Пиф-паф, чешуя

   История, которую я хочу поведать, своими корнями уходит в детство, такое счастливое и такое уже далёкое. Спустя всего два месяца, как я увидел белый свет и оглушил родильное отделение своим криком, мои родители вывезли меня на съёмную дачу в Истринском районе Подмосковья. Естественно, я этого не помню, сознанием! Но подсознательно, периодическое пребывание на свежем чистом воздухе стало для меня неотъемлемой частью жизненного уклада. Я рос. Непонятное даже мне «агу» превращалось в слова и связную речь, пелёнки и распашонки сменялись шортиками и кепочками, рубашечками и брючками, курточками и пальто, школьной формой и деловыми костюмами, но неизменным был только, насколько позволяли возможности, долгий летний отдых на природе и выезд за город по выходным. Мне повезло и с родителями, и с бабушками, и дедушками, и с тем временем, когда на берегах Истринского водохранилища ютились редкие симпатичные скромные деревушки, а в лесах, без всякого страха ходили стада лосей, вспархивали с тропинок косачи и копылухи, вдоль опушек, перебегая с места на место, сновали любопытные зайцы. Тягу к природной красоте, помимо родителей, мне прививала моя бабушка. Не смотря на тяжёлую жизнь в послереволюционной России, войну и отобравшую остатки здоровья работу, она не утратила способность искренне, как чистый ребёнок радоваться пейзажам, закатам, бескрайним просторам, пению птиц. Свою любовь к природе она выражала самобытно акварелью и маслом. Её личная галерея насчитывала чуть больше десятка картин, но в каждой чувствовались огромная душа и нежные чувства. Она же была моим первым учителем-рыболовом. И хоть, самым признанным рыбаком в нашей семье считался дедушка, который к началу моей осознанной жизни уже тяжело ходил, идея подарить мне удочку принадлежала папе. Но у него, как и у большинства пап, не хватало времени, надо было работать. Тогда инициативу подхватила бабушка. Дедушка помог оснастить удочку всем необходимым, прочитал лекцию о рыбной ловле, больше бабушке, и мы пошли на берег Малой Истры. Мне тогда было лет пять. Бабушка с деловым видом размотала удочку, насадила червя и закинула крючок в воду, попутно объясняя мне каждое своё действие. Раз поклёвка, два, три, подсечка… сорвалось. И так, раз пять подряд. В конце концов, крючок зацепился за высокую прибрежную осоку, леска запуталась и бабушка призналась, что ловит первый раз в жизни и ничего у нас не получится. После пятнадцати минутного перерыва, связанного с распутыванием снастей, рыбу ждал сюрприз. Одна за другой они оказывались на берегу. За дело взялся я сам. Бабушка только успевала отыскивать рыбёшек в траве, снимать с крючка и насаживать нового червя. Это были мальки, сантиметров по пять-шесть. Готовить их бабушка отказалась, зато местный кот Барсик, с благодарностью мурлыкал набив своё брюхо свежей рыбой. Так я стал рыбаком. Но рыбаком, весьма посредственным. Постоянное стремление к какому-то совершенству и комфорту мешало мне получать удовольствие от простого. Но в каждом правиле есть исключения, были они и у меня. В очередном отпуске с родителями в Карелии, пройдя больше половины Уницкой губы, что в Онежском озере, мы устроили свой лагерь на узком острове. С одной стороны его пологий берег ласкал тихий и мелкий залив, с другой возвышался гранитный берег, напоминающий рукотворную набережную, о которую бились волны большого озера, а противоположный берег выглядел узкой изумрудной полоской. Привычных мне дождевых червей там не оказалось, камни, скалы, немного и местами земли с песком и множество муравьёв, больших и малых, чёрных и пегих. Оставалось делать болтушку и в тихой воде ловить некрупную плотву. Каждый раз надеясь, что вот сейчас вытащишь как минимум с ладонь, а то и по-более, но нет. Два десятка мелочи и никакой радужной перспективы. Папа, возлегая на гладкой скале и читая очередную книгу, одним глазком всё же поглядывал за моими действиями и наступающем разочаровании.

- А ты порежь на куски одну рыбёшку, возьми удочку с толстой леской и поди на набережную. Попробуй там.  – Предложил мне папа, не отвлекаясь от чтения. Уже смена дислокации воодушевила меня, и я поспешил к простору. Однако я решил перестраховаться, и переоснастил спиннинг под обычную удочку, привязав крупный крючок и насадив кусок рыбёшки, я сделал первый заброс. Поплавок качался на волнах, но ничего не происходило. Ни единой поклёвки. Я вытащил снасть и подвинул вверх поплавок, забросил… Но, снова ничего. Тогда, просто ради интереса, я решил проверить глубину, каждый раз увеличивая длину от крючка до поплавка. Мне нравился этот процесс, когда поплавок поначалу ложился на поверхности, но как только крючок опускался и натягивал леску, он нехотя принимал вертикальное положение, и чем глубже я делал, тем дольше длилось ожидание. В один из таких забросов, ничего не подозревая, я ждал, когда поплавок встанет. И он встал, но тут же пошёл под воду, и так стремительно, да ещё в сторону. Инстинктивно я дёрну удилище. Оно согнулось дугой, а в руках стала ощущаться вибрация от хождения лески и поплавка на глубине. Конец спиннинга начало водить то в одну сторону, то в другую. «Неужели кто-то клюнул?! Но кто? Такой резвый и сильный?» - засыпал сам себя вопросами. Неспеша я стал подматывать катушку, но поплавок застрял в первом же кольце, тогда я схватил леску руками и стал подтягивать. Чем меньше её оставалось в воде, тем сильнее было сопротивление. Вываживание заняло несколько минут, но каких! Сердце билось, что отбойный молот, напряжение в руках возрастало. Вот он! Я его уже вижу! В прозрачной зеленоватой воде, описывая трёхмерные траектории, метался окунь, пытаясь освободиться. Не тут-то было. Считанные секунды, и вот он уже на берегу. По моим меркам, просто огромный окунь, сантиметров двадцать пять в длину, угольно-чёрный с тёмно-еловыми, еле заметными полосками, растопырив все свои плавники, жадно глотая воздух и хлопая жабрами, бился о гранитный берег, пытаясь запутать леску. «Да, голыми руками такого не возьмёшь!» - подумал я. По-детски придавил его небольшим валуном, чтобы не ускакал обратно в воду и побежал к палатке за тряпкой и пассатижами, дабы извлечь крючок из его хищной пасти.
- Пап, мам! Идите, посмотрите, какого окуня я выловил! – Восторженным возгласом позвал я своих родителей.
- Ой, окунь! Его чистить тяжело! – посетовала тут же мама.
- Ну, пойдём, глянем, – спокойно отреагировал папа. – Что ж, хороший экземпляр! Достойный! И как ты его?
- А я… Тут глубина такая! Я сперва и не понял. Поплавок в начале лежал, а потом сразу в глубину пошёл. И вот, – сбивая дыхание от возбуждения, объяснял я.
- А чего один? Давай ещё, – скрывая радость за меня, подначивал папа.
- Ага. Я сейчас.

