Туда-сюда-обратно...

ТУДА-СЮДА-ОБРАТНО, А КОМУ БУДЕТ ПРИЯТНО?

Наследники серпа и молота вновь дурят людям головы

Опросы так называемого общественного мнения, рейтинги популярности российских партий и объединений, высказывания лидера КПРФ Геннадия Зюганова якобы свидетельствуют о том, что ряды коммунистов сплачиваются, что перед предстоящими парламентскими выборами они снова кон-солидируются и рассчитывают на успех. Многие говорят и о том, что коммунисты уже не те догматики, какими они были раньше — они, мол, уже отстаивают ценности социал-демократии и готовы вывести страну из эко-номического кризиса, поднять благосостояние народа, вызволить его из нищеты и т.д. Свежо предание…
Умело спекулируя на явных провалах курса экономических реформ нынешнего правительства и руководства страны, на недовольстве обнищавших людей, эти «главные радетели» за интересы народа у многих граждан действительно вызывают ностальгию по «сладкому застойному времени», когда и колбаса, и водка были дёшевы, и «жилось веселее»…
Благодаря провалам практически всех перестроечных реформ и дискредитации демократии, как в центре, так и в регионах, электорат КПРФ, действительно, если не расширяется, то и не очень-то сужается, особенно в провинциальной глубинке. Возможно, нынешние перекосы и мерзости ельцинской клановой системы у многих затмили память о том, что творилось в стране во времена везде-сущего правления «руководящей и направляющей силы». В связи с этим мне вспомнились события пятнадцатилетней давности, свидетелем которых мне до-велось стать. Я их привожу в качестве примеров того, как в советские времена велось руководство плановым хозяйством наследниками «серпа и молота».

Ответственное назначение

В феврале 1979-го года я получил диплом Московского полиграфического института, завершив шестилетний курс учебы на факультете редактирования печатных изданий по специальности журналистика. Однако найти работу по этой специальности в своём родном подмосковном городе мне долгое время не удавалось. На мой взгляд, это было связано с тем, что в местном отделении КГБ на меня имелось «досье», в котором с 1973 года хранилось официальное преду-преждение об уголовной ответственности по знаменитой ст.70 УК РСФСР за антисоветскую агитацию и пропаганду. Сделано мне было это предупреждение за лекцию о Солженицыне, прочитанную в марте 1973 года в вечерней школе военного городка Эмба-5 Мугоджарского района Актюбинской области. В то время я проходил срочную службу в одной из строительных частей Эмбинского гарнизона. Бдительные «рыцари щита и меча» с тех пор «засекли» меня. Они предупредили, что данное официальное предупреждение будет храниться в их органах по месту моего жительства и если я ещё раз позволю себе подобное («в письменной или устной форме»), то уж тогда мне придётся пенять на себя. Вот и «пасл;» с тех пор меня местное отделение КГБ, всячески препятствуя моему трудоустройству и в редакции городской газеты «Знамя коммунизма», и в студии местного радиовещания, с которыми я тогда внештатно сотрудничал, и да-же в многотиражке завода топливной аппаратуры. Не пущали меня в идеологическую сферу…
Пришлось мне тогда жаловаться, что в СССР существует «запрет на работу по специальности» и дойти до второго секретаря Московского областного комите-та КПСС Борисенкова. Он, к моему удивлению, дал команду: разобраться и, по возможности, обеспечить меня работой по специальности. Местные партийные власти «взяли под козырёк» и вынуждены были обещать обкомовскому начальству, что обеспечат меня работой по специальности, как только у них появится вакансия в местных СМИ. В городской газете «Знамя коммунизма» как раз была вакансия, которую для меня специально придерживал редактор газеты В.А. Пителин. Но в горкоме решили, что в городской газете мне трудиться якобы ещё рановато…
Я решил плюнуть на устроенную возле меня возню и реализовал «хрустальную мечту» детства — поступил в июле 1979 года учиться на заочное отделение сценарного факультета ВГИКа.
Тем не менее, в конце сентября 1979 года меня вызвали в ГК КПСС. Заведующий отделом пропаганды и агитации Николай Тарабукин предложил мне работу в качестве редактора малотиражной газеты в совхозе имени 50-летия Великого Октября. Тамошний редактор газеты Владимир Пучков был избран секретарём парткома, и освободилось место, на которое, кстати, и не так просто было найти подходящего человека. Вся редакция состояла из одного сотрудника, который вынужден был быть в одном лице и редактором, и ответственным секретарём, и корреспондентом, и даже фоторепортёром.
—  Но я же совершенно не знаю сельского хозяйства? — недоумевал я по поводу сделанного мне предложения.
—  Ничего узнаешь, — успокоил меня Тарабукин, — работа по твоей специальности, интересная. Секретарь парткома тебе на первых порах поможет, введёт в курс дела — он ведь тоже журналист. Пообщаешься с людьми, окунёшься в настоящую жизнь тружеников села…
Словом, не дрейфь, флаг тебе в руки!
Однако Тарабукин одновременно предупредил:
—  Но учти: работа очень ответственная, печатное слово — не воробей…Тебе оказывается большое доверие, постарайся его оправдать…Зарплата там прилич-ная — 150 рублей, премии дают по результатам работы за год… Кроме этого, ты становишься номенклатурным кадром ГК КПСС, понимаешь?
Что это значит, я тогда ещё не вполне понимал, а про себя подумал: «А чего бояться-то? Ну, поработаю в совхозе год-два, а там видно будет. Узнаю наше сельское хозяйство, посмотрю, чем там люди дышат… Глядишь, и материал для сценария наберу на сельскую тему…»
И я согласился. Тогда, конечно, я не мог предположить, что эта «ознакомительная экскурсия» затянется на десять лет…

