Смерть между строк

«Это конец. Всё кончено».
Эти четыре слова будоражили голову Сергея, прочитавшего только что про смерть журналиста Попова. Четыре коротких слова и маленькая точка в середине. Маленькое чёрное пятнышко между двумя парами слов. Крохотная чёрная клякса, разделяющая жизнь и смерть. Встающая между сном и пробуждение. Одна маленькая пташка, несущая смерть через реку Стикс. А ещё эти две маленькие точечки надо всем этим губительным сочетанием букв. Как следы от выстрелов на вспотевшем виске. Как глаза на фотографии, прожжённые угольком последней сигареты – той, от которой не стоит ждать успокоения. От той сигареты, что стала твоим последним предсмертным желанием…
Сергей, только продрав онемевшие глаза, мчался из дома к киоску «Союзпечати», чтобы купить журнал, в котором и помещалась статья – некролог. Нестерпимая трель электронного будильника глухим колокольным звоном до сих пор отдавалась в ушах. Действительность молотила в треснувший колокол полами истрепавшегося домашнего халата, на который оседает дорожная пыль. Пыль жизни, прошедшей мимо. Пыль собственной жизни. Набат. Реквием. Похоронный марш…
Сергей подскочил, как ужаленный, с кровати и ринулся на улицу. Не почистил зубы, не побрился и не умылся. В домашних мятых шортах и испачканной растянутой майке. С ночью, прилипшей к вспотевшей спине. В скользких сланцах и с грязными ногтями. С обрывками ночных кошмаров, затерявшихся где – то на окраине памяти. Кошмаров, мучавших его всю последнюю неделю, а может, и больше. За его спиной развевался чешуйчатый флаг потустороннего смысла. Он бежал, не оглядываясь, и, не смотря вперёд. Бежал наугад, на ощупь. Ноги сами несли. Бежал с сердцем, наполненным тоской и пустынной печалью. С разумом, затуманенным жестокой бессонницей и отупляющим алкоголем. С сальными волосами и внушительной щетиной, за которую цеплялся тяжёлый воздух. Затравленно вглядываясь в прохожих. Вглядываясь в самого себя. В отражения от луж и витрин. Он кого – то искал. Беспрестанно метался взглядом по бледным суровым лицам городских обитателей. Будто пытаясь найти в чьём – нибудь лице лицо Бога. Или дьявола - это как повезёт…
Влетел, расталкивая очередь за утренней прессой. Безумно скалаясь на все возражения задетых людей. Его поведение подрывало все незыблемые устои нормально развивающегося буднего дня. Серость вокруг. Чернота внутри. Желтизна на зубах. Что – то под ногтями. Краснота в глазах. Краснота и вселенская невообразимая неизбежность. Безнадёжность. Безвыходность. Ни единой попытки отвести свою участь… 
Тошнота…
«Скоропостижная смерть наступила в результате неожиданной остановки сердца примерно в 11 часов» - читал Сергей.
«Есть ещё два с половиной часа»…

Некоторое время назад.

Журнал «Слизь» - самое востребованное печатное издание нашего времени. Лидер среди всей периодики по тиражам и популярности среди массового читателя. По статистике Центрального Агентства по Средствам Массовой Информации, каждый третий житель Москвы читает журнал «Слизь». Каких – то три года назад это был лишь небольшой журнальчик, только набирающий популярность в среде пенсионеров и домохозяек. По истечении совсем короткого промежутка времени, дела пошли чрезвычайно хорошо. Тиражи множились, популярность росла, и журнал «Слизь» упорно поглощал своих конкурентов, бьющихся за разум и время простых людей. Совсем скоро «Слизь» вырос в потрясающий глянцевый журнал – очень красочный, на очень хорошей бумаге. Хорошей во всём – и на запах, и на ощупь. И, что самое важное, очень толстый и крупноформатный. Естественно, конкурентов больше не осталось – они все стали частью журнала «Слизь», поэтому информации требовалось вмещать, как можно больше. От этого и росло количество страниц. Постоянно росло, надо сказать. Ведь люди жаждут новостей. Всё больше и больше свежих первоклассных новостей. Новостей на любой, даже самый взыскательный, вкус. На любого самого утончённого любителя бессмысленного чтива, бездарно поглощающего время наивного недалёкого читателя. Время и разум. Журнал «Слизь» установил абсолютную монополию на самую популярную нишу печатных изданий – «жёлтую прессу». Поглощая менее крупные издания, постоянно множил собственное влияние, собственное богатство, размеры редакции и численность штата.
Основа всей деятельности журнала – это генерация сплетен и новостей шоу – бизнеса, а также, рассказы, расследования и репортажи о самых громких и шокирующих чрезвычайных происшествиях и уголовных делах. Приветствуется всё, что вызывает шок, отвращение, удивление, сопереживание, негодование, злобу или ненависть. Само собой, что девяносто процентов всего, что писалось в журнале «Слизь» попросту выдумывалось огромной командой профессиональных журналистов на потеху почтенной публике. И пускай даже часть читателей прекрасно понимали всё это, но никто не прекращал читать и следить за последними самыми горячими новостями, скандалами, сенсациями и сплетнями. Ведь это всё так увлекательно. Так красочно разбавляет скучную серую жизнь. 
Создателями журнала является выдающаяся группа психологов и психиатров, на основе своего научного и жизненного опыта выявивших главные точки воздействия на эмоциональный, психический и моральный  фон человека. Свои научные изыскания эти гении психоаналитики и психиатрии очень успешно проецируют на массового читателя, вынуждая его постоянно покупать журнал «Слизь». Заставляя нуждаться в новой порции новостей и чернухи. Чтобы разжечь внимание толпы, надо лишь заинтересовать её. И не важно, какой смысловой посыл будет нести заинтересовавшая массы информация. Главное, чтобы она не оставляла никого равнодушным.
На первой встрече учредителей журнала главный редактор – доктор медицинских наук, врач – психиатр Антон Валерьевич Смолов завил: «Если плебеи хавают информационный мусор, так давайте дадим им этот мусор». А на последней встрече он же говорил следующее: «Друзья и коллеги, мы отлично постарались за эти три года и достигли небывалых вершин в сфере овладения эмоциональным фоном людей. Призываю вас не останавливаться на достигнутом и ни в коем случае не прекращать нашей плодотворной работы. Плебеи хавают всё больше и больше нашего информационного мусора, так давайте дадим им его ещё больше. Нашей наградой являются не только деньги. Помните об этом. Всегда помните».
Вся редакция журнала разбита на несколько отделов, каждый из которых занимается отдельной тематикой новостей. Кто – то пишет о звёздах шоу – бизнеса, постоянно копаясь в их грязном белье, размусоливая скандальные подробности недосягаемой простому смертному жизни. Кто – то пишет о громких уголовных делах, будоражащих умы обывателей своей жестокостью и кровавостью. Кто – то – о чрезвычайных происшествиях, потрясающих воображение читателя количеством жертв и необычайными подробностями смерти. Именно о чрезвычайных происшествиях писал Сергей…
Работа была непыльная, но чрезвычайно прибыльная. Придумать сводку происшествий за день не составляло никакого труда. Сергей был частью огромного информационного отдела, занимающего целый этаж главной редакции журнала «Слизь». Хотя словосочетание «информационный отдел» в данном случае абсолютно некорректно, а вернее сказать, и вовсе, бессмысленно. Он был одним из семидесяти человек, входящих в данный отдел. Обычный, ничем не примечательный, сотрудник редакции. Такой же, как и все. Просто шестерёнка в хорошо отлаженном механизме. 
Когда – то давно Сергей мечтал стать известным писателем. Мечтал издавать свои литературные работы. Мечтал о славе и богатстве. Мечтал об известности. Каждый день он фантазировал, как напишет свой первый роман, издаст его, а на следующий день проснётся культовым писателем современности. Как его имя моментально войдёт в списки самых известных писателей за всю историю человечества. Как его творчество моментально станет классикой. Как его книги переведут на десятки языков и издадут по всему миру. Как хорошо, что человек умеет мечтать, наделён даром фантазии, которой нет предела. Если бы не эта наша великая, без лишних слов, способность, чтобы тогда стоил наш разум? Что стоила бы вся наша действительность без мечты? Без тяги к её исполнению. Без постоянных поисков лучшего себя и лучшей жизни. Пускай даже, и внутри себя, на необозримых полях фантазий и надежд.
Но все мечты пошли крахом. Всем надеждам на увлекательное романтическое будущее так и не суждено было сбыться. Всё это так и осталось где- то в глубинах внутреннего мира. А дальнейшая участь Сергея, его будущая судьба сложилась более тривиально и обыденно, чем он мог себе предположить когда – то. После многочисленных отказов издательств, постоянных обломов с «работой мечты» ничего не оставалось делать, как найти себе работу, которую когда - то считал работой «не по мне».
Сергей всегда ненавидел жёлтую прессу. До сих пор её ненавидит. Всегда считал подобное примитивное чтиво бесполезной тратой времени, а людей, читающих всю эту скабрезную чепуху, тупым быдлом, скотами без признаков мозгов, идиотами - прожигателями жизни и бесценного времени. Сергей никогда не понимал, как можно засорять свою голову, и без того крепко унавоженную ежедневным всевозможным теле – интернет – спамом, ещё и этой галиматьёй. Что творится с человеческим мозгом, когда он поглощает выдуманные статеечки о жизни небожителей от шоу – бизнеса?
Жажда писать и потребность в деньгах привели Сергея в журнал «Слизь». Он, люто ненавидящий подобные издательства, долго обдумывал свой будущий шаг. Шаг в мир лжи на пользу домохозяек и простачков – обывателей. В мир, где правят эпатаж, эмоции, шок и бесконечная бессмысленность. Где нет места достоверным фактам. Да кому нужна эта достоверность, когда так интересно прочитать о звёздных изменах, небывалых состояниях, жестокостях выдуманных маньяков и эпических чрезвычайных происшествиях. Люди, пишущие всё это достойны того, чтобы их презирать. Но ещё более презрения достойны те, кто находит в удовольствии читать всё это. Подобный журнал в руках человека способен низвергнуть его из класса «людей» в класс «пресмыкающихся недочеловеков».
Ненависть Сергея была безгранична. К себе самому и тому делу, что ему приходилось делать изо дня в день. Пять паршивых дней в неделю, длиною в бесконечность. Длиною в хорошо оплачиваемую бесконечную ложь. Каждое слово, выходящее из – под его пера (хотя, какое ещё, к чертям, перо??? На перо его писательские потуги ну никак не тянут), щедро проплачивалось, тем самым задвигая подальше все мольбы совести и разума. Какие ещё мольбы? Слово «совесть» уже потеряло всякий смысл для Сергея. Весь высокий смысл жизненных идеалов выкуривался хитрыми редакторами журнала не только из читателей, но и из сотрудников. Какие могут быть разглагольствования, когда речь идёт о больших деньгах? Когда на кону стоит решающий перевес в деле будущего зомбирования населения?
Каждое утро перед работой Сергей бегал. В пустой надежде убежать от себя и своих вечных житейских проблем. От будничной нескончаемой суеты и этих осточертевших людей. Бегал, бегал, а потом блевал. Прямо на асфальт возле дома. Выблёвывал из себя мутную жижу ночных кошмаров, ежевечернего алкоголя и бесполезного проживания жизни. Как же ему это всё надоело. Кто бы только знал. Спасения Сергей не знал. Не видел его. Не мог найти ни в чём. И ни в ком. Однажды Сергея вырвало прямо на цветочную клумбу. Ноги дрожали от переутомления, а голова от увиденной серости вокруг. Сергей не знал, что это были за цветы – какие – то большие и яркие. Не знал он, кто посадил их здесь, да и не хотел знать. Эти яркие пятна природы, наполненные прекрасной жизнью, настоящей природной силой теперь прогибались под грузом желудочной жижы, низвергнутой на них сверху. Из раззявленной пасти человека.
«Как это символично, - думал Сергей. – Каждый божий день человек засоряет, уничтожает, унижает окружающий мир. Природу, что наполняет всю планету жизнью. Мы же, как грёбаный вирус, лишь можем паразитировать на огромном организме родной планеты».
Загаженные цветы возвышались отравленными бутонами над плесневелой землёй, на которую капали людские испражнения.
«Когда же, наконец, природа разгневается на нас и просто всех уничтожит?»
Но все эти лирические отступления ни к чему не приводят. Всё уже пройдено, заезжено и перепахано.
В последнее время Сергей стал замечать, что что – то творится с ним. С его внутренним успокоением. Как – будто, неадекватность стала нормой жизни. А сдержанность – катализатором душевных терзаний.
«Кому – нибудь знакомо это гнетущее чувство, когда нестерпимо хочется ударить человека? Причинить ему боль? Просто так, безо всякой видимой причины. Только потому, что он попал в зону твоей видимости. Только потому, что тебе так захотелось? И не важно, кто это – твоя любимая девушка, лучший друг, хороший знакомый, приятный собеседник, коллега по работе. Или просто незнакомец, на которого указал твой внутренний бес. Твой персональный неадекват. Знаете, стоишь так, слушаешь, как тебе что – то говорят, а в воображении уже проигрываешь сцену того, как разбиваешь своему приятелю голову бутылкой, в которой всё ещё плещется и пенится немного пивка. Вот вы мило общаетесь, улыбаетесь друг другу, а потом «шмяк» - и он истекает кровью, а ты торжествуешь. Как это невероятно приятно – причинить кому – то боль. Особенно, когда всю свою жизнь боялся драться по – настоящему. Всячески трусил и избегал любых конфликтов, что могли перерасти в драку. Прогибался под каждого уличного мудака. Под любого, кому вздумается влезть в твоё личное пространство, задеть твои интересы. Бывает, что ты осознаёшь свою силу. Или мечтаешь о том, что эта сила есть у тебя. Внутренний стержень, делающий сопляка мужиком. Стержень, на который намётано всё твоё внутреннее содержание. А если его нет? Что тогда? Как непросто перешагнуть через себя».
«Бывает, что так чётко осознаёшь свою ненормальность. Своё приобретённое безумие. Молчаливую агрессию. И так страшно, когда представляешь себе выплеск этой горючей смеси внутреннего противостояния. Как – будто, кто – то толкает тебя на путь зла. Настанет момент, когда ты уже не сможешь совладать с собой. С эмоциями, которые до поры до времени удачно удавалось сдерживать. Не сможешь больше спокойно вздохнуть и пустить всё в тихое русло. Просто взорвёшься, как атомная бомба, сметающая всё на своём пути. Без разбора. Только бы оружия не оказалось рядом. И ещё одно – чётко понятно, что когда – нибудь это произойдёт. Этот пугающий момент отложенного подавленного агрессивного психоза, запрятанного ежедневным самоуспокоением глубоко в подсознании. И это всё не за горами. Жизнь каждый день подкидывает поводы для ненависти, взвинчивает энергетические поля вокруг. Скоро придёт время полнейшего выплеска. И тогда берегитесь все. Все, встающие на пути. Все, кто попадётся под горячую руку. В сладких манящих мечтах можно увидеть, как ты крошишь всех своих обидчиков без зазрения совести. Как калечишь их. Как причиняешь им боль. Боль и унижение. Что со мной? Кто мне ответит?»

…
 
«Надо кое – что проверить. Кое в чём убедиться».
«Это не даёт мне покоя».
Сергей шёл на бизнес - ланч. В простонародье это называется обед. В компании своих тошнотворных коллег, которые и приучили его называть обычный обед бизнес – ланчем. Название превращает обычный приём незамысловатой пищи в некое действо, неслабо отдающее ложным пафосом. Поедание бизнес – ланча превращает каждого замухрёныша – клерка в финансового воротилу и неустрашимого дельца. Но не об этом сейчас.
Кафе, куда ходили обедать все без исключения рядовые сотрудники редакции, находилось прямо через дорогу. Конечно же, боссы считали ниже своего достоинства принимать пищу в такой вшивой забегаловке, предпочитая ей фешенебельный средиземноморский ресторан чуть дальше по улице. Но для простых смертных эта незамысловатая кафешка была в самый раз. Каждый раз складывалось ощущение, что и кафе, и ресторан строились именно для редакции журнала «Слизь». Именно с прикидкой на персонал журнала. Вообще, порой казалось, что вся окружающая инфраструктура была построена с прикидкой на редакцию журнала. Возможно, это так и есть.
Сергей и двое его невыносимых коллег – пустозвонов стояли на очень медлительном светофоре перед пешеходным переходом в ожидании третьего – завязывающего шнурки на блестящих ботиночках чуть позади. В ботинках отражалось палящее скверное солнце, распуская блики по расплавленной дороге и глазам прохожих. В это время на светофоре загорелся зелёный свет для автомобилей…
Буквально, за секунду до этого Сергей обратил внимание на две машины, чуть выдвинувшиеся из общего потока вперёд, передними колёсами чуть касаясь полос «зебры». Точнее, не на сами автомобили, а на их водителей. В красивом сверкающем «Мерседесе» сидел тучный мужчина в тёмных очках – копах. На мясистой руке, небрежно покоящейся на руле, вычурно поблёскивали огромные золотые часы. Складывалось ощущение, что пальцы просто окольцованы слитками золота. Одутловатое лицо, искривлённое снисходительной ко всем окружающим улыбке, выражало лишь высокомерие. Во второй машине – Сергей не смог понять, какой марки, сидели явные представители  «золотой молодёжи»: молодой парень и красивая девушка. Верх был откинут, из салона рвались смачные мощные басы. Девушка белозубо улыбалась, а парень был безгранично доволен собой, своей прелестной спутницей и удавшейся жизнью. Загорелая кожа молодых людей отливала бронзой и солнцем заграничных курортов. Мужик в «Мерседесе» и парень в кабриолете оценивающе глядели друг на друга и на свои поравнявшиеся автомобили. Короткий контакт взглядов. Еле уловимая волна обострённого внимания. Даже сквозь непроницаемые зеркальные очки парень из кабриолета прочитал мысли толстяка. Каждый осознал замысел соперника. В воздухе почувствовался ощутимый запах бензина и непреодолимого азарта. Обстановка накалилась до предела. Асфальт кипящими пузырями вспучивается под газующими колёсами. Тела водителей, как тугая тетива лука, вот - вот готовая сорваться. Руки на рулях, ноги на педалях, жаждущие глаза неотступно следят за цветом светофора. Уже многие на тротуарах заметили эту пляску двигателей и шин, разыгрывающуюся на их глазах. Прямо настоящие уличные гонки при свете дня. Красный свет задрожал, провис на секунду чернотой, а потом сменился на зелёный…
Всё разворачивающееся действо напомнило Сергею сцену из банального голливудского кино. По сценарию она должна была развиваться не в центре Москвы, а где – нибудь в Калифорнии. На фоне песочного пляжа, обдуваемого тёплым приветливым бризом. Разноцветные пятна пляжных зонтиков, чуть расплывающиеся в брызгах солёных волн, и красивые девушки в купальниках, резвящиеся в океане. Накаченные серфингисты и улыбающиеся спасатели. Палящее Солнце в бирюзовой высоте атмосферы…
Но никак не удушливость московских летних улиц, запруженных неповоротливыми автомобилями и спешащими людьми. Всё это как – то выбивалось из раскинувшегося пейзажа. Не вписывалось в местность. Было вырвано из другой действительности…
Зелёный свет светофора…
Девушка подбадривающе вскрикнула и глянула на своего парня.
Двигатели «Мерседеса» и кабриолета слились в едином гуле. Казалось, что механизмы автомобилей выжали в одну секунду всю свою мощь. Всё, что вложили в них техники – создатели. Корпус кабриолета оказался чуть впереди. На одну долю секунды вырвался вперёд. Машину внезапно повело в сторону. Парень за рулём попытался выровнять ход автомобиля. Отчётливо видно было, как меняется его взгляд: лицо победителя теперь затравленно глядело вперёд воспалёнными от опасности глазами. Предчувствие провисло в воздухе. Секунды растягивались, как жвачка. Мгновения повисали в пространстве. Картинка смазалась и растеклась по дороге. Расползлась мутными пятнами по асфальту. Ничто не вечно…
Кабриолет резко дёрнуло вправо. Никто не успел среагировать. Два человека, дожидающиеся автобуса на остановке, расплескались по яркому красному капоту. Лобовое треснуло от двойного удара тел. Руль всё ещё продолжал свой путь. Автомобиль пронесло дальше. Не сбавляя скорости он врезался в припаркованный «Опель». От удара непристёгнутая девушка пробила головой паутину трещин на лобовом стекле и наполовину вылетела на капот. Кровавые брызги были не видны  на красном капоте кабриолета…
Невообразимый шум воцарился вокруг. Кто – то истерично завопил. Уличное движение оказалось в один миг перекрыто развернувшейся трагедией. Люди были шокированы. А толстяк из «Мерседеса» даже не обратил внимания на всё происходящее. Не сбавляя скорости, он укатил в пыль московских дорог…
Сергей стоял, как громом поражённый. ДТП было ужасным. Красавица, сидевшая буквально секунду назад на пассажирском сидении шикарного кабриолета, теперь безжизненным куском плоти лежала на искорёженном капоте. Парень – водитель оказался пристёгнут. Подушки безопасности не среагировали. Место происшествия окружили люди, кто – то пытался помочь потерпевшим. Большинство просто стояли в стороне, изображая из себя лишь безучастных очевидцев, и всё снимали на камеры мобильных телефонов. В наше время главное – это не помочь в беде, а успеть всё заснять на камеру, чтобы потом с гордостью показывать друзьям и знакомым перипетии тех событий, невольным свидетелем которых ты стал. Можно выложить всё на «Ютуб» или послать в соответствующую телевизионную передачу. Такие передачи зарабатывают свои рейтинги по тому же принципу, что и журнал «Слизь». Всё, что вызывает бурю эмоций, у них в ходу и почёте. Вот она, действительность нашего времени. Гуманизм во всей своей красе.
Но не всё это так поразило Сергея. Его поразило сходство. Сходство всего произошедшего с той статьёй, что он написал вчера. С тем «подлинным» рассказом событий, что придумал за несколько минут до отправки материала на вёрстку. Надо было занять полосу. В ускоренном темпе. Сроки поджимали. Вот и пришлось стряпать новость из того, что было под рукой. Точнее сказать, на виду. Перед глазами. На память пришла шаблонная сцена из третьесортной американской комедии, которую когда – то видел. Две вычурные тачки для глубины эффекта. Богатеи – водители. Гибель прекрасной красавицы и двое случайно пострадавших для нагнетания драматизма. Название улицы подсмотрел в доме напротив редакции. Всё состряпал в лучшем виде. Невероятный трагизм – как раз то, что надо домохозяйкам и тупорылым обывателям, которых надо ежедневно потчевать подобными россказнями. Чтобы жить было интереснее.
Осталось ещё одно обстоятельство…
Сергей протискивался к месту происшествия. Ему необходимо было до конца удостовериться кое в чём.
«Так и есть. «Порше Каррера 911». Это просто невероятно. Как такое может быть?»
«Что за чёрт?»
 Сергей совершенно не разбирался в автомобилях. Марку мог отличить, лишь посмотрев на эмблему или прочитав название сзади. Марку кабриолета он взял с модельки автомобиля, что стоял на соседнем столе у одного из сотрудников. Той моделькой как раз и был «Порш Каррера 911»…

