Сказ о ночлеге. для взрослых. Часть вторая

 Часть вторая

 Случилось с нами такое, что мы все встали одновременно в одно время. Это произошло, естественно, не просто так. Нас разбудил животный рык, который принадлежал самому настоящему медведю. Не знаю, что на счет грызли, но то, что медведь, зуб даю.
 Мы слышали, как орал Петрович и постоянно повторял:
-Не выходить! Я его поймаю! – и все-таки я осмелился выйти и увидел такую картину:
 Медведь облизывает свою лапу, а Петрович бегал вокруг него и поливал своей мочой. Медведю было все равно, на бешеного деда, а тому, все же хотелось обратить на себя внимание. Поняв, что тот его так и не заметит, Петрович подошел к нему сзади и сел на спину. Тут то, медведь его хорошо заметил и встал на четвереньки. Было смешно наблюдать, как семидесятилетний старик оседлал дикого мохнатого зверя и скачет на нем, как на лошадке. Так продолжалось бы весь день, если бы медведь с Петровичем не ускакали глубоко в чащу, оставив нас в полном ступоре.
 Некоторые из нас пошли спать, а я с Егором решил пойти ловить рыбу. У нас оставалось немного кильки, но рисковать не стоило. Через два дня нас должны были забрать снова в дом престарелых, но за это время наши запасы уже кончаться. Так что мы могли рассчитывать только на улов.
 Мы сели на старые газеты и стали закидывать удочки. Пока рыба не клевала, Егор снова и снова рассказывал мне о своей жизни:
-Знаешь, Степ, вот говорят брось то, начни другое… А если ты понимаешь, что тебя тянет именно в эту отрасль? В этот поток своего истинного счастья? Тогда ты начинаешь идти к этой цели, как-то даже, бороться. А потом до тебя доходит, что, то, чем ты хотел бы всю жизнь заниматься, то не прибыльно и вообще, кажется нереальным. Словно не твой хлеб, а ты его у кого-то отнимаешь.
 Вот например, я же инженер, но всю жизнь мечтал стать актером, - я засмеялся, но увидав несчастную физиономию друга, то сделался более серьезным и продолжал его слушать, - да, как бы это не было смешно, но это правда. Из меня бы вышел, возможно, не талантливый актер, но очень даже смешной. Как клоун, только с ролью. И, Степ, я был бы действительно счастлив. Но в те годы актером было невозможно стать, не имея таланта. Сейчас хоть в президенты иди, любых примут. А тогда, было тяжелей пробиться. Голос хороший имеешь? Иди в хор десять лет пой, может, потом надумаем, брать нам такого, или пусть так же в массовке остается.
-Неужели в СССР талантам было тяжело? Да и сейчас не легче же… - подумал я, но Егор отмахивался, пугая рыбу:
-Не, Степ, раньше еще трудней было. Не тряпи попросту языком. Я ж знаю. На пробы ходил, везде отказывали, говорили, дворником хорошим буду, или охранником, но не актером. Им – никогда. Как прокляли тогда, и на самом деле, никуда не брали. Пришлось в инженеры идти, чтоб семью не позорить, ну и получил образование. Высшее, все дела, очень похвально, с синим, правда, дипломом, но и это неплохо в то-то время, - после чего, у Егора резко заклевала рыба, и он одни рывком выудил целого карася. Говорят, такие не водятся в озерах, а ему словно повезло. Мне же, не очень. Даже селедку не выудил.
***
 Не заметно для всех, снова закатывалось солнце и вечерело. Мы, потихоньку, разожгли костер и окружили его, словно школьники.
 Это был особый вечер – Петрович удостоился сесть вместе с нами и слушать истории, что не привычно для него.
-Петрович, как медведь? – поинтересовался я, но ответа не последовало. Только потом я заметил глубокие шрамы на его костлявых ногах и полностью ободранную руку. Это меня не удивило – медведь же дикий.
-Кто сегодня сказ поведет? – спросила Мила и покосилась на Костю. Тот, улыбнувшись, сел напротив нее, рядом со мной и Кирой. После чего, убедившись, что никто не проявляет инициативу, начал свой рассказ:
-Давайте начну я, - сказал он и облизнул верхнюю губу, - это случилось со мной, когда мне едва исполнилось восемнадцать лет. Тогда у меня только начинал пробиваться пушок, а сейчас, вон какое выросло добро, - похвастался он, указываю на густую, средней длины седую бороду, - каждый позавидует. Ну, и мой дед, царство ему небесное, учил меня пасти овец. Всего их было у нас пятнадцать, каждую я называл и знал по имени. Одну, как сейчас помню, звали Машей. Такая добротная овца, с крепкими копытами и густой богатой шерстью. На морде у нее был немного подбит глаз, поэтому она отличалась и этой приметой. Ну, и в один день, Маша пропала. Моя собака, ко всеобщему удивлению, тоже пропала. Тогда мой дед пошел на их поиски и сам долго не возвращался, что тоже было очень странно. Тогда я решил, что случилось что-то страшное, и последовал за ними, оставив четырнадцать овец на произвол судьбы. Шел я долго, и пока шел, успело прилично стемнеть. Я боялся за деда и Машу, ведь мало ли, что могло с ними произойти, ведь дед не молодой, а овца добротная. Одного убили, другую зарезали. Естественно, я надеялся на лучшее и просто шел, пока не увидел, что Маша жарилась на костре, и жарил ее мой дед… - тут Костя немного всплакнул и продолжил, - я подошел к нему и посмотрел в его старческие, косенькие глаза, и тогда понял, что они были на столько переполнены грустью и безысходностью, что все сразу понял и обнял его. Мы оба не могли отойти друг от друга, словно какая-то невидимая цепочка, которая связала нас и не желала отпускать. И, когда я понял, что пауза затянулась, то шепнул деду на ухо, - пса забыли покормить? – тот еле кивнул и сам заревел. Знаете, вот говорят женщины, что мужчины не плачут, а вы знаете, плачут. Но дают волю эмоциям, когда открыто сердце, не просто так. И это бывает лишь раз в жизни. И именно такие эмоции меня переполняли в тот момент. Я даже помню, как попробовал это мясо. Оно было очень странным на вкус. Но я не мог его есть и просто выплюнул. Зато, я взял на память немного шерсти и связал себе один носок, - сказал он и вытянул ногу, на ней был серовато-грязный вязанный носок, который был немного не по размеру Косте, его это не смущало и он легко лавировал своей ногой в воздухе, словно балерина, - но ту сцену я запомнил навсегда…
-А с собакой чего? – вдруг влез Радик, и Костя немного натужился. Видимо ему не нравилось, когда ему задавали вопросы.