Почему у коров глаза грустные?
Сказать о том, что мои представления о селе не совпали с реальностью — было бы слишком мягко. Первые впечатления меня просто шокировали. Осенью или весной пройти на животноводческие фермы без сапог было невозможно. Да и в сапогах можно было угодить в какую-либо наполненную грязью или навозной жижей яму.
Люди работали, на мой взгляд, в жутких условиях. Особенно тяжёлым был труд кормоваров, свинарок и доярок. Чтобы подмыть корове вымя перед дойкой, по-сле прогулки животных по грязи, надо было использовать не менее полведра воды. Если на ферму вовремя не завозили опилок, то проходы в скотных дворах были скользкими от навоза. Вот и шла доярка с двумя ведрами воды по такому проходу широко, как матросы на палубе, расставляя ноги, чтобы не поскольз-нуться и «не загреметь». Обслуживала каждая из них в среднем по сто коров. Да ещё иногда выполняла работу за скотника, который мог на ферме напиться или вовсе не выйти на работу.
Когда я впервые появился на ферме, помнится, меня поразили глаза коров — они были грустными, какими-то затравленными. Содержание животных мало чем отличалось от концлагерного. Зимой и весной не хватало кормов и живот-ные находились  на полуголодном рационе питания. Они часто болели, в том числе и лейкозом. В кормушки им почему-то попадали и гвозди, и проволока…
Однажды я зашёл на ферму, когда все коровы, кроме больных животных, были на прогулке. Кормач вилами клал в кормушки вонючий силос. Я заметил, что он шатается, так как был в дымину пьян.
-  Осторожнее, — сказал я, проходя мимо, — ты ж так корове брюхо проколешь…
Он поднял на меня мутные глаза:
—  А ты кто такой, чтобы мне указывать? — грозно спросил он. И пошёл на меня с вилами наперевес…
Я отыскал бригадира-женщину и сказал ей, чтобы она отстранила кормача от работы, ибо он пьян. И она тоже взвилась на меня:
—  А кто корма раздавать будет? Пушкин?
Но со скотного двора она с матюгами его всё-таки прогнала, и сама взялась за вилы…
Часто не хватало концентрированных кормов и пищевых отходов и для двадцатитысячного поголовья свиней. Когда совсем нечем было их кормить, в кормо-вые котлы добавляли торфяную крошку, заливали водой, и потом такую «чёрную болтанку» подавали по кормопроводу в кормушки. Поросята дохли от та-кой кормёжки десятками… Если их успевали зарезать ещё дышащими, то от-правляли на мясокомбинат как санитарный брак, а если не успевали, то списывали как вынужденный забой… Кстати, из санбрака на Орехово-Зуевском мясокомбинате делали особого вида колбасу под названием «хлебец» — кажется, она в ту пору была среди покупателей популярной. Проводилась высокотемпе-ратурная обработка мяса, его напичкивали чесноком и другими пряностями и реализовывали через магазины. И только специалисты, которые знали, что этот вид колбасы изготовляется из полудохлого санбрачного мяса, «хлебец» не покупали, предпочитая другие сорта отечественных колбас — «докторскую», «любительскую» и т.д.