…

Эту ночь Сергей не спал. Он еле дотерпел до конца рабочего дня. Бегом ринулся домой. Ему необходимо было сесть за свой компьютер. Необходимо было всё выяснить. Ему нужны были свои прошлые статьи. Тот материал, что он насочинял за последний месяц. Это могло помочь разобраться. Во всём. Память отказывала. Логика не хотела верить. Благоразумие шептало ободряющие слова.
Но все слова оказались лишь пустым звуком перед мрачным лицом голых фактов. Фактов, от которых волосы зашевелились и встали дыбом.
Журнал «Слизь» выходит каждый день. Тираж моментально расходится. Разлетается, как дефицитное средство первой необходимости. Бывает, что приходится печатать дополнительные тиражи. Такое ощущение, что люди нуждаются в ежедневной подпитке скандалами, интригами и расследованиями. Чтение журнала «Слизь» стало обывательской нормой жизни. Никто не в силах устоять перед притягательной красотой глянцевых страниц. Перед манящим блеском предоставленных первоклассных новостей на любой вкус.
Монитор сверкал перед утомлёнными глазами. Рябило в голове от усталости. Сергей был ошеломлён. Анализ его статей и сводки происшествий за последний месяц показал невероятное: из пятнадцати чрезвычайных происшествий, описанных Сергеем, восемь произошли на самом деле. Прямо в день выхода журнала. Восемь происшествий, подробно выдуманных, умело отредактированных, взятых целиком и полностью из головы, без использования какой бы то ни было достоверной информации, имели место быть.
Вот описание гибели мотоциклиста на Осташковском шоссе, когда парню оторвало голову, а тело протащило под тяжелогруженой фурой. В результате, человека в прямом смысле слова, перемололо. Пришлось восстанавливать его по кусочкам, разбросанным на пятьдесят метров вдоль трассы. 
Вот обрушение башенного крана на стройке в Марьино. Погибли двое рабочих и беременная женщина, машину которой придавила рухнувшая стрела. Недоношенного ребёнка удалось спасти.
Вот провал на улице Трофимова, когда под землю ушло три автомобиля. Тогда один из водителей скончался прямо на месте, буквально сварившись в кипятке из прорвавшейся трубы.
А также, истории о самоубийце в метро, обвалившемся эскалаторе в торговом центре, смерти санитара, которого зарезал алкоголик, поймавший белую горячку, и об убитом молнией полицейском. И последняя статья как раз об аварии прямо перед зданием редакции.
Восемь статей. Восемь выдуманных историй.
 «Почему же только восемь происшествий произошли в реальной жизни?»
«Почему не всё, что я написал?»
«Где связь?»
А связь была на поверхности. Долго голову ломать не пришлось. Во всех этих восьми историях были жертвы. В остальных семи были лишь пострадавшие…
«Смерть – вот, в чём была связь. Гибель людей была связующим звеном в этой мистической цепочке трагических событий. Там, где обрывалась человеческая жизнь, в реальность вмешивалась какая – то иная злая сила. Что – то, противостоящее всему сущему».
«Просто детский лепет».
«Я же не в кино. Я же не какой – то там вшивый пророк из разрекламированных блокбастеров».
 «Я же обычный человек – только и всего. На что мне это наказание?»
«Боже всемилостивый, помоги мне»…

…


«Это просто немыслимо. Нереально. Как такое может быть?»
«Может, я просто схожу с ума?»
«Может, это всё плод моего больного воображения?»
Сергей метался по своей постели. Он не мог поверить во всё, что произошло. Это какая – то невероятная коллизия случайных совпадений.
«Всё это не более, чем совпадение. Не более того. Никому не под силу такое».
Сергея бил озноб. Тело горело. Подушку можно было выжимать. Соль пропитала всё вокруг. Соль разъедала кожу и воспалённые глаза. Сергей явственно ощущал, как капельки пота просачиваются сквозь мельчайшие поры. Что – то неясное и тревожное творилось в его голове. Сознание было на пределе. Запредельным казался весь прошедший день. Разум отказывался верить во всё, что произошло.
С того самого момента Сергей был сам не свой. Как – будто, что – то навалилось на грудь. Он был подавлен – это легко сказано. Он был всецело поглощён лишь одной чудовищной идеей. Одним неясным осознанием своей причастности ко всему произошедшему. Своей исключительной вины перед людьми. Но он никак не мог понять, как это всё произошло? Как это вообще всё возможно? Разве такое бывает?
Бессонница. Она окутывает всё уставшее сознание. Измождённый разум требует отдыха, но отдых просто - напросто непозволителен. Алкоголь не помогает. Способ бухать в борьбе с бессонницей и собственными ежедневными переживаниями сегодня дал сбой. Впервые. Неизменный гашиш, которым Сергей заканчивал каждый свой трудный день, а бывало, с которого и начинал свой тяжёлый будничный день, спасовал перед новой душевной напастью. Ничто не имело силы над человеческим безумием. Над всесокрушающей мощью неиссякаемого океана человеческого разума. Больного разума. Успокоительное также не помогало. Тело металось в кровати, билось в неясных судорогах. Мозг на грани сна и бодрствования сыпал чудесами. Выдавал мысленные пугающие образы.
Мелькали лоснящиеся глянцем страницы ненавистного журнала, из которых загорелая девушка с развороченным лицом складывала самолётики. Самолётики летели куда – то вдаль, залетали в окно к Сергею, а потом, коротко вспыхнув, быстро сгорали прямо в полёте. Цветные торжественные фотографии нарядных людей с прожжёнными глазами. Оскал редактора. Кровь на бампере. Буквы, буквы, буквы. Строчки сливаются в ураган мыслей и образов. Бесится солнечный зайчик, отражённый от настенных часов, идущих назад. Цифры стекают по стене сочной гниющей кашей. Пальцы клацают по клавиатуре. Между клавиш застряли муравьи. Солнечный свет, пробивающийся сквозь жалюзи. Косые полосы ливня. Канализационный люк, в который проваливается мальчик в чёрной бейсболке. Дрожит перед глазами пухлое холёное лицо в очках – копах…
Сергей уснул лишь на рассвете. Забылся тревожным сном. Так ему показалось, по крайней мере. Мозг продолжал работать даже тогда, когда измождённое тело требовало отдыха для себя и головы. Он не спал. Он видел сны наяву. Сергей отгонял от себя кошмары и бесконечно молился. Одеяло, скомканное и пропитанное его испарениями, лежало на полу. Сергей сполз с кровати на холодный пол. Ему так хотелось чуть освежиться. Хотелось немного холодного прикосновения паркета. Чтобы унять бьющую дрожь и горячку. Чтобы попытаться уснуть. Чтобы духотой не сдавливало горло. Чтобы воздух не застревал в ноздрях.
Мозг был бесконечно оголён. На извилины сыпались мелодии из музыкальной шкатулки. Молодая балерина танцевала под звуки заводного вальса. Только лишь повернуть ключик. Потом балерина старилась прямо на глазах. Лицо поглощалось морщинами. Глаза серели и вваливались. Она подмигивала Сергею, а потом тихонько смеялась, обнажая жёлтые истлевшие клыки и опухший от укусов ос язык. Осы свили себе гнездо прямо в горле.
Сергей отрёкся от себя в ту ночь.
«Сколько я уже не сплю?»
«Неделю? Месяц? А может, год?»
«Может, вся моя жизнь – это вечная бессонница. Или наоборот, вечный сон. И всё происходящее со мной лишь плод моего больного воображения?»
Он уснул на какое – то время. Всё – таки уснул…

…

Будильник продирался откуда – то издалека. Очень издалека. Сквозь густую завесу небывалой усталости. Изнеможение сковало все члены. Изнеможение поселилось в сердце, душе и разуме Сергея. Кто мог помочь? Что могло помочь?
Сергей безэмоционально влез в несвежую пожелтевшую рубашку и мятые брюки без стрелок. Поднять утюг было выше его сил. Ежедневные, ежеминутные, ежесекундные переживания доконали его. Довели до белого каления и полного изнеможения. Он уже и не помнил, когда в последний раз ел. 
«Как дальше жить?»
«Надо поспать».
«Просто поспать».
«Это сейчас небывалая роскошь».
Работа. Обожаемая работа. Любимая редакция. Теплая атмосфера родного отдела. Приветливые лица коллег. Все рады его приходу. Он так рад своему приходу сюда.
«Что, ****ь, за чушь?»
Чашка кофе обжигает пальцы. Руки трясутся. Кофе вот – вот грозит вылиться.
«Кто вообще придумал, что кофеин притупляет чувство сонливости?»
- Сергей, ты как – то не очень выглядишь. Что – то случилось?
Свинячьи глазки участливо глядели на Сергея. Искренности в них не чувствовалось ни на грамм. Этому толстяку следует больше думать о себе. Особенно, это касается личной гигиены. На рубашке под мышками растеклись два огромных влажных пятна. Казалось, что ещё совсем немного, и пот закапает с кончиков пальцев прямо на вычищенный до зеркального блеска пол.
«Не твоего ума дело».
«Ты вообще знаешь о существовании дезодорантов, потная скотина?»
- Всё в порядке, друг. Спасибо за заботу. Я просто приболел немного. Ночью плохо спал.
- Ты реально дерьмово выглядишь. Может, отпросишься домой?
«Какого хера ты лезешь ко мне со своей заботой, придурок чёртов?»
«Иди подмойся, а то от тебя воняет, как от кучи навоза».
- Нет, спасибо. Всё хорошо. Немного кофе и я приду в себя.
- Ну, как знаешь.
«Уж я – то точно лучше тебя знаю, что мне делать. Такой весь из себя участливый. Тоже мне, защитник униженных и оскорблённых. Тошно от тебя, слюнтяй».
- Серёг, как у тебя с той девочкой, с которой я тебя видел тогда в кино?
Новая порция заботы обрушилась на Сергея. Какие же прекрасные у него коллеги. Прямо блевать тянет от их положительности. А во рту такой приторный привкус настоящего корпоративного духа. Еженедельные психологические тренинги для персонала идут на пользу всем, кроме Сергея. Его просто воротит от этих возвышенных неземных дамочек - психологов, которые пытаются привить работникам журнала веру в себя, окружающих людей и безграничный позитив. По мнению Сергея, сеанс их пустой отрешённой болтовни лишь потеря времени. Они пытаются каждый раз уверить всех и вся, что мы живём в идеальном мире. Что мы можем быть лучше. Что, чтобы изменить действительность, надо начинать с себя.
«Любите ближних, мать вашу. Как можно любить ближних, если большая часть людей на этой планете – лишь кучка бесполезных отбросов, которым место лишь в крематории? Бред полнейший».
«Сука, ещё один любопытный персонаж. Вечно ему больше всех надо».
- В принципе, всё у нас хорошо. Она очень занятой человек, хозяйка собственного бизнеса. У неё постоянная нехватка времени. Не даёт шанса себя полюбить. Да мне это, может и не надо, вовсе. Я ещё и сам не разобрался.
- Понимаю тебя. Людей сейчас больше беспокоит работа и непрекращающийся заработок денег. В погоне за счастьем мы просто не успеваем жить.
«Тоже мне, блин, городской философ. Капитан очевидность».
Сергей нарочито медленно взял со стола карандашик, который только что очень тщательно наточил. Так же нарочито медленно подошёл вплотную к собеседнику и со всего маху воткнул карандаш ему в глаз. Маленький кусочек древесины очень легко вошёл в податливое глазное яблоко. Брызнувшая кровь испачкала манжеты рубашки Сергея. Кровь заструилась ниже, заливая лицо, шею и рубашку «одноглазому».
«Ай – ай – ай. Как же это я так неосторожно. Надо бы пойти застирать, а то потом может не отмыться».
Крик, который издал «одноглазый», стал просто музыкальным произведением – настоящей одой боли и страданию.
«Прямо ласкает слух».
С торчащим из глаза карандашом, заливающийся истошным криком, пострадавший человечек выглядел весьма комично, по мнению Сергея.
«Интересно, какого цвета у него глаза? Вопрос, конечно, слегка не к месту, но всё – таки».
«А если ещё сильнее надавить на карандаш, я смогу достать до мозга?»…
Сергей очнулся от приятных мечтаний и поглядел на своего замолчавшего собеседника. Видение прервалось.
«Очень жаль, что это всё лишь сон наяву».
В руках Сергей вертел тот самый наточенный карандаш, который представил секунду назад торчащим из глазницы этого паршивого придурка, с кем ему приходится сейчас общаться. Кого нельзя послать куда подальше, ведь это будет нарушением дисциплины.
Когда шёл на работу, Сергей дал себе молчаливый зарок не писать больше о чрезвычайных происшествиях с жертвами. Обойти стороной любое упоминание о смерти в своих историях. Чтобы старуха с косой больше не могла преследовать его. Чтобы отречься от своей навязанной доли общественного палача. Хотя, слово палач здесь не подходит. Палач, как это считается, исполняет волю правосудия и должен наказывать виновных. А из–под лёгкого пера Сергея гибнут ни в чём не повинные люди. Он, скорее, не палач, а социальный террорист. Убийца, и сам совсем недавно не знавший об этом. И не подозревавший, какой груз предстоит ему теперь нести на душе. Какой камень тяжёлых грехов предстоит бесконечно катить в гору собственного существования.
«Как заслужить прощение?»
«Как избавиться от этого дара? Дара нести людям смерть».
«Это не дар. Это тяжёлая ноша, которую не каждому под силу вынести».
«Может, просто закончить всё? Покончить со всем раз и навсегда. Суицид будет мне избавлением от навалившегося душевного груза. Как жить с этим? Куда бежать от всего этого?»
Мысли о самоубийстве постоянно посещали голову Сергея. Неотступно следовали за ним по пятам, наступали на пятки и сдавливали горло. Бывало, что такая тоска наступала, что наложить на себя руки казалось единственным возможным выходом из сложившегося нелёгкого положения. Но было страшно. Несказанно страшно. Страх пересиливал всё. Страх перед смертью, неясным концом и перед неизвестностью о дальнейшем пути. Что там за гранью жизни? Куда Сергей попадёт после своей кончины? Тем более, после «такой» кончины? Будет слоняться неприкаянным духом между двух миров и искать успокоения, которого ему никогда не удастся найти? Или превратиться во вселенское ничто, развеянное по просторам бесконечного космоса? Или там, после жизни лишь пустота? Безбрежная чернота, в которой поглощено всё сущее, отбывшее свой срок на Земле? Ответов не было. Это – то и внушало страх. Это – то и внушало опасения.
Был ещё один аспект, которым также нельзя было пренебречь. Не сказать, чтобы Сергей был глубоко набожным человеком, но родители вселили в него веру. Веру во Всевышнего, в Творца. Не сказать, чтобы это была вера именно в христианского Бога или вера в Иисуса Христа. Нет, тут дело обстояло иначе. Сергей безгранично верил, что есть высшая сила, измыслить которую человечеству просто не под силу. Эта сила выше нашего понимания. Какими бы законами физики не пыталось человечество объяснить существование Бога, Сергей знал и верил, что Бог не подчиняется никаким земным законам. Он сам и есть закон. Он и есть время. Он – это всё сущее, что окружает нас. Его воля создала наш мир. Единая вспышка мысли божественного разума породила миллионы миров, которые мы медленно пытаемся освоить. Можно бесконечно спорить, что есть Бог. Но для каждого он свой. И тут не дело в его внешнем образе. Тут дело в точке обзора. Наш мир параллелен тысячам мирам. Всё относительно. Взять для примера муравейник. У муравьёв там своя жизнь, свой мирок, в котором они живут. И они даже и не подозревают, что их мир – это всего лишь мельчайшая часть нашего мира. Они даже и не догадываются о нашем существовании. У них есть свой мир, в который представления о других обитателях просто не вписываются. Это просто выше их скромного понимания жизни…
 Может, где – то в параллельном измерении существует большой муравейник, населённый нами. А мы – такие же глупые муравьи, не готовые понять, что вокруг нашего мира раскинулся ещё один или несколько колоссальных миров, о существовании которых мы даже и не подозреваем. Нам не дано этого понять, как ни крути.   
«Я боюсь за свою душу. Куда она попадёт после смерти? Мне неизвестно. А что с ней будет после суицида? Страшно даже подумать. Церковь во все времена внушает нам священный страх перед самоубийством. Что же делать?»
«Куда попадёт душа, что станет с ней по ту сторону?»
 «Как говорится, ад и рай – это не место, а состояние души»…
«Я слишком слаб, чтобы так умереть. Чтобы собственноручно убить себя».
«Самоубийство – великий грех. Убить себя – это пойти против божественной сути. Против великого замысла Творца, подарившего жизнь».
«Некуда бежать. Некуда идти. Хочется просто заползти в самую глубокую яму, забиться в самую узкую и неприметную щель, чтобы остаться там навеки. Чтобы оградить себя от общества. Чтобы до конца своих дней замаливать грехи перед собой и погибшими людьми? Но разве я виноват во всём, что произошло? Я же не знал об этом. Как я мог остановить смерть, если  и не подозревал обо всём этом ужасе?»
Надо было писать и сдавать статью.
«Какое – нибудь скучное происшествие без пострадавших или, тем более, жертв. Редактор может не одобрить, но ничего уже не поделаешь. Скажет, что это скучно, неинтересно, не цепляет, не шокирует, не заводит. Может, прокатит???»

…

- Блин, Серёг, это полная лажа. Как ты вообще умудрился написать такое? Это же вообще не формат нашего журнала. Где пострадавшие? Где жертвы? Где нагнетание атмосферы, где тревога, где шок, где страх? Ты для кого это пишешь? Для детского утренника в начальной школе? Это даже для впечатлительных бабуль будет пресно, понимаешь? Это просто бездарно. Не ожидал от тебя такого. Ты меня разочаровал. Очень разочаровал. Давай договоримся так – эту статью я забыл. Так уж и быть, по старой нашей дружбе, напишу сам что - нибудь за тебя. Но это в последний раз, понял? Завтра чтобы предоставил мне хороший добротный сюжет о человеческой боли. Совсем хорошо будет, если напишешь о какой – нибудь нетривиальной смерти. Что – нибудь оригинальное и красочное. Ясно тебе?
- Всё понял. Всё ясно. Спасибо, Андрей Викторович. Сегодня я как – то не в духе был. Заболел. Плохо спал.
- Ты же прекрасно знаешь, Серёжа, что все эти отмазки не канают. Что это всё никого не колышет в нашей редакции. Заболел – возьми больничный. Не спал ночью – вали домой спать. Но если уж ты пришёл на работу, то изволь выполнить её чётко, без нареканий. Ясно тебе?
- Конечно, ясно. Я исправлюсь, Андрей Викторович. Завтра всё сделаю в лучшем виде.
- Надеюсь на это. Всё, давай иди домой. Приводи себя в порядок. Высыпайся, набирайся новых идей. Завтра должен быть огурцом.

…

«Должен быть огурцом. Ага. Не так – то это просто, когда тебя бесконечно мучает совесть. Когда изнутри грызёт неподвластный разуму огонь. Когда боишься написать даже одну строчку. Когда осознаёшь, что твоё слово может убить человека. Ни в чём не повинного человека. Который не сделал мне ничего плохого. Который, может быть, и мухи в своей жизни не обидел. Несколько печатных предложений – и чья – то жизнь будет закончена. Как с этим можно жить? Как можно работать?»
«Может, ну её на хрен, эту работу? Зачем она нужна? Послать всё к чертям. И ни за что больше не отвечать. Уйти в пещеры, чтобы замаливать кровь на своих руках. Кровь, о которой даже и не подозревал. Зачем вообще всё это открылось? Как хорошо было жить в неведении. Как это эгоистично звучит, не правда ли? Легче было жить, не подозревая о том, что с твоих лёгких выдуманных слов гибнут люди. Так было намного легче. Кто там говорил, что незнание законов не освобождает от ответственности? Да, конечно, это всё так. Но в этой ситуации мне было бы намного легче, если бы вся подоплёка дела так и осталась бы неведомой мне. Пускай бы гибли люди без моего ведома. Так было бы проще. Так бы душа была спокойнее».
«Как ублюдочно устроена человеческая натура. В данном конкретном случае, моя натура. Проще всего оставаться в неведении, чем что – то предпринять сейчас. Чем каждый день загонять себя в яму бескрайнего раскаяния. Чем каждый день проводить с чувством гнетущей тревоги».
«А ведь мне же под силу всё изменить. В моих силах сделать так, чтобы никто больше не умер по моей воле».
Сон одолевал Сергея. Глаза наливались тягучим свинцом, стекающим на небритые щёки и капающим с подбородка на смятую подушку.
«Сколько можно уже не спать? Организм требует отдыха. Мозг бьёт тревогу. Так и сойти с ума можно».
В распахнутое настежь окно залетел мотылёк. Раскидывая вокруг себя крупную плотную пыльцу с крыльев, взвился вокруг настольной лампы, а потом исчез где – то за письменным столом. Так и остался там сидеть.
«Вот глупое насекомое. Я же хочу его выпустить обратно на волю. А тут он просто сдохнет. Зачахнет в унылом пыльном углу моего угрюмого жилища».
Найти мотылька так и не удалось. Затаился… 
«Может, я – сумасшедший? Может, я уже давно сошёл с ума. Сбрендил, не в силах вынести тяготы нормальной человеческой жизни? Действительность доконала меня? Люди стали врагами? Или я сам себе стал врагом? Может, всё это лишь плод больного воспалённого воображения? Весь этот поток образов – это чудеса моего измученного разума?»
Кто – то вещал с экрана телевизора. Слова растягивались, съёживались в комок неясных очертаний. Расплывчато мерцали огни ночных телепередач. Лысый ведущий с угрюмым лицом вещал о проблемах современного общества. Ходил взад – вперёд по студии и развешивал на бельевые верёвки газетные вырезки. Пристёгивал их разноцветными прищепками, висевшими по всей его одежде и лицу. Одну снял с носа, другую – с левого уха, третью – с галстука. Неморгающие глаза глядели с экрана. Залепил себе рот скотчем, тут же отлепил его усилием губ. Слова сплетались в куплеты национального гимна, музыка гремела где – то в голове.
«Это опять мой мозг разгулялся? Или я на самом деле это вижу? Где грань между реальностью и бредом? Где кончается бессонница и начинается бодрствование?»
Спать хотелось так сильно, что на сновидения просто не осталось сил…
 