-А что с собакой? Эта срань вилась вокруг нас, и тогда я по настоящему возненавидел эту псину, которая убила мою овцу.
-Может, надо кормить просто собаку? – резко напал Петрович, и Костя немного покрылся потом. Его бесили угрозы, а особенно упреки. Поэтому Петровичу надо было, как минимум, извиниться.
-Покормить?! Да что ты вообще понимаешь в этом! У тебя было пятнадцать овец, голодная сестра и мать?! Нет! Кто в военные годы может прокормить всю семью и животных в придачу?! Восемнадцатилетний парень, который не мог служить, потому что он был единственным, кто мог хоть как-то кормить всю ораву? Вот, Петрович, что, что ты на это скажешь? Как? Как я мог не забыть покормить чертову собаку? Конечно, забыл, и это было не в первой, она охотничья, может сама в лесу прокормиться, а тут разленилась, тварь! Нет, здесь есть моя вина, но в то время не до собак было! Надо просто выживать, и каким таким способом это сделать, падало на твои плечи, а не плечи соседа, крутись, как можешь! – тут на него посмотрела грустно Мила, и Костя немного остыл. Петрович виновато опустил голову, и еще долго все перешептывались по этому поводу, - Так, вопросы еще будут? – после чего, повисла ненадолго тишина, и Костя продолжил, - Я долго был обижен на собаку. Но, к моему удивлению, дед позвал ее к себе и начал гладить. Я, конечно же, хотел уж обидеться и на деда, раз ласкает эту тварь, но он мне сказал такую вещь: собака здесь ни причем. Она наша спасительница. Этой овце оставалось немного, она была слишком худа и мучилась. Из-за шерсти, мы этого не видели. А собака почуяла, что все мы голодны, и нам нужно мясо и шерсть, ведь скоро зима, и взяла грех на себя. Так что собака умная. Сказал он и погладил ее. В тот момент, я посмотрел на нее впервые и увидел старую псину, которая много повидала за жизнь и постарела на наших глазах, сотворив убийство. Да, она взяла на себя грех и медленно начала гнить, как бы расплачиваясь за это. Ужасная ситуация, виновница, которой, война.
 Сказать, что все мы были поражены, ничего не сказать. Радик оставался в застывшей позе у костра, а Мила и вовсе с открытым ртом. Я и Кира продолжали сидеть на своем месте и безмолвно переглядываться и ждать, что будет. Любовь Константиновна не смотрела враждебно на Нату, а с интересом наблюдала за нашей реакцией на рассказ. Костя же печально опустил голову и было видно, как капали его сухие слезы. Они были настолько ничтожными, словно плачет умирающий в пустыни.
-Война-война, - сказала Серафима, и первая подала признаки жизни, хотя от нее мало кто этого ожидал. После чего, она, кряхтя, встала и пошла в направлении своей палатки, а мы все так же сидели.
-Фашисты, - сказал Петрович и тоже ушел в свою палатку. Восстановилась снова тишина, и никто ее не нарушал. Это выглядело даже смешно, взрослые люди, и никаких признаков жизни. Хоть комедию снимай, ей богу.
 Вдруг послышалась чья-то глухая отрыжка, и, как я понял, ее обладательницей была Мила, ведь после отрыжки она резко заговорила:
-Не переживай, - было видно, как она немного покраснела и подсела к Косте. Тот еще был в трауре и потирал платком нос. Мила наклонила его лицо на себя и поцеловала в лоб. Словно родная мать, которая долго не видела своего сына. Так трогательно, что, дабы им не мешать, мы все стали потихоньку удаляться восвояси. А они так и остались одни у костра, хотя Любовь Константиновна и тут показала себя во всей красе и тоже осталась, но Павлик это быстро устранил, и, позвав ее, заманил в палатку и закрыл ее изнутри, так что Миле и Косте никто не мешал и они могли наслаждаться этой прекрасной и одновременно, горькой ночью.