Каждый следующий заброс венчался азартом вываживания и радостью очередного пойманного великана. На двадцать седьмом окуне процесс прекратился так же внезапно, как и начался. Как я только не пытался, менял место, глубину, величину наживки, но всё было тщетно. Оглянувшись на полный таз, невиданных мною до селе окуней, я успокоился. Гордо принёс улов в лагерь. Вот, что я больше не любил в рыбалке, так это чистить рыбу, особенно окуней и судаков. Но оставлять маму один на один с такой кучей, это было уже слишком и, засучив рукава, принялся помогать.
- Неужели я всю стаю выловил? – спросил я у папы.
- Может быть. Но, скорее всего, клёв прекратился из-за погоды, – ответил папа.
- Как из-за погоды? Солнце светит целый день! – удивился я.
- А я так думаю, у нас есть пара часов на все дела… - загадочно произнёс он.
И правда, только мы успели пожарить улов и сварить уху, как всё как-то замерло. Куда-то пропали назойливые комары, затихли птицы, полный штиль успокоил воду.
- Идите сюда! – позвал нас папа на гранитный берег.
Мы вышли и замерли от увиденного. Весь горизонт был свинцово-чёрный. Подсвеченные грозовые тучи закатным золотым солнцем выглядели зловеще. То тут, то там мерцали всполохи молний.
- Вот она причина! А ты говоришь, стайка кончилась! – шутя сказал папа.
- И это всё на нас ползёт? – занервничала мама.
- Да. Но как красиво! – ответил папа.
Мы долго стояли и любовались надвигающейся стихией.
- Я так думаю, нам пора проверить крепление палатки и навеса. Мама, а ты лучше готовь постели ко сну. Пойдёмте, ещё успеем насмотреться, – предложил отец.

Каждый выполнил свой фронт работ и вернулся на набережную. Повеяло свежестью. Всполохи превращались в отчётливые разряды молний, стало слышно гром. Стихия надвигалась. Всё сильнее становился ветер, всё громче раскаты грома, всё тревожнее на душе. И от всего этого был какой-то неописуемый восторг. Встревоженная гладь проявила приближающуюся стену ливня. До неё было ещё около пяти километров, и мы, вдыхая полной грудью уже влажный и ароматный воздух, как загипнотизированные стояли и смотрели. Мощный порыв ветра чуть не сбил с ног. В тот же миг сверкнула молния, и грохот от разряда сотряс землю, а с ней и нас. К нам приближался не дождь, и даже не ливень. Водопад!
- Всё! Уходим! Дальше опасно! – скомандовал папа.
Только мы успели спрятаться в палатке, как ослепительная вспышка озарила палаточные сумерки, и тут же весь остров затрясся от оглушительного грохота. Мы с мамой даже вскрикнули от испуга.
- Началось, – спокойно подметил папа.
В тоже мгновение всё потемнело и забарабанил дождь, быстро превращаясь в мощный водопадный гул. Палатка ходила ходуном от ветра и давления падающей воды. Гром был такой мощный и продолжительный, что казалось, что Сам Господь катает по небу огромные железные бочки. Такой долгой и мощной грозы я больше не видовал никогда в своей жизни. Почти четыре часа я ждал её окончания, но так и не дождался. Заснул.

   Был ещё случай, достойный описания. Очередной летний отдых восемьдесят второго года прошлого столетия, мои родители решили провести как всегда в палатке в тогда ещё девственных местах Псковской области. План был простой, доехать на поезде до Пустошки, далее на автобусе до туристической базы «Алоль», что на озере Зверино. Взять на прокат лодку и найти подходящее место для лагеря, а там живи, наслаждайся природой, тишиной и красотой. Озеро Зверино являлось одним из множества озёр, образованных рекой Великой. Теперь уже и старожилы не знают, что, как нынче говорят, дальний залив, назывался на самом деле озером Змеиным. Именно на берегу Змеиного озера нашлось то тихое и красивое место. Слева от него, метрах в ста впадала Великая. Её все местные называли не иначе как протока из озера Ясского. А местных было и тогда не много. На Зверино стояла одна небольшая деревенька Холюны на правом берегу, напротив неё, уже упомянутая турбаза, открывшая свои двери отдыхающим первого июня 1971 года, так что мы с ней почти ровесники получаемся. Отдыхали мы, как правило, в августе. Так вышло и в этот раз. Изобилие ягод и грибов хоть и радовало, но отвлекало от отдыха и созерцания окружающей природы. Лагерь-лагерем, ягоды-ягодами, а рыбалку никто не отменял. Я тогда ещё плохо справлялся со спиннингом с инерционной катушкой, руки были маловаты, чтобы надёжно застопорить её в нужный момент и делал «бороду». Поэтому основным рыболовным инвентарём была удочка. Проблем с червями здесь не было, а значит и с рыбой проблем не должно быть. В первый же вечер порыбачить не удалось – отсутствовать на торжественном праздновании открытия лагеря и начала отпуска, было бы верхом неуважения и откровенным предательством. Утреннюю зорьку следующего дня я проспал, но к вечерней подготовился по полной. Отец посадил меня на вёсла и предложил тихонько обойти наше озеро, пока он будет блеснить. В самом дальнем уголке озера папа поймал весьма резвую щучку килограмма на два с половиной. На этом рыбалка со спиннингом была закончена. Мы подплыли к протоке, привязали нос лодки к упавшему дереву, чтобы не сносило течением, размотали удочки, и начался столь желанный мною процесс. Клёв был редкий, но решительный. Один-два раза поддёргивался поплавок, на следующий раз он исчезал под водой, и оставалось только подсекать и вытаскивать. Какое это было удовольствие. И хоть гордиться особливо было не чем, окушки и плотвички были не более детской ладошки, но ведь не в размерах дело, и даже не в количестве, а в той радости и наслаждении, которое получаешь, вытаскивая из воды сопротивляющуюся рыбёшку.

   Каждый день воспринимался как праздник. Мы весело и дружно проводили время. Ходили в лес, готовили на костре, купались в озере, а по вечерам рыбачили.
- А слабо встать утречком и на зорьке половить? – спросил как-то отец.
- Почему бы и нет! – ответил я.
Сказано – сделано. Утренняя прохлада бодрила. Мама встала вместе со мной и заставила позавтракать. Так потерялись драгоценные полчаса. Солнце начало своё восхождение. Я плыл на лодке к протоке. Важно и неспешно меня обогнала цапля. Как заворожённый я смотрел на неё. Какая же она грациозная и красивая! Лодка развернулась и моему взору открылась живописная картина. Над водной гладью медленно плыл туман, подсвечиваемый первыми лучами солнца. Кувшинки и лилии раскрывали свои бутоны, водомерки хаотично сновали между покачивающимися ярко-зелёными травинками, растущими из-под воды. Какие-то пичушки пролетели с громким попискиванием над этой идиллической картиной, ещё более оживляя её. Удивительное смешение чувств, ликования и покоя. «Эх, что же я не взял фотоаппарат» - посетовал я сам на себя. «Но ничего, зато в памяти моей это останется на всю жизнь» - успокаивал я себя.

   Красота красотою, а рыбалка рыбалкой. Привязав лодку к уже знакомому дереву, я закинул снасти и стал наблюдать за медленно плывущим поплавком. Но ничего не происходило. Закинул поближе к стремнине. Поплавок весело покачивался и вместе с течением довольно быстро перемещался. В тот момент, когда леска закончилась, я поднял удилище и к своему удивлению обнаружил на крючке маленького пескаря. «Когда же ты успел?» - недоумённо глядя на него, спросил я. Пескарь мне ничего не ответил, только весь растопырился и не желал мириться с действительностью. «Что же я, изверг? Плыви к своим!». Я снял бедолагу с крючка и выпустил в родную стихию. Спустя несколько минут картина повторилась. Я снова отпустил. И так было раз десять подряд. Конечно, это были разные пескари, но все уж больно маленькие. Я не выдержал и сменил позицию, отплыв в тихую заводь. К моей радости не напрасно. Пять средненьких окушков и штук десять довольно крупных краснопёрок. Солнце развеяло туман и светило уже довольно высоко, радуя ярким светом и теплом. Клёв прекратился. «Ничего не поделаешь. Надо возвращаться к своим» - решил я.

