Сказ о ночлеге. для взрослых. Часть первая

Сказ о ночлеге

Часть первая

Палатка дело хорошее, до тех пор, пока ты так думаешь

 Мы собрались в один большой круг и слушали истории друг друга, как в американских страшилках.
 Это была бы самая настоящая пародия, если бы не одна деталь. Нам всем было за семьдесят, и каждый из нас пережил целую человеческую жизнь.
 Все мы были немного похожи друг на друга: седина, очки, храп и даже молодежная привычка перебивать говорящего. Но нам это не мешало находиться в своей тарелке и наслаждаться нашим обществом.
 Сейчас, все, что я пишу, я записываю в свой старенький блокнот, который подарила мне моя внучка. Она славный ребенок: закончила пятый класс, растет быстро… все как обычные детки.
 Всего у меня двое внучек: Катрина и Мишель. Та, что младшая, та Катрина. А старшая - Мишель. Мишель строгая дама, поступила в институт лингвистики, скоро переплюнет деда во владении английского и чешского. Но, что поделать, мой ум стареет, а Мишель все накапливает и накапливает знания, потом, в моем возрасте, тоже начнет их потихоньку израсходовать и забывать. Такова наша жизнь и сущность… от этого никуда не денешься, как ни крути.
 Ну, вернусь ка я в реальность.
 Передо мной ведет свой рассказ Кибри, она японка и поэтому, мы все ее называем Кирой. Она не из обидчивых, привыкла. Ее муж погиб в Японии и после его гибели, Кира переехала в Россию. Ее дети не приняли выбор бабки и отказались от нее, поэтому Кира приняла статус беженца и ее ели приняли в дом престарелых. Там редко принимали беженцев, и тех, кому только исполнилось семьдесят пять. Это считалась еще молодая особа.
-Ребят, я все понимаю, но давайте вернемся в реальность, - заговорила тонким голосом Кира, в это время, ее соседка Ната, или Наташа, пыталась ее перебить и начать рассказывать свои любимые истории про инопланетян. Кира же реалистка и этого не терпела, чем сильно задевала Наташу, - я, правда, Нат, не верю в эту ерунду.
-Ладно-ладно, продолжай свой рассказ, - сказали все мы, и Ната обиженно ушла куда-то в лес. За ней вскочил Павлик – это восьмидесятилетний ухажер Наташи. Она сама вдова и поэтому ей было приятно, что и в этом возрасте она нравилась мужчинам.
 Я, как-то, поговорил на эту тему с Павликом. У него жива жена, что очень удивительно, но она сама ему изменяла с соседом этажом выше. Павлик закрывал на это глаза, пока жена не решила отбить его квартиру, заставила беднягу отказаться от жилплощади и не засадила его в дом престарелых, т.е. в нашу компанию. Мы дружно его приняли, и он нашел здесь свою любовь в образе Наты. Мы были только за них рады, если бы Любовь Константиновна, это еще одна дама из нашей компании, не положила бы глаз на влюбленного Павлика. Ведь Любовь никогда не была замужем, была скрытной, и носила всегда все черное. А Павлик жизнерадостный, шутник, как оказалось, подкаблучник и весельчак. Любе, видимо, нравилась противоположность. Она то сама не местная, приехала из Украины, но быстро у нас освоилась, когда развалился союз. Подружек у Любови Константиновны не было, но взамен, чтобы ее не расстраивать, мы всегда дружно ее приглашали на наши ночные посиделки и она охотно приходила на них и сидела где нибудь в углу и кисла.
 Не знаю, но это очень странная женщина. С ней никто не решался говорить, а если и решались, то в ответ слышали нечеловеческие мычания или полную тишину. Иногда нам казалось, что она продала душу дьяволу, и даже Кира с нами была согласна.
 А тем временем, старушка продолжала свой рассказ:
-Так вот, видимо, тот кто хотел дослушать, те дослушают, - после чего ее тонкий голосок превратился в оглушительный визг и она им заорала в направлении ушедшей Наты и Павлика, - а маразматичкам пусть дальше зеленые *** кажутся!
 Услышав нецензурное слово некоторые старики закрыли уши, другой, Петровичем по отчеству который, резко метнулся к Кире и закрыл ей рот. А ожившая Любовь Константиновна закричала нечеловеческим голосом:
-Вымой рот! – послушавшись совету, Петрович достал другой рукой до хозяйственного мыла, которое хранила Мила Ивановна. Это очень милая старушка. У нее в сумочке могли быть очень разные полезные вещички, некоторые подшучивали, что видали у Милки презервативы. Но это миф, доказательств ни у кого не было. Так вот, достав рукой до мыла, Петрович одним плевком вспенил его и засунул в рот онемевшей японке.