Номенклатурный кадр
В октябре 1979-го года, когда я пришёл работать в совхоз, им руководил Артур Викторович Колесин. Раньше он работал вторым секретарём горкома партии (второй секретарь, как правило, отвечал за идеологическую работу). Затем его перевели на Ногинский завод топливной аппаратуры, где он и начинал свою карьеру в комитете ВЛКСМ. Он «дорос» до второго секретаря горкома партии, был за что-то «разжалован» и снова оказался на заводе. НЗТА, изготовлявший топливные насосы и форсунки для отечественных тракторов, оказался в тяжё-лом экономическом положении. И вывести его из этого положения Колесин не смог. Тогда его сняли с завода и отправили «ко всем свиньям» — то есть, в совхоз имени 50-летия Великого Октября, основной производственной отраслью которого был промышленный откорм свиней. На четырех свинотоварных фермах здесь стояло на откорме от 20-ти до 25-ти тысяч свиней. Совхоз более чем на пятьдесят процентов обеспечивал выполнение районного плана по производ-ству и сдаче мяса государству.
В то время так было принято: номенклатурные кадры перетаскивались из одного руководящего кресла в другое. Если и в другом месте кто-то из этих кадров «не тянул», ему подыскивали какую-либо руководящую должность рангом пониже. И так могло продолжаться до пенсионного возраста номенклатурного кадра.
Когда я появился в совхозе, А.В. Колесин произвёл на меня впечатление уже уставшего от руководящей работы человека, хотя тогда, кажется, ему ещё не было и пятидесяти лет…
А ныне бывшие номенклатурные кадры, кто пошустрее и сметливее, оказались в руководящих креслах всевозможных акционерных обществ, товариществ с ограниченной ответственностью и иных фирм. Используя предоставленные им диким капитализмом возможности обогащаться, многие из них, имея приличные квартиры, построили себе роскошные особнячки в живописных местах Подмосковья, обзавелись иномарками, гаражами, личной охраной и другими благами, о коих в советские времена и не мечтали. И, кстати, они продолжают, как в старые «добрые времена», держать корпоративную солидарность, выручая друг друга из различных неприятных историй. Хотя, порой, и «топят» своих бывших коллег без особого сожаленья — конкуренция…

«Давай, Артур, выручай…»
В 1979-ом году «трещал по всем швам» районный план по продаже мяса госу-дарству. Первый секретарь Ногинского ГК КПСС Н.Ф. Данилин настойчиво требовал от руководителей всех совхозов района «привести в действие все имеющиеся резервы для безусловного выполнения плана».
А какие могли быть резервы? Ну, конечно, отправили совхозы на мясокомбинаты несколько десятков малоудойных коров. Однако этим план всё равно «спасти» было невозможно. Оставалась одна надежда — на совхоз имени 50-летия Великого Октября.
Первый секретарь звонит директору совхоза: давай, мол, Артур, выручай район, сдавай на мясокомбинат своих хрюшек… Обычно свиньи находятся на откорме до девяти месяцев и сдаются на убой, когда достигают 120—130 кг живого веса. Директор совхоза, соблюдая партийную и служебную субординацию, выполняет «веление» первого секретаря и уже и стокилограммовые свиньи отправляют-ся из хозяйства на сдачу. За ними на мясокомбинат следуют 70—80 килограммовые животные…. Совхоз, по существу, остаётся без сдаточного поголовья и уже ясно, что в следующем, 1980 году, он явно «провалит» план по продаже мяса государству. Но следующий год первого секретаря, по-видимому, мало беспокоит. Ему во что бы то ни стало надо отчитаться перед областным партийным начальством за 1979 год. Так как хороший отчет за этот год — залог его дальнейшего продвижения по служебной лестнице. Для него именно это -  главное…
В конце декабря становится ясно, что план район всё равно «не тянет».  Тогда первый секретарь горкома предлагает провернуть обыкновенную аферу. Он требует от директора Ногинского мясокомбината В.П. Маркова, чтобы тот якобы принял от совхоза и оформил все соответствующие документы на прием ещё несуществующего мяса — авансом, так сказать. А в будущем году, мол, совхоз «погасит» задолженность, сдавая свиней в счёт прошлого года. Так и было сделано. И район не только «выполнил», но и «перевыполнил» годовое задание по продаже мяса государству. Ему вручили переходящее Красное знамя победителя областного социалистического соревнования. Все партийные и руководящие работники районного управления сельского хозяйства и директора совхозов по-лучили солидные денежные премии, а руководители совхозов, в свою очередь, премировали специалистов хозяйств и т.д.