- Ой, как хорошо! А плотва какая крупная! – радовалась мама. – Вот и обед у нас праздничный получится!
   Обед у нас и в правду праздничным получился: борщ, жаренная рыбка, картофельное пюре и жаренные грибы. На десерт черника с брусникой и чай с печенюшками. Чем не праздник!

   Ближе к вечеру папа изъявил желание порыбачить со мной. Но не на протоке, а прямо посреди озера. Для этого потребовались якоря. Это оказалось не простой задачей. В лесу были либо большие валуны, прикаченные ледником несколько тысячелетий назад, либо маленькие камушки, которые ещё надо было найти. Но русская земля богата не только природой, но и народным разгильдяйством. Каким образом, вдали от населённых пунктов в лесу оказались два тормозных барабана от «Волги», остаётся загадкой, но они и стали нашими якорями. Почти час мы потратили на поиск места. Когда не знаешь водоёма, рельефа его дна, особенности ловли в этих местах и имея только две удочки и жестяную банку с червями, трудно понять, ждёт ли успех, или фиаско. Но фортуна была к нам благосклонна. Папа сразу настроил свою снасть на большую глубину. Его бело-голубой поплавок держался как стойкий оловянный солдатик, не колеблясь и не реагируя на лёгкое волнение. Но в какой-то момент он неожиданно для нас обоих лёг на бок.

- Видать, глубину сделал уж больно большую, или на водоросли попал – сказал папа. И в тот же момент пластмассовый сигнализатор скрылся под водой. Отец аккуратно подсёк и начал вываживать. Судя по усилию, на крючке был кто-то очень солидный.
- А подсачник мы как всегда не взяли? – с улыбкой спросил папа.
- Конечно, нет! – так же весело ответил я.
- Тогда помучаемся немного – констатировал отец и посерьезнел.
Борьба затянулась минут на десять. Леска была тонковата, чтобы рисковать. Наконец, уставшая рыба появилась на поверхности. Это был доселе мною не виданный по размерам лещ. Его свинцовый хребет резал водную гладь. Он хлебнул воздуха и забился в отважном сопротивлении, но папа был весьма опытный рыбак и мгновенно стравил леску, не дав оборвать её такому достойному трофею. Ещё пара отчаянных попыток освободиться. Все лещёвые попытки были тщетны, и он, наглотавшись воздуха лёг на бок, будто говоря – «на сей раз ваша взяла, забирайте». Папа аккуратно подтянул его к лодке и поддев пальцами за жабры вытащил гиганта из воды. Красавец был размером с большую сковородку, если обрезать хвост и голову. Хозяйственный безмен показал почти четыре кило! Это удача. Я поздравил отца с почётным трофеем, а сам загрустил. Не то, чтобы я завидовал ему, просто мне тоже хотелось поймать, если не больше по размерам, то никак не меньше, чтобы папа и мною гордился. Господь услышал мою просьбу, и тут же положил поплавок набок, а вскоре скрыл его под водной толщей. Всё повторилось, как и у отца. Только, чтобы не рисковать, я подвёл рыбину поближе к папе. Он её и достал из воды. Мой лещ оказался ещё лещёвее, чем папин на целых полкило! Мы оба были довольны и счастливы. Давно не получали такой порции адреналина и морального удовлетворения. Но на этом рыбалка не закончилась. Результат – тридцать два леща от полутора до четырёх килограммов и пара подлещиков, которых мы тут же отпускали, дабы не портить впечатление от шикарного улова. Уже стемнело. На берегу мерцал костёр, разведённый мамой. Светил полумесяц, поблёскивали звёзды, отражаясь в зеркале водной глади. Царила полная тишина. Да такая, что было слышно, как грыз осину бобёр в дальнем заливе нашего маленького озера. Выйдя на берег и размяв косточки, мы долго хвастались перед мамой, демонстрируя красавцев и захлёбываясь от впечатлений. Потом была долгая чистка улова в темноте и комарах, жарка и засолка до утра. На рассвете мы завалились спать.

  На следующий день погода испортилась. Моросил мелкий дождь. Похолодало. И с большим удовольствием мы ходили в лес по грибы и ягоды.
  Быстро летит время. Отпуск подошёл к концу, но воспоминания о нём и о самой удачной рыбалке остались в наших сердцах навсегда.

***
  В нашей семье была традиция – собираться всем дома в большой комнате на ужин. Причём, независимо от дня недели, или какого-либо события, ужин непременно назывался праздничным. Только с годами начинаешь понимать, почему праздничным. Ведь каждый день, который даёт нам Господь надо воспринимать именно так, а когда вся семья в сборе, ведутся беседы о чём-то интересном и возвышенном, о молодости, о каких-то забавных и трагических моментах прошедшей жизни, о несбыточных мечтах, нереальных прожектах, это и называется простым семейным счастьем. Как бы я хотел сейчас вернуть те вечера…

Папа любил рассказывать о науке, в которой он был дока, так как сам являлся физиком-теоретиком, об искусстве, являясь одновременно философом, ценителем живописи, архитектуры и литературы, да и сам он втихаря ото всех писал свои рассказы. Очень любил классическую музыку, особенно Шостаковича, Моцарта, Бетховена и Чайковского. С влажными и покрасневшими глазами вспоминал своего отца – генерал-майора, окончившего три высших военных академии, воевавшего в великой отечественной войне, и так редко уделявшего время своему сыну, но их взаимная любовь была крепче крепкого. Иногда рассказы уходили в сторону от обозначенной темы. Много раз отец с ностальгией вспоминал, как он ходил на охоту. В подтверждение того на стене висело чучело фазана, которое храниться мною и по сей день. С каким восторгом произносились те рассказы, и каждый раз заканчивались одним и тем же – « я бы и сейчас с большим удовольствием сходил на охоту, но уж больно зверушек жалко…»

   После смерти отца, спустя два года, я решил навести порядок с законом. К тому моменту я уже имел охотничий билет. Легализация просроченных, но честных ружей оказалась задачей непростой, но выполнимой. Пришлось пожертвовать одним из старинных курковых ружей под маркой «Веблей энд Зон». Я оказался, как сейчас говорят, полным лохом. Меня развел один мой знакомый – Борис Маркович Земляной. За глаза его звали Морковкин. Удивительный человек. Он так умел забалтывать людей, что отличить, где правда, а где ложь, было практически невозможно. Вот и я попался на эту же удочку. У него были знакомства в разрешительном отделе. Навесив мне «лапшу на уши», что все мои наследные ружья у меня конфискуют за незаконное хранение, а мне впаяют срок, он взялся мне помочь. И правда, отцово и дедово ружья я легализовал без проблем. И в знак благодарности отдал ему курковку. По прошествии нескольких лет, выяснилось, что мне и так всё спокойно оформили, если б я пришёл сам для той самой легализации, и ничего бы мне не было, даже штраф не пришлось бы платить, так как я являлся прямым наследником всего арсенала, а на ружья имелись разрешения, хоть и просроченные, но не мной же, а теми, кого уже нет.

