уже там второй час. Сколько можно жрать! Каврон…

В подтверждение слов Санчо к входу подкатило такси премиум-класса. Два нуля три потушил сигару и отдал ее метрдотелю, потом сел в такси.

— Так, — сказал я, — звони Фионе, пусть отследит машину. Номер только не перепутай. И погнали внутрь.

В двенадцать пятьдесят девять мы уже были внутри ресторана. Я осмотрелся. В глубине зала возле столика стоял официант и возился с горой грязных тарелок. Про себя я отметил, что отличительной чертой молодого парня было как раз отсутствие каких-либо черт, чего нельзя было сказать о моем напарнике. Санчо в распахнутой гавайской рубашке переваливался за мной, его пузо висело мертвым грузом, а длинные волнистые сальные черные волосы были растрепаны во все стороны.

Я тихо подошел к официанту. Он насвистывал себе под нос мотив из рекламы стирального порошка. Я положил ему руку на плечо.

— Туалет прямо по коридору и направо, — сказал он хладнокровно.

— Там и поговорим!

Я резко дернул его и потащил в уборную. Официант пришел в себя лишь после того как с треском закрылась полупрозрачная дверь.

— Э! Что вы тут устроили? — крикнул он вопросительно. — Я буду жаловаться в профсоюз. У меня там связи, между прочим.

Санчо расстегнул кобуру и достал пистолет.

— Господа, я все понял, — сказал официант. — Желаете чаю? Может быть кофе?

— Я бы не отказался, — сказал Санчо, любуюсь собственным отражением в зеркале.

— Мы сюда не за тем приехали. Итак, ты ли обслуживал субъект… — сказал я официанту и осекся, — высокого худого человека в смокинге?

— Ну… я...

Санчо сократил расстояние между дулом пистолета и головой официанта.

— Да, я, — сказал парень бодрым голосом.

— Рассказывай о нем. Что ел, что говорил, что делал…

— Ничего не говорил, ничего не делал, главным образом ел.

— Что ел? — спросил Санчо опытным голосом.

— Сырный суп по-французски с курицей, томатный магрибский суп, салат «Цезарь», потом оливье по-советски, порцию гренок, шашлык из баранины, два английских стейка из страуса, три бифштекса по-гамбургски, вегетарианскую пиццу «Маргарита», несколько порций печеного картофеля по-деревенски, маффины с голубикой, пирог «Зебра» и эспрессо по-венски.

— Тебе показалось что-либо странным? — спросил я.

— Мне показалось странным, что малознакомый мексиканец приставил к моей голове ствол.

— Ты тут шутки вздумал шутить, бобо? — крикнул Санчо, распустив перья.

— Простите, господа, — сказал официант. — У меня все мысли перепутались из-за проклятой жары. Так вот, мне показалось странным, что на мой законный вопрос «На сколько персон сервировать стол?» он меланхолично ответил, что будет кушать в одиночестве.

— Подумаешь, мужик любит перекусить, — сказал Санчо и похлопал себя по брюху.

— Это ты любишь перекусить, — перебил я. — В твое мексиканское брюхо влезет и вдвое больше харчей плюс столько же неразбавленной текилы.

— Булимия! — вставил свои пять песо официант.

— В смысле? — спросил Санчо.

— Я по телевизору смотрел шоу уродов. Там показывали даму, постоянно испытывающую мучительный голод.

— Так у него булимия? — я задал вопрос официанту.

— Не знаю, похоже на то. Честно говоря, я думал, придется вызывать скорую, но прорва все употребил, расплатился, заказал такси и был таков.

— Покажи деньги, — гаркнул я.

— Черт, так он фальшивомонетчик!? — удивился официант.

Я переглянулся с Санчо.

— Да, мы представляем Бюро монетного двора, — ответил я. — Деньги на бочку.

— Ничего себе!  А я сразу понял, — сказал парень. — Господа, не хочу вас огорчать, но деньги в кассе.

— Ладно, — говорю, — что-то еще странное заметил?

— Нет…

— Уверен? — спросил Санчо утробным голосом.

— Ах, ну да, совсем забыл. Гренки к супу он не заказывал…

— И что?

— Я его спросил «А не желаете ли вы отведать наши прекрасные гренки?».

— И?