…

Сергей до сих пор не мог понять, зачем он это сделал. Никак не мог подобрать в голове внятного объяснения случившемуся.
«Зачем?»
«Для чего я это сделал?»
Ответов не было. Или так казалось, что не было. Внутри колыхались какие – то неясные образы мыслей и аргументов. В свою пользу, естественно. Как же иначе?
Сергей проснулся раньше будильника, чему несказанно удивился. После такого продолжительного марафона без сна. Проснулся и, что самое удивительное, чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Полным творческой энергии. Сразу же сходу написал стихотворение, которое тут же выложил в интернет. Давненько он уже не писал ничего нового. Его литературная разномастная аудитория, состоящая из таких же амбициозных писателей и поэтов, как и он сам, жадных до всеобщего признания и всемирной известности, всегда неоднозначно реагировала на творчество Сергея. Кто – то пел дифирамбы, восхваляя недюжинный талант, кто – то разносил в пух и прах, называя графоманом и бездарем. Сколько людей, столько и мнений, как говорится. В любом случае, уже хорошо то, что люди не остаются равнодушны. Эти сайты неизвестных гениев, начинающих писателей и поэтов, фантазёров из творческой глубинки, чьи имена никогда не станут известны широкой общественности, были единственной отдушиной для Сергея. Для реализации его творческого потенциала. Размещая здесь свои работы, он мог вдоволь фантазировать, как в один прекрасный миг станет известным. Как народная интернет – молва вознесёт его на вершину литературы. Как на него посыпятся гонорары и предложения от ведущих издательств. К5ак его имя будет греметь на литературных конкурсах и в книжных магазинах. Как хорошо, что человек умеет мечтать…
По пути на работу Сергей молился. Неслышно шептал слова, обращённые к Богу. Молитв он не знал, поэтому пришлось разговаривать с Господом по – своему. Обычным повседневным разговорным языком, надеясь, что Бог всё услышит. И не важно, в какой словесной форме будет выражено обращение. Сергей просил избавить его от проклятия. Просил, умолял, заклинал освободить его от тяжёлого бремени…
Как же хотелось Сергею, чтобы всё произошедшее за последние дни было лишь страшным сном. Оказалось только минутным наваждением, далёким от истины…
«Зачем я это сделал?»
Сергей написал статью. Такую, какую ждал от него главный редактор. Андрей Викторович был очень доволен. Красочность замысла привела его в щенячий восторг.
- Ты превзошёл самого себя, Серёжа. Хвалю тебя, мой друг. Отличный сюжет. Молодец, не поскупился на краски.
Сергей написал статью о смерти. О том, как бездомного загрызла свора бродячих собак. Кроваво – красочно описал все подробности произошедшего чудовищного события. Так, чтобы в читателях всколыхнулся первобытный страх при встрече с любой, даже самой безобидной, дворняжкой. Чтобы за душу взяло самого бесстрашного и чёрствого.
Зачем он это сделал? Он и сам не понял, зачем. Так уж вышло. Ему вдруг захотелось проверить всё. Непонятно, что именно подразумевалось в его голове под этим «всё». Может быть, хотел проверить, не совпадение ли всё это? Может, всё ещё сомневался в правдивости собственных умозаключений? Может быть, сомневался, что всё это не приснилось ему в ночном кошмаре, который по какой – то причине стал явью? Но всё это было не то. Сергей знал настоящий ответ на свой вопрос «Зачем?»
«Хочу проверить свои силы. Узнать истинную мощь печатного слова. Хочу узреть силу смыслового посыла, заключённого мной в клочке бумаги. Неужели моя воля способна отнять чью – то жизнь? Хочу разобраться в этих тонких материях. Надо провести последний эксперимент, чтобы окончательно убедиться в этом».
Сергей чётко обозначил время и место происшествия. Час ночи, около здания заброшенного детского садика по 5 - ой Кожуховской улице. Недалеко от собственного дома Сергея. Очень хотелось всё увидеть собственными глазами…

… 
 
Следующий день прошёл без происшествий и каких – либо отклонений. Всё текло своим чередом. Никаких встрясок. Ничего из ряда вон выходящего. Обыденность, как она есть. В такие вот дни особенно сильно ощущаешь себя обычным обывателем. В такие дни понимаешь, что этот день весьма похож на предыдущий. Понимаешь, что завтрашний день, скорее всего, не будет ничем кардинально отличаться от сегодняшнего.
«Так и живём».
Сергей в обычном штатном режиме написал короткую заметку о дорожной аварии. Без жертв. С тремя пострадавшими. Скрипя сердцем, редактор её даже принял. Пожурил, как обычно, но принял.
Сергей ждал ночи. Ждал момента истины. Момента, который должен был расставить все точки…
Только вот над чем?
Вечерело. Солнце – уставшее и затухающее, медленно, но верно закатывалось за горизонт. Красным тёплым диском погружалось в темнеющую даль. Ночь входила в свои права. Темнота окутывала всё вокруг, заполняя призрачной тьмой самые потаённые уголки окружающей действительности.
Сергей стоял на балконе и тихонько курил. Глубоко затягивался едким дымом, чуть дольше, чем обычно, задерживал его в лёгких, а потом выпускал через нос. Огонёк сигаретки разгорался, а потом коротко затухал. Он любил курить, стоя на балконе и любуясь закатом. Восход не так впечатлял…
Под окном стайками собиралась молодёжь. Ребята и девчонки курили, ругались и выпивали. Их привычный галдеж уже нисколько не мешал, под него даже засыпалось как – то легче. Иногда Сергею нравилось, стоя на балконе, наблюдать за юношеским куражом и слушать невнятные пьяные разговоры. Очень забавно вспоминать себя в такие моменты. Сравнивать «то время» и нынешнее. Хотя, Сергей не такой уж и старый. Как ему казалось. По крайней мере, он нисколько не чувствовал пропасти между поколениями. И ко всему относился очень терпимо. Сам таким был. Да все мы были такими, что бы кто ни говорил. Молодость такой и дожна быть – разухабистой и разбитной. А когда ещё будет время и возможность жить без оглядки на завтрашний день? Когда ещё будет возможность пожить для самого себя? Когда ещё настанет этакое беззаботное времечко? Никогда больше. Взрослая жизнь расставляет всё и всех по своим местам. Никого не щадит. Поэтому, пока ты молод, весел и зол, надо жить. Надо наслаждаться временным ощущением свободы и вседозволенности. Надо испытать всё на собственной шкуре, чтобы потом оставить это всё в прошлом. Чтобы потом жить приятными воспоминаниями о своих бурных похождениях. О друзьях и знакомых, с которыми теперь стал так редко видеться и общаться. У которых теперь своя иная жизнь, свои взрослые проблемы.
«Когда – то казалось, что такая вот весёлая залихватская жизнь будет всегда. Что наша дружба будет вечной. Что даже время не сможет разлучить нас. Так горько осознавать сейчас, что это всё не так. Что время неумолимо. Что оно не терпит сослагательных наклонений, юношеского максимализма и глупых надежд».
Время пришло. Надо было занять удобную позицию в театре. На арене жизни и смерти.
Сергей спускался вниз по лестнице, шлёпая сланцами по обглоданным ступенькам. В подъезде вкусно пахло едой. Время ужина уже давно прошло, но запах так и остался висеть в неподвижном воздухе каменного склепа. Между вторым и третьим этажом натолкнулся на обжимающуюся парочку. Подвыпивший паренёк с вызовом глянул на Сергея. Девочка сделал добрый глоток какого – то пойла из железной банки.
- Есть сигаретка? – сопляку хотелось блеснуть перед своей пьяной избранницей нахальством тона.
- Держи. Возьмите две, если хотите.
Паренёк затянулся, а потом смачно плюнул на пол.
- Тебя спасибо говорить не учили? – Сергей улыбался.
- Что? Мужик, отвали. Иди, куда шёл, если не хочешь проблем.
- Какой ты резвый, а? Не боишься ничего? Или перед подружкой выделываешься?
- Слышь, у тебя могут быть проблемы.
- Ты же не знаешь меня, друг. А представь, что проблемы могут быть у тебя? И твои дружки на улице тебе не успеют помочь. Все вы такие смелые, когда чувствуете коллективную поддержку. Когда всей сворой на одного. А представь, что я маньяк? Сейчас я достану нож и выпущу тебе кишки. – Сергей улыбался, глядя прямо в лицо малолетнему упырю. – Выпущу кишки, а потом достану их из твоего пуза и задушу тебя ими. А твою девку оттащу к себе домой. Там я заткну ей рот своими грязными носками, привяжу к батарее в комнате и буду трахать, пока не натру на члене мозолей. Потом, когда мне это наскучит, я вырежу её промежность, засушу её и буду нюхать, когда у меня будет плохое настроение. Как тебе такой вариант?
- Пойдём лучше отсюда, Кирилл, – девушка потянула парня вниз.
Сергей вышел из подъезда, улыбаясь и торжествующе смеясь внутри. Парочки и след простыл. Ушли, наверное, в другой подъезд, подальше от этого ненормального мужика.
На часах без десяти час. Время подходит. Сергей перелез через невысокий заборчик, которым было отгорожено здание детского садика. Он уже лет десять так и стоит в таком вот заброшенном виде. Никак всё не могут его снести. Городским властям, видимо, совсем не до этого. Все эти годы садик является прибежищем бомжей, местных алкашей и бродячих собак, которые наводнили близлежащие окрестности.
Сергей не знал точно, где развернутся события. Он встал под невысокое одинокое дерево, окружённое невысокими, но очень густыми кустами. Местность, конечно, наводила определённый страх.
Откуда – то сбоку из темноты вывалился бомж. Наверное, возвращался с ежедневного промысла домой. В разрушенный замок, давший пристанище ему и ещё многим его соплеменникам. Возраст его было невозможно определить. Этому мешала и темнота, и густая борода, в которой погрязло всё лицо по самые глаза. Бродяга шёл, ощутимо покачиваясь. Ноги так и грозили подвести своего обладателя и прогнуться под тяжестью тела. Он что – то бурчал себе под нос. Какие – то несвязные слова, смысл которых невозможно было разобрать. Да и не было в этом никакой особенной надобности.
Мимо Сергея пробежала собака, не обратившая на него никакого внимания. Довольно большая псина в неровных проплешинах. За ней ещё одна. Откуда – то из – за угла показалась ещё. И ещё. Целая стая дворняжек, таких привычных глазу бомжа. Собаки разбрелись по территории перед садиком, прошлись совсем недалеко от Сергея. Одна из них подошла вплотную, глянула исподлобья уставшими добрыми глазами, принюхалась и прошла дальше по своим собачьим делам. Собаки, как – будто и не замечали присутствия чужого человека, которому не полагалось быть в такой поздний час в этом месте.
Бомж подошёл к одной дворняжке, нагнулся перед ней и потрепал её по голове. Что – то пробурчал, провёл рукой по спине и хвосту. Собаке явно нравились производимые с ней манипуляции. Она приветливо виляла хвостом…
Час ночи. Часы Сергея показывали час ночи. Время пришло.
Вокруг бомжа собралась почти вся свора дворняжек. Он с явным удовольствием  гладил их и что – то ласково приговаривал. Одна из собак как – то неожиданно прихватила бродягу за ногу, чуть пониже колена. Это стало неожиданностью, кажется, и для неё самой. Не только для бомжа, который ну никак не ожидал быть укушенным. Он матернулся и сильно пнул обидчика в морду. Настроение тут же резко изменилось, как – будто бы все остальные шавки только и ждали сигнала. Сигнала от своего вожака или от самого бомжа. Вся эта стая в один миг ощерилась, оскалилась и зарычала. Прежняя игривость пропала. Теперь это были не добрые дворняжки, а стая уличных волков, не терпящих слабых, не знающих пощады.
Бомж сам удивился метаморфозе, произошедшей с его «домашними любимцами». Три собаки тут же кинулись на него, кусая за ноги. Одна получила слабый пинок, но две другие вцепились ему в лодыжки. Ещё одна вцепилась бродяге в левую ягодицу. Он закричал от боли и попытался скинуть с себя обезумевших тварей. А им, как казалось, только и надо было почуять вкус крови на зубах, запретный вкус плоти, чтобы окончательно обезуметь.  Ещё две дворняги, вцепившись в подставленную для защиты руку, с остервенением драли её. Бомж был слишком слаб и слишком пьян, чтобы хотя бы попытаться убежать от них. Попытки сопротивляться выглядели беспомощно. Бездомный сделал несколько неуверенных некрепких шагов в сторону и повалился на бок. Его тут же принялись нещадно драть и кусать. Уже штук десять собак окружили свою жертву, растаскивая его по кускам. Брызги чёрной крови разлетались кругом. Бомж хрипел в последних попытках освободиться. Наконец, свирепые животные добрались до лица и шеи. Всё было кончено. Уже не было никаких признаков жизни. Несколько челюстей рвали горло и щёки. На земле, под бездыханным телом растеклась огромная тёмная лужа. Дворняги наступали неё лапами, а потом оставляли до боли чёткие кровавые следы. Чуть вразвалочку они расходились от места преступления. От места, где волею случая им пришлось сойти с ума. Где чужая бездушная воля заставила их лишить жизни их безобидного друга, который, бывало, последний кусок добытой еды жертвовал на корм щенятам.
Всё произошло очень быстро, как по неясному молчаливому приказу. Собаки в один миг успокоились и отхлынули от ошмётка плоти, в который превратился загрызенный человек. Окровавленные морды, по самые глаза залитые кровью, приобрели былое спокойное выражение. В глазах сверкало добро и преданность человеку. Пускай, люди и не очень хорошо поступили со своими питомцами, выбросив их на улицу, на произвол судьбы. Собака всегда будет другом человека, чтобы не случилось. Как это цинично звучит теперь…
 Одна из собак подбежала трусцой к Сергею и ткнулась носом в его штанину, оставляя на ней неясный размытый след совершённого убийства. Холодным носом пёсик потёрся о тепло человеческой конечности. Сергей, обомлевший от всего увиденного, не мог пошевелиться. Но никакой агрессии от уличных убийц не исходило. Вся стая просто растворилась где – то в темноте. Его безымянный друг последним уходил в ночь, оглянувшись на прощание и провилял хвостом своё собачье: «Пока».
 Как – будто ничего и не было. Как – будто и не пришлось им только что загрызть человека. А ведь они так привыкли уже к своему соседству с людьми…

…

Сложно описать, что творилось с Сергеем. Он шёл домой и курил одну за одной. Как – будто, и не замечая выкуренной сигареты. Курил, наслаждаясь терпким вкусным дымом.
Восторг. Щенячий восторг. В какой – то момент он даже представил себя на месте одного из тех псов, что только что, на его глазах, лишили человека жизни. Какой бы она не была – эта жизнь, но всё – таки, это была человеческая жизнь.
Эйфория. Неописуемая эйфория, которая приятным будоражащим холодком разлилась по телу. Небывалый внутренний подъём, от которого дух захватывает.
Дрожь в руках и голове, которая быстро сменяется окончательной уверенностью в себе и своих возможностях.
«Чувствую себя Богом. Богом карающим. Богом, в чьих руках человеческие жизни. В чьих руках судьба всего человечества, чёрт возьми. Я же могу написать о конце света, в конце концов. Что будет, если я напишу о гибели всей планеты? Или об уничтожении какого – нибудь государства? О смерти целого материка?»
 «Я могу стать карающей дланью. Могу нести хаос и разрушение, а могу – правосудие. Всё это в моих силах. Теперь я отчётливо осознал всю ту мощь, что даровало мне провидение. Я здесь, чтобы выполнить определённую миссию. Чтобы возвыситься над всем миром и всеми живущими здесь».
«Меня стоит бояться. Людям нужно опасаться меня. Мне под силу их уничтожить. Убить, не прилагая никаких на то усилий».
«Я буду безымянным героем. Стану освободителем нашего мира. Проведу чистку рядов. Вокруг столько ненужных элементов. Столько тех, кто недостоин жить и здравствовать на этом свете. За избавление от них мне только спасибо скажут».
«Я – всемогущ. Теперь очень опасно меня обижать. Неизвестно никому, какой сюжет я могу написать. Теперь я могу диктовать свои условия. Но я не буду этого делать. Я же не какой – то подлец».
«Теперь я решаю, кому жить, а кому умереть. Как приятно быть властителем судеб. Как приятно чувствовать в своих руках ниточки человеческих жизней».
«Надеюсь, что Бог простит меня. Простит мне эти смерти, совершённые в неведении. Сегодняшний бомж – конечно, дело другое. Особое, я бы сказал. Ну и хрен с ним. Это не в счёт. Всё равно, жизнь его была никудышной. Он и сам, думаю, счастлив был умереть. Так даже легче. А то вся жизнь – сплошное мучение. Нечего барахтаться на самом дне».
«А, в принципе, что мне Бог?»

…

Сегодняшний день был особенным. Сергей это чувствовал. Как и прошедшая ночь, за которую он так и не сомкнул глаз…
Он спал наяву. Смотрел напросвет внутренности своего мозга…
Телевизор моргает помехами, а по полу растекается огромная тёмная лужа. В ней тонут все цвета вокруг. Сверху осыпаются жёлтые и красные пожухлые листья. Жёлто – красными высохшими осколками природы падают прямо в лужу. Пропитываются чёрной влагой. Растворяются в ней.
Так страшно смотреть на всё это. Так страшно осознавать, что это всё происходит лишь внутри тебя, в твоей голове. Безумие наступает на пятки. Страх больше никогда не вернуться к нормальной жизни будоражит, но как – то неуверенно. Страх отступает перед мыслями о собственном величии и могуществе…
 Комната наполняется собаками. Дворнягами. Они лезут изо всех щелей. Уже трудно дышать из – за резкого запаха «псины». Две шавки забрались под одеяло. Оттуда слюнявят ладони и виляют хвостами. Сергей чувствует во рту шерсть. Клоки свалявшейся шерсти. Дворняжек всё больше. Шерсть везде. В носу свербит, глаза щекочат соски беременной суки. Вот – вот она разродится новой жизнь. Прямо на руки Сергею…
Мужик с бородой уселся на подоконник. Его лицо кажется смутно знакомым. Его лицо не стоит того внимания, чтобы запоминать его при  встрече. Борода грязная и неопрятная. В ней застревают зёрна кукурузы, которую ест бородач. Такой нехороший запах кругом. Всё пропахло трупным смрадом…

…

«Как там это говорится: мой праздник всегда со мной? Так вот, и моё несчастье тоже всегда со мной».
День, как день. Сергей чувствует, что заболел. Причём, очень серьёзно заболел. Он сам пока ещё не понял, чем именно. Да и в симптомах разобраться сложно. Порой, просто невозможно. Нужен доктор. Или священник…
Как приятно общаться с людьми и чувствовать собственное превосходство в игре, на кону которой стоит человеческая жизнь. А ты – вольный ведущий этой игры. Мистер Неприкосновенность. Мистер Голос за Кадром. Автор всего неповторимого действа. Режиссёр спектакля, от которого зависит жанр представления. От чьей неловкой мысли зависит, во что всё это выльется в комедию или трагедию? Трагедия как – то предпочтительней…
«В чём весь смысл? Известно лишь мне».
Люди говорят вокруг. Вокруг шум – шум – шум. Как – будто целый пчелиный рой поселился прямо в голове. Где – то в промежутке между ушами. Собственная пасека обоюдоострого мышления…
Сергей разговорился с фотографом. Фотографа зовут Маша. Это симпатичная блондиночка, которая предпочитает обтягивающие леггинсы, джинсы на бёдрах и откровенные мини – юбки. Когда парни обгоняют её, то обязательно переводят свой взгляд с задницы на лицо и никогда не разочаровываются.
Пока Маша что – то там щебечет можно вполне себе представить, как она берёт в рот. У неё такие белые зубки. Как скользит её шершавый от постоянного курения неизменных ментоловых сигареток язык. Сергей хочет в своих фантазиях большего. Вот он уже поворачивает Машу спиной к себе и грубо нагибает на стол. Со стола падает какая – то мелкая канцелярская рухлядь.
 А Маша всё говорит и говорит. Мешает сосредоточиться. Её нелепая писклявая болтовня утомляет. Если бы не её вырез на обтягивающей идеально белой рубашке, то говорить с ней было бы совершенно не о чем. Так многие думают, но только не Сергей. У него иное мнение на этот счёт. Но его мнение сейчас никому неинтересно, даже и ему самому. Важно иное. То, что творит его фантазия. Мысли совершенно далеки от всех этих произнесённых слов.  Воображение уже стянуло с аппетитной попки тугие джинсы и тонюсенькие изящные стринги.
Всё уже красочно вырисовывается. Как Сергей сжимает загорелую упругость ягодиц. Как мощно входит…
Как изгибается её тело. Как в физиологическом экстазе изламывается линия позвоночника. Как она выгибается всей спиной в нерушимом сладостном оргазме…
Как на пол со стола, где происходит всё действо, обрушивается монитор…
Сергей улыбнулся.
«Представляю лица наших коллег, если бы всё это случилось прямо сейчас наяву. У них просто не нашлось слов на всё это. Никто, ни одна белорубашечная сволочь, даже бы и не пискнула со своего места. У них всех просто бы не нашлось ни слов, ни действий. Это точно. Немая сцена. Все обомлели. А я бы лишь молчаливо ликовал. Это стало бы моей маленькой победой. Или большой победой, как посмотреть. Что бы мне сказал Андрей Викторович: молодец, парень? Или: Серёга – ты настоящий мужик, уважаю? А что бы на всё это сказали наши учредители? Если бы застали всю сцену? Да какая разница, блин. Всё равно такого не бывать. Я слишком боюсь социального всеобщего гнева, общественного порицания. Я слишком труслив, чтобы отчебучить такое. Может, если только захочу уволиться? Да разве Маша мне позволит? О её мнении я как – то и не подумал»…
«Интересно, сколько мужиков в редакции думали о том же, что и я сейчас? Уверен, что я точно не один тут такой. Если бы люди владели техникой телепатического секса, то Машу бы просто разорвали наши скабрезные мыслишки».
«А почему бы и нет?»
Бывает, так тяжело сказать каких – то пару слов. Так тяжело преодолеть страх и смущение. У каждого человека бывали моменты, когда слова просто застревали в горле. Когда язык не хотел слушаться. Кажется, что так просто выронить несколько слов. Выпустить их на волю. Думая, будь, что будет. Но это далеко не так.
«Помниться мне первое признание в любви. Я тогда окоченел от обуявшего страха. Язык прирос к нёбу. А девочка стояла и молча глядела на меня – мнущегося, неопытного в романтических делах, юнца. Тогда это было, как прыжок с крыши. Волной нахлынувшего адреналина сминало всю волю, только что заготовленную и зажатую в костлявый кулак. А она стояла и улыбалась. Всё же понимала в тот момент. Как тяжело мне.  Она не торопила меня, а просто ждала. Как я, запинаясь и заикаясь, признаюсь ей в любви. Как смущённо буду теребить завязки капюшона на балахоне. Слова могут произвести небывалый эффект, даже на сказавшего их. Как сложно устроен наш мир. Как нелегко быть человеком».
Это далёкое воспоминание, извлечённое из уголка памяти, отвечающего за юность, придало уверенности Сергею. Всё – таки, он уже не тот. Давно уже не тот.
«Чем старше становишься ты, тем проще всё становится в отношениях между мужчиной и женщиной. Чем больше мозгов прибавляется, тем проще завязывать и развивать любовно – романтические  отношения, которых так боялся в период полового созревания. Боялся, но хотел их. Желал крепнущими  внутренностями. Помню, как в школе неясный ещё для меня инстинкт толкнул погладить попу одноклассницы. Тогда я отделался слабым подобием пощёчины. Но мне понравилось. Захотелось повторить это ещё. Помню, как зажимал девочек в гардеробе, а они неохотно сопротивлялись. Им тоже это нравилось».
«В то время мы с друзьями считали, что только мальчики так помешаны на сексе, так вожделеют его, грезят им. Как же мы ошибались. Девочкам надо того же самого, что и мальчикам. Это общая для всего человечества физиологическая потребность. Только с годами понимаешь, как легко, оказывается, развести девушку на секс».
Глоток воздуха. Ещё один.
«Не понимаю, отчего мне так страшно? Я же уже не мальчик?»
- Маш, стой - стой. Можешь прерваться на секунду?
Остановить Машу в её словесных излияниях всегда было довольно сложно. Если не грубить, конечно. Но сейчас она запнулась на полуслове и с всё ещё полуоткрытом ртом вопросительно уставилась на Сергея.
- Знаешь, скажу тебе честно одну вещь – всё, что ты мне сейчас здесь говорила, я пропустил мимо ушей.
«Блин, чёрт!!! Что я несу? Я же должен совсем не это ей сказать».
Маша закрыла рот. Такого она явно не ожидала. Маша из тех людей, что могут часами болтать о вещах, никого особо не интересующих, кроме неё самой. Говорит Маша чрезвычайно быстро. Полковой пулемёт может обзавидоваться её скорострельности, а самому быстрому реперу придётся лишь нервно курить в сторонке. Но самое главное, Маша полностью уверена, что её собеседнику тоже интересно. Не каждый способен выдержать подобное испытание.
- Не обижайся на меня, пожалуйста. Так не специально вышло. Просто я как – то отпустил нить разговора, а вылавливать её было уже как – то поздно. Да и не очень хотелось, честно говоря.
Сергею нравилось общаться с Машей. Нравилась её эрудированность, которая совершенно не совпадала с внешностью эффектной блондиночки. Именно из – за этой внешностью её никто никогда не принимал всерьёз. Все заочно читали её тупой стереотипной блондинкой без признаков мозгов. но Сергей был не такой. Обычно, он всегда с большим интересом разговаривал с ней. Хотя разговаривать самому ему приходилось очень редко. В основном, Сергей упоённо слушал, как Маша нашпиговывает его уши своими словами – пулями. Иногда удавалось вставить что – то самому. Но такое случалось редко.
- Маш, пойдём в кино?
Сергей был достаточно меланхоличен и немногословен. У него плохо получалось хоть с кем – то непринуждённо болтать. Впустую молоть всякую чушь он не привык, да и не умел. Когда Сергей оставался с кем – то наедине, то ясно осознавал дефицит общения. Особенно, это казалось девушек. Так тяжело бывало найти подходящую тему для разговора. А порою, попросту невозможно. Особенно, после слов: «расскажи мне что - нибудь». Эти слова вызывают настоящий коллапс разума. Заводят в абсолютный тупик.
- Неожиданный поворот, - Маша улыбнулась.
- Здесь не самое лучшее место для настоящего живого общения. Слишком много лишних людей, - Сергей облегчённо улыбнулся в ответ.
- Хорошо, пойдём. Я согласна. Только фильм выбираю я.
- Нет проблем. Давай завтра?
- Блин, завтра я не могу. Давай позвони мне на неделе, договоримся тогда.
- Хорошо, договорились.
Маша встала со стула, поправила рубашечку и взглянула на часы.
- Всё, мне пора ехать на встречу.
- Желаю удачи.
- И последнее, Серёж: спасибо за честность. Ценю,  – с этими словами она круто развернулась на своих неизменных каблуках и направилась к лифту.