 Стоило говорить, какой поднялся шум и гам после этого. Некоторые бабки, всего у нас в компании их было пять, это: Ната, Кира, Любовь Константиновна, Мила Ивановна и Серафима, все были против Киры и ее нецензурного слова в адрес Наты, в их компанию так же вошел Петрович и любовник Наты весельчак Павлик. А остальные: я, мой лучший друг, бывший инженер Егор Дмитриевич, пастух Костя, армянин Радик и тракторист Витька полностью поддерживали Киру. Ведь она была под впечатлением и сама от себя такого не ожидала.
-Нет, она это специально сказала и оскорбила мои чувства! – ревела Ната, и поднимала палец на красную, от нервов, Киру.
-Просто нельзя было наигранно уходить и портить мне настроение! – шипела на нее Кира.
-Девочки, девочки, все хорошо, брейк! – говорил я и уводил Киру подальше от наступающей на нее Нату.
 Так, я вошел с ней в мою палатку, и мы с ней разговорились.
-Вот, Степ, ты как считаешь? Почему я так вспылила? – не унималась все она и смотрела своими двумя прорезями в мои слеповатые близорукие глаза, чье несовершенство пытались устранить очки, но это им, в последнее время, не всегда удавалось. Болезнь и старость прогрессировали…
-Я? Я никак не считаю. Но от Наты держись подальше. Она может и не так вспылить, особенно в действиях, - тут она взяла мою руку и положила ее на свою крохотную грудь. Сама Кира была маленькой и хрупкой, с непропорциональными короткими ручками и кривыми ножками. Но с палочкой она еще не ходила, в отличие от меня. Так что ей может позавидовать любая анорексичка. 
-Степ, мне этого не хватает, - сказала она и стала водить мою руку вокруг ее обвисшей груди… Я не сопротивлялся, я был просто шокирован таким поведением не контролирующей своими действиями бабки… Но в те минуты она не была для меня бабкой, скорее женщиной в возрасте.
-Кир, я давно уже…уже себя не пробовал, - прошептал я, как тут она попыталась резко снять с себя свой розовый пуловер, но, по злой иронии судьбы, она остановилась на половине дела и застыла. Я услышал хруст костей и понял, что моя партнерша слишком поторопилась снять с себя одежду, и ее замкнуло. Это выглядело смешно и грустно. Женщина не могла пошевелиться, а лишь быстро дышала и все. Жалкое зрелище…
-Давай я тебе помогу, - сказал я и натянул ее пуловер снова. Ее руки все еще были в вытянутом положении, и со второго раза мне удалось их опустить. Кире было неудобно и она заплакала.
-Господи, Степ, как ужасно знать, что ты ходячий труп, и каждый раз разваливаешься, и с каждым разом все больше и больше…а в конце… в конце… ты загниешь с таблетками в постели и тебя похоронят с брезгливостью, как бомжа или собаку… - рыдала она и я не мог ее остановить. Словно фонтан живых эмоций и всей горечи, которая накопилась за все время ее существования вылилось наружу в моей палатке.
 Тогда, хоть и было это для меня не легким делом, я решился обнять крепко, на сколько могли мои сухожилия, эту женщину и поцеловать ее взасос. Скажу сразу – дрянь еще та. Словно жуешь жесткую курятину или еще что… Помню плевался весь вечер, особенно вспоминая жесткие черные усики и щетину моей партнерши, чей волосяной покров впивался в мою несвежую, но упругую кожу и оставил после этого раздражение… не приятно, конечно.
 Но в самый пик нашего с ней поцелуя, Кира пернула так, что было слышно, как Петрович выскочил из своей палатки, и, думая, что напали фашисты, стал кричать и бить палкой все остальные палатки…
 Хотя моя цель была выполнена – я успокоил расстроенную японку и привел ее в чувства таким интимным способом.
 Когда я проводил Киру, я еще долго не мог уснуть. Ее газы настолько повисли в моей душной палатке, что никакой сквозняк не помогал… Ох, эта старость…
***
 Настало утро, такое, каким мы, старики, привыкли его видеть. Обычное, приводящие тебя в реальность, напоминающее, сколько тебе лет, и насколько тебя еще хватит.