— Меня удивил его ответ. Он спросил хорошо это или плохо. Так и спросил, дословно. Память у меня отменная.

— А ты что ответил?

— Ну, что это, по меньшей мере, недурно.

— А ты хоть сам-то их пробовал? — спросил Санчо у парня.

— Кого?

— Гренки свои.

— Не-а, мне мама обед с собой дает, мне так сказать ни к чему.

— Так откуда, пендехо, ты знаешь, что они прекрасные? — прокричал Санчо, угрожающе жестикулируя пистолетом.

Официант сник.

— Ладно, — говорю, — как представителям Бюро монетного двора нам больше делать здесь нечего, поэтому мы с напарником уходим, а ты, если вдруг вздумаешь покинуть уборную раньше чем через пять минут, будешь обвинен в подделке крупной партии денежных купюр. Как сообщник. Усек?

Официант вяло кивнул головой.

Из ресторана «Бегемот» мы вышли в час двадцать три минуты и направились к фургону. Я сел за руль, а Санчо уместился на сидении рядом.

— Что думаешь? — спросил он.

— Не знаю. Зольд был лаконичен: субъект два нуля три, не спускать с него глаз, не вступать с ним в контакт, не применять силу даже в крайнем случае, допрашивать третьих лиц.

— Бред собачий, — сказал Санчо. — Обычный мужик зашел отобедать в ресторан, а мы теперь что, должны бегать по его следам как два щенка?

— Обычный, говоришь? Ты видал его? Он же худой как палка. В его желудок в лучшем случае влезет половина вегетарианской пиццы, кусок пирога «Зебра» и эспрессо, а он съел в десять раз больше. Обычный…

— Ну, тогда доложим Зольду, что у мужика отменный аппетит. Пусть порадуется за него.

— Короче, — сказал я, — живо звони Фионе и выясняй, где сейчас два нуля три, а то Зольд пустит нас на свинячий комбикорм.

В ответ Санчо захрипел, потом залез к себе в карман волосатой рукой и извлек телефон.

Он долго тараторил с Фионой. По его односложным репликам, приправленным диким латиноамериканским акцентом, ничего нельзя было разобрать. Вскоре мне надоел этот театр одного актера, и я стукнул Санчо по плечу.

— Эй, завязывай, — сказал я.

Санчо что-то еще успел выкрикнуть и положил трубку.

— Чего так долго?

— Ничего, мачо, — сказал Санчо.

— Не понял…

— Фиона спрашивала, почему ты перестал ей звонить.

— Что?

— Жаловалась, что раньше ты ей сам всегда звонил, а теперь просишь меня.

— Твою мексиканскую мать, Санчо, что ты мелишь? Где два нуля три?

— Короче говоря, она расстроена, — сказал Санчо как ни в чем не бывало.

— Санчо, пендеха, клянусь…

— Еще Фиона сказала, что таксист отвез два нуля три в «Курятник».

— Куда?

— Путиклуб, — ответил Санчо и ухмыльнулся. — Публичный дом, гринго.

Я завел мотор. Заведение находилось на выезде из города. Мы ехали молча, лишь иногда Санчо указывал, где поворачивать, так как знал дорогу туда как свои пять пухлых пальцев. В два часа пятнадцать минут мы были на месте.

Трехэтажный дом с верандой ничем не выделялся среди других унылых загородных построек. Я даже сначала подумал, что Санчо утратил нюх и перепутал столь дорогое его сердцу место, но потом увидел, как расфуфыренная девка мелькнула на заднем дворе.

— И давно он там? — я нарушил тишину.

А Санчо и ухом не повел, так как увлеченно полировал черной тряпкой свой драгоценный пистолет.

— Слушай, — сказал я, — клянусь богом, рано или поздно ты проделаешь огромную дыру в своей огромной голове. Просто нельзя по двадцать часов в сутки возиться со стволом и…

— Э-э-э, ничего ты не понимаешь, эрмано, — перебил меня Санчо. — Это тебе не просто ствол, это тебе коллекционный раритет. Desert Eagle калибра .357 Magnum, один из тысячи, из самой первой партии. Меня даже Зольд умолял его продать, но, как видишь, друзей я не продаю.

— Ладно, — говорю, — дело твое. Лишь бы не плакало.