***

Злоба пузырится вокруг. Липкими, прожорливыми пузырями раскалённого масла. На кипящей сковородке нашего общества. Пузыри лопаются, разбрызгивая вокруг себя капли ненависти, чтобы эти жадные посевы взошли потом свежими всходами в наших сердцах. В сердцах, отравленных ядом всемирной пропаганды. Социальное мироустройство таково, что нас даже учат ненавидеть. Показывают, кого и как ненавидеть. Как лучше это сделать. В какие именно слова облечь нашу ненависть. Преподносят всё, как общегражданский долг каждого сознательного гражданина. О какой же свободе выбора вообще можно говорить? Мы даже не можем выбрать себе врагов. А друзей?
«Свобода выбора – это, когда ты самовольно решаешь, что купить: Колу или Пепси?»
«Все вокруг кого – то ненавидят, не так ли? Белые ненавидят негров, русские ненавидят кавказцев. Евреи ненавидят Гитлера. И наоборот. Служащие ненавидят своих зажравшихся боссов. Консьержка ненавидит надменных жильцов и неизвестных посетителей вверенного ей подъезда. Школьники ненавидят строгих учителей. Дети ненавидят достающих родителей - тиранов. Жена ненавидит мужа - ублюдка, который ей изменяет, а она не может с ним развестись из – за того, что у ребёнка должен быть отец. Пускай даже, отец будет последней скотиной, но это лучше, чем растить своё любимое дитя в неполной семье. Да и не хочется взваливать на свои плечи бремя матери – одиночки. Потом не заставишь бывшего мужа платить эти чёртовы алименты. Доктора ненавидят патологически больных пациентов. Скорее бы они все передохли, в конце – то концов. Продавцы ненавидят докучающих покупателей. Официанты ненавидят высокомерных клиентов, перед которыми им ежедневно приходится стелиться за свои чаевые. Строители ненавидят жильцов, которые будут потом уютненько жить – поживать в домах, на строительство которых рабочие отдавали свои последние силы и остатки здоровья. Дворники ненавидят мразей, что постоянно, день ото дня, мусорят во дворах и на улицах. Уборщица ненавидит людей с грязными подошвами. Посудомойщица ненавидит вечно голодных мудаков, за которыми ей приходится бесконечно мыть осточертевшие тарелки. Футбольные фанаты ненавидят фанатов других команд и ментов. Мужики ненавидят тёлочек, которые им отказали. Тёлки ненавидят других более красивых и успешных тёлок. Повара ненавидят излишне требовательных приверед …»
«Этот список можно продолжать бесконечно. Мы живём в мире ненависти. И это не просто высокопарная метафора. Это глухая констатация фактов».
«Интересно, существуют ли люди, ненавидящие всех окружающих людей? Надо быть отъявленным мизантропом, чтобы ненавидеть человека, как биологический вид. Интересно, я не такой?»
«много причин для ненависти можно найти. Много людей, испытывающих это пагубное чувство. Но самые лютые ненавистники всего сущего – это аллергики. Аллергики ненавидят весну, цветы, кошек, собак, цитрусы, тополя, рыбу, насекомых, шпинат, пыль, яблоки, вишню, почтовые марки, яйца, помидоры, миндаль, евро, ксероксы, арахис, комнатные растения и многое другое. Список их ненависти поистине огромен. Они, по – настоящему, велики в своей мизантропии. Ведь им приходится ненавидеть и тех людей, которые могут себе позволить всё то, что им – аллергикам – запрещено. Пускай, вся эта ненависть скрыта где – то в глубине души. Стоит только позавидовать этой несметной армии ненавидящих людей. Им так нелегко живётся. Именно это заставляет их ненавидеть. Каждый их день – это борьба. Борьба с жестокостью мира и со своими собственными слабостями. Ведь, как известно каждому человеку, запретный плод сладок. Когда что – то запрещено, именно этого – то и больше всего хочется. Как назло, блин. И не важно, что ты всё прекрасно осознаёшь. Что стоит тебе съесть этот такой красивый солнечный апельсин, как ты покроешься пунцовыми пятнами. Как ты будешь потом дико их расчёсывать. Или, если пойдёт обострение, вспухнет горло и станет трудно дышать. Возможен даже летальный исход, но разве это может остановить? Такая мелочь, как собственная смерть? Когда на кону стоят три минуты неземного блаженства от поедания сочных апельсиновых долек?»
Сегодня Сергей решил поупражняться в своей ненависти. Несложное упражнение, не правда ли?
Не так – то сложно узнать для самого себя, кого ты ненавидишь. Или это всё не так просто, как кажется?
Возненавидеть легче, чем полюбить, не так ли? А легко ли найти свою любовь? Разобраться в себе, расставив всё по своим местам? Кажется, что ничего сложного, да? Или нет?
Геометрия человеческого разума не так проста, как кажется. Это не сборник непреложных истин, возведённых до уровня аксиом. Здесь всё требует доказательств. Здесь всё имеет несколько решений. Здесь нет точно проверенных и максимально отточенных теорем. Здесь нет идеально выстроенных схем и чертежей. Здесь нет точных ответов и ровных линий. Здесь нет правильных фигур. Здесь не всё подчиняется общепринятым законам. Здесь всё не так просто, как кажется. Как и во всей нашей жизни, впрочем.   
Сергей весь день провалялся на диване. В растянутой футболке и заляпанных шортах. Так приятно быть дома. Так приятно соскальзывать в непередаваемый домашний уют. И одежда тоже должна быть по-домашнему уютной. Иначе и не расслабишься до конца. Не прочувствуешь всю прелесть нахождения дома.
Сергей весь день читал книгу. Лежал на любимом продавленном диване, повторяющим все изгибы хозяйского тела. Сергей читал, а буквы сыпались ему на футболку. Чёрными сонными мошками соскальзывали с белёсых страниц на белую когда – то, а теперь пожелтевшую от времени и бесчисленных стирок футболку. Буквы щекотали живот, расползаясь кто куда. Сквозняком их разносило по комнате, прибивая потоками воздуха к истёршимся плинтусам. Атмосфера квартиры звенела тяжёлой классической прозой. Захватывало дух от прочитанного. От восхищения перед гением автора.
Но даже увлекательное вдумчивое чтение не могло до конца отвлечь Сергея от мыслей о понедельнике. О предстоящей статье, которую ему придётся написать. Не смотря ни на что. Ни на какие позывы совести. Из – за этой предстоящей статьи он и решил поупражняться в ненависти. В простейшем искусстве ненавидеть. Ненависть должна была подсказать, о ком будет написан обзор. Как бы хотелось, чтобы подсказка была удачной. Чтобы всё вышло по справедливости. Чтобы наказание понёс виновный. Чтобы Сергей не ошибся в своём наказании. В своём возмездии.
«Нужно покопаться в памяти. Или, на худой конец, в интернете. Найти ублюдка, который недостоин жить. По которому никто не будет горевать. Чья смерть будет встречена лишь всеобщим восторгом и ликованием. Кто у нас враг общества №1? Кто своим существованием подрывает все устои социального благоустройства?»
«Я чем – то похож на одного известного всем литературного героя. Спрашивается, чем? Да тем, что я возомнил, что могу самовольно решать, кому жить, а кому умереть. Что я выделяю пласт людей, чья смерть станет моим великодушным вкладом в благосостояние общества. Чья жизнь и чьи деяния были настолько ничтожны, что их можно без зазрения совести уничтожить. Я, как и мой книжный прототип, уверен, что смерть единичной сволочи может облегчить жизнь многих достойных. Но разве я в праве решать, кто эта сволочь? Как я могу решать, кому следует умереть, чтобы кому – то ещё лучше зажилось? Кто дал мне эту роль? Кто дал мне это право? Вероятно, сам Бог вложил в мои уста, мои руки и мой разум эту силу. Чтобы я стал его карающей дланью в нашем мире. Чтобы я сделал то, что ему оказалось не под силу. Значит, я могу решать…»
«А может быть, это только я живу в мире ненависти. Мне кажется, что все вокруг переполнены ей, а вдруг это не так? Вдруг, это лишь я такой? Что если наш мир – это не один лишь сплав ненавсити и злобы? Как тогда быть?»

***

- Серёга, пойдёшь со мной на митинг?
- Что ещё за митинг?
- Оппозиция выступает против режима президента.
- Как обычно. Ничего нового, блин. Это не очень интересно, честно говоря. Сколько уже можно? Пора бы уже успокоиться. Всё равно ничего не изменить.
- Твои упаднические речи непозволительны, Серёга. Именно из – за таких, как ты, оппозиционеры и не могут обрести настоящей силы. Такие, как ты, вносят разлад в наши ряды.
- Да ладно тебе. Не вини меня в общих неудачах.
- Да пошёл ты! Я с тобой нормально, а ты даже друга не можешь поддержать. Сходил бы за компанию хотя бы.
- Хорошо. Уговорил. Пошли. Где встречаемся? Где митинг проходит? Деньги буду платить?
- Ты что, охренел? Какие ещё деньги? У нас все приходят добровольно, по своему желанию. По велению сердца. Никакого принуждения. Никаких финансовых выгод. Не то, что на митингах в поддержку власти.
- Всё, всё, понял. Угомонись. Не надо так нервничать. Где встречаемся?
- Давай на Третьяковской, у выхода из метро. Через час.
- Договорились. Тогда через час.
- Пока. Смотри, не опаздывай.
- Понял, понял.
Сергей повесил трубку и откинулся на спинку дивана.
«Ну что же. Придётся идти. Теперь уже жалею, что согласился. Куда – то тащиться. Так неохота. В принципе, выходной мой ни чем не занят. Схожу на митинг. Хотя, политика мне до лампочки. Как – то не особо волнует, кто там у власти. Кто там против. Что изменится от перестановки сил? От перестановки мест слагаемых сумма не изменится. Прописная истина в математике. Интересно, подходит ли это утверждение для данного случая? Может, удастся проверить. Заодно и развеюсь. Рассыплю по ветру все тяжёлые мысли. Может, мне станет легче. Дома сидеть уже невыносимо. От всего происходящего едет крыша. Или уже съехала. Устал уже разбираться в себе. Всё, надо собираться».
Сергей пошёл в душ. Долго стоял под тёплыми струями жёсткой городской воды, стекающими по бледному телу на чуточку шершавую поверхность ванны. Смотрел на себя в зеркало, занимающее половину стены. Оно постоянно запотевало, приходилось периодически проводить по нему распаренной ладонью, стирая конденсат. Занавеска на ванной чуточку порвалась, и вода немного проливалась на пол.
«Надо бы потом протереть».
Лицо выглядело измождённым. Глаза запали в самую глубь глазниц. В самую душу. Где – то в бездне зрачков угадывалось томление. Сергей знал это. Чувствовал тончайшими струнами внутри себя. Струны звенели и колебались. Вибрации разносились по  всему телу, вызывая к жизни толпы искромётных мурашек. Мурашки мчались наперегонки. Рушились лавиной откуда – то с макушки и неслись по всему телу, заставляя кожу вздрагивать и сжиматься.
«Скоро все эти струны я переплавлю в пули. Буду отливать в своей голове снаряды – слова, которым нет равных. Мне не нужна победа…»
«Я сейчас слукавил, но разве можно обмануть самого себя? Конечно же, мне нужна только победа…»
«Может быть, я – прирождённый победитель. Никогда об этом даже не думал. Никто не догадывался. Даже родителям было невдомёк».
Пока Сергей мылся, всё глубже и дальше углубляясь в свои размышления, время мчалось вперёд. Сергей начинал опаздывать. Пришлось пошевеливаться, пытаясь ничего не забыть и не упустить в спешке. Время поджимало. Ехать было недалеко, поэтому опоздать было легче всего. Так всегда: чем ближе ты живёшь к месту назначения, тем больше вероятность, что ты непременно опоздаешь. Закон жизни, против которого не попрёшь.
Как Сергей не торопился, но всё же опоздал. Его друг Дима, который и позвал его с собой на торжество «свободы и демократии», был очень недоволен.
- Я так и знал, блин, что ты опоздаешь, – вместо приветствия пробурчал Дима Сергею.
- Извини, Дим. Я не нарочно.
- Знаю, что не нарочно. Такое дело серьёзное, а ты как всегда.
- Да ладно тебе. Что там серьёзного? Как – будто бы без нас там не начнут, - Сергей ухмыльнулся.
- Ничего смешного между прочим.
- Или некому будет митинговать, - Сергей развеселился.
- Слушай, Серёг, твой настрой мне совершенно не нравится. Меня не устраивает твоя насмешливая жизненная позиция. Если тебе так весело, то отваливай. Нечего вносить смуту в наши ряды. Нам и так нелегко.
- Хорошо. Ты только не кипятись. Пошли уже. Сам тут говорил, что время не ждёт, а стоишь тут и трёшь.
Люди стекались к Болотной площади. От метро шли организованные колонны, вооружённые транспарантами, баннерами и нездоровым блеском в глазах. Людские реки и ручейки текли отовсюду. Местом притяжения была Болотная площадь. Сосредоточение всей силы. Силы, что несли в своих сердцах и устах тысячи людей.
- Ну как тебе? Это «Марш миллионов», - Дима довольно улыбнулся, - Нас сегодня здесь много собралось.
- Знаешь, честно говоря, впечатляет. Но миллионом здесь и не пахнет. Здесь тысяч двадцать от силы. Не больше.
- Это только начало. Скоро нас будут миллионы. Миллионы объединённых думающих людей. Мы обязаны вразумить всю дремучую Россию. Научить их думать и размышлять, а не раболепно гнуть спины перед властью. Надо уже осознать своё место в жизни. Среди всей этой грязи и боли.
Сергей благоразумно промолчал. Не стоит сейчас нагнетать обстановку и портить отношения с давним другом детства. Совершенно ясно, что ему первоклассно прополоскали мозги. Внушили всё это. Отлично работают средства связи и рекламы у оппозиционеров.
«Из Диминых слов следует, что он причисляет себя к избранной интеллигенции. К классу думающих развитых людей. Спасителей своего поколения. Так себя позиционируют все здесь собравшиеся. Какое прекрасное заблуждение. Очень жаль, что их не разубедить. Да и нужно ли мне это?»
«Попахивает нездоровым фанатизмом».
- Вся эта борьба за власть мне и в жопу не впилась, Дим. Не знаю, зачем я вообще сюда пришёл?
- Что ты такое говоришь, дурак? Ты всё поймёшь. Я привёл тебя, чтобы проникнуться духом революции и освобождения. Уверен, что ты прозреешь после всего увиденного. Верю в твоё благоразумие.
- Как – то это всё не по мне. Политика – это не моё.
- Эх, ты. Какая же это политика, когда речь идёт о жизни всего народа.
Со сцены вещали вожди и лидеры оппозиции. На фоне обличительных плакатов и огромного российского флага, растянутого, как фон всему происходящему. Выходили какие – то люди – мужчины и женщины – самозабвенно орали в микрофон вдохновляющие лозунги. Каждый выкрик толпа встречала одобрительным гулом тысяч глоток. Люди трепетали в умелых руках обольстителей, кривляющихся со сцены. Толпа в едином порыве клокотала и заряжалась злобой и ненавистью, внушённой кучкой революционеров. Люди вокруг требовали свержения власти. Кто – то требовал крови. И побольше. Кто – то верещал, как безумный проклятия в адрес президента. Коллективное сумасшествие разливалось волнами по толпе, расходилось кругами вокруг, оставляя рябь на разуме людей.
«Что за жесть?»
На сцене бесновались люди. Люди бесновались и перед сценой. Людское море, растёкшееся по асфальтовому песку города. Это действительно страшно. Оказаться в гуще событий. Гуще, увлекающей и тебя за собой. И ничего нельзя предпринять. Ничего уже не поделаешь. Так сложно не поддаваться стадному безумию. Хочется и самому кричать, брызгая слюной, и потрясать кулаками. Так приятно пойти на поводу у профессиональных провокаторов, затесавшихся между пришедших добровольцев.
«Главное – не поддаваться. Чтобы не случилось».
А со сцены орал очередной народный освободитель. Защитник всех обездоленных орёт о всеобщих благах.
«История повторяется. Вспоминается семнадцатый год. Прошло уже больше ста лет, а ничего не изменилось. Приёмы оболванивания остались всё те же».
- Дим, ты им веришь? Всей этой очевидной брехне о равенстве и братстве? – было очень сложно докричаться до него. Пришлось прислоняться к самому уху. Иначе бы ничего не вышло.
- Что? Какой ещё брехне? – казалось, что Дима просто не понимает, что сказал ему Сергей.
- Они же всё врут. Все их слова – это наглая ложь. Я – человек, далёкий от политики, но прекрасно всё это понимаю. Как ты мог повестись на всё это? Это же развод.
Глаза Димы изменились. Вслед за ними изменилось и всё его лицо, налившееся злобой и яростью.
- Если бы ты не был моим другом, я бы убил бы тебя. Просто растоптал. И все бы меня поддержали в этом. Ясно тебе. Ты – просто бесполезная бездушная мразь. Зря я тебя позвал с собой.
Дима трясся от ненависти и злобы. Казалось, что ещё секунда, и он просто не выдержит и накинется на Сергея. А за ним накинется и вся окружающая их толпа. Все эти взбудораженные люди, которым нужны были жертвы. Точнее, жертвы нужны были их руководителям, требующих их от своего стада.
«Надо валить».
Сергей молча развернулся и пошёл сквозь толпу. Приходилось продираться сквозь тысячи рук и ног. Сквозь тысячи глаз и голов. Сквозь тела людей, превратившихся в нелюдей. Так страшно ловить на себе эти взгляды. Так нелегко было не закричать от отчаяния. Толпа не давала пройти. Не хотела отпускать свою частичку, пускай даже мелкую и бесполезную. У толпы нет лица, его просто не может быть. Она всех обезличивает, подчиняет себе. В толпе человек чувствует свою силу, ощущает свою значимость и мощь. Кажется, что все преграды ни по чем. Что все вокруг отныне подчинено тебе.
 Толпа дарит фальшивое освобождение. Освобождение от себя самого. От всех своих душевных и физических слабостей. Но всё это ложь…
Сергей одиноко брёл по опустевшим улицам в сторону метро.
«Зря я на всё это повёлся. На всю эту конченную поездочку. Что я получил от неё? Ничего. А на что я, в принципе – то, надеялся? Что я хотел получить от этого чёртова митинга? Ни хрена. Так и нечего расстраиваться».
«Просто людей жалко. В конце – то концов, они же не виноваты в том, что их одурачили. Вся эта высокопарная чушь проела им все мозги. Ничем другим и не объяснишь одурманенность их коллективного сознания. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Может, там действительно присутствовали думающие люди, всё прекрасно осознающие. Взвешивающие каждый свой шаг и поступок. Продумывающие каждое слово. Чётко осознающие ради чего всё это происходит. Ради чего они это делают…»
«Что – то мне подсказывает, что все эти люди вещали сегодня со сцены. Как же можно вестись на всё это. Неужели никто в толпе не понимает, что их лидеры – такие же политиканы, как и все те, что заседают в Думе? Что они просто пытаются чужими руками простого народа прибрать власть к своим рукам. И кто сказал, что их руки чище, чем руки нынешнего президента? Все эти выскочки стремятся сменить режим, чтобы самим взгромоздиться на престол. Каждый из них преследует лишь собственные интересы, и им всем глубоко наплевать на весь тот обездоленный народ, который их поддерживает. И которому они так великодушно обещают богатство и процветание. Кому рассказывают о мифической демократии, восторжествующей после их победы. Кто сказал, что новая власть будет лучше, чем старая? Кто это придумал? Сами эти вожди? Эти оппозиционеры, которым так не терпится дорваться до верхушки? Какая ещё демократия? Такого понятия просто не существует в природе. Власть народа? Ага, конечно. Сказки на ночь…»
- Молодой человек, предъявите ваши документы.
Мысли Сергея разом оборвались, рухнули с высоты мыслительного созерцания и разбились о тяжёлый камень действительности.
Перед Сергеем стояли два полицейских – один в штатском, другой в полном облачении ОМОНа.
- У меня нет с собой.
- Вы знаете, что Москва – режимный город? – спросил тот, что в штатском.
- С каких это пор?
- С тех пор, как на улицах нашей столицы стали проходить все эти грёбаные митинги.
- Буду знать теперь. Просто раньше как – то не останавливали меня на улице.
- А откуда вы идёте, если не секрет? С Марша?
- Ну, да. А что такое?
- Пожалуйста, проедемте с нами в ближайшее отделение. Нам надо проверить вашу личность.
- Никуда я с вами не поеду. На каком основании?
- На основании того, что вы все охуели, скоты, - вскричал молчавший до сих пор омоновец.
- Не надо кричать на меня. Я и так прекрасно всё слышу.
- Проедемте с нами для выяснения вашей личности. Если всё хорошо, то мы вас отпустим.
«Всё это как – то не очень. Мне вообще не хочется с ними куда – то там ехать. Мало ли что. Повесят на меня что – нибудь. Потом доказывай, что не верблюд».
- Знаете, я на митинг пришёл за компанию с другом. Мне вообще плевать на политику. Вся эта оппозиция – это не по мне.
- А вот мы проверим как раз, что по вам, а что нет. Всё в отделении.
- Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
- Слышь, ты, давай – ка не выёбывайся здесь, - омоновец грозно шагнул к Сергею.
- А то что?
- А то получишь по зубам, мудак. Потом будешь думать, прежде чем идти на митинги за компанию с другом, - уже и второй не выдержал.
- Д а пошли вы на ***, менты поганые. Я никуда с вами не поеду, - Сергей обошёл полицейских и зашагал прочь.
Удар в спину был такой силы, что Сергей пролетел несколько метров вперёд и упал на тротуар. Благо, что успел среагировать и выставить руки. Он попытался подняться. Подлетевший омоновец носком тяжёлого армейского ботинка ударил по рёбрам. Боль была такая, что прекратилось дыхание. Оборвалось на выдохе. Сергея отбросило к железному забору.
Их уже было двое. Били мастерски. Несколько раз попали в голову. Боль была настолько сильной, что в какой – то момент Сергей просто перестал её чувствовать. Казалось, что прошло очень много времени, но всё длилось секунды. Долгие – долгие секунды, от которых ломило всё тело. Всё прекратилось внезапно. Просто Сергей сквозь пелену шока и потрясения осознал, что все закончилось. Что по телу больше не скачут вспышки боли. Темнота перед глазами начинает спадать.
Тот, что в штатском, сел на корточки перед Сергеем.
- Слышишь меня, упырь? Капитан Киселёв Евгений Александрович, - он открыл удостоверение перед лицом Сергея.
Смотреть было больно. Буквы расплывались. Какая – то каша перед глазами. Ничего не разобрать. Дышать тоже было больно. Болевой шок постепенно проходил, а боль нарастала.
- Можешь жаловаться. Только тогда тебе будет предъявлено обвинение в нападении на полицейского при исполнении. Ясно тебе. Бывай.
И они удалились.
Сергею помогли подняться проходившие мимо парни, которые видели всё происходящее со стороны.
- За что они тебя так?
- Попросил предъявить удостоверение, - слова давались с большим трудом. Разбитая губа опухла и мешала нормально говорить.
- Вот скоты. Давай мы тебе скорую вызовем.
- Да не надо, ребят. Я сам, как – нибудь. Поймайте мне машину, пожалуйста.
Идти было очень трудно. Каждый шаг отдавался болью в рёбрах и пояснице. Сергея шатало из стороны в сторону. Ноги не держали. Кто – то достал пачку влажных салфеток. Сергей кое – как вытер кровь с лица. Сплюнул под ноги кровяной сгусток слюны.
- Тебе, кажись, нос сломали. Смотри, как течёт. Пойдём, зайдём в Макдак. Там попросим лёд. Хоть умоешься.
«Главное, чтобы ничего не отбили. Чтобы почки и печень не пострадали серьёзно. Рёбра целы, кажется. Даже удивительно. Вот скоты».
Провёл языком по зубам.
«Вроде, зубы целы».
«Отличный выходной, ****ь. Никогда его не забуду. Спасибо Диме за то, что вытащил меня на этот поганый митинг. Получил не за что».
- Что случилось, брат? – участливо спросил водитель – кавказец.
- Менты от****или на улице.
- А за что?
- Остановили, не было документов, хотели забрать в отдел. Я попросил предъявить их документы. Потом получил.
- Вот суки. Совсем оборзели. Беспредельщики, ****ь.
Сергей отвернулся к окну. Разговаривать не хотелось, совершенно. Он ничего против не имел болтовни с водилой, но не сейчас. Не в данный момент времени…
Серые московские улицы проносились мимо. Где – то проносились, а где – то протаскивались, а где – то и вовсе застывали. Московские пробки возникают стихийно порой в самых неожиданных местах и в самое неуместное время. Можно встать в пробку и в два часа ночи. А потом удивляться, откуда она здесь взялась.
День, не предвещавший никаких серьёзных встрясок, так плачевно закончился.
«Надо бы в понедельник сходить в травмпункт. Пускай проверят, всё ли в порядке».
Сергей откинулся головой на подголовник. Боль разливалась щемящим океаном по всему телу. Левый глаз заплыл.
«Есть один позитивный момент во всём произошедшем».
Сергей слабо улыбнулся себе и своим мыслям.
«Теперь я знаю, про кого написать свой обзор».
«Теперь я просто обязан его написать».
«Зачем жаловаться, судиться, если есть более действенный метод. Если я обладаю собственной дланью правосудия, от которой никому не уйти. Которую не удастся обмануть. Я сам буду вершить правосудие и восстанавливать справедливость».
«Как там вас? Капитан Киселёв Евгений Александрович? Я на всю жизнь запомнил»…