 Сначала встал Петрович, было слышно, как он харкал, а затем, пописал на дерево. Это его ежедневная прихоть с утра. С его слов: «Выкинь всю гадость из себя, и ты станешь свободней». Потом он стал делать зарядку и убежал в чащу леса. Зачем он туда с утра уходил, никто не знал. Мила считает, что он нашел сердцевину леса и питается там энергией, поэтому в свои семьдесят он выглядит на шестьдесят. Мужики просто думают, что он больной или слабоумный старик.
 Мне кажется, что Петрович там испражняется. Ему, видимо, стыдно ходить по-большому при нас и он это скрывает в глубокой чаще.
 Второй проснулась Мила и, не застав Петровича, начала чистить зубы и плевать в озеро, которое находилось рядом с нашим привалом. У нее были проблемы с челюстью, поэтому эта для нее была болезненная процедура и она, выплевывая воду, обычно постанывала.
 Одновременно вставали Ната и Павлик. Ната сразу уходила проверять запасы для завтрака, а Павлик уходил в лес с топором и там рубил пеньки. Затем приходил уже с дровами, а Ната успевала приготовить заготовки для жарки.
 Когда вставал армянин Радик, Ната, Павлик и Мила уже во всю завтракали, поэтому Радику иногда не доставалось завтрака, и он убивал белок.
 Далее вставала Люба и резко направлялась купаться в озеро. Так, она, как мы поняли, принимала утреннюю ванну. У нее, оказывается, не было купальника, говорили ребята, вставшие раньше нее, и она купалась в чем мать родила. Зрелище было не очень, ведь Любовь не отличалась данными от отожравшихся бабок в деревнях. Самое уродливое, что успел разглядеть Петрович, который успел к тому времени прибежать из леса, это был ее необъятный зад. С его слов, такой величины пятой точки, он не видел у людей, только у синего кита.
 Обычно, последняя вставала наша компания в виде Кости, Киры, Егора, Витьки и меня. Серафима могла даже нас переплюнуть и вообще не просыпаться до вечера. Мы ежедневно стали кидать монетку, кто станет проверять старуху – жива иль издохла. Но, к печальной участи Серафиму подталкивало слабое здоровье – у нее низкий иммунитет, слабее был, чем у нас всех. Она часто хворала и сваливалась болеть на месяц. Мы все ее жалели и по очереди сидели с ней ночью.
 Серафима в этот день встала опять последняя. У нее отекла нога и она не могла встать. Нам пришлось сделать ей массаж и ей стало легче. Тем не менее, мы все понимали, что бабе Серафиме осталось не много. В свои восемьдесят девять она выглядела как истощенный африканец. На столько было жалко на нее смотреть… Я сделал ей горячий компресс на ногу и принес похлебку. Она, к счастью, отведала ее и нам всем стало полегче – хоть душу отвела.
 Кира же с Натой так и оставались в ссоре. Но вечером, ситуация поменялась…
 Мой друг Егор, был хорошим рассказчиком. Ему, как никому, удавалось навести страх на наши дряхлые косточки. Только ему, было под силу взбудоражить нашу загустевшую кровь и привести в чувства застывшие эмоции…
-Это случилось со мной, когда мы сделали перевал в лесу, - говорил он и Кира примкнула к моему плечу, - было совсем холодно, хотя шло во всю лето. Птицы, на всеобщее удивление, молчали, не было слышно ни звука и от других обитателей. Словно мы были в какой то глухой ловушке…
-А с кем ты был? – вдруг неожиданно спросила Мила, и кто-то из стариков испугавшись такого резкого вопроса немного отпустил газы. Все сделали вид, что ничего не произошло.
-Был я и моя верная спутница Вера. Ей я доверил бы жизнь, очень хорошая девушка. Нам с ней в ту пору было по двадцать, и про секс мы ни-ни. Я не делал ни грязных намеков, ничего, чистое время было… - все одновременно вздохнули. Вдруг проснулся Петрович и завопил:
-А сейчас что? Пушок вырос и на сучек посматривает! – все резко посмотрели на него и Петрович опять провалился как сквозь землю. Это у него была  дурная привычка появляться и исчезать в лесу…
-Ну вот, была тишина и мы сделали привал. Поставили палатку, не такую, какие у нас. Та палатка была сделана в СССР, а не в Китае, да и прочность по лучше, - опять все вздохнули, - мы развели костер и обнялись, - после этих слов, Кира положила мою руку себе на талию, а Ната с Павликом, увидав наши объятья, сами пододвинулись друг к другу и, сделав вид, что все произошло произвольно, обнялись еще крепче чем мы. Я посмотрел на Киру и усмехнулся. Она поняла о чем это я, и тоже усмехнулась. Затем мы продолжали слушать рассказ моего друга и медленно пододвигались к себе все ближе и ближе, - Вера посмотрела в лес и, в шутку, спросила: «кто тут?», я улыбнулся и обнял ее крепче, как вдруг последовал ответ: «я». Вера подумала, что это был я, но на самом деле, я сам не понял, кто был обладателем этого ответа.
