И откроется тебе сокровенное...

   …Заветное место, где находился наш чудо-камень, мы с подругой детства Тоней Березиной нашли сразу же, несмотря на то, что не были здесь много лет. Ещё бы: сколько раз сиживали на нём в подростковом возрасте! Обнаружив однажды большой каменный выступ среди сосен на склоне Лысой горы, мы – и по отдельности, и вдвоём, и вместе с другими ребятишками – каждое лето по несколько раз приходили сюда удостоверяться в своём открытии: камень с каждым годом становился всё больше и больше: он рос!

   Поначалу мы не понимали, почему это происходит, просто удивлялись увиденному. Потом догадались: весеннее таяние снега, летние дожди постепенно смывали с уклона почву, с каждым разом укрупняя вросший в землю неохватный булыжник. Так что никакого чуда, в общем-то, в этом явлении не было.

   Теперь же коричневый, с тёмными разводами камень просто поразил нас своей величиной. Огромный монолит не известной нам, нерушимой скальной породы выступал из склона горы вперёд метра на три. Его верх представлял собой почти ровную, с небольшими вмятинами и бугорками, горизонтальную площадку; такая же по виду боковая поверхность уходила едва ли не отвесно вниз, в почву. Было понятно, что, как и раньше, над откосом горы выдаётся только часть каменного исполина, остальное же его трудно представимое по размерам «туловище» всё ещё скрыто в земле.

   С волнением, в предвкушении знакомого, уже испытанного здесь счастья мы сели на краешек выпирающейся из грунта «скалы», опустили вниз ноги и огляделись…

   Взгляду открылись те же виденные не раз и навечно запечатлённые в душе дали. Раскинувшийся полукругом широкий горизонт был обрамлён справа длинным рядом высоких лесистых холмов, исстари называемых здесь горами. Прямо перед нами лежало внизу родное село с его четырьмя улицами и до сих пор величественным, хотя и основательно разрушенным в первые годы советской власти (взорвана колокольня), храмом. За околицей привольно расстилались луга. С левой стороны к избам близко подходила, ластилась речка. За нею – поля, словно обрезанные на горизонте длинной линией железнодорожной магистрали, протянутой с востока на запад. Это по ней один из поездов унёс меня когда-то в Москву, а Тонечку – в обратную сторону – в Сызрань. Других наших сверстников…

   - Где теперь все? Как живут? Да и живы ли? – Антонина, словно подслушав мои мысли, грустно заглядывала мне в глаза.

   Мы стали вспоминать всех, с кем доводилось смотреть с этого камня в заманчивые, покрытые голубоватой дымкой дали. Всех, кто, как и мы, подались юными из здешних мест в иные города и веси – искать своё счастье.

   Как разбросала нас судьба! Нет, уже никогда не сойтись нам вместе, не собирать по лесам грибы и ягоды, не рвать в роще ландыши, не сидеть на своём любимом месте – чудо-камне. Да и назвать его сейчас так не поворачивался язык. Точнее определило бы наше сегодняшнее состояние его другое название – горюн-камень.

   Да и как иначе? Мы и с Антониной-то встретились совершенно случайно, обе не знали, что приедем «домой» почти одновременно. На свидание нам выпал всего один – сегодняшний – день: я приехала вчера, она уедет в Сызрань завтра утром. Порадовались ли, погоревали – не разберёшь сразу…
…И всё же отрадная мысль: пусть без подруги, но у меня будет ещё несколько дней на то, чтобы надышаться ароматным летним воздухом, запахом вольного разнотравья, побродить по живописным окрестностям, ещё и ещё раз подумать о тайне притяжения родной земли, почувствовать её плоть и дух. Плоть – это вся предметность окружающего мира, дух – его загадка, живое дыхание, пусть неслышимое, но хорошо ощущаемое. То, что заставляет трепетать сердце сильнее, чем всё видимое и слышимое. То, что иначе как мистикой и не назовёшь. Оно окружает тебя повсюду, заставляет связывать воедино прошлое и настоящее. А ещё позволяет приблизиться к той грани, за которую невозможно заглянуть…

   Назавтра решила пойти в луга, на широкий простор, постоять, вглядываясь в сторону железнодорожного полотна, на пригорке, где в своё время будто сами сочинились строки:

   …И жизнь представишь длинной-длинной,
   Как та дорога вдалеке,
   Когда услышишь звук старинный
   Воды, журчащей в роднике…

   День был пасмурный, с тихо моросящим дождиком. Вокруг – ни души, и ничто не мешало вспоминать о давних днях, ставших основанием моего дальнейшего земного существования. Почвой, на которой выросло и окрепло небольшое и тоненькое когда-то деревце моей жизни. Ах, мама! Отец! Как же много  отдали вы мне для этого своей любви и ласки! Немало лет прошло после вашей кончины, а чувство осиротелости живо до сих пор…

   Но… что это? Откуда появились вдруг здесь, среди тоскливой безлюдности,  всеобъемлющей тишины, нарушаемой лишь чуть слышным шорохом моросящего дождя, две большие птицы? И почему они всё время кружатся надо мной и так горестно кричат? Да и что это за птицы? Сколько живу, а таких вроде не видела. Или их невозможно хорошо рассмотреть  в тусклом свете дня, из-за дождя? Да, но почему вокруг больше нет ни одной птицы? Видно, все попрятались куда-то от непогоды. А эти две так и летают надо мной, так и плачут, так и кричат. Именно плачут и кричат – зовуще, взыскующе: видишь ли нас, слышишь ли?

