Канули в Лету

         Я приехала на станцию, где прошло моё детство. Захотелось через сорок лет встретиться с одноклассниками.
Улица, на которой я жила, Вокзальная, вот она, рядом с поездом, но ноги оцепенели,не двигались, сердце колотило молотом в распирающей груди,и я всё стояла на перроне.
         Справившись с волнением, медленно пошла в сторону водонапорной башни, расположенной как раз напротив моего дома, всматриваясь в знакомые постройки. За такой большой срок практически ничего не изменилось.Вот только заборная калитка повисла на одной петле, и сердце больно защемило, как при виде калеки. Тогда, в детстве за ней следил дядя Гоня, сцепщик вагонов на станции. Щуплый мужичок с красивыми голубыми глазами,опушёнными длинными ресницами. Такими же глазами он наделил своих детей. Дядя Гоня был отменным плотником. Всё,что нужно было починить, прибить в нашем доме-казарме делалось его руками.
         А как он рассказывал всякие истории! Не надо никакой Арины Родионовны.
Вечером, когда он, пройдя со станционной службы в хлев, выносил оттуда полную форменную фуражку куриных яиц и направлялся к дому, мы знали, что скоро, поужинав, он выйдет на крыльцо, а мы облепим его со всех сторон и будем слушать, раскрыв рты, рассказы до глубокой ночи.
         К тому же, каждый находил на что пожаловаться ему, он всех утешал. Больше всего жаловались на его козла Никиту, белого с крутыми рогами, вечную грозу двора, и клевавшего каждого прохожего, петуха, но писаного красавца,за что и сносили все его налёты...
         Дядю Гоню выходили послушать не только дети, но и взрослые. Рядом с ним садилась сухая, некрасивая, с рябым лицом женщина - тётя Гапа. Она была намного выше его, ноги при ходьбе ставила как-то вразброс.
Гоня с Гапой жили дружно, имели четверых детей , которые были частью дворовой детской семьи. Моя мама выходила на крыльцо с каким-нибудь рукоделием. Чаще всего она вязала крючком "калинку" - кружево, рисунком напоминающее цвет калины. Не отнимая от него глаз, слушала соседа.
         На крыльцо приходили и совершенно из других вокзальных домов женщины. Одну из них звали Лидией Сергеевной. Она работала бухгалтером. Поздно родившая Людочку, жизнь свою подчинила ей, а сбитая, крутолобая девочка "вила из неё верёвки". У Лидии Сергеевны глаза были навыкате. Я потом узнала, что это признак болезни щитовидной железы, а эта болезнь накладывает свои отпечатки и на черты характера человека.
Она, например, всё время мёрзла и, и когда приходила в гости к маме, пальто вешала на входную дверь, чтобы из неё не дуло. В её кармане всегда водились подсолнечные семечки, и она на протяжении длительного гостевания уничтожала их, но не зубами, а ногтями, ловко орудуя пальцами рук. По кучке прирастающей шелухи можно было определить время её прихода.
         Лидия Сергеевна была очень сентиментальной, часто плакала, жалуясь на своего невнимательного беззубого мужа Валю. В шестьдесят лет она вдруг влюбилась в лечащего врача, как в первый раз - страстно, безоглядно. Писала ему признательные письма, но роман, конечно, был безответным.
         В компании на вечернем крыльце часто бывала и Нюрашка, как ласково звали люди Анну. От неё всегда пахло дешёвым цветочным одеколоном и железками, а руки у неё не отмывались, были все в чёрных бороздках с въевшейся грязью. Она работала слесарем в мастерской дистанции пути. Белобрысая, круглолицая,румяная жила одна, как многие послевоенные женщины, в одной комнатёнке, потеряв мужа на фронте.
         Вечером, потерев свои руки коричневым хозяйственным мылом с мочалкой, поужинав, спешила на наше крыльцо, принарядившись в атласный розовый платок с кистями. Розовый цвет она обожала. Кровать была застелена розовым покрывалом, цветы на подоконнике горели все розовыми огоньками, как её щёки.