   Наступила долгожданная весна. Прочитаны книги по охоте, получены советы от бывалых, куплены патроны и бахилы. Оставалось ждать открытия охоты. Мой стеснительный характер не позволил мне присоединиться к маститым охотникам. Тогда я подначил своих друзей, которые к охоте не имели никакого отношения. И только у Лёшки был сарайчик в шатурских болотах и тозовка. Лёшкины байки об удачных охотах вызывали у нас только улыбку, зная о его бурной фантазии и способности хвастать на пустом месте. Иных вариантов у нас не было, и мы поехали к нему. Разделились по парам. Вооружённый до зубов Лёшка пошёл с безоружным тогда ещё Сергеем, тоже любителем позаливать. А я оказался в паре со скептиком всего нового и неведомого, Андреем. Его недовольство я прочувствовал по полной, уже с первых метров нашего похода. Ему не нравилось ничего, ни природа, не то, что надо куда-то идти. «Не лучше ли было остаться дома и выжрать водки под шашлычок…» - ворчал он всю дорогу, - «пускай эти сайгаки там бегают, подстрелят чего, то мы мигом съедим…» - не унимался он. И хоть уток над головой пролетало много, мы вернулись ни с чем. Нет, я стрелял, стрелял и он из второго моего ружья, но… Это в тире у меня были неплохие результаты, а здесь, когда всё так неожиданно и скоротечно, я отчаянно мазал.

   На следующий день я пошёл один. Андрей наслаждался спиртным и мясным в компании непьющего Сергея, который компенсировал моральные издержки неудержимым аппетитом. Его забавная круглая мордашка с очками и зализанными назад тёмными волосами, напоминала одного персонажа из старых добрых наших мультиков. Так Сергей стал для нас Бобрёнком.

   Я шёл по лесной дороге один. Всю жизнь моё отношение к природе было наполнено любовью и восторгом. Но в этот день я ощутил доселе неведомые мне чувства. Во мне проснулся первобытный инстинкт охотника. Я с удивлением начал замечать то, что не замечал раньше. Грузная походка превратилась в лёгкую поступь. Пропали лишние звуки. Затая дыхание, я уже не шёл, я будто плыл по дороге, старясь не тревожить своим присутствием размеренный уклад лесной жизни. Время от времени  я останавливался и замирал, пытаясь увидеть, что никогда раньше не замечал. И мои ожидания оправдывались. Вот, мышка-полёвка суетливо обнюхала придорожную травку, прижалась к земле, внимательно осмотрелась и стремглав бросилась на другую сторону. Да, дорога для неё один из самых опасных участков, ведь она открыта любому хищнику. Пройдя несколько десятков метров, я заметил летящего прямо на меня дятла. Я снова прикинулся «кустом». Чёрный с красной головой красавец, не обращая на меня никакого внимания, уселся на сухую волежину и затархтел так, что даже у меня голова разболелась. Я шевельнулся, и он тут же скрылся в лесу. Я подошёл к озеру, присел на кем-то притащенное сюда дерево. Весна наполняла воздух пряным ароматом оттаявшей земли и щебетом прилетающих с юга птиц. Покой. Нет, скорее, восторженный покой, наполненный новой жизнью и оптимизмом. Вдруг зашевелился тростник. Из него появилась выдра. В зубах она держала небольшую плотвичку. Видимо хотела отобедать в более пристойном месте. Деловито и неспешно проплыла мимо и скрылась за береговым выступом. Только я снял с плеча ружьё, как прямо на меня вылетели три утки. Я так растерялся, что забыл снять с предохранителя. Долго давил на спусковой крючок, пока не понял в чём дело, а когда понял, было уже поздно. Утки заметили меня и поменяв направление быстро скрылись. «Вот я лапать!» - ругался я сам на себя. Но спустя несколько минут картина повторилась, только уток было уже четыре. Я прицелился, взял на опережение. Бах, бах и… мимо. Разозлился я тогда на себя не на шутку. «Что же это я мажу и мажу?!» - с недоумением думал я. Но раз они тут летают, значит, я попал в то место и в то время! Буду ждать. С воды меня закрывала тростниковая чаща, но сквозь неё мне было видно, летит кто, али нет. Поменяв патроны с тройки на пятёрку, я замер в ожидании. И утки не заставили себя долго ждать. Парочка летела опять прямо на меня. Уже загодя я всё проверил, прицелился, и только вёл их до расстояния выстрела. С первого же выстрела один селезень рухнул прямо к моим ногам. Даже если бы я и захотел подстрелить крякву, то я бы уже не успел. Но я не жалел об этом, так как это только весна и бить перед гнездовьем самку, это уж слишком, хоть соблазн выл велик. Подобрал селезня и стал рассматривать свой первый в жизни трофей. Какой же он был красивый! Переливающаяся перламутром зелёная голова. Я отвёл крыло. Батюшки, а оно-то какое красивое! А какие забавные лапы! И что-то сжалось у меня в груди. Так мне стало жалко этого селезня. «Кто я такой, чтобы отнимать жизнь?!» - как колокольный звон, сотрясал моё сознание этот вопрос. Я пытался себя успокоить и даже оправдать, что тысячи охотников каждый сезон убивают десятки тысяч уток, а может и сотни тысяч ежегодно, и ничего, не перевелись ещё. Значит, всё не так страшно. Но осознание, сколько их убивают, легло тяжёлым камнем на душе. Я не стал больше ждать очередную жертву своей прихоти и побрёл домой. Но никак не мог разобраться, кто же я, охотник, или убийца…

- О-о! Неужели с трофеем? – спросил весёлый от хмеля Андрей. – А чё такой грустный?
- Не знаю я.
После пятой рюмки водки в компании отъявленных циников, коими являлись абсолютно все собравшиеся, на душе как-то полегчало, размякло и поддалось тлетворному влиянию. Помню одно, что утка была и вправду вкусная, а дальше водка затмила моё сознание и включилось только утром вместе с головной болью. Вечером на охоту пошли все. Слава Богу, успели протрезветь и преобладали в добром расположении духа. Этот вечер выдался весьма удачным на трофеи. Каждый из нас подстрелил по две-три утки. По возвращению в домик, мы ощипали их, опалили и уложили в морозилку, чтобы было чем отчитаться дома. Последующие дни были менее удачными, и только в последний день мы с Андреем отличились, он две, а я одну. Эту я ощипывать не стал, уж очень хотелось показать своим детям трофей в естественном виде. Дома пир был на весь мир. Дети так радовались, что я практически выбил свои печальные мысли об убийстве, а почитав ещё Сабанеева, твёрдо решил, что это не убийство, а добыча.