Кому была выгодна процентомания
Я тогда ещё не знал о подобных методах «партийного руководства» сельским хозяйством и искренне не мог понять: зачем и кому нужна эта профанация с процентоманией и дутыми планами. Да хоть на 150—200 процентов можно «выполнить план» на бумаге и отчитаться за это — так ведь мяса-то от этого всё равно не прибавится… На этот раз «ларчик открывался» просто. Оказывается, первый секретарь горкома метил на повышение. Чтобы оно состоялось ему было надо «хорошо уйти» с района: отчитаться перед вышестоящим партийным начальством впечатляющими цифрами о выполнении всех показателей промышленными и сельскохозяйственными предприятиями, включая и строительные организации, торговые, бытовые и т. д. И его повышение действительно состоялось. В начале 1980 года Н.Ф. Данилин стал заместителем министра фармацевтической, если не ошибаюсь, промышленности СССР (на партийную работу он пришёл с завода «Акрихин» и, видимо, имел неплохие связи в фармацевтической отрасли). И, конечно, ему было глубоко наплевать на то, что из-за его аферы со сдачей мяса какой-то там совхоз скатился от рентабельного хозяйства к убыточному и два года не мог выбраться из этого положения…


Случная кампания

А в олимпийском 1980 году, чтобы хоть как-то компенсировать нехватку свиномолодняка в совхозе, было решено закупить 20—30 породистых хряков, отобрать 600 свиноматок и получить от них 2—2,5 тысячи поросят. Хряков закупили, свиноматок отобрали. Провели в хозяйстве сл;чную кампанию. Для опороса свиноматок было решено построить специальные летние лагеря в районе 43-го километра (да, именно того «43 км», мимо которого следовал из Москвы в Петушки и обратно знаменитый Веничка — герой бессмертной поэмы Венедикта Ерофеева, которая тогда ходила по рукам в многочисленных машинописных распечатках).
Когда наступила пора опороса, эти лагеря совхозные строители соорудить не успели. Часть свиноматок главному зоотехнику  Г.Я. Кузнецову удалось отправить в различные репродуктивные хозяйства Подмосковья, а других просто не успели. Родившихся молочных поросят содержать было негде, и их бросали в варочные котлы кормокухни….
У меня волосы вставали дыбом от подобных примеров «социалистического планового ведения хозяйства». Кстати, и сл;чная кампания была проведена так, что многие дорогостоящие хряки «вышли из строя» и вместо того, чтобы их перепродать, пришлось отправлять этих «надорвавшихся производителей» на мясокомбинат. А ведь мясо от них — нетоварное, вонючее…