         В отличие от неё Клавдия Михайловна любила синий цвет - электрик, как говорила она. В её комнате всё было тёмного цвета, и даже постельное бельё она собственноручно красила в электрик, долго ходя с синими пальцами. У неё жили четырнадцать кошек тёмно-серого цвета с общей кличкой "Дымка". Они ужасно проказничали, и в момент кошачьего буйства Клавдия Михайловна произносила магическое слово властно и громко:"Тряпку!" Кошки рассыпались по углам, зная, что если они не сделают этого, мокрая тряпка будет гулять по их спинам.
         Много странного было в её поведении. Во дворе неделю могла висеть пустая верёвка а недостиранное в корыте бельё синими комочками, мокрое лежало на столе.
У неё был странный ритуал. Купленные в магазине конфеты-подушечки она сортировала и употребляла в первую очередь четвертинки, затем половинки и только потом целые. Клавдия Михайловна уже старая женщина, не имея многих зубов во рту, как-то смачно смыкала губы, которые складывались в несколько рядов. Седые волосы она носила на прямой пробор. А работала она учительницей начальных классов. Каждый выпускной класс тащила строем в фотографию. Усадив ребятишек, почти каждому давала в руки огромного размера книгу с изображением В.И.Ленина или букетик бумажных цветов.
         Если Клавдия Михайловна не приходила на крыльцо, её можно было увидеть в открытом окне своей комнаты с письмами в руках. Она имела единственного сына Аркашу, никчёмного, бродячего по Союзу туберкулёзника, не хотевшего жить с матерью и кошками. Она перечитывала редкие от него весточки из разных мест страны и до той поры, пока не сошла с ума, всё разыскивала непутёвого через милицию.
         Завсегдатаями крыльца были Катька Почуева(Почуеха) с нагулянной дочкой Лилькой, её бесплатным приложением. Катька работала стрелочницей на железной дороге. Как-то  завела мимолётный роман с машинистом, который прерывал железнодорожный рейс отдыхом в бригадном доме. На станции менялись паровозные бригады для отдыха, восстановления зрения, внимания.
         Мужики-паравозники шли с поезда все вымазанные угольной пылью. Фуфайки лоснились от неё, въевшейся навеки. В руках у каждого были небольшие сундучки. Ребята дразнили их"мазаными", на лицах которых сверкали только белки глаз, казавшиеся белоснежными.
Вот от такого "мазаного" и родилась Лилька, рано повзрослевшая, научившаяся материться, всегда знавшая все дворовые новости. Прогнать её из взрослой компании было невозможно.
Почуеха жила за стенкой нашей квартиры, и их разборки с Лилькой мы слышали. Лилька всегда оборонялась рьяно. последний аргумент в своё оправдание она кричала нарочито громко:"Зачем ты меня родила? Лучше б сделала аборт!" Может, оно, конечно, и лучше, но для Почуехи дочка была светом в окошке.
         Эта одинокая женщина не блистала красотой, скорее, наоборот была страшной, с малюсенькими глазками, горбоносой. Из её неповторимого носа всегда текла водичка. Говорила она гнусаво и всё время держала в руке платочек. Страдала она жестокой сенной лихорадкой(аллергией)
Но это ещё не всё. Катька имела дефект ног. Одно бедро у неё выдавалось далеко в сторону, а нога кривила. Эту ногу, как кочергу, она выставляла вперёд, загребая дворовую пыль.Люди не осуждали Катьку за дочку, только удивлялись, как ей удалось соблазнить мужика.
         Тихо вхожу во двор и направляюсь к своему крыльцу. Крепкое, крашеное, как в детстве. Сажусь. двор зарос весь травкой, по травяному ковру единственная тропка к общественному туалету и помойке. Видно некому топтать травку-то. Да и верно, нет оравы ребятишек 40-х -50-х годов, а те, которые обитают в этом доме, сидят у "видиков". Нет петуха, козла Никитки..
         Вдруг из-за угла дома "кочергой" вперёд, с носовым платочком в руке появляется женщина и обращается ко мне, будто не было этих сорока лет:"Приехала повидаться с детством?" Как же я обрадовалась!Да ведь это Почуеха! И так захотелось, чтобы за ней потянулась вереница образов, оставшихся в сердце.
         "А остальные где?"
         "Остальные?" -как-то раздумчиво переспросила она, -"Остальные канули в Лету".