   И – мороз по коже: от остро кольнувшей сердце внезапной мысли: а вдруг это души матери и отца, воплотившиеся в птиц, летают надо мной, что-то хотят сказать и горестно плачут и кричат оттого, что их птичий язык  не понятен мне?

   Увиденное и прочувствованное повели меня следующим утром на кладбище, к могилам отца и матери: повиниться перед ними за то, что так редко навещаю из своего далека эти поросшие травой холмики с до сих пор невредимыми, лишь почерневшими от времени деревянными крестами. Именно этой цели, в общем-то, и был посвящён мой теперешний приезд на малую родину. Сколько боли накопилось в душе от мыслей, что за последним пристанищем родителей ухаживают не мои, а чьи-то другие руки – руки добросердечных сельчан! Услышат ли сейчас родители моё горькое: «Простите!»?  Слово-заклинание, которое просится на губы каждый раз, когда вспоминаю их, где бы ни была…

   После вчерашней мороси и серости не осталось и следа. День стоял жаркий, на небе ни облачка.

   Села на потрескавшуюся деревянную скамеечку рядом с могилами и дала волю безутешным чувствам. Отрешившись от всех мыслей, шептала слова благодарности, снова и снова просила прощения, надеясь и веря в то, что они видят и слышат меня. Не с такой ли верой приходим к родным могилам все мы – те, кто ещё не стал, да и вряд ли станет, иванами, не помнящими родства?

   Неожиданно сверху посыпались редкие крупные чистые капли дождя. Это было так удивительно: ещё несколько мгновений назад дождя не предвещало ничто. Взглянула вверх и удивилась ещё больше: над головой по-прежнему не было ни одного – даже малюсенького – облачка, лишь сияло и плавилось в бледно-голубом небе жаркое июльское солнце. Дождь шёл ниоткуда – прямо с чистой небесной голубизны! Его большие прохладные прозрачные капли словно ласкали лицо и открытые руки…

   Кончился дождь так же внезапно, как и начался: даже сарафан не успел по-настоящему намокнуть. Только зажглась разноцветными огоньками омытая трава между холмиками могил.

   Встала и направилась по едва заметной тропинке к воротам кладбища: пора возвращаться к живым. Прошла несколько шагов – мокрая трава кончилась. Дальше – всё сухо. Странно… Вернулась назад, к скамеечке, на которой только что сидела. Двинулась дальше, вглубь погоста. И снова – несколько шагов по мокрой траве и – как отрезало: сухо… Что же выходит: дождь прошёл только надо мной?

   Сомневаться не приходилось: только надо мной. Кругом – и на дороге с кладбища, и на холме, и в селе было сухо. Дождь, похожий на приветный жест, на светлые слёзы радости, на утешающую ласку, принёс вещее знание: это был символ. Знак: я понята и прощена, теперь могу жить без изнуряющего чувства вины.

   «Понята и прощена»… «Кем?» - спросит иной скептически настроенный читатель, которому, возможно, в принципе непонятно: как можно испытывать подобные чувства? Да и не бывает такого в жизни, твёрдо скажет он.

   Сколько людей вообще не задумываются о проявлениях каких-либо загадочных, на первый взгляд, событий? Не верят в них? Наверное, немало. Но тот, кто способен глубоко чувствовать, кто живёт не только хлебом насущным, но и Небом, и тягой к осознанию всеобъемлющей Правды, не задаст ненужный вопрос: ему открывается сокровенное. Он сразу поверит в то, во что безоговорочно поверила я: да, понята и прощена. И нелепо спрашивать: «Кем?»…

   Увидеть, почувствовать и понять такое можно, наверное, только на земле предков – том небольшом «пятнышке» среди огромных пространств, где довелось появиться на свет любому из нас.

   Уголок земли, где ты родился и вырос, - ближе сердцу, любимее других мест, виденных тобою. Потому что привязан ты к нему, словно не отрезанной до сих пор пуповиной. Потому что он, по выражению русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева, «вяжет с собой могилами». Потому что именно здесь впервые открывается тебе многоликая предметность мира, его красота и притягательность. Его душа – зёрнышко, из которого вырастает впоследствии то огромное, глубокое и не постижимое до конца, что Шмелев же назвал «душою Родины» - душою всей России. России, которую мы любим «неизвестно за что».

   Но в начале жизненного пути мы познаём всё-таки душу своей малой родины. Так стОит ли удивляться тем, казалось бы, невероятным случаям, что происходят здесь с человеком? Тем «чудесам», что воспринимаются в отчем крае как вполне естественные, нормальные явления?

   Тому, кто нашёл, почувствовал душу родной земли, кто полюбил её и доверился ей, она открывает свои скрытые до поры тайны.

   Это она, душа малой родины, подставит тебе в детстве широкую площадку большого природного камня, словно добрую ладонь; откроет перед тобой дали и скажет: «Иди! Пробуй заглянуть за горизонт!» И ты пойдёшь и заглянешь за него!

   И только потом ты поймёшь, что твой «чудо-камень», «горюн-камень» был и есть один из самых заветных местечек душИ земли, где похоронены твои родители и другие родственники – твой род. Местечко, которое она открыла тебе в самом начале пути, благословив на дальнейшую трудную и светлую дорогу познания жизни.

   Здесь, именно здесь ты впервые почувствовал кольнувшую в сердце сладкую боль – любовь к отчему краю. Где бы ты ни жил, какое бы добро и зло ни познал на свете, она всегда будет с тобой – любовь, которая растёт и растёт, становясь с каждым годом всё больше и больше, как тот добрый камень на склоне горы. Любовь, которая даёт возможность верить в то, что ты сможешь преодолеть с нею любые трудности в жизни.