   Спустя три сезона Андрей втянулся. Получил охотничий билет и купил ружьё. К нам примкнул ещё один «товарищч». Его звали Костей. Он сразу получил прозвище «Хохол» из-за своей фамилии и характерного поведения, типа: тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать, или так, всё не съем, так надкусаю. Но делал он это всё как-то эстетично и не нарочито. С ним было интересно, бывший авиатор, вернее, при авиации, так как раньше обслуживал самолёты и вертолёты, в том числе и на Крайнем Севере. Оттуда много удивительных историй из жизни и коронная фраза: «я понимаю, почему самолёты летают, я не понимаю, почему они не падают!...» Видимо, он вспоминал, как ремонтировал и обслуживал воздушные суда…

   В общем, собралась достойная компания малограмотных в охотничьем деле и достаточно ленивых. В последствие почти все обзавелись внедорожной техникой отечественного производства. Вместо того чтобы загодя готовиться к выезду, чисто по-русски всё откладывалось на последнюю ночь перед выездом: менялись тормозные колодки и сцепление, проваривался гнилой кузов, дорабатывались отдельные узлы и устанавливалось дополнительное оборудование, главным из которого, была магнитола с максимально мощными динамиками, чтобы было весело ехать. Обычно закруглялись на рассвете. Ехали домой отмываться и немного поспать. Как и договаривались предварительно, ранним утром, часов эдак в два-три по полудню мы выкатывались на встречу приключениям. Сама охота в распорядке дней занимала не более трёх-четырёх часов, так как все всегда пытались выспаться, с удовольствием покушать, и только затем выдвигаться в угодья. Но ведь до них ещё надо было доехать. Первые километры пролетали мухой, а далее, дорога превращалась в направление. И здесь каждый старался не ударить лицом в грязь и в прямом и переносном смысле. Но не всем и не всегда это удавалось. В итоге, многочисленные попытки освободиться из коварного плена бездорожья съедало драгоценное время, отведённое на охоту. Несколько выстрелов на вечерней тяге, бывало результативных, и дорога домой, пока не совсем стемнело. Конечно, это была не охота, а весёлое времяпрепровождение в хорошей компании. Но, не смотря на кажущееся разгильдяйство, опыт понемногу набирался. И мы решили расширить карту наших путешествий и отправились в Тверскую область. Как положено, мы направились получать лицензии и путевки. Не могу сказать, что нашему визиту были рады, но когда услышали наши междусобойные разговоры, поняли – мы не охотники и торжественно вручили соответствующие бумажки. К открытию охоты мы опоздали, поэтому решили не тратить время на покинутое утками большое озеро и направились к лесным мелким озёрам и речушкам. По дороге заскочили в магазин и купили куриные окорочка, всё же, целый день ничего не ели. На берегу небольшой речушки разбили лагерь. Я уже знал эти места. Знал, что в паре километров от нас должно быть озерцо, образованное этой же рекой. Много раз наблюдал там уток и сетовал, что нет при себе ружья. Уже в сумерках развели костёр, разлили по чарочке. Настроение поднялось. Усталость как рукой сняло. Пока образовывались угли и жарилась первая порция окорочков, мы в душевной беседе уговорили пару бутылочек весьма достойной водочки. С трудом запихав в себя недожаренные окорока, завалились спать. Ближе к утру нас всех разбудил хруст еловых веток. Виновником всему был взрослый лось, который пробирался сквозь еловую чащу. Кому-то даже удалось увидеть его заднюю часть в прогале между деревьями. Но даже лось не смог поднять на ноги это спящее царство. И уже через пять минут над лагерем снова тряслись деревья от богатырского храпа. Как обычно, ранним утром, в районе часа мы проснулись и все, почему-то хотели есть. Пиршество продолжилось, но без спиртного. С этим у нас было строго. Если доставалась бутылка, то все ружья прятались в машину, она запиралась, а ключи отдавались Бобрёнку, который никогда не употреблял. И хоть это была чистая формальность, так как вряд ли Бобрёнок смог противостоять тому же самому Андрею, но все делали вид, что лучше так, чем безобидная шутка с трагическим концом. Праздник живота затянулся до пяти часов. Все засуетились к вечерней зорьке. Не сговариваясь, каждый достал своё ружьё и собрал. Стволы составили к большой сосне и стали одеваться. В этот момент на подъездной дороге к лагерю появилась «буханка», из которой вышли двое в камуфляже с ружьями наперевес и один уже в возрасте в гражданской одежде.

-Здравствуйте, товарищи! – поздоровался он с нами. – Я начальник охотхозяйства. Разрешите ваши документы.
Все полезли по сумкам и карманам. Стопка красных и синих корочек перекочевала в руки начальника.
- Ага. Хорошо. Значит, и путёвки есть, и лицензии… Угу. – сам же отвечая на свои вопросы, бурчал под нос начальник. – Так! А это что?
- Что? – спросил Андрей.
- Почему ружья в собранном состоянии?
- Так, мы сейчас на охоту пойдём, – ответил я.
- Не порядок! Будем составлять протокол. Василий, неси папку, – начальник обратился к одному из людей в камуфляже.
- Простите, но на каком основании? – возразил я. – Ведь мы на территории охотхозяйства, документы в порядке, населенные пункты далеко! В чём дело?
- Ага. Значит, по хорошему не понимаем! – насупился начальник.
- А вы объясните, может мы и поймём, – попытался Андрей.
- Значит так. Охотиться можно на утренней и вечерней зорьке. Остальное время – тихий час, понятно?
- А сейчас что? – спросил кто-то из нас.
- Сейчас ещё тихий час! А ружья у вас уже собраны. Лицензия выписана с вечерней зорьки, она ещё не наступила, а у вас уже трофей съеденный наблюдается. Может обыскать вас? Наверняка ещё и боровую дичь найдём! – пошёл в наступление начальник.
- Простите, но с какого времени начинается вечерняя зорька? Потом, нас никто об этом не предупреждал! А то, что вы приняли за дичь, так это мы ели куриные окорочка, вот ещё четыре осталось, – я открыл пакет и показал содержимое начальнику.

Надо было видеть его лицо!
- Как окорочка? – возмущённо спросил он.
- Как, как! Вот так! Нам же надо что-то кушать! Вот мы и купили их, пожарили… Это что, преступление? – поинтересовался я.
- Тьфу ты! Нет, ну ты глянь! Тоже мне охотнички! В лес с куриными окорочками! Совсем обалдели! Одним словом – москвичи! – раздосадовался начальник. – Дебилы!
- Согласны, – ответили мы хором.
- Дяденька, простите нас! Мы начинающие. Мы толком ещё ничего не знаем. О тихом часе мы только что от вас услышали. Но ведь мы не стреляли с прошлого сезона! Понюхайте стволы, – сделав умильную физиономию, Андрей стал уговаривать начальника.
- Да, ну вас! Значит так. Охота с рассвета до полудня и с шести вечера до темна! Понятно? Ружья собирать только непосредственно на позиции! Усекли? И не хрена вам тут делать, коли с окорочками в лес суётесь!
- Ага, – опять дружно ответили мы.
- Возьмите свои документы. Нет, ну надо же! Идиоты! На охоту с курятиной ехать.
В этот момент кто-то начал смеяться. Хи-хи, потом ещё хи-хи-хи. В итоге смеялись все, да так, что слёзы брызгали из глаз. Невозможно было стоять на ногах от хохота. Начальник стал весь красный, размазывал слёзы по лицу, но успокоиться не мог.
- Ну, ре-ребята… вы… д-даете… у-умора с ва-вами… чуть д-деда не за-заморили со..со смеху. Му-мужики.. за-заводи, по-поехали от-отсюда, по-пока ещё жи-живы. Ох-хотнички… С-счастливо по-по-ох-хотиться, – с трудом выговаривая сквозь смех слова, начальник вернулся в УАЗик, и они уехали так же стремительно, как и появились. А мы ещё долго не могли успокоиться. В этот вечер животному миру никакого ущерба нанесено не было. Утром следующего дня мы поехали на озеро. Я пошёл первый. Спустился к воде, заблаговременно сняв ружьё с предохранителя и держа в боевой готовности. Красота, тишина. Ни одной утки. И вдруг я услышал сверху необычные звуки. Поднял голову. Прямо надомной летела большая птица с короткой шеей и большими крыльями. Я пытался рассмотреть, кто бы это мог быть.
-Стреляй! Ну, Стреляй же! – доносилось до меня от ребят. Но пока я мешкался, птица улетела из зоны видимости за дерево.
- Ты что не стрелял? – набросился на меня Андрей.
- А кто это был? – спросил я.
- Как кто? Гусь! Твою дивизию! – нервно выпалил Андрей.
- Странно… А почему у него шея короткая такая? – поинтересовался я.
- Ну, ты даёшь! Гусь, когда летит, он шею складывает! – пытался объяснить он.
- Да, а я думал…
- Нечего было думать! Надо было стрелять! – еле сдерживая эмоции, ругался Андрей.
- Хорошо, в следующий раз буду стрелять, – спокойно ответил я.
- Боюсь, что другого раза уже не будет…
Он оказался прав. Гусей мы больше не видели. Вечером того же дня мы весело обсуждали случившееся и опять долго смеялись. Итог семидневной охоты – три утки на четверых. Но сколько удовольствия!
   Шли годы. Мастерство росло. Мы уже разбирались в патронах и ружьях, изучали повадки птиц и животных, спрашивали советы у опытных охотников.
Со временем я подружился с тем самым охотоведом. Частенько заезжал то к нему домой, то в егерский домик в заброшенной деревне. Однажды, он пригласил на охоту на медведя с лабаза.