***
Сегодня капитан Киселёв проснулся со странным скребущим чувством внутри. Необъяснимая тревога преследовала его на протяжении всего утра. Еле заметная, провисшая на самой грани чувств. Как – будто дрожащий на ветру осенний лист запутался в струнах души. Невесомая мрачная ясность. Тёмное пятнышко на белом холсте. Мельчайшая соринка в глазу. Еле угадываемый огрех в бесконечном отлаженном механизме жизни. Неведомая искорка на пороховом заводе сердца. Крошечная частичка горячего пепла, уроненная в лужу бензина.
Жены и дочери уже не было дома. Капитан прошёл на кухню и первым делом включил телевизор – уже невозможно обходиться за завтраком без его негромкого фонового журчания. Завтрак под чутким наблюдением цветного экрана стал традицией.
Привычные бутерброды с докторской колбасой и кофе встали поперёк горла. После еды во рту остался едкий привкус железа. Даже зубная паста не смогла помочь.
Поездка на работу прошла без эксцессов. Приятная атмосфера автомобиля не нарушалась никакими вмешательствами извне. Пробки, дураки и наглецы на дорогах, плохое качество асфальта, женщины за рулём – всё сегодня прошло мимо капитана и его любимой машины. В салоне было прохладно, играло любимое радио. Только этот привкус во рту…
«Достала уже эта Москва. Остаётся только ждать выходных. Поеду на дачу. На этих выходных не удалось вырваться. Это всё усиление, блин. Все выходные коту под хвост. Зато на следующих оторвусь. Схожу в баню, искупаюсь, нажарю шашлыков. С соседями напьёмся водки под мясцо. Эх, только бы дожить»…
Это лёгкое «дожить» было сказано вскользь. Несерьёзно. Всего лишь тонким намёком на тяжёлые трудовые будни капитана полиции. Никаких мыслей о возможности реальной смерти он не допускал. Конечно, в его работе всегда существовал определённый риск, но капитан Киселёв всегда был уверен  в себе. Он просто не имел права погибнуть. Как же тогда семья? Жена и дочь? Чечня осталась позади, теперь ему ничего не страшно. Выжил тогда, выживет и сейчас. Город не так страшен, как чужие далёкие ущелья. Такие опасные. Такие смертоносные.
«Как хорошо, что это всё позади. Осталось в прошлой жизни. Кануло в бездну прожитых лет. Бог миловал, отвёл пулю. Как там поётся? Не бывает атеистов в окопах под огнём. Так кажется».
«Тогда я как – то и не думал о молитве. О вере. О Боге. Только спустя много лет понимаешь всю суть веры. Наполняешься ей. Проникаешься всей душой и сердцем».
«Вера нужна человеку. Без веры невозможно жить. Зачем жить, если не верить в лучшее. Когда Бог в сердце, то и всё вокруг наполняется благодатью. Вся жизнь становится светлой».
«Вся наша жизнь – это преддверие будущего пути. Надо прожить её так, чтобы потом не было стыдно. Когда предстанешь перед Творцом. Когда придётся отвечать за все свои поступки, совершённые при жизни. Когда уже поздно будет замаливать грехи. Когда только Бог рассудит, кто праведен, а кто грешен».
В отделе всё, как и всегда. Дежурный, добродушно улыбаясь в густые чёрные усы, приветствовал из – за стекла. В коридорах так же пахнет сыростью и пылью. Облупившиеся стены в пятнах тематических плакатов.
«Когда уже сделают ремонт? Сколько уже обещают».
- Привет, Жень.
- Привет, Саш. Как ты?
- Да всё хорошо. На следующей неделе отпуск. С женой улетаем в Черногорию. Как я долго этого ждал, ты себе не представляешь. Так устал я. Уже сил никаких нет. Не хватает меня уже. Быстрее бы пенсия. Подумываю, может уволиться на хер отсюда.
- Да ты что? Как же наш ОМОН обойдётся без тебя? Тебе сегодня в наряд?
- Нет, сегодня медкомиссию проходить. Сейчас вот поеду. Заскочу к Антипову – он мне тысячу торчит.
- Давай – давай. Удачи тебе. Увидимся ещё.
Саша – огромный буйвол. После службы в армии он пошёл в ОМОН. Один из немногих коллег по работе капитана, кто стал его закадычным другом. Таким, на кого можно положиться в любой ситуации. Кто не оставит в беде.
- Я тут думал, Саш.
- О чём?
- Зря мы того парня побили с тобой.
- Да ладно тебе. Мы тогда, конечно, с тобой погорячились. Просто оба на взводе были, пойми сам. Все эти митинги, эта оппозиция, эти оголтелые люди. Не бери ты в голову. Не убили же мы его, в самом деле.
- Всё равно, как – то неспокойно у меня на душе.
Капитан Киселёв прошёл в свой кабинет. Остановился в задумчивости у стола.
Что – то прошелестело внутри. Что – то проснулось. Тихое и неведомое колыхнулось. Всё утро это засевшее где – то глубоко в коре головного мозга тревожное гнетущее чувство скреблось изогнутым когтем в барьер разума и здравого смысла. Теперь же оно проснулось и не отпускало. Оно завладело душой капитана. Подчинило его себе. И это было действительно страшно.
Липкий от пота, полицейский подошёл к своему сейфу. Дрожащими руками достал из барсетки ключ. Страх, переходящий в панический необузданный ужас обуял его. Открыл сейф. Сопротивляться было невозможно. Достал табельное оружие – пистолет Макарова. Вставил обойму. Перезарядил. Плохо понимая, что делать дальше, вышел в коридор.
 Как это странно – ощущать полную пустоту сознания. Осознанная пустошь мыслей. Необычное ощущение, с которым так тяжело смириться. Так тяжело измыслить. Никаких рассуждений. Ничего. Абсолютная внутренняя невесомость, от которой никуда не деться. Не уйти и не убежать.
Все эти монахи - буддисты и йоги постоянно стремятся к нирване. Всю свою жизнь проводят в бесконечных медитациях, пытаясь достичь абсолютной пустоты разума. Беззаветной тишины мышления. Но как же это страшно – лишиться разума, мыслей. Всего того, что наполняет тебя, делает личностью
Капитан Киселёв шёл по длинному коридору, не замечая ничего вокруг. Кто – то протянул ему руку, он даже её не заметил. Просто беззвучно прошёл дальше. Туда,  куда его гнала чужая воля.
Где ему было обещано успокоение…
Оцепенение…
Кабинет старшего лейтенанта Антипова. Капитан с силой рванул дверь на себя. Антипов и Саша, сидевшие за обшарпанным столом и о чём – то не спеша беседовавшие,  удивлённо воззрились на вошедшего полицейского. Капитан не ответил на приветствия старлея, а молча подошёл вплотную к Саше и выстрелил тому в голову…
Время растянулось перед глазами Киселёва…
Саша с размозжённой головой падает со стула, разбрызгивая на пол тёмную кровь. Очень медленно падает. Капитан отчётливо видит каждую красную капельку, застывшую в загустевшем воздухе. Старший лейтенант Антипов в ужасе падает под стол, пытаясь укрыться от ожидаемого выстрела. Капитан чётко видел, как изменились его глаза. Как моментальная эмоциональная метаморфоза искалечила молодое лицо, превратив его в маску неподдельного ужаса. Ужаса и  удивления. Панического удивления. На самой границе человеческих чувств. В солнечном свете, пробивающемся сквозь зазор между исхудавшими занавесками переливаются светлые пылиночки. Капитану даже удаётся немного полюбоваться их сверкающим танцем. В воздухе разливается запах пороха. А привкус во рту, преследующий капитана весь день, вдруг усиливается…
В последние секунды к капитану Киселёву пришло прозрение. На короткий миг ему представилась возможность осознать всё произошедшее. Случившееся безумие не поддавалось никакой логике. Никакого объяснения не было…
От того было ещё страшнее. Ещё больнее. Ещё нелепее. Ещё ужаснее…
Капитан, отвесно прямо, глядя не своими глазами в стену, поднял руку с пистолетом. Как бы удивляясь, приставил дуло к виску. Пальцы горели. Казалось, что ствол сейчас просто расплавиться и потечёт по кисти вниз. Будет капать варёной сталью на пол, застывая на нём бесформенными сгустками. Указательный палец упёрся в курок. Не до конца понимая всё происходящее с ним, скосил глаза вбок, пытаясь разглядеть ствол. Ствол, обжигающий руки. Ствол, от которого покрывшийся испариной висок холодел, как от куска льда.
Льда, выточенного из зимы чужого сердца…
Попытка отвести руку ни к чему не привела. Тупое бездействие. Необоснованное, но обдуманное. Руки не слушаются. Отказываются повиноваться…
Ещё одно усилие…
Звука выстрела капитан Киселёв уже не успел услышать…

***

«Кто – то сказал, что большая сила и большая власть налагают такую же большую ответственность. А что, если сила и власть безгранична?
Как тогда быть?
Повиноваться собственному бессилию перед толчками дьявольской воли, заставляющей применять силу. Ещё и ещё. Без пощады. Без сожаления. Без угрызений совести. Заглушая все нормы морали. Все принципы, которым следовал все прошедшие годы. Годы, канувшие в бездну прошлого. Годы, ставшие твоей личной платой за настоящее и будущее…
А может, это всё испытание, дарованное свыше? Может, Господу Богу захотелось вдруг проверить тебя или весь род человеческий? Может быть, его великая и безграничная любовь вдруг подошла к концу. Не мудрено, глядя на все те бесчинства, что мы творим.
А если это всё проделки дьявола? Может, пришёл он ко мне во сне, в полночном бреду и поймал в свои лживые сети? А я – дурак такой, не смог отказаться от знатной подачки с адского стола, с горнила страха, печали и боли, с вместилища греха. Отдал свою душу, сам превратившись во вместилище греха. А кем же ещё является человек?»…
Встреча с Машей прошла более, чем успешно. Молодые люди обоюдно покорили друг друга. На прощание Сергей даже заслужил поцелуй. До сих пор чувствует, как горят губы. Как скользит по ним мягкая тень машиных губ.
«Промелькнуло. Между нами точно что – то промелькнуло. Проскочило, пролетело, просвистело, просверкало. Можно назвать это, как угодно. Смысл не меняется. Я так рад. Даже более того, кажется, что я счастлив».
«Как – то глупо получается. Неужели, я влюбился. Ходил столько времени вокруг неё. Никогда не придавал значения нашим размеренным беседам. Её бесконечному потоку слов».
«Но я всегда видел в ней нечто большее, чем все остальные. Может, именно этим и взял?»
«Или она меня взяла?»…

***

Время позднее. Уже около двух часов. Точно Сергею неизвестно. Да и не хочется особенно – то знать. Зачем? Для чего? Вся эта бесконечно – яростная погоня за временем, не прекращающаяся изо дня в день, уже так достала. Человеку нужен отдых. Непременно нужен. Тот промежуток его жизни, когда можно без зазрения совести прожечь время. Бесцельно протранжирить бесценную невосполнимую субстанцию. Человек постоянно пытается его обмануть, отсрочить, сэкономить. Но это всё приводит лишь к одному – к неминуемой смерти.
На протяжении всего своего существования человечество пыталось обрести бессмертие. Найти ключ к вечной жизни. Пыталось обмануть жизнь и смерть. Множество людей мечтает о тысячах и миллионах лет существования. А небеса удивляются: «Зачем вам, глупые людишки, вечная жизнь? Зачем вам эти сказочные легенды о бессмертии? Зачем вам – не умеющим сберечь даже одной крошечной секунды, тысячи лет? На что вы их потратите? На праздное существование обыкновенного обывателя? На тошнотворные будни? На тьму множества серых дней, каждый из которых похож на предыдущие?»
Сергей стоял на балконе и вдумчиво размеренно курил. Смакуя каждую терпкую затяжку. Медленно затягивая сизый дым в лёгкие. Казалось, что он явственно чувствует, как кровь разносит молекулы никотина по сосудам. Как нервные окончания блаженно расслабляются. Как шумит воздух в мозгу. Как едкие табачные смолы оседают на лёгких.
Перед ним тёмной полосой остывающего после тяжёлого душного дня асфальта протянулось шоссе. Молчаливым грохотом раскинулось перед сонным взглядом двух уставших глаз. Редкие автомобили то и дело проносились взад и вперёд. Туда и сюда.
Кажется, что жизнь ни на секунду не покидает Москву и московские дороги. То и дело проскользнёт одинокий уголёк тёплой жизни, запаянный в твёрдый панцирь корпуса автомобиля.
Машины проносились мимо, оставляя за собой чуть заметный шлейф горящих фар и явственный запах бензина, превращённого мотором в голубоватый дым.
Движение требовало горения. Безостановочного процесса, толкающего автомобиль вперёд. Процесса, с которого в бездушном мёртвом механизме зарождалась жизнь.
Вот проехал троллейбус. Длинной синей рогатой гусеницей он протащился мимо. В салоне, покрытом приглушённым желтоватым светом, было пусто. Продавленные сидения всё ещё хранили в своих изгибах отпечатки жизни. Отпечатки людей. Той чуждой жизни, которая породила и эти сидения, и весь троллейбус. Той жизни, ради которой и создавалась вся другая жизнь – техногенная. Ради которой работали станки, захлёбываясь в машинном масле и нестерпимых потугах.
Сегодня Сергей ночевал у Маши. У них был прекрасный романтический вечер, ради которого был сознательно забыт и отброшен назад весь прошедший день. Был прекрасный романтический вечер, за которым последовала восхитительная ночь. Ночь, полная блаженства и вожделения. Ночь, которой Сергей и Маша, даже и не догадываясь об этом, ждали долгие минуты и часы бестолкового общения среди столов издательства. Ничто не могло в эту ночь затмить их обоих перед друг другом.
«Может, это судьба?»
«Так непривычно вновь чувствовать себя влюблённым. Наполненным кем – то другим. Половинкой чужого сердца, ставшего в один короткий миг родным. Как это прекрасно…»   
Сергей вернулся в спальню, оставив балкон открытым, чтобы свежий тёплый воздух московской ночи мог свободно проникнуть, протиснуться в таинственную темноту небольшой уютной спаленки. Сергей чувствовал мягкую походку ночи. Её тихие шаги. Её дыхание, окутывающее одеялом сна и покоя. Ночь проскользнула мимо него и улеглась в ногах у Маши.
Маша спала, блаженно улыбась. Как только Сергей оказался рядом, она, не просыпаясь, крепко прижалась к нему, всем телом пытаясь вжаться в тело Сергея. От мягкого тёплого поцелуя рот её чуть приоткрылся. Волосы щекотали лицо, плечи и шею Сергею.
Осторожно повернулся набок, чтобы нечаянно не спугнуть сон, не разбудить. Обнял её со спины и зарылся лицом в тёплый вихрь волос на затылке…

***

Сергей отчётливо видел, как бутылка дорогого французского шампанского разлетелась на куски от удара об голову главного редактора Андрея Викторовича…
Теперь уже главного редактора. Сегодня вся редакция отмечает повышение своего любимого Андрея Викторовича, к которому тот долго и упорно шёл. Отдавая в этом пути всего себя без остатка. Требуя от своих подчинённых такой же самоотдачи. чтобы Андрею Викторовичу потом не было стыдно за своих нерадивых подопечных, в которых он вкладывает столько сил и энергии. Успешная работа которых является залогом его, Андрея Викторовича, успеха. Ему требовались хорошие результаты, чтобы получить это долгожданное повышение.
В бутылке ещё оставалось немного вкусного шампанского. Все присутствующие видели, как искрятся прозрачные капельки, стекая с макушки Андрея Викторовича. Как капельки перемешиваются в полёте с крошками толстого зелёного стекла. Как водно – стеклянный водопад струится с головы главного редактора. Все молча застыли в неимоверном шоке. Никто не ожидал такого от Сергея. Никто даже и помыслить не мог о таком. Даже и сам Сергей.
Стоявшая рядом  толстушка - секретарша Соня в нелепом шоке отшатнулась в сторону. Её подруга по цеху Леночка посмотрела на неё и коротко вскрикнула. Все взоры устремились на удивлённую Соню, которая ещё ничего не поняла. Осколок бутылки попал ей в переносицу. Маленький осколочек. Безобидный на первый взгляд. Но только на первый…
Из переносицы полилась кровь. Прямо – таки ручьём. Заливая красными потоками всё лицо. Растекаясь ярко – красными подтёками по носу и подбородку. Крупными каплями ударяясь в холодную плитку пола. Поднялась паника. Самая настоящая. Волны страха и всеобщей несобранности прокатились по собравшимся. Никто из них ни за что бы не выжил в настоящей экстремальной ситуации. Ни один из них. Самообладание потеряли все, кроме Сергея…
Сергей схватил со стола увесистый – в двадцать один дюйм – монитор, и бросил его в окно. Просто так, забавы ради. Чтобы разбавить творящееся веселье и привести всех в чувство после собственной выходки. Чтобы как – то отвлечь всех от Сонечки, метнувшейся в туалет. Чтобы как – то развлечь самого себя.
Потом он поднял офисный новенький стул и раскурочил им висящую на стене длинющую плазму. С маниакальным упоением Сергей крушил всё вокруг. Всё, что попадалось под руку. Стул стал в его руках настоящим орудием разрушения. Карающим молотом Тора.
 Хотелось выплеснуть всё. Всю свою ярость, всю злобу, весь гнев, все застарелые душевные раны, все обиды и разочарования. Просто хотелось вернуться к истокам. Измыслить первобытную животную страсть, которую в современном обществе приучили прятать глубоко в подсознании. Назад к привычному и примитивному. 
Жажда насилия клокотала в Сергее. Неимоверная, неисчерпаемая тяга к разрушению. К уничтожению. К беспорядочной агрессии. Откуда это всё в нём?
Легко ли управиться с собственным гневом?
А с собственным бесом – провокатором? Бесом, засевшим так глубоко, что его уже не согнать с захваченной территории твоего разума. Бесом, в один прекрасный момент ставшего твоей ипостасью. Альтер – эго, грозящим стать твоей ведущей опорой разума. Внутренним голосом, пока ещё звучащим лишь в твоей собственной голове. Но ты чувствуешь, что в один прекрасный момент этот голос зазвучит из твоих уст. Станет твоим собственным голосом. Кажется, что это не твои мысли роятся в воспалённом мозгу, а чьи – то чужие. Далёкие и чуждые. Но это всё лишь иллюзия. Попытка оправдать собственное безумие. Думаешь, что в тебе поселилась иная личность, ощущаешь себя больным и обездоленным? Но эта личность – ты сам. Твой заново рождённый ТЫ. Новоявленный ТЫ. Твоя лучшая или худшая сторона. Да кем бы это всё ни было, но это всё равно ТЫ…
С каждым грёбаным днём бороться было всё сложнее. Сергей отчётливо понимал, что в один прекрасный момент его ангельское терпение лопнет, не выдержав очередного прилива ярости. Тогда на свет покажется его внутренний злобный карлик, которому он упорно сопротивляется. Терпит его ядовитые укусы, не позволяя завладеть собственной волей.
- О чём задумался, Серёжа?
Андрей Викторович с пустым бокалом в руке смотрел на Сергея.
- Ты давай, кончай грузиться. Лучше подлей мне ещё.
Сергей воззрился на свою правую руку – так и есть: в правой руке он держал початую бутылку шампанского. Рука приятно облегала  продолговатое удобное горлышко. Так и подмывало превратить мечту в реальность. Претворить в жизнь своё видение.
За что можно было пробить Андрею Викторовичу голову и омрачить всем праздник? Навлечь на себя увольнение, в лучшем случае, а в худшем – заявление в полицию. Да не за что. Андрей Викторович – очень хороший мужик, всеобщий любимец, душа всей редакции.
Просто что – то внутри толкает вперёд, требует решительных действий. Кто – то хочет, чтобы в Сергее проснулся безжалостный ублюдок, который не ведёт переговоры. Который не идёт на компромиссы. И с которым тоже не ведут переговоры. Хочется высвободить своего набирающего силы Мистера Хайда. Чтобы свет познакомился с исчадием душевного ада…