— Людвиг, а знаком ли ты с классическим руководством «Искусство чистки ружей» Корнелиуса?

— Санчо, извини за прямоту, но ты и искусство — оксюморон.

— Ч-т-о? — прогорланил Санчо.

— Горячий лед.

— Не понял.

— Вот я о том же.

Санчо уже собирался закатить скандал в лучших традициях латиноамериканских сериалов, но я жестом велел ему заткнуться, так как на веранде объявился субъект два нуля три.

Как известно, история имеет свойство повторяться. Два нуля три стоял и дымил сигарой, а через пять минут, то есть в два часа тридцать три минуты, подоспело такси премиум-класса.

Мой лихой напарник помахал ему рукой на прощание.

— Вперед, — сказал я.

Мы вывалились из фургона и направились в дом разврата. В парадной нас встретила коренастая матрона. В одной руке она держала трость с хрустальным набалдашником, а в другой — бокал с некоей мутной жидкостью. Я уже хотел раскрыть рот, но она меня опередила, увидев моего напарника.

— Сеньор Санчо, какие люди! — воскликнула матрона. — Сколько лет, сколько зим! Недели две вас не было видно, если память не изменяет. Мы уже с девочками думали, что у вас кто-то появился. Нельзя же так.

Лицо Санчо залил какой-то нездоровый румянец, он втянул пузо и насилу застегнул пару пуговиц на рубашке. Я подавил смешок.

— Мне очень жаль, — продолжила она, — но Маргарита еще не успела привести себя в порядок, ну, вы понимаете, женские штучки…

— О да, — промычал Санчо.

— Сеньор Санчо, с удовольствием составлю вам компанию, а мистер… мистер? — сказала она и уставилась на меня.

— Мистер Людвиг, — подсказал я.

— А мистер Людвиг тем временем может выбрать девушку сообразно своему распрекрасному вкусу, — сказала она и осушила залпом бокал.

— Человека в смокинге обслуживала Маргарита? — спросил я.

— Э-э-э… это конфиденциальная информация, — выговорила матрона, выдав правду малозаметным кивком.

— Тогда мы выбираем Марго, — закончил я.

— Мы? В смысле вы? Вдвоем?

— Да, мы работаем в паре.

— Э-э-э… ну, как вам будет угодно, — сказала она, — комната номер пять на втором этаже. Сеньор Санчо знает дорогу.

— О да, — повторно промычал Санчо.

В два часа сорок семь минут мы уже находились в номере пять. За декоративной стенкой кто-то крутился, а я сидел в кресле и смотрел, как Санчо возится со своим пистолетом.

— Мальчики, раздевайтесь и ложитесь спиной вверх, — некто сказал из-за стены прокуренным, но приятным голосом. — И поставьте какую-нибудь музыку.

Санчо забыл про пистолет и отправился мучать стереосистему. Он долго щелкал станции, пока комната не наполнилась приятными вибрациями. The Doors, «Riders on the storm». В наслаждении я даже притворил глаза, всего на пару секунд, но когда я их открыл вновь, то увидел, что рубаха Санчо валялась у моих ног, а сам он распластался на кровати.

— Эй, мачо, мы сюда не за тем приехали, — прикрикнул я.

— Одно другому не мешает, — сказал Санчо и лениво перевернулся на бок.

Его волосатое пузо растеклось по постели. Я скорчил рожу и отвернулся. В этот же момент объявилась полуголая Марго в трусиках и бюстгальтере, который едва ли сдерживал ее огромные груди. Ее длинные черные волосы были собраны в хвост, а в руках она держала тюбик с какой-то липкой гадостью.

— Не стоит, — сказал я, скользнув взглядом по ее рукам.

— Согревающая смазка, на основе пяти масел, — проговорила Марго.

— Мы, вообще, по делу.

— Знаю я, мальчики, ваши дела, — сказала она игриво. — Раздевайся и прыгай в кровать.

— Короче, — говорю, — ты кувыркалась с долговязым человеком в смокинге?

Мой внезапный вопрос ее слегка осадил.

— Эй, полегче, гринго, — проснулся Санчо. — Маргарита тебе не какая-то там подзаборная девка. Она дипломированный специалист как-никак.

— Это по каким таким делам она специалист? — осведомился я, привстав с кресла.