   Никому из нас доселе не приходилось охотиться на медведя. На столь опасное и серьёзное мероприятие мы поехали вдвоём с Андреем на его «Козлике».

   Октябрь. Удивительный месяц. Золотое очарование осени превратилось в бурый ковёр под ногами. Оголённые деревья на фоне серого неба. Последний листок оторвался с макушки, хаотично делая фигуры высшего пилотажа, прилип к водной ряби реки, и уже неспешно и обречённо поплыл по течению. Низко пролетела испуганная ворона, скрывшись за ольховым кустарником, она всё же каркнула на всю округу, нарушив тишину. На краю ещё зелёного поля возвышался сосновый бор. Если забыть обо всём увиденном ранее, то можно представить, что сейчас лето. Просто с погодой не повезло.
 
   Полюбовавшись красотой и размяв заиндевевшие косточки от дальней дороги, мы снова уселись в машину и поехали  в деревню к охотоведу. Правда, от деревни почти ничего не осталось. В маленьком покосившемся домике жил дед. Он был единственным жителем этой деревни. Своё одиночество он коротал в беседах с Наташкой, так звали козу, и Ряпушкой, а так курочку. Деду было девяносто два года, хотя в соседней деревне говорили, что привирает, на самом деле, ему не более восьмидесяти. Кто из них прав, это вовсе не важно. Важно, что он своим существованием символизировал жизнь деревни. Его микроскопической пенсии хватало разве что на хлеб, подсолнечное масло и пару пачек обезболивающих таблеток. Электричество ему давно отключили за неуплату. Сил хватало на три грядки картошки и небольшой кусочек земли, засеиваемой всем подряд. Мне рассказывали, что на этом чудо-огороде росли одновременно капуста и морковь, свёкла и укроп, тыква и огурцы. К середине лета всё переплеталось, зарастало сорняком. Но Господь помогал ему плодородием, и не давал погибнуть от голода, хотя вера у него была только в светлое будущее, которого он никогда не увидит. Звали деда – Игнат. Визит любого гостя в деревню вызывал у него смешенное чувство. С одной стороны, вроде радость, что с «людями» общается, с другой, что от них ждать, может обидят и последнее отнимут. Нет нынче уважение к старости и заслугам перед Родиной. Не модно нынче быть патриотом, а толерантным – пожалуйста. Только не понятно, к чему это приведёт. В былые времена и патриотизма было предостаточно, и уважали друг друга, не взирая на национальность. Была какая-то основа, но больше не идеологическая, как многим вдалбливали, а культурно-религиозная, передаваемая от бабушки и дедушки к дочери или сыну, а там и внукам. Только та самая идеология старалась изо всех сил, и подменяя понятия и ценности, выбивала ту самобытную и более совершенную основу. В результате получили то, что имеем. Но ещё более обидно, что многие уже понимают, даже говорят в открытую… Однако, никто не меняет курс, обрекаемый целый народ на безликую погибель. А ведь это вопрос государственный! Каждый раз, когда попадаешь в забытые этим самым государством места, видишь, как пытаются выжить люди, сердце сжимается, и хочется не молится, а кричать Всевышнему, ибо никто больше не слышит… Очерствели душами…

- Ба! Ковой-то нам занесло? – спрашивал дед Игнат каждого, ступавшего на его родную землю.
- Здравствуй, дед. Это мы. Вот, тушёнки и сахара тебе привезли.
- Добре, добре. Спасибо вам! Давайте я вам яйчиков дам. Погодь. Ща я, – дед кряхтел, опираясь на гладкую от мозолистых рук палку из леса.
- Спасибо, дед. Не надо нам. У нас с собой всё есть, – отвечали мы ему. А он и слышать не хотел. Так радовалось стариковское сердце, что хоть кто-то помнит о нём, и заезжает не в соседний егерский домик, а к нему, бывшему сельскому труженику, ударнику коммунистического труда.
- Воть! Ряпушка давеча снесла, да! Так у меня приплод получился. Как оне выжили, сам не знаю. Вишь, скока у меня теперича Ряпушек! Только, дикыя оне какия-то. На той неделе хотел одну изловить, а так и не смог… Как его?... А, догнать, – расхохотался дед. – Больно шустрые оне, – и загрустил тут же. Он и сам понимал, что куры-то, как были, так и остаются курами, а вот ноги подводят, да и ловкость не та.
- Может, помочь поймать? – поинтересовались мы.
- Не-е. Ща уже без надобности. Пущай растуть. Если что, я егерей попрошу. Оне хоть ко мне не с большой охотою, но старику не откажуть. Хорошие рябята. А вы значить, на охоту, да?
- Да, дедуль.
- Ага, ага. Ну, тогда ступайте. Чай, с дороги дальней, вам и отдохнуть надобно. А мне вас и угостить-то нечем.
- О, дед! Забыли. Возьми конфет.
- Сосучих?
- Сосучих, сосучих, – засмеялись мы, а с нами и дед. Ещё летом он мне говорил, что любит леденцы всякие, когда я заезжал к охотоведу за мёдом.

   В пятидесяти метрах от дедовой избушки стоял подремонтированный старый большой дом бывшего председателя местного колхоза. В нём то и была «штаб-квартира» охотоведа. Здесь ему жилось привольно, вдали от жены, детей и мирских проблем. У него были два помощника егеря. Весёлые ребята, работящие, когда не пьют. И где они только находят этот самогон посреди тайги?... Ведь до ближайшей живой деревни несколько километров, а машину им охотовед не оставлял..