***

Сергей лежал на кровати, отвесно глядя в потолок. Отвесно прямо вскидывал свой взгляд на белое безмолвие потолка. Сквозь поредевшую тьму он отчётливо видел своё отражение в стеклянных изгибах люстры. Кошмары преследовали всю ночь. Кошмары во сне и наяву. От них не избавиться, не уйти. Ночь преподносит сюрпризы и пичкает чудесами. Чудесами, от которых голова кругом. От которых хочется убежать, забыть, завыть…
Забыться…
Пытается закрыть глаза, чтобы привлечь сон, но всё бестолку. Опять видит этого проклятого полицейского. Видит его жену и дочь. Они плачут. Слёзы большими каплями солёной влаги рушатся вниз, стекая по щекам и подбородку. В каждой слезе отражение отца и мужа. В каждой слезе сожаление. В каждой слезе горечь и печаль. Невыносимая печаль. Необъятная скорбь.
Сергей пытается отогнать видение. Кровь шумит в тяжёлой голове. Тяжёлые волны бессонницы колышутся на ветру.
Вот опять этот полицейский, чьё имя Сергей запомнит теперь на всю оставшуюся жизнь. Киселёв Евгений Александрович…
Перед Сергеем огромное дуло пистолета. Размашистое и страшное. Невозможная бездна. Стальной знаменосец смерти. Из тёмной глубины дула пахнет порохом. Человеческие пальцы цепляются за края. Кто – то вылезает оттуда. Так и есть – это капитан. Чумазое лицо трубочиста и кровь, сочащаяся из виска. Кровь залила плечо и напитала собой грязную рубашку. Капитан улыбается. Его улыбка – это угрюмый оскал мертвеца. Он вылезает и становится в полный рост. В руках песочные часы. Сергей видит, как пересыпается песок из одного сосуда в другой. Отчётливо слышит скрип каждой песчинки, перетекающей сверху вниз. Песок красного цвета. Кроваво красного цвета. Он даже не сыпется, а перетекает. Кроваво песочной массой, застывающей в нижней колбе. Застывающей в форме лица Сергея. Безумной искажённой маской. Слепком человеческого гнева и ярости.
Перед глазами плывут белые пятна. Белые мушки высокого кровяного давления. Слетелись откуда – то на запах потусторонних видений. Скользят по стенами потолку, сбиваясь в нелепые стайки. Кружатся в неведом танце, от которого становится страшно. От которого захватывает дух. От которого всё тело изнемогает в безудержной дрожи.
Из – за пелены сна пробивается звонок телефона. Мягкая механическая трель отражается от стен комнаты, где спит Сергей и Маша. Маша, сквозь сон услышавшая звонок, протягивает руку к столику у кровати. Не глядя, снимает трубку. Сергей слышит чей – то сдавленный динамиком мобильного телефона голос. Какое – то шебуршание из трубки. Маша отвечает нечленораздельно и отрывисто. Потом повесила трубку.
- Кто это был?
- Это Саша Меркулов.
- Что ему надо?
- Опять звал меня в гости. Умолял приехать. Нёс какую - то ахинею. Просил о встрече. Признавался  опять в любви.
- Часто он звонит?
- Да, часто. Звонит и пишет. Достал уже. Мне кажется, что он псих. Псих, вожделеющий меня. Каждый день звонит и пишет. Просто я не говорила тебе. Не хотела тревожить. Недавно выследил меня в магазине и подарил сертификат на звезду, названную моим именем. Как ему объяснить, что он мне не нужен, не понимаю.
- Хорошо, что сказала. Может, я объясню…
Саша Меркулов – это младший редактор. Сергей даже и не догадывался о тайном страстном влечении его к Маше. Он всегда так нелестно отзывался о ней. Всегда сторонился. Такое ощущение, что даже боялся. Очень часто нелицеприятно отзывался о Маше, о её болтливости и умственных способностях.
«А вот оно как всё на самом деле. Саша тщательно скрывал от всех свою больную любовь. Скрывал под маской безразличия и злобы. Прямо, как в школе, когда влюблённый мальчик дёргает девочку за косички и бьёт её исподтишка линейкой».
- Не знаю даже, прекратит ли он свои преследования. Уже около года добивается меня. Всюду преследует. Я начинаю его бояться. Ничто его не останавливает. Он напоминает мне купца, влюблённого в Настасью Филипповну. Читал  «Идиота»?
- Конечно, читал.
«Надо с этим разобраться. Тем более, у меня есть способ».

***

«Какой же я толстый. Это просто невыносимо. Обрюзгшая свинота. Это волосатое огромное пузо просто убивает меня».
Саша Меркулов стоял голый перед зеркалом в ванной. Только что принял душ. Расчёсывал волосы, зачёсывая их набок аккуратным косым пробором. Таким аккуратным, что становилось тошно от его прилизанности и аккуратности.
Вертелся из стороны в сторону. Поворачивался разными частями тела к зеркалу. Каждый поворот всё больше и больше разочаровывал. Саша впадал в уныние.
«Как я смогу завоевать ЕЁ, если я такой отвратительный свин. Даже мне самому противно смотреть на себя. А каково ЕЙ?»
Где – то между ног под нависающей складкой живота болтается маленький отросток.
«Как печально смотреть на всё это. Каждый день говорю себе, что пора заняться собой, но всё тщетно. Лень побеждает всякий раз, когда я намечаю для себя переломный момент. Как бороться с этим? Просто невыносимо. Невозможно. Хочется сесть на диету, но куда там? Как можно отказаться от своей любимой еды? Это мне не по силам».
«Я отвратительный мерзкий жиробас. Как рядовой Куча в том фильме про Вьентнам».
Саша вышел из ванной комнаты и пошёл на кухню. Кухня была маленькая и очень уютная. Маленький столик, накрытый клетчатой скатертью, был заставлен красивыми белыми тарелками. Очень вкусно пахло любимой Сашиной яичницей с помидорами и беконом. Из пяти яиц. Желтки аппетитно лежали на своём белковом ковре. Своими дрожащими сферическими телами жаждали пришествия их господина. Того, в чьё голодное лоно им предстояло отправиться.
- Сашенька, наконец – то ты вышел. Всё уже остывает. Давай скорее садись за стол. Сейчас разогрею твой любимый пирог. Скушаешь с чаем.
Мама, как обычно суетилась утром на кухне, чтобы её обожаемый сыночек вдруг не ушёл голодным на работу. Завтрак – самая основная еда за весь день. Должен быть сытным и питательным.
«Как достало уже жить вместе с мамой. Уже в печёнках сидит её эта вечная забота. Сколько уже можно мне докучать своей любовью?»
Саша без аппетита ел свою яичницу, отправляя в рот вилку за вилкой. Запивая всё это горячим фруктовым чаем.
- Вот и пирог, Сашенька. Что – то ты такой хмурый сегодня. Плохо спал?
- Да нет, мам, всё хорошо.
- Я же вижу, что нет. Что – то на работе?
- Нет – нет. Всё хорошо.
- Ну, если не хочешь говорить, то не говори.
Мама поднялась со стула.
- Ты доедай, а посуду сложи в раковину. Я потом помою всё. Пойду посплю ещё.
- Хорошо, мам. Спасибо за завтрак. Очень вкусно.
- Не за что, сынок.
Мелькнули цветочки с маминого халата. Множество ярких пятнышек, нарисованных на синем фоне. Мама – пожилая дородная женщина, которая постоянно мучилась от радикулита и артирита, медленно прошла в свою комнату. Саша любил маму. Очень любил, но очень часто в последнее время начинал уставать от её вечного присутствия рядом. Так хотелось ему иногда побыть одному. Когда ты молод, то мало ценишь общество своих родителей. Мало уделяешь им внимания и любви. Когда их не станет, твоя любовь взлетит до звёзд. Будешь потом жалеть, что мало проводил времени вместе с мамой и папой.

После плотного, очень сытного завтрака очень хотелось отдохнуть. Полежать. Даже не полежать, а поваляться в ещё не остывшей после сна кровати. Перевернувшись на бок, занять удобное место. Закрыть отяжелевшие веки и чуточку подремать. Самую малость. Совсем чуть – чуть. Каких – то пятнадцать минуточек. Но нельзя. Время поджимает. Время гонит вперёд. Минутная стрелка часов на старом бабушкином будильнике неустанно гонит вперёд. Толкает и пинает, заряжая ложной бодростью. Работа не ждёт. Время ни за что не хочет стоять на месте. Время гонит вперёд. Без промедления на лишнюю суету и удовлетворение собственных слабостей.
Саша Меркулов одел свою любимую белую рубашку в едва различимую серую полоску. Тщательно завязанный галстук был идеально подобран ещё с вечера. Узел смотрелся превосходно. Моментально вспотели подмышки и рубашка промокла. Саша чётко видел в отражении зеркала, как прямо на глазах расплываются влажные круги. Не очень приятное зрелище.
«Вот ****ь. Дерьмо».
«Скоро я начну вонять. Надо что – то с этим делать».
Рубашку пришлось нехотя переодеть. Новая рубашка была менее тщательно выглажена и сидела не очень хорошо. Пришлось закрыть глаза на эти неурядицы. Подмышки всё равно тут же промокли.
«История повторяется».
Менять и эту рубашку, чтобы одеть следующую уже не было времени. Всё равно ничего не исправить. Саша очень обильно и быстро потел. Это он и сам прекрасно знал. Набрызгавшись погуще туалетной водой, выскочил в подъезд. В руках очень сильно мешался кожаный портфель, в котором помещалась вся Сашина жизнь, распиханная по затёртым карманам.
Саша очень спешил в редакцию. Его там ожидала возможность увидеть ЕЁ. Хоть краешком глаза прикоснуться страстным взглядом. Хотя свою страсть приходилось постоянно прятать от чужих любопытных глаз, от насмешек и подколов, от сплетен за спиной и обсуждениях за очередной сигареткой.
«Достали уже эти курильщики долбаные. После них на лестницу не выйдешь даже. Весь сразу же провоняешь табаком. Ненавижу их. А ещё стоят и обсуждают, обсуждают, обсуждают. Чтобы им всем пусто было. Сплетники чёртовы. Конечно, чем же ещё можно заняться за употреблением очередной порции никотина – только перебрать косточки коллегам. Бесят меня. Ни одного лишнего шага нельзя сделать в коллективе, ни одного неосторожного слова нельзя проронить невзначай, а то загрызут, затопчут, заплюют. Так страшно не угодить общественному мнению. Так хочется насрать на голову всему этому обществу и послать подальше все их мнения. Но это всё нереально. Неисполнимо. Невозможно. Тем более, куда там мне лезть. Я же слабак и мямля по жизни. Моё место – сидеть и не рыпаться. Не высовываться. Не казать носа. Бесит».
Метро упрямо насыщалось людьми. Нескончаемые реки человечков текли в добровольное жерло подземного механизма. Чудовища – осьминога, чьи щупальца окутали все оконечности столицы. Каждый день ему требовались всё новые дозы людишек, чтобы каждый день оживать. Чтобы каждый день чувствовать свою нескончаемую власть над населением города. Чтобы всем своим камено – стальным телом ощущать своё постоянное влияние на процессы жизнедеятельности, чуждой ему. Создавшей его, но абсолютно чуждой. Человек по природе своей – это квинтэссенция страхов и боли. Человеку с рождения даны эти преграды, вечно встающие на его пути. Которые так сложно сломать, ведь каждый раз приходится бороться с самим собой, с своим собственным внутренним вместилищем чувств.
«Как – нибудь принесу на работу ствол или лучше топор. Тогда все эти самоуверенные тупицы поймут, с кем связались. Когда я пойду по редакции крошить и ломать».
«О чём я вообще думаю, ****ь??? Я же не какой – то сдвинувшийся психопат».
«Надеюсь, что так».
Саша сидел на сидении, упорно пряча глаза от стоящей над ним пожилой женщины. Та всякий раз, как он поднимал взгляд, осуждающе глядела на него, вынуждая подняться и уступить место. Но Саша стоял на своём, не сдавался. Так сладко было сидеть, когда над тобой нависает живая людская стена страждущих. Все они гнутся в неудобных позах, стоят впритык друг к другу, мешаются соседям, а ты сидишь, как король. Как один из немногих достойных, кому правом крови дана привилегия восседать на своём общественном троне. Как даль, что каждому такому королю всё равно придётся стоять на своих ножках в такой же именно толпе, среди всей этой черни, которая страшится каждого толчка поезда.
Саша прикрыл глаза, притворившись спящим. Он вспоминал сегодняшний сон. Страшный сон, надо сказать. Давно ему не снился такой ужас. Такой непроницаемый страх. Необузданная фантазия, неисчерпаемый психоз личности…
Он видел ЕЁ. Шёл к ней навстречу, желал ЕЁ. Даже во сне он чувствовал, как сходит с ума, приближаясь к НЕЙ. Тело горело, жар распространялся от груди и выше. И ниже. Маша с улыбкой смотрела на него. ОНА улыбалась, но как – то неестественно сжато. Уродски кривя губы в подобие улыбки. Скулы расплывались, расходились в стороны. Её зубы были черны. Даже не зубы, а то, что от них осталось – пенёчки сгнивших угольков. Это была не ОНА. Саша был уверен, что это не ОНА. Но сердце говорило обратное. Сердце чувствовало ЕЁ, а глаза сопротивлялись этому чувственному фантому. Как такое могло произойти? Что с ней? Какое – то шевеление за ЕЁ спиной. Какая – то неясная серая тень. Лицо, распластанное в отзвуках тьмы. Лицо смутно знакомое. Имя вертелось на языке, память силилась вспомнить. Кто это? Что это? Тень наползает откуда – то сзади. Поглощая свет и окутывая жуткой серой тьмой и ЕЁ. Поглощая в своём неразличимом чреве пустоту и пространство. Тень приближается. Скребётся когтями о матовый пол, залитый водкой и кровью. Под ногами пустые бутылки, осколки режут голые пятки. Саша хочет убежать, пытается сделать закрыть глаза, но не чувствует век – их просто нет. Хочет проснуться, но это выше его сил. Что – то не даёт ему уйти. А страх гонит назад, страх наполняет душу, заставляя сердце сжаться в малюсенький комочек съёжившейся плоти. Несколько шагов даются с большим трудом. Саша видит кровавые полосы у себя на животе. Идёт кровь. Пласты кожи расходятся, высвобождая кровавую кашу, льющуюся из его брюшной полости. Руки трясутся…
А потом он проснулся…
В липком поту, на холодной кровати. Его била дрожь. Лицо предстало перед ним искажённой маской ужаса. Первородного страха, заключённого в коротком ночном видении. Саша даже обмочился прямо в постель. Такого с ним давно не случалось. С детских пор, когда мама не могла справится с энурезом. Врачи не помогали, водила сыночка даже к лекарям и магам, но всё было бестолку. Потом как – то всё само собой прекратилось. Повзрослел, наверное.
Гадко воняло мочой. Всё бельё он отнёс в ванную и загрузил в стиральную машинку. Очень долго стелил новое. Было стыдно перед самим собой и мамой. Ей будет интересно, зачем он ночью решил поменять бельё. И она всё поймёт, но утром ничего не скажет и не спросит, ведь она же мать. Зачем ставить сына в неловкое положение?
«Любовь – это поле боя, не так ли? Поле побед и поражений. Поиск вечного смысла отношений между людьми».
«И как на любом поле битвы, здесь есть победители и проигравшие. Есть те, кто не заслуживал поражения, однако потерял всё. Получив в своё распоряжение шанс вырвать победу, добиться ЕЁ любой ценой, не использовал этот шанс. Непросто завоевать расположение человека. Особенно, когда тебя преследует постоянное гнетущее чувство неуверенности в себе, в своих силах. Когда чувство собственной неполноценности затрудняет каждый шаг к намеченной цели. Как тогда быть? Где найти лекарство против страха быть отвергнутым?»
Саша, поглощённый общей массой спешащих людей, делал переход с одной ветки на другую. Быстрым шагом, перерастающим местами в неспешный бег, следовал по своему обычному маршруту, к которому уже давно так привык за годы своей работы в редакции журнала «Слизь». Саша шёл, уперевшись взглядом в спину впереди идущего. Он никогда не решался идти на обгон. Даже, если очень спешил. Трусил, сам не зная чего. Такая уж у него натура. Такой уж он мелкий человек, запертый в клетку своих собственных страхов, комплексов и предрассудков, ежедневно пожирающих его разум и душу.
Как обычно, кто – то шёл против общего потока. Упрямо протискивался против шерсти. Саша всегда побаивался и сторонился таких людей. Его постоянно пугала их самоуверенность и несгибаемость. Он бы так не смог. Слишком слаб был духом.
На платформе было много людей. Все с напряжёнными лицами и холодными сонными глазами. Каждый в своей собственной скорлупе. В своём личном мирке, где нет места для других людей. По крайней мере, не сейчас. Не в это утро. Никакого вторжения извне. Никакого проникновения чуждого элемента в сложную систему скупого индивидуализма. Под маской безразличия и равнодушия скрывается… безразличие и равнодушие.
Саша встал у самого края, как обычно, не обратив внимания на предупреждающую линию, протянутую по всей платформе. Это единственный бесстрашный поступок, который он мог позволить себе за весь день. Он всегда подходил к самому краю, ловко протискиваясь между людьми, чтобы первым прошмыгнуть в вагон и успеть занять козырное место сбоку от дверей. А если очень повезёт, то и сесть.
Повинуясь общему напряжённому вниманию, Саша вглядывался в тёмную кишку тоннеля. Под потолком раскачивались огромные шары – лампы, рассеивая вокруг бледный мертвенный свет. Саша всегда с некоторым злорадством ждал того, что такой вот шар упадёт кому – нибудь на голову…
В потаённой глубине тоннеля засверкали огни, возвещающие о приближении поезда. Огни были всё ярче и ярче. Саша, стоявший на середине платформы, засуетился, выбирая место получше. Он был готов ворваться в вагон…
Саша уже видел угрюмое невыразительное лицо молодого машиниста. Толпа качнулась чуть вперёд. Саше наступил кто – то на ногу и он рефлекторно обернулся, чтобы увидеть обидчика. Потеря внимания, неверный поворот на самом краю дозволенного каменного пространства платформы, неосторожный шаг. Нога скользнула по самому краю и сорвалась с него, увлекая за собой и всё неуклюжее тело. Бесполезные попытки ухватиться за стоящих рядом. Потом бесполезные попытки ухватиться за воздух. Сердце взмыло в груди, подкатив с комком тошноты к самому горлу. Тёплые рельсы и какая – то чёрная влага между ними. Свет мелькает перед глазами. Бьёт в самую душу, ослепляя и не давая опомниться. Паника, нелепые попытки спастись. Тело не слушается. Члены обездвижены паническим ужасом. Крики толпы наверху. Скрежет тормозов. Слишком поздно…
Конец…