— Учитель пения, — сказала Марго и надела халат. — У Джима Моррисона прекрасный и характерный голос.

— Да, неплохой, — согласился я. — А что же тогда ты, Марго, здесь забыла?

— Кто-то должен выплачивать кредиты… — ответила она и закурила, отвернувшись к окну.

— Понятно, — говорю, — история старая как мир.

 — Короче, вы приперлись поговорить о моей головокружительной карьере или как? 

— Я уже спрашивал, — сказал я. — Это ты помогла интересно провести досуг высокому человеку в смокинге?

— Ну, допустим…

— И как он тебе? — спросил Санчо уязвленно.

— В смысле?

— В смысле ты заметила что-то странное в его поведении? — вклинился я.

— Ну, я много чего повидала на своем веку… — философски ответила Марго и посмотрела на брюхо Санчо. — Обычный гражданин, застенчивый… нет, не то слово... Я бы сказала, в нем царила холодная увлеченность.

— Это как еще понимать, Маргарита? — прогорланил Санчо.

— Тише, дорогой. Сначала мне показалось, что он девственник, но на деле все оказалось иначе: он действовал механично и методично. В лучших традициях немецкого порно.

— Аксюмарон, — выстрелил Санчо.

— Санчо, твою мексиканскую мать, иногда лучше молчать, — сказал я. — А еще тебя что-то удивило, Марго?

— Ну, в качестве прелюдии я ему предложила помочь своим… ну… Короче, меня удивил его вопрос.

— Он спросил хорошо это или плохо?

— О, так старая карга уже успела проболтаться! — сказала Марго. — Хотя стойте, я же никому не говорила. Откуда?

— Дедукция, — ответил я. — Ладно, нам пора. Спасибо за аудиенцию.

Санчо встал на ноги и подобрал рубашку. Потом промурлыкал что-то похожее на «адиос». Я тоже попрощался и направился к входной двери.

— Людвиг! — внезапно вымолвила Марго.

Я повернулся.

— Крайне советую вам послушать «Девятую симфонию». Фамилию композитора, думаю, не стоит напоминать, — сказала она. — Шедевр, не превзойденный за всю историю музыки.

В жизни каждого человека, пусть даже самого никчемного, бывают моменты, когда он покидает свое тело и смотрит на все вокруг как-бы со стороны. Нечто подобное произошло и со мной после слов Марго. Я заглядывал в единственное окно номера пять, в котором находились три заблудших души. Странные вопросы крутились в моей голове: а что все мы здесь делаем, кто мы и откуда?..

— Эй! — сказал Санчо и толкнул меня в бок.

Я вернулся обратно.

— Хорошо, — говорю, — послушаю.

Я пропустил Санчо вперед и вышел.

В три часа двадцать три минуты я сидел в фургоне и нервно барабанил пальцами по рулю.

— Два нуля… три… — буркнул Санчо. — Значит, где-то есть еще два.

— С чего ты взял?

— Ну, два нуля один, два нуля два.

— Не факт.

— И на кой черт он вообще понадобился Зольду? — спросил Санчо с детской озлобленностью.

— Не знаю… думаю, Зольду он до лампочки. Думаю, кто-то сверху насел.

— На Зольда?

— А что? Живем в одном здоровенном курятнике, — я выглянул в окно и посмотрел на одноименный бордель. — Над нами Зольд, над Зольдом кто-то еще, может какая-то шишка из правительства. Сидит и гадит под себя, а достается всем нам.

— Ну, хоть два нуля три у нас под колпаком.

— Не факт, ой не факт, — сказал я. — Ладно, сейчас наберу Фиону.

Я не стал просить Санчо, так как знал, что больше нет смысла ломать комедию, тем более Санчо мог с легкой руки наболтать такого, за что бы я еще не одну неделю краснел.

Фиона долго не поднимала трубку, а потом гудки прекратились, и я услышал, как она тихонько фыркнула. Ее голос мне не понравился, да и не мог бы понравиться, в нем читалось какое-то вечное женское разочарование в мужчинах в общем и, безусловно, в частности. Каврон, одним словом.

В конце я как-то неуверенно обмолвился о возможной встрече тет-а-тет, но Фиона пропустила мое мычание мимо ушей. Затем я сухо попрощался и повесил трубку.