-Это ты сам придумал? – спросила загробным, хриплым голосом Серафима.
-А ты не умерла разве? – осмелился вопрос на вопрос спросить Петрович, и, почувствовав на себе укоризненные взгляды, снова растворился во тьме.
-Нет, я не придумываю. Я, правда, не знал, кто ответил Вере и, взяв ружье, направил туда, где мне показалось, что ответили. Вера испугалась и встала за моей спиной, шепча мне, чтобы я не делал глупостей. Я ей ответил, что уже делаю и выстрелил прямо. Послышался глухой выстрел, значит я попал в дерево или в кусты. Затем, снова все затихло. Вера отпрянула от моей спины и села спиной к лесу и лицом к костру. Я же, иногда поглядывал назад, но оставалась так же тихо. Вдруг, Вера указательным пальцем дотронулась до огня и взвизгнула. Я заметил красный ожог на ее пальце и спросил, зачем она это сделала. Она лишь нахмурилась и сказала, чтобы я прекратил зря дежурить темноту и вернулся к реальности. Я согласился и обнял ее. Мы долго сидели у костра, пока не заснули. Я проснулся, потому что понял, что рядом никого нет. Вера пропала. Тогда, я начал кричать на всю округу, но ответа не последовало. Мне это очень не понравилось, и я решил вызволить подругу и пошел в лес, собрав палатку и все остальные вещи. Тогда у меня не было фонарика, да я и не знаю, существовали ли они, у меня была газовая свечка, которая работала на бензине и с ней я отправился в лес. Дорога была отвратительной: трупы белок, ломанные ветки, видимо тут проходил хищный зверь, затем, что самое удивительное, я увидел туфельку Веры. Она была грязная и со сломанным каблуком. Но, возможно женщины мне помогут разобраться, ведь очень сложно сломать толстый пятисантиметровый каблук, как вы считаете? – спросил он и одновременно все бабки затрещали. Каждая перебивала другую, пока не заговорила басом немая Любовь Константиновна:
-Это невозможно, если, конечно, туфель не сделан из непрочных материалов, - сказала она и у каждого пошел холодок по коже, потому что все знали, что туфли, Вера купить заграницей никак не могла, а в СССР делали самые лучшие и прочные туфли. Оставалась другая версия, не очень приятная…
-Она сломала ногу и туфель вместе с ней… - заключила опытная Серафима и закрыла руками голову. Видимо перепад давления и рассказ вывел ее из нормального состояния.
-Женщины все преувеличивают, - сказал Витька, - сколько ездил на тракторе, никогда не видел, чтобы бабы на пустом месте туфли с ногами ломали, враки это!
-Витенька, и не на пустом ломают… - прошептала Серафима и всем стало не по себе. Баба Серафима многое видала, больше остальных, она работала на мясокомбинате и знала все сплетни. Мила даже утверждала, что баба Серафима проболталась ей, что та занималась черной магией, и после этого стала чаще болеть.
-Баб Серафим, а правда, что это могло быть не просто так? – спросила Мила и бабка на долго замолчала. Всем было интересно узнать ответ, и некоторые не выдерживали паузы:
-Ну, рожай скорее, - сказал Радик.
-Не мучай людей, - заворчала Ната.
-Ладно, скажу. Может быть не просто так. Не просто так и ответ, который последовал на вопрос Вероньки. Это взаимосвязано, - после этого в воздухе снова повисла зловещая тишина. Никто не пускал газы, ни у кого не бурлило в желудке, и складывалось впечатление, будто стариков и вовсе не было на том месте, где они мирно сидели и слушали байку.
-А ты нашел Веру? – спросила Кира и совсем сплелась вместе со мной, до такой степени, что я не чувствовал уже своего тела.
-Подождите, не так скоро! – закричал беззубый Костя, ему всегда нравились интриги, особенно, когда он работал пастухом. В его стаде было много овец и одна собака. Он всегда их пересчитывал и если одну недосчитывался, то искал труп овцы по всему поселку. Каково было его удивление, когда он обнаружил, почему у него иногда пропадали овцы: тупая собака пастуха сжирала их, когда Костя забывал ее покормить. После этого, он принес пса в жертву, надеясь, что Зевс воздаст ему большее количество овец, чем было погублено.