***

Сергей без настроения тащился в бар, куда его позвал отъявленный друг Миша, который уже давно перекочевал в личном рейтинге Сергея в класс приятелей и хороших знакомых. Друзей у Сергея давно уже не стало. Наверное, с тех самых пор, как он окончил институт и переехал жить в другой район. Казалось, он никуда особо далеко не уехал, не канул в безграничную бездну обширной территории нашей любимой родины, он просто стал жить в другом районе. Но тем не менее, отношения с друзьями оказались нарушены и сломлены. Ничего такого между ними не произошло, просто наметился некий душевный разлад из – за редкого совместного времяпрепровождения. Разлад, который спустя время превратился в довольно увесистую пропасть с отвесными стенами. Теперь при встрече даже и поговорить особо не о чем было. Что уж говорить про всё остальное.
Редкие встречи с Мишей обычно оборачивались упоительными пьянками, совместными мечтами о будущем и настоящем и ностальгическими воспоминаниями о былых временах, когда все были молодыми и беззаботными. Места обычно выбирались тихие и малолюдные, чтобы лишние персонажи и громкий шум не мешали общению. Обычно ходили в их любимое общее место под названием «Шхуна» - уютное местечко, выдержанное в пиратском стиле с пиратами – барменами и пиратами – официантами. И сегодня Миша опять позвал Сергея именно сюда.
Сергея узнали на входе и проводили к столику, где уже сидел Миша и пил вторую кружку пива, заедая её чесночными гренками. Миша поднялся с кожаного дивана для приветствия.
- О, Серёга, ну, наконец – то ты пришёл. Что так долго? Я уже замучился тебя ждать.
- Привет. А я устал ехать к тебе, блин. Такой напряжённый путь проделал. Ты, как обычно, непредсказуемо выхватываешь меня из жизни, - Сергей пожал протянутую руку.
- Ты же знаешь, Серёга, что только так и можно тебя выцепить, - Миша улыбался во весь рот.  – По - другому никак. Прекрасно понимаешь, что когда с тобой договариваешься, то никогда не выходит потом встретиться. Ты обещаешь, а потом сливаешься – к телефону не подходишь. А так вот спонтанно всегда получается.
- Когда побреешься уже? Скоро совсем заростёшь, только глаза одни останутся.
- Да всё как – то руки не доходят, сам знаешь, какой я занятой – Миша ухмыльнулся своим последним словам.
Миша работал художником на «Мосфильме», и как это принято у людей искусства, а у киношников особенно, патологически много пил, не гнушаясь разбавлять алкоголь наркотиками. Не самыми лёгкими, порой. Хотя, творил Миша только трезвым, с чистой и ясной головой. Из - за этих вот злоупотреблений он никак не мог набрать вес, вылечить нескончаемый насморк, подстричься и побриться. Из – за его вечной бороды его прозвали Геологом – прозвище теперь крепко прилипло к нему. Лицо его постоянно шелушилось и облезало – это ещё один побочный эффект пьянства и наркомании. Одежда, как это ни странно, всегда была чистой, и от Миши всегда хорошо пахло дорогим парфюмом. Он был весь такой ходячий контраст – неухоженный и немного запущенный, но дико привлекательный и харизматичный, отчего на него постоянно обращал внимание противоположный пол.   
- Набил себе что – нибудь новое?
- Да, набил. Вот посмотри, - Миша приподнял футболку и повернулся спиной. – Начал делать себе корабль, затерянный посреди пустыни, во всю спину.
Большую часть Мишиного тела покрывали татуировки, но которые он не жалел ни кожи, ни денег. Поэтому при каждой встрече Миша хвастался новыми рисунками.
- Сколько уже денег на всё потратил?
- Тысяч двести, наверное.
- Охереть можно. Ты точно псих.
- Синяя болезнь – очень заразная штука. Не хочешь себе татушечку? - Миша скорчил ехидную рожу.
- Нет уж, обойдусь, блин.
- Это ты зря, братуха. Посоветовал бы тебе хорошего мастера.
- Не надо. Я, как – нибудь, проживу без татух.
- Как хочешь. Что будешь пить?
- А ты пиво пьёшь? Я тоже начну с пивка.
- Хорошо. Настя, - Миша позвал официантку по имени – можно нам ещё тёмного пивка и две бехеровки.
- Как – то не очень хочется пить настойку.
- Не ссы, я уже три всадил. Пиво без бехеровки – пустая трата драгоценного места в желудке.
Вечер уютно тёк в своё привычное русло. Пиво и настойка лились рекой. Друзья уже порядочно набрались. Разговор приобретал всё более глубокий смысл, а тон голосов всё повышался.
Миша – уличный философ с задатками непризнанного гения. По этой причине любил потрепаться о высшем смысле существования, о бездарной трете жизни и поисков самого себя в этой жизни.
- Наша жизнь – это постоянное ожидание. Вечное томление длиною в жизнь. Постоянно чего – то ждать и на что – то надеяться – это наша нелёгкая участь. Как жаль, что единственная неизбежность, которую не один здравомыслящий человек не может ждать – это смерть. Неизбежность, которую можно отсрочить, можно отодвинуть так далеко, как могут позволить усилия воли, выдержка тела и души, действенность лекарств, молитвы родных и старания врачей. Время – неумолимо. Его нельзя обмануть, нельзя замедлить или ускорить. Человеку не в силах окончательно измыслить эту величайшую высокую материю.
Чем больше Миша выпивал, тем более красноречив становился. Сергей всегда удивлялся, откуда Миша выуживает все эти слова.
- Я сейчас, как одна большая язва. Внутри меня клокочет всепоглощающая изжога, разлившаяся по всему телу. В сердце дрожит беспричинное чувство тревоги, перерастающее с каждым глухим ударом  мотора в беспричинное паническое помешательство. Как сложно балансировать на самой грани безумия, когда сзади тебя кто – то постоянно подталкивает. Внутренний бес, не дающий покоя. Смеющийся над жалкими потугами противостоять ему и самому себе. Каждый толчок крови несёт к нейронам мозга волну расстройства и печали. Патологическая усталость преследует изо дня в день. Где найти спасение? Где найти себя? Того настоящего – милого и чистого. Того розового пузырька, за чью жизнь мама  благодарила Бога. За чью жизнь так и не сказал маме спасибо…
- Знаешь, Миш, мне так сейчас знакомо то, что ты говоришь. Твои слова так близко подобрались к моей душе. Я так тебе понимаю. У меня есть одна тайная проблема – это вопрос рассудка и совести. Я не могу тебе рассказать, да ты не поверишь, наверное. Как – нибудь потом, может быть. Ещё же увидимся. Ещё встретимся.
- Ладно, не хочешь не говори.
- Миш – ты мой лучший друг. Мой единственный друг. Всякий раз это понимаю.
- Да ладно тебе. У меня тоже нет близких людей. Только с тобой чувствую себя открыто. Хотя, может это всё бухло развязывает нам языки, а мы принимаем это за душевные порывы?
- Не думаю, что это так.
- Ладно, по херу мне. Надо что – то менять во всём окружающем.
- Как говорится – хочешь изменить мир, начни с себя.
- Да насрать мне, как там, что говорится. С какого хрена я должен прислушиваться чьим – то там умным высказываниям? Все эти псевдо мудрецы уже достали меня. Кто – то возомнил себя умнее остальных и теперь козыряет красочными поучающими фразочками. Как говорил Гаутама Будда, кажется: никогда не принимай на веру сказанное кем – то когда – то до тебя. Не принимай беспрекословно чьих – то жизненных истин. Не верь приметам и прочей херне, в которую я и так не верю. Приметы – это просто сборник народного трёпа, который только жить мешает недальновидным тупым людям, верящим в них. А еще меня бесит это – типа, если старый человек говорит, то он точно прав. Типа, он опытнее. Жизнь повидал и всё такое. Да кто это вообще придумал? Если человек старше, то это не значит, что он знает всё на свете, что он изучил досконально жизнь. Может, он просто дольше ошибался. Я это в кино где – то слышал.
Миша уже не на шутку разгорячился.
 - Сколько можно засорять свою голову, свою душу, всю свою жизнь, в конце концов? Хватит засорять свою жизнь! Так называемой дружбой с никчёмными друзьями – с людьми, с которыми меня уже давно ничего не связывает и которым плевать на меня. Как и мне на них. Отношениями с  девушкой, которые я тащу только на силе привычки. Она ведь никогда не станет моей женой, я сам это прекрасно понимаю. Мне и так нелегко по жизни, а тут ещё приходится переть на себе и этот балласт.
Хватит засорять голову бесконечно тупыми реалити – шоу и модными  программками по молодёжным каналам, разрушающим мозг и уничтожающим  бесценное время. Этим паршивым футболом – зрелищем для толпы, и любимой командой, которая постоянно проигрывает. Алкоголем, который кажется таким безобидным, а на деле уничтожает твои внутренние органы и  твой мозг, превращая его в бездумную податливую жижу. Наркотиками, от которых потом тупеешь и не можешь отойти по несколько дней. Этими социальными сетями, в которые, как в бездну, может рухнуть всё  свободное время, что можно было  потратить на более полезные вещи. Как же все помешались на этих сетях, сил моих нет больше. Такое ощущение, что люди живут не в реальной жизни, а в сети, которые для многих являются отражением всей их жизни, всех их действий в реальном мире, всех эмоций и чувств, которые они испытывают. Никто не задумывается, что социальная сеть придумана и развита до всемирного масштаба очень умными людьми для управления, стандартизации и надзора за всем тем человеческим стадом, коим мы и являемся.
Все эти высоконравственные демотиваторы, придуманные для того, чтобы якобы направить нас всех на путь истинный. Кто их придумывает? Святой праведник? Основатель пророческого движения борьбы за личность? Безгрешный отшельник с большой и светлой душой? Вряд ли…   
Меня тошнит от всех этих так называемых революционеров - оппозиционеров. Недоделанные припанкованные анархисты, коммунисты, не соображающие, что коммунизм - это лишь жалкая утопия, ловкая замануха для быдла и рабочего класса, агрессивные националисты, социалисты, либералы, демократы, консерваторы и прочая требуха. Название всей этой вонючей шелухи не имеет никакого значения. Все они ненавидят капитализм, нынесуществующий строй, тоталитарный режим и давление системы. Вопят о революции, новом мировом порядке и свержении власти. А кем они хотят заменить эту власть? Кого хотят поставить на вершину, вместо нынешнего недостойного президента? Да любой русский адекватный человек понимает, что лучше уж пускай будет такая власть, чем этим лицам настоящих наших врагов доверить встать во главе страны. Все эти борцы за свободу и демократию лишь жалкие пешки в руках Запада, издавна враждебно настроенного к нам. Пешки или просто подлецы и лгуны. Это просто марионетки, ставленники теневого неофициального правительства, которое всей своей сущностью ненавидит Россию, только и видя, как бы загнать нашу страну под свой контроль. Превратить нас всех в ментальных и физических рабов. Чтобы никто не мешал им безвозмездно пользоваться территорией и благами России. Да и вообще, как можно ненавидеть систему и орать о её уничтожении, работая на это само государство? Кормясь из государственной обширной кормушки? Как можно ненавидеть капитализм, зарабатывая при этом хорошие деньги на своей презентабельной работе? Это просто абсурд. Если ты против, то валяй, разноси улицы камнями, живи в удалённых сквотах, влачи жалкое существование подальше от городов и цивилизации. Что мешает? А? Страшно остаться без средств к существованию даже в этой ненавистной стране и при этом ненавистном режиме? Так кто ты после этого? Неустрашимый команданте? Бравый солдат революции? Или кто?
А как тебе творческая богема, считающая себя венцами творения, которые осчастливили своим появлением на этой никчёмной планете примитивное недалёкое население? Они мнят себя творческой интеллигенцией, светочами фантазии, любимчиками музы и неизмеримыми талантами. А на деле кто они? И является ли их так называемое искусство таковым? Все эти выплески воспалённого воображения, которые модно обзывать авангардом и артхаусом. Стоит назвать какую – нибудь бесполезную мазню «мазнёй», как тут же тебя назовут необразованной скотиной, ничего не смыслящей в настоящем искусстве, далёкой от высокого творчества и примитивно - приземлено мыслящей. С таким явным чувством собственного превосходства эти психопаты – авангардисты будут говорить, что их творчество не для всех, а лишь для самых просвещённых и одухотворённых. Сам уже начнёшь осознавать свою ничтожность. К кому – то озарение и вдохновение приходит в моменты наивысшего просветления разума, а к кому – то во время кислотных трипов. Кому – то, чтобы творить, надо испытать сильнейшее истинное душевное потрясение, а кому – то до полусмерти обдолбаться или набухаться. Какой посыл может заложить в своё творение наркоман, алкоголик с явно выраженными психическими расстройствами? Так что же есть искусство? Что является таковым? Для всех оно разное? Каждому почитателю и критику свой шедевр? Или как ещё? 
Не слушай меня. Я всего лишь паршивая овца из паршивого стада. Ублюдок - такой же, как и все. Каждое моё слово – это вытягивание спагетти из собственной головы. Тебе кажется, что я даю почву для размышлений, но это всё ложь, а точнее, самообман. Думаешь, я такой праведник? Ничего подобного, скажу я тебе, Серёжа. Я - последний эгоист и циник. Знаешь, вот когда я делаю доброе дело – помогаю так кому – то или ещё что – то, то я это для себя делаю. Для удовлетворения одного лишь собственного самолюбия. Не человеку помогаю, а себе внутри баллы записываю. Как – будто выслуживаюсь перед Всевышним, набираю очки в свою пользу. Но он – то точно знает, что это всё ничего не стоит. Не удастся мне от ответа уйти, хотя и хочется очень.
- Ты меня прямо утопил во всём этом…
- Во всём этом болоте моей долбаной жизни, от которой мне уже и так тошно.
- Да нет, почему же болоте? Я не это имел в виду.
- Да ладно тебе. Боишься меня обидеть? Так знай, что я никогда не обижаюсь. Обижаться – вредно для здоровья, не знал? – Миша хохотнул и упоённо затянулся сигаретой.
Ребята замолчали, каждый остался наедине с собой и своими мыслями.
- Серёг, а знаешь, что самое ужасное во всём этом?
- Нет, не знаю. Что?
- Что я всё прекрасно понимаю, но ничего не в силах изменить. А может, мне просто лень.
- Да, идиотская ситуация, друг. Может, не всё так плохо, как тебе кажется? Как у тебя с Леной?
- Ой, лучше не спрашивай, Серёжа. Корова доконает меня, это точно. Знаешь, бывает, что она меня просто выводит из себя своей тупостью. Она так красноречива, а мне выть хочется, слушая весь этот мусор из её головы. Она единственный человек на всём белом свете, которого мне хочется жёстко отмудохать. Так, чтобы ей неповадно было больше встревать в мою жизнь и залезать ко мне в голову.
- Это точно любовь, Миш, - Сергей улыбнулся.
- Возможно, что так. Не спорю. Знаешь, что она выдала недавно. Я ей такой говорю – Лена я иду в субботу с друзьями в сауну. Она мен такая – а кто идёт? Я перечисляю – короче, чисто мужская компания. Она такая напряглась – я это сразу же заметил. Спрашиваю – тебя напрягает, что мы идём в сауну, где будем трахать отвязных проституток – мулаток? Она говорит – да. На что я ей – а если бы я сказал, что мы идём в баню, ты бы так не реагировала. Она такая подумала немного и говорит – да, баня звучит лучше. На что я ей – а ничего, что это одно и тоже. Что все твои напряги рождаются только в голове. Что бытует тупой стереотип – в бане люди парятся, а в сауне трахают девок. А на самом деле баня и сауна – одно и тоже. Просто сауна как – то развратно звучит, что ли. Ха – ха. Ну и дура, правда?
- Да, это весёлая история, ничего не скажешь. Но её можно понять – она тебя любит и переживает.
- Да что переживать – то? Я не собираюсь ей изменять. Пока я с ней, я больше ни с кем.
- Молодец. Мне всегда нравилась эта твоя позиция в жизни касаемо отношений.
- Кобель бегает от сучке к сучке, а волк ищет свою единственную волчицу.
- Ты – необыкновенный человек. Я таких, как ты ещё не встречал. Очень рад, что знаю тебя.
- Это взаимно Серёга.

- Помнишь бойцовский клуб? – Миша затянулся сигареткой, когда друзья вышли из бара.
По улице тёплым молочно – воздушным всплеском разлилась уютная летняя ночь, окрашенная в огни засыпающей столицы. Люди готовились ко сну. Неделя была в самом разгаре, и рабочая необходимость диктовала свои правила горожанам. Рабочая необходимость составляла для каждого свой собственный график. Рабочее расписание, которому необходимо следовать.
Воздух потихоньку остывал. Дышать становилось легко. Было приятно шагать по разогретому асфальту. Воздух обволакивал, мягкое дыхание ветра струилось в ночи.
- Конечно, помню. А что?
- Давай повторим? Давай подерёмся? Не в полную силу, но чтобы все прочувствовать.
- Да ладно тебе, Миш. На хер надо. Вот тебе моча в голову ударила.
- А что такого – то?
- Да если бы ты был каким – то незнакомым человеком, тогда ладно. И то, я бы не стал бить кого – то не за что. А ты – мой друг. Я не смогу тебя ударить.
- Я понял. Не буду настаивать. Знаешь, просто мне, когда набухаюсь, хочется помахать кулаками, хотя я лишь пару раз дрался за всю свою жизнь. Просто хочется выплеснуть энергию и накопившуюся ярость. Хочется настоящего адреналина. Мужского адреналина. Бьющего прямо в голову.
- Ну ты и дурак, Миш. Вот честно.
- Да ладно тебе, Серёг. Скажи, что тебе никогда не хотелось затеять драку с незнакомцем, со случайным прохожим. Задеть его чем – нибудь, а потом набить лицо.
- Бывает, конечно, но я всегда стараюсь сдержаться.
- Я тоже. Я же не какое – то галимое быдло.
- Лови подачу.
Сергей чуть притормозил, чтобы отколупать кроссовком пустую пивную банку из – под лавочки. Немного разбежавшись, пнул её в сторону Миши. Банка по замысловатой кривой траектории приземлилась чуть левее от партнёра по уличному индустриальному футболу. Миша принял приглашение, с радостным воплем погнав банку вперёд по дорожке возле дома. Сергей бросился следом. Миша круто развернулся и отпасовал назад Серёге. Тот, пробежав немного дальше, отдал обратный пас. Друзья бежали рядом и перепасовывались куском алюминия. Так они домчались до самого подъезда Миши. Сегодня Сергей решил остаться у него, так как на метро уже опоздал, а Миша жил недалеко от места дислокации их пьяного вечера. На площадке перед подъездом Миша попытался отобрать у Сергея заветный снаряд. Друзья активно копошились, пытаясь выцарапать друг у друга банку. Прессинг перерос в борьбу и они повалились на асфальт.
- Блин, у меня нет сил, - Сергей тяжело дышал, блаженно раскинувшись на асфальте.
- Да, Серёг, у меня тоже. Охренеть, я выдохся. Давно я уже не бегал. Классно мы домчались, - Миша шарил по карманам в поисках сигарет.
- Ага, это точно, - Сергей растянулся на асфальте во всю ширину своего тела.
- Асфальт такой тёплый. Даже не хочется вставать. Как бы не уснуть, а то утром сосед задавит, выезжая на работу, - Миша ухмыльнулся.
- Да, круто вот так лежать. Обожаю лето.
- И я. Зима вообще не по мне. Зимой хочется туда, где тепло.
- А мне хочется летом туда, где есть звёзды. Заметил, что в Москве, точнее, над Москвой, совсем нет звёзд.
- Конечно, заметил. Всё этот долбаный смог.
- Можно увидеть ночью лишь самые яркие звёзды. Несколько штук, не более того.
- Я, бывает, вижу Большую Медведицу, - Миша закурил, прищурившись от попавшего в глаза дыма.
- Это да. Я тоже вижу. Но всё равно, это грустно. Знаешь, так печально смотреть на небо и не узнавать в нём неба. Просто серая пелена, сквозь которую даже космос не в силах к нам продраться.
- Жить в огромном мегаполисе – это, конечно, классно. Но мне так хочется купить себе дом где – нибудь в глуши, где я буду абсолютно один. Где никто и ничто не будет доставать меня. Где я смогу рисовать в  своё удовольствие. Где я буду каждую ночь пить вино, накуриваться и смотреть на звёзды. А ещё круче, иметь дом в лесу или около леса. Около самого настоящего лесной чащи. Куда я буду заглядывать и распугивать лесных духов. Где я буду искать своё вдохновение. Где меня будет питать природа, - Миша мечтательно вздохнул.
- Согласен, это очень круто. Бывает, что мне тоже требуется уединение. Хочется удалиться из города. Убежать отсюда подальше. Просто раствориться в себе. Быть там, где никто – ни одна живая душа не в силах будет достать. Где не ловит телефон и где пустынно, как в готических фильмах, - Сергей приподнялся на локте.
- Ты только представь себе. Каждый день предоставлен только тебе самому. Это твоё собственное время. Это твой день, твой Ты. Никакого телефона, никакого интернета. Меня так уже достала эта необузданная интернет – зависимость. Она всеобъемлюща. Знаешь, я не спорю, что интернет – это очень удобно, но некоторые просто перебарщивают. Как вот раньше люди обходились без интернета? Без социальных сетей? Такое ощущение, что каждый из нас живёт не в реальном мире, а в сети. Все так переживают за любые шорохи на его странице. Я уже не говорю про мобильный телефон. Вот поистине заразная штука. Без него сейчас просто нереально жить. Мобильный телефон стал настоящей жизненной необходимостью. Скоро его включат в корзину покупок первой необходимости. Я согласен, что телефон – очень удобная штука, но как – то же люди обходились без него. Как? Сейчас это просто немыслимо. Раньше люди встречались, общались, находились как – то без него. Вспомни детство. Мы звонили на домашний телефон, общались с домашними друг друга, просили позвать к телефону. Или заходили друг за другом. Звонили в домофон. Помнишь, как это всё было?
- Конечно, помню, Миш. Тогда мы были другими – молодыми и беззаботными. Что сейчас с нами стало, блин?
- Да ничего – мы просто повзрослели. Пошли ко мне уже, - Миша подскочил со своего тёплого куска асфальта и поднял Сергея за руку. – У меня дома есть полбутылки водки и сало – моей бабуля передала из деревни. Надеюсь, что у меня остался лук и горчица.
Окончание ночи прошло в душевных беседах под расплывчатый эмбиент и сало с водкой. Кухня утопала в мути сигаретного дыма и хмельного разговора. Слова хлюпали о паркет и расползались, кто куда.
Когда легли спать, Миша сразу же отрубился, негромко посапывая во сне, А Сергей ещё долго не мог уснуть. Он лежал, уставившись в потолок, тяжело всматриваясь в тени, набегающие с улицы, наполняющие комнату. Прислушивался к шумам у себя в голове и шорохам по углам. Сергей явственно слышал, как на улице трещат фонари, вот – вот готовые уже потухнуть. Он слышал, как ветер гонит пустую алюминиевую банку из – под пива, которой они с Мишей играли в футбол. Слышал, как что – то тяжело скребётся в груди…

***

- Как такое могло произойти, твою мать?
- Как это случилось?
- Почему?
- Что за проклятое наваждение?
- Кто вселился в Женю?
Весь отдел полиции гудел, как растравленное осиное гнездо, обсуждая невероятный по своему сумасшедшему абсурду случай. Все говорили про самоубийство капитана Киселёва. Про убийство им сослуживца и последующее самоубийство капитана. Невозможно было представить, что творилось в голове у него.
- Что на него нашло?
- Как такое вообще возможно? 
- Это просто ****ец!!!
Да не только гремел и гудел отдел внутренних дел, где работал капитан Киселёв. На шкворчащей чугунной сковороде общественной истерии жарилось все Министерство внутренних дел. Социум, издавна обозлённый на полицию, беспрестанно подливал масла в огонь. Требовали отставок, тщательных проверок. Сами полицейские уже не на шутку обеспокоились, ведь в отличие от прошлых дел, где страдали мирные, не в чём не повинные граждане, теперь погиб и полицейский. От руки психопата и суицидника, как выяснилось. Как показали произошедшие события. Все вспоминали о печально известных трагических похождениях Дениса Евсюкова.
Тяжелее всех пришлось жене и дочери капитана Киселёва. И представить себе невозможно, что творилось у них в душе после такой сокрушительной трагедии. Как можно с этим жить? Как можно принять то, что твой отец и муж погиб, как законченный психопат. Не как доблестный служитель закона, при выполнении своих служебных обязанностей, а как убийца и самоубийца. Как маньяк, на которого обрушилась тяжа душвного непонятного недуга. Ничего не предвещало подобного.
Капитан Киселёв был примерным семьянином, любящим отцом и хорошим полицейским. Опытным сыскарём, столько всего повидавшего на своём веку. Что случилось?
Для жены и дочери теперь каждый день будет окрашен красками духовного томления и неприятия всего произошедшего. Как и друга семьи и коллеги капитана Киселёва, капитана Комарова Михаила Петровича. Два капитана были издавна закадычными товарищами. Ещё со времён учёбы в Академии МВД. Когда оба только входили во взрослую жизнь неоперившимися юнцами.    
Капитан Комаров остался единственным человеком, не поверившим во всеобщую и общепринятую версию о помешательстве капитана Киселёва. Он и семья погибшего. Три человека, кто не мог поверить. Кто очень хорошо знал капитана Киселёва, чтобы предположить такое. Капитан Комаров с самого начала поддерживал семью Киселёвых – овдовевшую жену и девочку, оставшуюся без отца. Жена, которая находилась на грани нервного срыва, без конца вспоминала, что они собирались родить ещё одного ребёнка. Что муж так мечтал о сыне, который продолжит семейные традиции службы в полиции. А потом жена впадала в истерику и билась в рыданиях на их ложе – таком пустом и холодном.
Капитан Комаров смотрел на чёрное Солнце, заходящееся в припадке ярости. Он хорошо помнил Женьку. Хорошо помнил, как тот любил жизнь, семью, свою работу. Как дорожил всем этим. Как мечтал о прекрасном будущем, в котором они с женой будут жить в большом доме за городом, а к ним в гости будут приезжать взрослые дети и счастливые маленькие внуки. Капитан Комаров хорошо помнил, как пообещал Жениной жене докопаться до истины. Да он и сам себе это пообещал. Какой бы страшной не была эта самая истина…
Какие только мысли не лезли в голову от безысходности. От давящей скорбной безысходности. Какие только фантастические предположения не приходили на ум. И то, что капитан Киселёв стал жертвой испытания новейшего психотропного оружия. И то, что кто – то его накормил галлюциногенными наркотиками, от которых поехала крыша. Что его принудили к этому бандиты, угрожая расправой над семьёй…
Капитан Комаров сидел в своей машине, курил и смотрел на чёрное Солнце. Чёрное Солнце, которое знало ответы на все вопросы. Без сомнения. Которое только зло ухмылялось сверху. Мысли летели одна за другой. А потом разбивались о стену в душевном тупике. Сигарета не могла утолить напряжённого нервного голода, которым так страдал все эти дни капитан Комаров.
«Надо будет поднять последние дела Жени. Узнать, что он вёл в последнее время. Съезжу к нему в отдел и поговорю с сослуживцами. Может, кто заметил какие – то странности в поведении. Может, кто – то ощутил тревогу или беспокойство. Надо всё это узнать. Как можно скорее. Я не могу так это оставить. Совесть не позволяет».
«Эх, друг, что же ты наделал? Какой бес тебя попутал?»
«За что ты так со всеми поступил? Почему так вот ушёл? Что послужило причиной? Куда ты глядел, Господи?»…