   Николая, так звали охотоведа, ещё не было. А ребята скучали, неспешно потягивая «приму» на крыльце.
- Здорово, мужики! – радостно поприветствовали мы их.
- Здоровеньки! – ответил Васька без особого энтузиазма.
- Что такие грустные?
- Да, ну его… - буркнул Санька.
- Что случилось, мужики? Может вам поправиться надо? – спросил я.
- Ты что! Мы вон, давеча с Васькой понемногу приняли на грудь, так Никола так нас отходил, что уже не хочется ничего.
- О как! Видать, не только за это? – ехидно спросил я.
- Ну, есть, конечно, грешок. Просил он нас там кое-что в угодьях поделать… А нам что, и поболеть теперь уже нельзя! Мы что, на зоне, или в армии? Тоже мне, пахан нашёлся…
- Будет вам. Николай, мужик крутой, но справедливый. Надо было сперва дело сделать, а потом нажираться, – попытался я их успокоить.
- Да, правильно всё говоришь… Но, у него всегда дел найдётся, а нам чо теперь, совсем не жить? – не унимался Васька. – Во! Вспомни чёрта, он как тут! Летит на своём «Чумавозе».

   «Чумавозом» ребята называли УАЗ-головастик Николая. В чём-то они были правы, и по поводу машины, и про Николая. Вечно деловой, ни минуты покоя, будто шило у него в одном месте. Единственно, когда можно было увидеть его спокойным и уравновешенным, так это за чашкой, вернее «тазиком с ручкой» чая, настолько велика была она, литра на полтора-два. Чай заваривался всегда свежий по всем правилам с добавлением каких-нибудь трав и, непременно почти вся сахарница оказывалась у него в чашке. В эти моменты блаженства с ним можно было разговаривать, не опасаясь последствий, и просить чего душа пожелает, всё равно пообещает, а вот сделает, или нет, это уж как карта ляжет, но ложилась она, как правило, на «ребро».
- Приехали! Молодцы! Как добрались? Как настроение? – проносясь мимо нас и не обращая ни на кого внимания, по-большевистски задорно продекламировал Николай, и скрылся в сенях. Спустя минуту выскочил и, словно локомотив, вернулся к УАЗу. Взял какой-то свёрток, и снова, возвращаясь в дом, попутно заявил, что через час выдвигаемся.

   Мы быстро перекусили, переоделись. По ночам были уже серьёзные заморозки. У меня не было серьёзной экипировки, поэтому я нахлобучил на себя всё, что казалось мне тёплым. В назначенный час мы поехали на Андрюшкином «Козлике».
- Значит так! Зря не палить! Зверя не пугать! Если уверен, то стреляй! Если не вышел, или не видать, то сидим до тех пор, пока не заберём. Пули в стволы, крупную картечь в карман – на всякий случай. А лучше, во все карманы напихать патронов. Медведь – зверь серьёзный. Один прыжок, и на четыре метра он ближе к вам. То есть, если он в двадцати метрах от вас, значит пять прыжков, а это пять секунд. Вполне достаточно, чтобы перезарядиться и практически в упор добить подранка. Если удача, то лицензия и путёвка у меня есть, так что всё в порядке. А если медведь окажется проворнее, то я вас не видел и знать не знаю. Понятно? – инструктировал Николай.
- Куда уж понятнее!... – ответил Андрей.
Моё желание к серьёзной охоте таяло быстрее, чем мы ехали, но животный инстинкт добытчика, подталкивал на подвиги. Мы выехали из леса на небольшую поляну.
- Слав, значит так. Видишь там за бугром четыре рядом берёзы? Ступай туда, только тихо. Увидишь лабаз. Забирайся и сиди тихо, только подготовь всё сразу и сними с предохранителя, а то спугнёшь раньше срока. Это поздний овёс. Сеяли в августе. Уже холодно. Созреть толком не успел. Молочный он, а это самоё большое лакомство для медведя. Выйти должен обязательно. Давай. Мы выстрел услышим, сразу к тебе вертанём, а мы с Андреем на другое поле поедем, – напутствовал Николай.
- Хорошо. Тогда я пошёл, – ответил я, с вожделением предвкушая увлекательную и опасную охоту. Андрей хитро улыбаясь помахал мне рукой, хрустнул передачей и умчался. Правда гул его «Козлика» доносился ещё минут пятнадцать, пока он петлял по лесным дорогам. А я двинулся к берёзам. Погода разгулялась. Солнце было ещё высоко, лаская своими золотыми лучами рыжие стволы сосен. Настроение было прекрасное. А вот и берёзы. «Тонковаты, однако» - подумал я. На высоте шести метров были приколочены доски в виде скамьи со спинкой и низким столиком. Между двумя стволами, на тоненьких гвоздях приколочены перекладины – вроде лестница. «Явно, не мой размерчик» - очередная умная мысль посетила меня, но я не хотел сдаваться и полез. Как ни странно, перекладины скрипели, трещали, но выдерживали не дюжий  вес. Добравшись до верха и попытавшись протиснуться между досками, я сделал очередное умное заключение – там не пролезу. Пришлось положить ружьё на лабаз и налегке спуститься вниз, чтобы снова забраться, но с другой стороны. Запыхавшись, вспотев как мышь, трясясь от страха, что в любой момент какая-нибудь деревяшка может меня не выдержать, совершая эквилибристический пируэт через спинку седалища, я всё же оказался на указанной высоте. Это была победа. Если б меня тогда кто-нибудь видели… Нет, это хорошо, что меня никто не видел, иначе я бы там помер от стыда за свою неуклюжесть и распущенное тело.

  Как бы там ни было, но я уже восседал над полем и любовался закатом. Пришлось расстегнуть телогрейку, дабы просохнуть. Наивный. Вся одежда была мокрая, а с закатом неумолимо наступал влажный холод. Так и не дождавшись сухости, пришлось укутаться обратно и сидеть в этом влажном, но пока ещё тёплом компрессе.

   Золотой диск солнца на глазах становился оранжевым, затем розовым, малиновым, и врезаясь в макушки деревьев, уже алым светом залил всё вокруг. Чёрной тенью надвигался лес с той стороны поля. Как-то это всё было жутковато и неуютно. Небесное зарево таяло, уступая место ночной мгле. Незаметно зажигались звёзды, с каждой минутой становясь всё отчётливее и выстраиваясь в созвездия. В ночи овсяное поле казалось, будто оно занесено снегом. Это радовало меня, так как на его светлом фоне я бы смог отчётливо увидеть силуэт медведя. Время шло. Очень хотелось пить, но я не догадался взять с собой даже простой воды, хотя в этот момент мечталось о горячем чае из термоса. Медленно и уверенно холод стал пробирать меня сквозь воглую одежду. Я ждал в полной боевой готовности.

  Но почти гробовую тишину нарушили две енотовидные собаки, которые устроили свою возню прямо под лабазом. Я не мог их разглядеть, так как для этого мне бы пришлось издать множество посторонних шумов, которые могли спугнуть не только их, но и осторожного медведя, который, наверняка был уже поблизости. Прошло минут сорок, когда собаки всё же чем-то увлеклись и убежали по своим делам. И снова наступила полная тишина. Но что за напасть! Мало того, что «не включили» Луну, так ещё начал стелиться густой туман, поднимаясь всё выше, окутывая кусты и деревья. Учитывая ночные условия, видимость становилась нулевой. В этот самый момент я услышал долгожданное потягивание носом. Это был он, мишка. Он передвигался абсолютно беззвучно. И вдруг, совсем рядом от меня, метрах в десяти я услышал довольное чавканье. Как я не пытался увидеть косолапого, но всё было тщетно. Туман надёжно закрывал его от посторонних взглядов. «Тоже мне, партизан!» - выругался я молча. А мне оставалось только наслаждаться его довольно громким насыщением злаковыми. Спустя некоторое время он переместился ещё ближе ко мне. В какой-то момент я даже увидел его филейную часть, которая тут же скрылась в тумане и ещё больше сместилась за соседние деревья. Я уже понял, что охота накрылась. Но адреналин, который я получил, находясь в такой близости с диким медведем, ни с чем сравниться не может, если только с первым прыжком с парашютом, хотя мне это не ведомо, но всю жизнь хотелось, и я даже представлял себе, как это стоять возле открытого люка, за порогом которого, бездна.