«Ты на кого работаешь?»
Когда я опубликовал в совхозной газете (она выходила тиражом всего 350 эк-земпляров) статью об этом эксперименте и гибели поросят, поднялся шум. И даже не в совхозе, а в ГК КПСС.
Меня вызвал к себе «на ковёр» всё тот же заведующий отделом пропаганды и агитации Николай Александрович Тарабукин и устроил «разнос»:
—  Ты на кого работаешь? — с грозным видом вопрошал он.— Зачем ты пишешь о том, что у вас поросята дохнут? В совхозе об этом знают. Мы, в горкоме, тоже знаем… Ты на кого работаешь — на заграницу? — пытал он меня.
И стал объяснять, что якобы за подшивками районных городских и малотиражных газет гоняются западные корреспонденты, аккредитованные в Москве. Их за пределы столицы не выпускают, а им, мол, нужны «жареные» факты для идеологической борьбы с СССР, чтобы опорочить наши славные социалистиче-ские достижения и завоевания.
Я слушал его и ушам своим отказывался верить: неужели он это серьезно? Или всё-таки шутит? Оказывается, он говорил серьёзно и рассматривал мою публикацию в совхозной газете чуть ли не как идеологическую диверсию. Мне, мол, доверили такую ответственную работу, а я себе позволяю «непростительные идеологические просчёты». И мне чуть ли не Бога надо молить о том, чтобы сведения из этой публикации не просочились на страницы западной «жёлтой прессы» или «во вражьи голоса» таких радиостанций как «Би-би-си», «Свобода», «Немецкая волна» и им подобных. Если это произойдёт, то последуют очень серьёзные организационные и другие выводы…
Можно сказать, мне повезло, что дело ограничилось лишь этой «выволочкой». Никуда моя публикация, естественно, не просочилась. Меня лишь строго предупредили о недопустимости впредь подобного рода публикаций.
Так я постигал правила партийной аппаратной и номенклатурной игры…

Как КРУ акты составляло, а обком дела на тормозах спускал…
Кто-то, очевидно, всё-таки «настучал наверх» о подобного рода методах «пла-нового ведения хозяйства». И в марте 1981 года прибыла в совхоз солидная ко-миссия КРУ Министерства сельского хозяйства РСФСР. Возглавлял её ревизор по фамилии Степанов. Работала эта комиссия в совхозе почти два месяца.
Степанов — пожилой седовласый мужчина — как-то зашёл ко мне в кабинет якобы познакомиться. Я представился. Он спросил:
—  Вам, вероятно, известны факты бесхозяйственности в совхозе?
—  Что мне известно, опубликовано в газете, — ответил я. — Извините, но я сейчас занят, готовлю очередной номер.
Мне действительно надо было срочно «добить» на печатной машинке какой-то срочный материал, сделать макет и спешить, чтобы вовремя сдать макет и материалы в типографию.
Степанов изъявил желание посмотреть подшивки газет за прошлый и позапрошлый годы. Я, естественно, не стал отказывать ему в этой просьбе. Впоследствии в акте КРУ три или четыре пункта (из более чем тридцати) о фактах бесхозяйственности в совхозе были взяты из редактируемой мной малотиражки. В основном, это были материалы о рейдах народных контролёров и тот самый эпизод о сл;чной кампании и её последствиях.
Вообще-то, на мой взгляд, акт КРУ был «убойным» для руководства совхоза и, пожалуй, даже района. В нём была раскрыта профанация с «перевыполнением» плана 1979 года по реализации и продаже мяса государству.
—  По этому акту можно смело заводить уголовное дело, — сказал мне председатель комиссии КРУ Степанов.
—  И фельетон можно хлёсткий написать в областную газету, — подыграл я ему.
—  Можно даже и в центральную, — согласился ревизор. — В «Труд», например, если вы, конечно, не боитесь гнева начальства и последующих соответствующих выводов…
Кажется, я тогда ничего не боялся. Писать правду — моя профессия. А уж какие после публикации последуют партийные или другие выводы — это неизбежные издержки профессии, которую ты сам для себя выбрал…. Чего мне было бояться? Журналистов тогда ещё не отстреливали… За место работы я не держался. Мог, в случае чего, вернуться работать в родную «Теплосеть», где оператором трудился в котельной до и после службы в армии. Там хорошо: «тепло и сыро»… Главное, что по ночам можно спокойно работать и писать студенческие этюды, киноновеллы, сценарии…
Кстати, у меня во ВГИКе начиналась весенняя сессия, к которой я ещё не был готов. И намерение написать фельетон я оставил на более поздний срок — после того, как вернусь из студенческого отпуска.
Фокус состоял в том, что после возвращения из отпуска посмотреть и снять копию акта КРУ мне просто не дали. В совхозе оставили лишь одну копию этого акта. Находилась она у главбуха Игоря Круглова. Когда я у него её попросил, он откровенно признался, что дать мне этот акт не может, так как директор строго распорядился, чтобы Попову его на руки ни в коем случае…
Разумеется, я мог выйти на того же ревизора Степанова из КРУ Минсельхоза РСФСР и «добыть» у него этот акт. Однако, поразмыслив, я делать этого не стал. И не потому, что ежедневная газетная подёнщина оставляла довольно мало времени для специальных вызитов в Москву. На меня больше подействовали советы главного зоотехника совхоза, 70-летнего мудреца Гаврилы Яковлевича Кузнецова, которого, кстати, дважды исключали из КПСС. Он мне  посоветовал оставить затею с фельетоном, когда я стал выяснять у него некоторые подробности, связанным с дутым планом по сдаче мяса в 1979 году.
—  Ну, допустим, опубликуешь ты фельетон в центральной газете. Спросит первый в обкоме: кто такой этот фельетонист Попов? Редактор совхозной газеты? Безобразие!Да он не патриот области и района! А подать мне этого Попова! И сделают из тебя Дьяконова… И, будь уверен, они это сделают!.. Они это умеют. Уж поверь мне, старику, ведь я на своём веку много этой партийной сволочи видывал… И на работу тебя даже в котельную кочегаром не возьмут…
Не думаю, что меня напугали его прогнозы, но всё-таки я тогда откровенно спасовал. «Что мне больше всех надо? — оправдывал я сам себя. — Пусть об этой истории столичные журналисты пишут. Они недосягаемы для гнева местного партийного начальства. Зачем мне нужны эти разговоры «на ковре» и топанье ногами партийных бонз местного масштаба? Да пропади они пропадом…» И я от этой темы отступился. Так система делала из меня конформиста…
Завершилась эта история следующим образом. Акт КРУ попал на стол первого секретаря обкома партии Василия Ивановича Конотопа. Крутой был мужик, матом владел виртуозно… Он и решал: передать этот акт следственным органам или спустить дело «на тормозах». Подумав, посоветовавшись с кем надо, он принял второе решение. Партия заботилась о номенклатурных кадрах и зря их под уголовную ответственность не подводила. Чаще выгораживала. Скорее, наоборот, смелые и энергичные хозяйственники, которые экспериментировали и якобы «зарывались», начинали не выполнять тщательно соблюдаемые «правила игры», могли сметь своё суждение иметь - тех партия могла подставить и под уголовное наказание.
Закончилось это дело тем, что «виновные» получили различного рода партийные взыскания — от строгих выговоров с занесением в учётную карточку до выговоров без занесения. Переходящее Красное знамя победителя соцсоревнования отбирать у Ногинского района уже не было необходимости. По итогам работы за 1980 год оно находилось уже в другом районе Подмосковья. Всё это было проведено без какой-либо огласки, по-тихому, и пресса партийная промолчала. А другой тогда не было…