— Ну? — спросил Санчо и уставился на меня.

— Таксист отвез его в «Доминатор».

— Ну и носит его. По коням?

Я повернул ключ зажигания, и мы направились в бизнес-центр.

— Как там Фиона? — спросил Санчо через некоторое время.

— Никак.

Дальше мы не разговаривали. Только на перекрестке нас подрезал какой-то лихач, и Санчо пригрозил ему огромным стволом.

В четыре ровно мы были на месте. Торговый центр «Доминатор» сверкал всеми цветами радуги, словно призма, расщепившая солнечный свет на спектр.

— Ну, и где его искать? — задал я риторический вопрос.

— Смотри сколько воротил у входа!

— Удивил…

— Пошли, разведаем.

Мы вылезли из фургона и влились в толпу зевак. Я спокойно шел за Санчо, а тот прокладывал себе дорогу непомерным брюхом, будто ледокол в арктических льдах.

— Ба! Да это же Ламбо, — воскликнул Санчо и остановился. — Зеленая, как спелая агава.

Я выглянул из-за его спины и увидел старое корыто. Рядом находились и другие машины, столь же старые и столь же, вероятно, дорогие.

— Откуда тебе знать, деревня? — спросил я Санчо. — Это мексиканский автомобиль года что ли?

Санчо пропустил мое замечание мимо ушей и начал водить грязной ладонью по металлической крыше, попутно пуская слюни. Через пару секунд к нему подошел какой-то увалень из охраны и попытался отстранить его от предмета роскоши. Санчо, само собой, это не понравилось, а я быстро смекнул, что дело дрянь, и оттащил своего лихого напарника в сторону.

— Не валяй дурака, — прошипел я, — мы сюда не за этим пришли.

Я огляделся. Субъект два нуля три стоял неподалеку и любовался машиной. Что-то было в нем очень странное, что-то делало его одновременно похожим и не похожим на сотни людей вокруг. Я пялился на него сквозь противосолнечные очки и не мог разгадать.

— Господа, — произнес ведущий, — надеюсь, вы вдоволь насладились восхитительными автомобилями, поэтому приглашаю вас пройти в зал. Аукцион начнется через пять минут.

Разношерстная толпа напряглась и ринулась к парадному входу. Где то среди них был и два нуля три. А мы с Санчо оказались практически в авангарде, всего в нескольких метрах от девушки в красном, что стояла возле турникета. Она нахмурилась, увидев нас, и сказала в меру доброжелательным голосом:

— Ваши пригласительные?

— Мы, — говорю, — представляем клуб любителей раритетных автомобилей.

— Это ясно, — ответила она, — как божий день. Пригласительные?

— Из Польши. Краков.

Мои слова слегка изумили ее, и если я, как коренный американец, в целом не вызывал подозрения в ее изумрудных глазах, то вот Санчо выглядел на моем фоне не столь аутентично, поэтому он схватил девушку за тонкие пальцы и приложился к ним своими слюнявыми губами.

— Ладно, — сдалась девушка, — проходите. Только не шалите.

Мы с Санчо расположились на задних рядах, подальше от основных воротил. До нас едва ли долетали потоки охлажденного воздуха, отчего мы прели как свиньи. Из-под моей панамы катились горошины пота, а рубаха моего напарника превратилось в одно сплошное мокрое пятно.

— Видишь его? — спросил я.

— Да. Вон сидит себе, — сказал Санчо и вытянул руку в направлении центра зала.

— Отлично.

В четыре тридцать пять все места были заняты. На помост вышел ведущий с улицы и начал долго и томно рассказывать про автомобили времен хиппи. Я даже не делал вид, что мне интересно, и лишь изредка поглядывал на нашего субъекта. А вот Санчо слушал так, как будто перед ним стоял Иисус во плоти и толкал Нагорную проповедь.

Сначала с молотка ушел желтый Феррари из шестидесятых, потом какой-то Порш белого цвета тех же лет. Затем несколько толстосумов долго пререкались по поводу черного Бентли. В итоге он достался лысому коротышке.

Все это время субъект два нуля три сидел совершенно спокойно и тихо.