-Хорошо хорошо, - продолжил свое повествование Егор и все старики примкнулись к нему ближе, - так вот, я нашел этот злосчастный туфель и понюхал его. Он пах собачатиной, - интрига вновь загорелась в глазах Кости, -  и я не мог поверить в это. Я не брал с собой никакой собаки, да и у Веры была на них аллергия. Но что было потом… - все начали все больше и больше пододвигаться к костру и к рассказчику, - я заметил странный лагерь, в котором палаток было меньше чем у нас, но они были какие-то уж совсем другие! Черного цвета и со странными знаками.
-Фашисты! – заорал в кустах Петрович и взорвал хлопушку. После этого подпрыгнули все бабки, а за ними и остальные старики с криками: негодный. Старуха Серафима не выдержала и с хрустом упала наземь и задыхалась в собственной слюне.
-Кретин, что ты сделал с Серафимой! – завопила Кира и дала пощечину Петровичу, тот обиженно ушел снова в лес.
 Мы еще долго приводили в нормальное состояние Серафиму, и Егор все же продолжал свой рассказ:
-Ну, Серафима, поправляйся, а я продолжу, - сказал бывший инженер и присел у костра. Мы последовали за ним и тоже присели кругом, как в первую ночлежку. Я как всегда с Кирой, а Ната с Павликом, - бывает же что-то, что очень тебя пугает. Так это то и было, что очень меня напугало, ведь в этом неизвестном лагере, была моя Вера. Находка в виде ее туфли, заставили меня остаться на месте и следить за всем этим.
-Слушай, а палатки в каких таких знаках были? – проснулся Радик.
-Не помню, они были странными и… нет! Не с зигами, Петрович! – закричал Егор, заметя высовывающуюся седую голову в ближайшем к ним кусте.
-Совсем, парень, свихнулся на своих фашистах! – заворчал Витька и кинул в кусты обгрызанную куриную кость.
-Так вот, я следил за теми людьми, что были в этом лагере. Они, показались мне обычными, ничем не отличающиеся от нас. Только они были немного моложе и по живее. Постоянно кололи дрова, не принимали таблеток, пели песни и держали собак-пастухов.
-У них было стадо, раз собаки необычные, а пастушечьи? – взволновался Костя.
-Да, ведь я не просто так упомянул о пастушечьих собаках. Они еще держали несколько коз или овец, я их не различаю…
-Как не различаешь? Ты где вырос? У козы рога и вымя до земли, а овцы мягоньки, без рогов и с тонкими копытцами, - показал свои глубокие знания в этом деле Костя и довольно положил руки на живот. Он иногда посматривал на Милу, та, убедившись в правоте своего поклонника, немного покраснела, когда заметила отражение его очков в своих запотевших стеклышках…
-Право, Константин, не бесись, я не знал. Вырос в городе, так что слаб в различиях… - Костя понимающе кивнул, давая рассказчику, право на продолжение, - И, вдруг, я увидел, как какая-то девушка лет пятнадцати постоянно бегает в одну из палаток и таскает туда воду и еду. Я, долго не думая, спустился ниже к палаткам, и поймал девицу. Она хотела закричать, но я вовремя успел зажать ей рот и заставить говорить, где я, и что с моей Верой. Оказывается, это лагерь для монашек, и Вера им показалась ведьмой и грязной женщиной. А когда они убедились, что Вера девственница, то насильно заперли ее в палатке и приняли в монахини. Теперь она матушка Анна и будет служить в их монастыре всю жизнь. Естественно, мне такой расклад дела не понравился и я вызволил свою Веру из палатки, а ту девку отпустил и наказал, чтоб никому не говорила, а соврала, что Веронька сбежала и с концами. Благо та девка так и сделала и убежала. С тех пор я ее не видел, а с Верой мы вернулись восвояси и легли спать снова в своей палатке, но на всякий случай, нас охраняло мое ружье. А через несколько лет, когда мы закончили институт, то решили расписаться и у нас появились Антон и Иван. Оба служили и выросли хорошими мальчиками, у обоих по жене и по своре детей. Уже сам сбился со счету, сколько всего внуков. Так что конец хороший вышел.
 Все старики вздохнули и решили пойти на боковую. Самое удивительное, что Ната пожелала всем спокойной ночи, и подмигнула нам с Кирой. В эту же ночь они разговорились и простили друг друга. Два лагеря снова превратились в один, и вражда закончилась.
  Любовь Константиновна хотела продолжения и осталась на своем месте. Егор ей долго доказывал, что окончил историю, но та была непреклонна и просто так просидела до самого утра. Странная, конечно, женщина.