   Медведь покушал вдоволь и ушёл, а я остался сидеть дальше. Холод пробирал уже до костей. И тут меня разобрал хохот. Я представил себе, как приезжает забирать меня Андрей, а я не могу спуститься с лабаза, ведь залезть порой легче, чем слезать. И я принял решение, не дожидаться позора начать спуск. Ружьё пришлось оставить наверху.  Трясясь всеми поджилками от холода и напряжения перед высотой и хрупкостью конструкции, держась за воздух, я благополучно приземлился. Это акробатическое действие согрело меня. Предстояло повторное восхождение за ружьём. К моему собственному удивлению, и этот аттракцион прошёл без происшествий. Воодушевлённый победой над своими страхами и афизически развитым телом, я уже рассекал густой туман. Пройдя поле и погрузившись в кромешный мрак леса, я вдруг вспомнил о медведе, и меня пронзил ужас. «А вдруг косолапый никуда не ушёл, а просто завалился переваривать где-то неподалёку, а меня воспримет как соперника-покусителя на овёс и в несколько прыжков догонит и порвёт как Тузик грелку…» - подумал я и ускорил шаг. Ружьё держал в руках заряженным. В лесу тумана почти не было, но единственную звёздную подсветку закрыла туча. Идти приходилось на ощупь. Где-то вдалеке послышался вой ульяновского двигателя. Он то приближался, то пропадал. Наконец становился всё отчётливее, в небе появились отблески фар, потом среди деревьев.
- Ну, как? – спросил вечно недовольный Андрей.
- Как… Как я рад тебя видеть! Ты не представляешь… - я стал взахлёб рассказывать о том, как залезал, как выясняли отношения зверушки, как выходил медведь, как я слезал и с каким ужасом шёл на встречу Андрею. Он смеялся надо мной и подкалывал, но мне было уже всё равно, так как я ехал в тёплом УАЗике и не один.

***
   С момента получения охотничьего билета, мы не пропускали ни одного сезона, каждый раз подготавливая в последние ночи наших боевых коней и собирая всё, что необходимо в походе. На седьмом году охотничьего стажа, мы снова поехали в Шатурские края. Выписали путёвки, спросили обстановку. Местный егерь сказал, что если встретим бобра, то лучше его взять. Во-первых, их слишком много развелось и у него есть предписание на отстрел, во-вторых, он нужен был самому егерю ради бобриного жира. На том и договорились.

  Мы не стали привязываться к дому, а поехали сразу в угодья. С собой у нас была палатка, примус и всё, что полагается для такого случая. В первый же день Андрей принёс двух селезней. На второй, фортуна улыбнулась и мне, ещё два кряковых пополнили нашу трофейную корзину. А дальше… Будто сговорились эти утки. Там где всегда была тяга, там их не было, а если и летали, то так далеко, что можно было только проводить взглядом. Смена позиций не давала никакого результата. Тихое подкрадывание сквозь камыши к многочисленным водоёмам ничего не приносило, построенные шалаши на засидках заканчивались затеканием всего тела, особенно ног. На четвёртый день я пошёл бродить с ружьём по дамбам средь бывших торфодобываемых карт. По обе стороны дамбы были глубокие канавы шириной метров по шесть, а дальше, что-то вроде прямоугольных заливных лугов. Великолепные места для водоплавающих птиц. Где-то очень далеко гоготали гуси. Но до них добраться было невозможно, разве что на каком-нибудь вездеходе на воздушной подушке. А денёк выдался ласковый, солнышко припекало, лёгкий ветерок поддерживал бодрость духа. Вдруг я увидел, как по канаве двигается косая волна. Из-за кустов мне не было видно, кто там. «Может это утка плывёт прямо на меня? Вот удача!» - подумал я и приготовился к выстрелу. Но спустя минуту я обнаружил плывущего ко мне бобра. «Не может быть! Вот так подфартило! Ребята обзавидуются…» - не веря своим глазам, я уже представлял, как принесу знатный трофей, а они будут его долго рассматривать и похлопывать меня по плечу. Деваться мне было уже некуда, пришлось замереть на месте, стоя как Александрийский столп перед Эрмитажем. Зверюга, не доплыв до меня метров пять вылез на дамбу, что-то долго нюхал, потом взобрался на мою тропинку, приподнялся на задние лапы, внимательно разглядывая меня, почесал верхней лапой свой бок, справил большую нужду, и надо было стрелять… Но я смотрел на него и так сжалось моё сердце, в таком восторге я был от этой непосредственности и гармонии его движений, что меня будто парализовало, и палец не сгибался для нажатия на спусковой крючок. В какой-то момент, увлёкшись таким представлением, я совсем забыл про осторожность, и под моей ногой еле слышно хрустнула тоненькая веточка. Бобёр мгновенно кубарем скатился в канаву и скрылся под водой. Спустя ещё мгновение, он вынырнул и шлёпнул своей «лопатой» по водной глади и скрылся насовсем. Я ещё долго смотрел на расходящиеся круги, на интерференцию волн и думал только об одном – как всё красиво в природе и кто дал мне право отбирать жизнь у этих божьих тварей. Я не знаю, кем был тот бобер, самкой, или отцом семейства, но не он пришёл ко мне с ружьём, а я к нему, в его среду, в его дом. Откуда нам ведомо, сколько зверей и птиц убивать можно, а сколько заносить в «Красную книгу», сколько можно травить нашу землю отходами, химией, осушать болота и разворачивать реки вспять, вырубать леса и строить там каменные монстры-коттеджи, перекрывать реки гидроэлектростанциями и строить в ещё незагаженных нами местах атомные станции и химические заводы без очистных сооружений, тратить миллиарды на вооружение и ни копейки не выделять на поддержание той природы, что ещё осталась. В древние времена люди были вынуждены добывать себе пропитание, и как любому хищнику, коим является человек, убийство зверей и птиц становилось необходимостью. В наше, якобы цивилизованное время в этом нет никакой нужды, есть фермы, где выращивают скотину для нашего чревоугодия. Так зачем губить дикую природу! Большинство охотников после таких моих слов захотят забить меня камнями и приведут множество аргументов, но это будет всё от лукавого, ибо хочется каждому из них удовлетворить свои амбиции и поверьте, как бывшему охотнику, более ничего! Да! С тех пор я больше не охочусь! Вы думаете, меня не тянет зов предков? Я не получал от этого удовольствия? Мне не нравилась приготовленная дичь? Тянет! Получал! И с удовольствием ел! Только нынче я сменил ружьё на фотоаппарат и получаю удовольствие намного большее, так как я не являюсь более убийцей. А чревоугодие – это грех, и как показывает практика, вполне можно обойтись и без дичи. Единственно, кого я оправдываю в охоте, так это жителей глухих и бедных поселений, у которых нет другого выбора, потому как живут, словно при первобытно-общинном строе, и нет в том их вины. Даже рыбная ловля, которой я не перестал заниматься, порой удручает меня всё тем же процессом лишения жизни. Одно успокаивает, рыбалку даже Бог разрешил, а за остальное – прости меня Господи!