Настал черед Ламбо. Санчо напрягся, а ведущий прочистил горло и сказал с большим пиететом:

— Итак, господа, Ламборгини Уррако семьдесят третьего года выпуска. Уникальный экземпляр. Автомобиль из личной коллекции Мухаммада ибн Ибрахим Аль аш-Шейха. В идеальном состоянии, точно с конвейера, пробег — три тысячи километров. Ничто для такого зверя. Стартовая цена — сто тысяч долларов.

Я зевнул.

В зале начали переговариваться шепотом, никому не хотелось быть первым. Далее, кто-то из тех, кому не достался Бентли, сказал шершавым голосом:

— Сто десять тысяч.

— Господа, — крикнул ведущий, — это не серьезно! Автомобиль самого Мухаммада в смысле аш Шейха!

Как я понял, никому не было абсолютно никакого дела до Мухаммада вместе с аш Шейхом, да и сам автомобиль не был таким уж редким. Разве что Санчо сидел с глазами навыкат, но его наличности в размере дюжины песо не хватило бы даже на мойку.

— Сто десять тысяч раз… — произнес ведущий разочарованно. — Сто десять тысяч два…

— Десять миллионов долларов.

Я ослышался и сдвинул панаму с глаз. Ведущий замер и смотрел в центр зала.

— Простите, — выговорил он, — вы сказали миллион?

— Десять миллионов долларов, — повторил субъект два нуля три голосом человека, который купил пакет молока в магазине, но никак не автомобиль за баснословные деньги.

До зала начало медленно доходить, что человек в смокинге не шутит. До моих ушей доносились охи и ахи, а потом какой-то дурак прихлопнул в ладоши, вызвав тем самым лавину оваций.

— Разумное вложение, — пробурчал Санчо.

Я посмотрел на него как на полоумного, а ведущий несколько раз повторил вслух заветную цифру и крикнул что есть мочи:

— Продано! Вы в курсе, — обратился он к два нуля три, — что аукцион благотворительный и часть суммы от продажи пойдет в фонд тяжелобольных детей?

— Это хорошо или плохо? — спросил два нуля три.

— В мире нет ничего благороднее! — не растерялся ведущий. — Это хорошо!

— В таком случае я поднимаю свою ставку до двадцати миллионов долларов.

После такого поворота зал притих. И только какая-то тучная женщина в первых рядах схватилась за сердце и начала тяжело хрипеть. Ее вывели на свежий воздух.

— Два… двадцать миллионов раз… — сказал ведущий, сбиваясь на каждом слове. — Про… продано!

Субъект два нуля три встал, аккуратно протиснулся между рядами и пошел к ведущему с целью окончить все формальности. В помещение защелкали затворы фотокамер.

Затем кто-то из прессы подбежал к нему и попытался взять интервью. В ответ два нуля три лишь натянуто улыбнулся и покинул зал.

— За ним, — сказал я и схватил Санчо за рукав.

В пять пятнадцать мы были на улице. Два нуля три удалялся от торгового центра «Доминатор» печатным шагом, дымя гильотинированной сигарой. На проезжей части его поджидало уже знакомое такси премиум-класса. Он на секунду задержался возле пассажирской двери, сделал глубокую затяжку и сел в автомобиль.

Мы с Санчо ринулись к фургону.

— Они свернули на перекресте? — спросил я впопыхах.

— Вроде того.

Я завел двигатель и вдавил педаль газа.

— Ты видел этого сукина сына, а? Купил тачку за двадцать миллионов и даже… даже не взглянул на нее краем глаза!  — кричал я. — Что вообще, мать его, происходит? Кто он? Тронутый олигарх? Внимания захотел?

— Ламбо как-никак, — сказал Санчо.

— Двадцать миллионов долларов! — вопил я. — Двадцать миллионов! Да всему твоему мексиканскому генеалогическому древу нужно работать от зари до зари, чтобы насобирать таковую сумму. Двадцать миллионов долларов!

— Не выйдет, я приемыш…

Дурацкое замечание Санчо меня одернуло, и я примолк. Такси сделало еще несколько поворотов и остановилось возле частного одноэтажного дома.

— Приехали, — сказал Санчо.

Я непроизвольно посмотрел на наручные часы: пять тридцать три. Субъект два нуля три вышел из такси и вошел в дом. С корабля на бал, так сказать.

Мы с Санчо покинули фургон и переместились во дворик за домом.