Кто соскучился по власти коммунистов?
Думаю, что не только в Ногинском районе наблюдались подобные безобразия. Аналогичная практика и стиль партийного руководства были распространены не только в области сельского хозяйства, строительства, но и в других отраслях и сферах. «Руководящая и направляющая» сила партии пронизывала и подминала под себя практически всё… Поэтому мне кажутся странными люди, которые выходят на митинги с красными знамёнами, с портретами Ленина, Сталина, с транспарантами, поддерживающими КПРФ. Неужели уже кто-то соскучился по кровавой и беспощадной власти коммунистов, погубившей и покалечившей миллионы людей не только физически, но и духовно?
Разумеется, что и нынешнюю власть есть за что хаять. Сегодняшние псевдодемократы и реформаторы достаточно «наследили». И за свои деяния им ещё придётся держать ответ и перед народом, и перед историей. Но и коммунисты, конечно, не та сила, которая сможет обеспечить стабильную политическую и экономическую ситуацию в стране, соблюдение элементарных прав и свобод граждан, процветание обнищавшему и «угнетаемому» «новыми русскими» народу. Это только на словах они радеют за интересы народа. На самом деле, если они снова прорвутся к власти, способны лишь еще раз доказать бесперспективность коммунистической идеи и, как это наблюдалось в период «сладкого разложения» социализма, снова посидеть на шее у того самого многострадального народа, о судьбе которого они якобы так пекутся…
1995 г.