— Что дальше делаем? — спросил мой лихой напарник. — Не ломиться же в дом.

— Тихо, — пробормотал я. — Вон он выходит.

Мы спрятались за горой строительного мусора.

Два нуля три появился не сам, а с неким маленьким человеком. На голове последнего почти не осталось волос, и лишь по бокам топорщилась седина, хотя на вид ему было не больше пятидесяти. В руках они держали по бокалу с горячительными напитками.

Санчо сидел рядим и страстно пыхтел. Я закрыл ему рот ладонью, а сам затаился как мог, дабы расслышать их разговор. Говорил два нуля три:

— Мистер Оскар, вот и пришло время прощаться. Наверное, в данной ситуации неуместно чокаться, поэтому выпьем так.

Они одновременно приложились.

— Надеюсь, мистер Оскар, вы помните условия нашего договора.

Маленький человек молча кивнул, а два нуля три продолжил:

— В вашей культуре такой договор принято называть «сделкой с дьяволом», но я не дьявол, несмотря на то, что вызвали меня вы сами, вашими обреченными молитвами. Скажите, как чувствует себя ваша дочь, ей уже лучше?

— Да… — сказал маленький человек голосом смертника.

— Как мне известно, ваша медицина в настоящее время не способна излечить ребенка, у которого диагностирован рак в финальной стадии, поэтому за жизнь вашей дочери я вправе требовать вашу. В этом, собственно, и заключается наш договор. Свою часть я исполнил, теперь очередь за вами.

Два нуля три расправился с напитком и аккуратно поставил бокал на стол.

— Мистер Оскар, наши культуры отличны друг от друга, но нас объединяет, по меньшей мере, одна черта: любопытство. Наша встреча не была бы возможной в принципе без этой вечной жажды знать все и про все. Вы не находите?

— Может быть...

— Не может быть, нет, я в этом совершенно уверен. Уверен настолько, что собираюсь переступить через свои законы и поведать вам о себе. Ваша смерть может немного и подождать. Я хочу до основания пропитать ваше ученое любопытство. Мистер Оскар, вы видите во мне человека?

— Вроде того…

— Значит, результат исследования — положительный. Вы, наверное, желаете спросить меня о сути исследования, не так ли?

— Наверное…

— Нет, мистер Оскар, нет, так не пойдет. Я же вижу огонь в ваших глазах. Спросите сами, а я отвечу!

Маленький человек замялся, но спросил:

— В чем состояла или состоит суть ваших исследований?

— Вот! Прекрасный вопрос от ученого человека. И я отвечу, да, отвечу, но начну издалека, примерно с расстояния в двадцать световых лет от Земли, где располагается звезда, что в вашей культуре именуется Глизе 581. Малоприметная звезда, не находите ли?

— Кажется, красный карлик…

— Вот, я же говорил, настоящее и неподдельное любопытство! Да, вы совершенно правы, мистер Оскар. Чахлая звезда, которая, тем не менее, дала жизнь моему народу, но, похоже, я слегка ушел в сторону. Вас, как ученого, в первую очередь интересует исследование, а не какие-то там энциклопедические познания. И я вас отлично понимаю, хотя бы потому что я тоже ученый.

— В какой области? — спросил маленький человек более оживленным голосом.

— Социология, точнее метасоциология, но такая наука с вашей точки зрения не имеет смысла. Ученый сказал бы, что отсутствуют экспериментальные данные, но я так сказать не могу.

— В смысле?

— Вы, мистер Оскар, и являетесь моими экспериментальными данными. Вы и остальное человечество! Я согласен, такое громкое заявление не к лицу честному ученому, но моя миссия — много скромнее, как, впрочем, и моя работа.

— Работа?

— Да, мистер Оскар, я пытаюсь достоверно ответить на один интригующий вопрос: можно ли в грубой форме определить поведение разумной расы на основе ее низменных потребностей. Еда, секс, власть! Разве эти понятия не трогают струны вашей души?

— В данный момент… нет… — сказал маленький человек с бесконечной тоской.

— Если вы, мистер Оскар, считаете, что я лезу со своим уставом в чужой монастырь, то вы заблуждаетесь. Существование моего народа вращается вокруг такого же набора примитивных потребностей, различие лишь в деталях. Вы бы даже не удивились, побывав у нас в гостях, чего, к примеру, не скажешь о странном народе, который угораздило появиться на планете, вечно обращенной одной стороной к местной звезде. Вся их жизнь проистекает в узком терминаторе. Шаг влево — испепеляющая жара, шаг вправо — трескучий мороз. И я был удивлен, когда едва ли не поплатился жизнью лишь за то, что забрался, точнее, заполз на холм и заслонил собой свет болезненной звезды. Но, кажется, я снова отвлекся.

Маленький человек поднял глаза вверх и посмотрел на Солнце, может быть в последний раз в жизни.

— Зачем вам непосредственное участие? — спросил он у два нуля три.

— Как же, мистер Оскар! Разве вам в детстве не рассказывали ребята повзрослее о превратностях любви? Разве ваш аппетит был утолен этими историями? А?

— Может и так…

— Мистер Оскар, нельзя размышлять о том, о чем не имеешь ни малейшего представления! Вам ли не знать. Вот поэтому и только поэтому я стою перед вами.

— И как вам у нас? — спросил маленький человек. — Понравилось?

— Еще бы, мистер Оскар, еще бы! Я получил ценнейший материал для своей работы. Ваш народ придумал потрясающее количество вещей. Многообразие культур, религий, норм поведения и табу — доказательство тому, что существует множество способов удовлетворения потребностей, но сами эти потребности неизменны и сугубо одинаковы. Все это лишь огромное театральное представление, что призвано скрыть вашу истинную природу, но в зоопарке различия между приматом и человеком исчезают, все зависит лишь от точки зрения: вы находитесь за решеткой или перед ней. Но, как вы любите постоянно твердить, есть одно но.

— Но?

— Да, мистер Оскар, дьявол кроется в деталях. Мне, как ученому, совершенно не ясен так называемый альтруизм, что изредка охватывает некоторых из вас. Я скажу больше, это понятие не имеет даже отдаленных аналогов как в моем мире, так и в мирах, что я посещал. Альтруизм просто-напросто противоречит здравому смыслу, а это серьезный удар по моей работе, мистер Оскар, вы понимаете меня?

— Отчасти, — сказал маленький человек, — за пониманием вы и пришли ко мне?

— Именно, мистер Оскар, именно! Вы собираетесь пожертвовать самым дорогим что есть у вас, своей жизнью! Ради жизни другого человека! И я бы никогда не поверил в это, если бы сейчас не стоял рядом с вами и не смотрел вам в глаза. Мистер Оскар, время пришло, прощайте.

Я выпрямился и увидел немую сцену. Два нуля три приставил пистолет к виску маленького человека. Последний стоял совершенно спокойно. Я с чудовищной скоростью размышлял, что делать дальше, но внезапно раздался сокрушительный выстрел, который и положил конец моим мукам со свободой выбора.

Я открыл глаза, приготовившись увидеть мертвое тело маленького человека, но вместо этого увидел два нуля три, у которого не хватало доброй половины головы. Рядом с ним все так же стоял мистер Оскар. Его лицо было заляпано ошметками плоти, а его глаза изумленно хлопали.

— Увидимся в инопланетном аду, — сказал Санчо за моей спиной забористым голосом.

Я перестал соображать. Два нуля три вопреки всем законам природы продолжал стоять. Еще он медленно развернул остов головы в нашу сторону и произнес, харкая кровью и зубами:

— Долги нужно возвращать.

Раздался второй выстрел. В лицо мне брызнула теплая слизь. Я стремительно протер глаза и увидел, что мои руки окровавлены. А потом услышал тяжелый шлепок, как будто наземь упал мешок с картошкой. Только это был никакой не мешок, а мой лихой напарник по имени Санчо.

— Санчо, ты слышишь меня, Санчо! — кричал я, склонившись над его телом. — Не умирай, сраный пендеха! Ты слышишь меня? Это я, твой друг Лю.

Санчо меня не слышал, но он еще был рядом со мной, так как приоткрыл развороченные губы и прохрипел:

— Ламбо… отличная тачка, мужик… она ему больше ни к чему… покатайся на ней с Фионой.

В шесть семнадцать Санчо скончался. Я смотрел на его безжизненное тело, а кто-то неподалеку сказал ужасным голосом «человеческое, слишком человеческое» и упал замертво.