***

Друзья спускались в метро. Непринуждённо болтая ни о чём. Украдкой посматривая на спешащих прохожих. Они, как и все вокруг, были вовлечены этим утром в путь. Во всеобщий накал ежедневных будничных страстей. Но сегодняшняя их дорога из дома была приятнее, чем обычно. Друзья ехали в отпуск. Покидали душные улицы родной столицы, пожирающие время и выплёвывающие облака городской пыли, оседающей на всём вокруг. Даже на сердцах и душах людей.
Друзья – их звали Вася и Паша – чувствовали себя превосходно. Им уже не терпелось загрузиться в стальную механическую змею поезда, под чьей раскалённой чешуёй им придётся провести чуть больше суток. люди нервничали, а Вася и Паша смиренно улыбались, стоя на эскалаторе. Где – то на юге их ждёт песок и такое большое яростное Солнце – такое низкое, что в него можно будет попасть брошенным шлёпанцем. Их ждут загорелые стройные девушки в цветастых купальниках и большие пляжные зонтики, под которыми они будут, укрывшись от палящих лучей, лениво потягивать холодное вкусное пиво. Их ждут тёплые ночи, прогулки под яркой Луной и безудержное веселье каждый день. Впереди треск костра и запах шашлыка в кафешке на набережной. Танцы до утра в пьяном угаре. И всё, что только могут себе пожелать два молодых свободных парня в эти две недели отпущенного им времени. Времени, которое они не сами себе предоставили. А времени, в которое им щедро позволило уехать высокое начальство.
В эти две недели весь мир будет лежать у них на ладони. В горах горячего белого песка, от света которого будет резать глаза.
Внизу творилось что-то непонятное. Неясная скользкая тревога пробудилась внутри. Прошмыгнула из одного угла души в другой – более укромный. И уже оттуда тревога принялась подтачивать душевное равновесие и самообладание. Вниз, у спуска с эскалатора, толпились люди. Много людей. Сплошной людской поток устилал платформу. Люди встревожено переговаривались, обсуждали случившийся затор, истерили по поводу опоздания на работу, ругали службы метрополитена. Вася и Паша, спускающиеся вниз, хорошо видели поезд, выехавший наполовину из тоннеля. Застрявший на половине пути. Словно, что-то преградило ему дорогу. Встало непреодолимым барьером на пути следования. Как - будто, поезд попал в неожиданный тупик, уткнувшись кабиной в плотную воздушную стену неопределённого происхождения. Люди волновались. По головам пробегала рябь переживаний и страха. Где-то в глубине начинала зарождаться паника, разбухая липким бутоном в особо неустойчивых головах.
Друзья протискивались сквозь людей. К счастью, им нужно было садиться на противоположной стороне. Подошёл их поезд.
Вася и Паша напряжённо смотрели в окно. Когда поезд проезжал платформу, им стало видно оцепление полицейских, стеной перегородившее путь пассажирам. На платформе распластался непроницаемо  чёрный мешок, прикрывающий что – то лежащее под ним. Друзья увидели полицейского с руками по локоть в крови. Сначала они даже и не поняли, в чём он испачкался. В чём-то черном. Уже потом, когда кто-то рядом брякнул, что кто-то кинулся под поезд, всё стало ясно.
Вася и Паша ехали молча. Весь их запал от предстоящей поездки улетучился. На душе стало так мерзко, холодно и мрачно. Что – то тёмное скребло внутри. На разум навалился тяжеленный камень. Камень, выточенный из обломков прерванной жизни. Что побудило этого неизвестного совершить такое? Что сподвигло несчастного покончить с собой? А может, это вовсе и не самоубийство? Вдруг, это несчастный случай? И на жертву теперь навечно повесят несправедливый ярлык самоубийцы? В любом случае, над друзьями довлело гнетущее беспокойство. Это происшествие выбило их из колеи. Подкосило что-то внутри. Подломило настрой на отдых. Теперь им так захочется убежать от этого воспоминания. Скорее забыть всё произошедшее.
Когда Вася и Паша вернулись в Москву, Пашу стошнило прямо на платформе вокзала. Один глоток московского прогорклого воздуха и три слова, всего три слова: «Это Москва, ****ь». Тошнота…

***

Сон упрямо не шёл. Ни в какую, как Сергей не старался поймать Морфея за призрачный хвост, мелькающий где – то вдали перед уставшими слипающимися глазами. Потолок тяжело нависал над Сергеем, крышкой каменного гроба давил сверху нерушимой ношей. Очень тяжело было дышать – то ли виновата жара, то ли душевная тяжба.
Очень тёплое одеяло из овечьей шерсти уже давно было скинуто на холодный неприветливый пол. Окно было распахнуто настежь, в него залетали далёкие отзвуки городской жизни, запахи урбанистического лета и отрывистый неразличимый бубнёж пьяной молодёжи внизу.
Сергей тупо всматривался в белый потолок. По потолку скользили резвые тени, сплетаясь в причудливые загадочные узоры, набухающие разноцветной красочной палитрой. Тени проносились по потолку, а потом стекали вниз по стенам, повисая длинной неровной бахромой до самого пола. Размашистая люстра, начинённая пятью энергосберегающими лампочками, перебирала короткими паучьими лапками по потолку. В углу отливала полночным серебром раскидистая паутина. Её сегодня вечером прямо на глазах Сергея сплёл огромный паук, обитающий на потолке. Паук едва различимо перебирал лапками, осторожно расставляя ловушки для сновидений.
Очень сильно хотелось пить, но вставать было лень. Приходилось сосредоточенно бороться с нарастающей жаждой. В глазах пощипывало – они уже начинали капитально слипаться. Сергей расслабленно прикрыл их и долго держал закрытыми. Сон так и не шёл…
Открыв глаза, Сергей с удивлением обнаружил себя висящим посреди комнаты, прямо над своей измятой  постелью. Тёплый воздух надёжно подхватил его, надёжно поддерживая в подвешенном состоянии. Внизу Сергей видел себя – безмятежно спящего. Тело спокойно растянулось на кровати. Сергей чувствовал тепло собственного дыхания, различал волны разогретого воздуха, поднимающегося от него вверх.
Сверху его комната выглядела немного иначе, чем ему раньше казалось.
Занавески на окне дрогнули и неспешно разбежались в стороны, пропуская в комнату неожиданно налетевший порыв тёплого ветра.
«Это сон?»
«Или душа в самом деле отделилась от тела?»
Сергей поднял перед собой руки и не увидел их.
Паук на потолке забеспокоился, зашевелившись  в липкой сетке обширной паутины. Сергей видел, как заблестели паучьи лампочки – глазки, поймав на себе отсвет проезжающей машины. Маленькие быстрые глазки колючими взглядами вцепились в Сергея. Он чётко чувствовал, как паучье чутьё впилось в него сотнями маленьких смертоносных иголочек. Но боли не было. Не было ничего. Все в один миг разъяснилось. Всё прояснилось в голове у Сергея. Как это тяжело – осознать бесконечное чувство вины. Но от своего он уже не в силах отступить. Не в силах всё закончить, всё прекратить. Всё происходит без его вмешательства, помимо его слабой воли.
«Я – просто пешка в руках злобного провидения. В цепких лапах неискоренимой судьбы. Что я могу сделать против воли небес? Мне не уйти от начертанного».
«Как сладко тешить себя мыслями о несправедливой судьбе. Как удобно всё скидывать на негативное стечение обстоятельств. Как хорошо всё скидывать на других. Все прегрешения, все свои проступки. Во всём виноват злой рок!? Как бы не так, сука. Ты имел всё, чтобы всё изменить»…

***

«Ты кем себя возомнил, сука? Грёбанным мессией? Кто дал тебе право решать, кому жить, а кому умирать? Ты – жалкий кусок гнилого мяса. Считаешь себя всемогущим властителем судеб? Ага, как же, ****ь. Подохнуть в страшных мучениях – вот твоя самая справедливая участь, ублюдок! И это ещё гуманно. Что бы не происходило вокруг, но разве ты в праве решать. Возможно, что половина населения нашей прекрасной планеты – это паршивый человеческий компост. Генетический мусор, которому место лишь на вселенской свалке среди миллионов тонн космических отходов, отравленных злом. Возможно, что в настоящее время на Земле живёт больше убийц, насильников, лжецов, маньяков, предателей, воров, грабителей и прочей сволочи, чем за всю историю человечества. Всё возможно. Единственное, что невозможно – чтобы один человечишка, который за всю свою недолгую жизнь ничего не создал, вдруг получил власть и силу, чтобы решать вопросы жизни и смерти. Какого хрена?»
Внутренний голос просто взбесился…
«Тебе чуждо всякое созидание, а ты уже принялся за разрушение, скотина. Да кто ты такой, в конце – то концов? Как ты будешь жить дальше, мразь? Как будешь смотреть в глаза убитых тобой людей, с которыми точно встретишься после окончания своей грешной никчёмной жизни? Что ты ответишь Творцу, когда предстанешь перед Его всевидящим оком? Ты будешь гореть в аду. Сейчас тебе кажется, что сам дьявол захочет взять тебе к себе под чёрное опалённое крыло. Но зачем дьяволу плодить у себя в аду таких же дьяволов, как и он сам? Зачем ему пестовать отщепенцев и упырей, которые потом возомнят себя всемогущими ангелами ада и захотят занять его место?»
Сергей слушал говорившего, но не понимал, что тот ему говорит. Он вообще плохо понимал всё происходящее, поглощённое какой – то мутной дымкой. Чужой голос в голове гремел, как похоронный колокол. Каждое его слово било прямо в душу, в самое сердце, в самый глубокий слой сознания. Каждое слово разъедало совесть и подтачивало разум. Кто – то неведомый обличал Сергея, тыкал воспалённой душою в горшок с отравленными червями.
Сергей едва мог видеть. Перед ним стоял кто – то из его коллег и что – то вкрадчиво говорил. Сергей ошалело отшатнулся в сторону. Его сильно повело, и он чуть не упал. Судорожно облокотился трясущейся рукой о стол. Лицо собеседника приняло обеспокоенное выражение. Он нагнулся над Сергеем, что – то спросил. Сергей мог лишь беззвучно открывать рот, как рыбёшка – пойманная и брошенная на дно рыбацкой лодки. Он опёрся спиной о стену и медленно сполз на пол. Темнота. Темнота, сквозь которую откуда – то издалека стали пробиваться звуки – тревожные голоса, взывающие о помощи и требующие вызвать врача…
   
***

«Ты просто тряпка. Ты – жалкий трусливый кусок плоти. Ты просто жалок».
Этот голос не унимался. Он продолжал унижать Сергея и сейчас. Никак не хотел заткнуться. Он верещал, как гиена, насмехаясь над Сергеем, а потом вдруг становился вновь серьёзным и протяжным вкрадчивым басом начинал свои обличения с новой силой. Этот голос лился отовсюду. Звучал в самой голове. Его было никак не вытравить оттуда. Только если разнести собственную голову в мелкие кровавые щепки. Голос обволакивал, отпугивал все другие мысли, приходящие в голову. От него было не скрыться. Нельзя было просто заткнуть уши или не слушать.
Хорошо, что глаза не прекратили слушаться в отличие от воспалённого мозга. Сергей смог открыть их и осмотреться, хотя он уже вполне представил себе, где находится в данный момент.
 Сергей лежал на металлической койке в машине скорой помощи. Слева от него сидел врач в синем одеянии и с мрачной физиономией. Врач был худым седовласым мужчиной лет сорока пяти.
- Очнулись? Как вы себя чувствуете? – врач, изобразив на лице заинтересованность, склонился над пациентом.
- Да всё хорошо, вроде как. Не жалуюсь, - Сергей в ответ изобразил на лице подобие улыбки – вышло натянуто и замученно.
«Вы не думайте. Со мной всё хорошо. Я просто долбаный псих! От этого и бухнулся в обморок. Не беспокойтесь о моём здоровье – не мешайте мне подохнуть в мучениях».
- Вы потеряли сознание. Пока не знаем точно, в чём причина. В больнице выясним, - врачу не очень – то было интересно разговаривать с Сергеем – он откинулся назад и чуть прикрыл глаза.
- А можно никуда меня не везти? Я вполне пришёл в себя. Я здоров, доктор, - Сергей чуть приподнялся и хотел сесть.
- Лежите, не вставайте. В машине скорой помощи больного положено везти лежащим. Отпустить я вас не могу. Не положено. Надо в больницу. Там вас осмотрит врач и решит, что с вами делать дальше. Вдруг, у вас что серьёзное. Никто точно сказать не может. Если нет, то поедете домой, как оклемаетесь окончательно.
«Не беспокойтесь вы так. Я просто распереживался по поводу тех убийств, которые учинил за последнее время. Ничего серьёзного. Подумаешь, несколько человеческих жизней».
- Заткнись, - Сергей в сердцах выпалил это вслух.
- Что, извините? Это вы мне? – врач скорой помощи нахмурился и осуждающе покачал головой.
- Нет, конечно, не вам. Извините, просто вырвалось как  - то само собой.
Врач недоумённо воззрился на Сергея и промолчал в ответ.
«Просто таким способом я решал свои вшивые жизненные проблемки. Нет человека – нет проблемы. Каково решение, а? А всё это от того, что я трусливая скотина. Не могу ничего сделать сам своими силами. Вот и приходится всякий раз использовать такой варварский, но такой действенный способ. Не судите меня строго, а то и вам может достаться…»
Сергей был бессилен хоть что–нибудь сделать, что-то предпринять. От голоса было не избавиться. Даже и пытаться было бестолку.
Голос наконец-то угомонился. Прекратил свои обличительные речи, от которых уже голова просто раскалывалась. Сергей прикрыл уставшие глаза…


***

 
«А голос был всё – таки прав, когда говорил, что я трус. Прямо в точку попал. Как-будто я сам с собой разговаривал. Он мне высказал всё то, в чём я боялся сам себе признаться. Что тщательно скрывал от самого себя, что прятал в самых потаённых глубинах своей души».
«Есть такой вид правды – самый опасный вид правды, самый жуткий вид правды, в которой ты боишься сам себе признаться. Ты постоянно душевно уходишь от неё, прячешься по тёмным углам, зарываешь голову в горячий песок, всячески избегаешь этой правды. И тебе так тяжело признаться самому себе, выставить всё напоказ перед самим собой. Ты всё понимаешь, а на деле боишься, что правда всплывёт со дна твоей души и памяти».
«Каждый трус в глубине души мечтает о героических и смелых поступках. О славных победах. Я – очень трусливый человек. И постоянно мечтаю. Знаете, как это бывает. Мне постоянно грезится, как я где – нибудь на улице парой ударов заваливаю огромного бугая. Это кажется невозможным, но я это делаю. А самое главное, что происходит это на глазах у моих знакомых или друзей. А потом они будут передавать друг другу чудесную историю, как я вырубил наглого гиганта на улице. Будут так переговариваться за моей спиной, обсуждая подробности той драки».
«Как это низко – фантазировать о таком. Это и вправду так низко. Только полнейшее ничтожество способно на такое. Я – ужасен в своей низости. Действительно, какое я имею право кому-то причинить зло, если сам я – полнейшее дерьмо? Да даже, будь я самый великий благодетель человечества – это ничего не меняет, не даёт мне право».


***

Капитан Комаров очень любит своих рыбок. Глупо звучит, конечно. За что можно любить аквариумных рыбок – этих молчаливых малюток, живущих исключительно в воде? Казалось бы, не за что. Но капитан Комаров любил своих рыбок, был по – настоящему привязан к ним. Может, это всё от того, что больше и привязываться было не кому. Капитан Комаров прослыл патологическим холостяком, и с его патологией было уже бесполезно бороться. Он достиг уже той точки саморазвития, той кардинальной черты собственного развития, того возраста, в конце концов, когда жениться уже и не хочется. Когда уже сама мысль о посторонней женщине, которая каждый день будет вторгаться в личное пространство, и будет иметь какое – то влияние на него – капитана Комарова, становится непотребной. Разве может он в одночасье, из – за прихоти какой-то немолодой тётки, которая ещё и будет ежедневно докучать.
- Ага, вот я сейчас разбежался и изменил все свои привычки, к которым я старательно привыкал годами, - так обычно отвечает капитан Комаров на все вопросы о женитьбе.
Лучшая черта рыбок, за которую капитан Комаров их больше всего любит – это их молчаливость. Капитан очень любит и ценит тишину. Он так устаёт каждый день от вечной городской суеты, от спешащих и галдящих людей, что ему требуется ежедневная доза душевного успокоения. Глядя на безмятежные рыбьи полёты в водяном пространстве аквариума, капитан Комаров расслабляется, улетает в мир мягких пушистых грёз. Очень далеко. Ему так нравится наблюдать за неспешными танцами разноцветных хвостов и плавников. За искрящимися переливами крошечных чешуек на маленьких холодных тельцах. За их плавными движениями, в которых чувствуется волшебная гармония с миром и природой.
В аквариумном маленьком мирке всегда царит покой и безмятежность – всё то, чего так не хватает нашему миру, нашей действительности. Гармония, покой и безмятежность – вот чего желал, жаждал капитан Комаров в долгие томительные минуты одиночества. Ему всегда мерещатся неспешные волны, мягко накатывающиеся на прибрежный тёплый песок, и ласковое дуновение солёного морского бриза. Море длинным языком прибоя лижет береговую линию, смывая цепочку одиноких следов, оставленных босым прохожим. Капитан Комаров видит себя этим прохожим. И возможно, что там – далеко – далеко от столицы, на безымянных берегах, он хотел бы быть не один…



***

В холодильнике что-то завелось. Или кто-то. Сергей ещё не распознал окончательно. Каждую ночь он слышал неясные звуки, которые издавал белый шкаф на кухне. Что-то неладное творилось вокруг. Сергей это ясно чувствовал. Буквально каждая молекула окружающего мира булькала неконтролируемой тревогой, дышала страхом и тугим наваждением. Сергей чувствовал это каждой мельчайшей порой своего тела.
Каждую ночь, когда унылый тусклый свет неработающей закопченой кухонной вытяжки, застревающий в жиринках, едва мог рассеять набрякшую тьму, что-то просыпалось. Сергей сидел на табуретке и вслушивался в тишину. Изнутри холодильника что-то скреблось. Сергей ясно представлял, как непонятная тварь из его ночных кошмаров наяву проводит по обшивке холодильной камеры изогнутым пожелтевшим когтем. Сергей видел, как во тьме, среди склянок и тарелок с едой, среди упаковок майонеза и кетчупа, между колбасными нарезками и бутылками с молоком шевелится неведомое. Но стоило только лишь открыть дверь, как призрак исчезал, прятался под листьями салата, забивался в дырки, зияющие в сыре, растекался сливочным маслом по недоеденному бутерброду.
Сумасшествие. Безумие. Или пугающая реальность?
Мозги пошли пузырями. Разум размяк до состояния жидкого мыла. Мыльные пузыри, сквозь которые преломляется вся эта нелепая жестокая жизнь. Всё уже осточертело. Где найти спасение?
«Кажется, я схожу с ума».
«Невыносимо».
Голова сыпет чудесами. Потрёпанная бензиновая радуга колышется в стакане чая. Кипит молоко неизбежности, выплёскивается из раскалённой кастрюли.   
Сергей яростно сжимает челюсти. Слышит, как скрипят его зубы. Слышит, как скрипят и осыпаются мелкой крошкой. Слышит, как во рту рассыпается песок белоснежного кальция. Сергей опять не спит. Бессонница обволакивает, заставляет распыляться разум. Никакой возможности сосредоточиться. Сфокусироваться на окружающих объектах не получается, не выходит никак. Внимание рассеянно. Лицо одеревенело.
«Как жаль, что Маши сейчас нет рядом. Ну, почему она сейчас так далеко? В тот самый момент, когда мне жизненно необходимо её тепло?»
Машу отправили в командировку в соседнюю область. Рабочая необходимость.
«Рабочая необходимость!!! Кто ещё придумал это поганое выражение? Какой необходимостью можно оправдать её отсутствие в такой нелёгкий момент моей жизни? Когда она так нужна мне. Возвращайся скорее, детка. Любимая моя, мне так не хватает тебя».
Сергей разговаривал с Машей по телефону. Как только вышел из этой проклятой больнице. Еле отвертелся. Врач увещевал его, настаивал на двухдневной госпитализации, чтобы провести более глубокое обследование. Но Сергей не мог остаться, это было выше его сил. Ему претила сама мысль оказаться в убогой больничной палате, зажатым посреди четырёх жёлто – белых стен и потолка с осыпающейся штукатуркой по углам. Он бы не выдержал и одной ночи лежащим в неудобной жёсткой койке среди пердящих и храпящих дедов. Чтобы ему оставалось делать? Только глядеть на уличный фонарь, мерзко просвечивающийся сквозь унылую занавесочку или пялиться на тёмный квадрат обглоданной временем тумбочки? Был ещё вариант повеситься на обшарпанной трубе в вонючем туалете, где плохо работает смыв. Разодрать в лоскуты пятнистую простынь и соорудить из клочков довольную жизнью петлю. Но этот вариант был заброшен на самый крайний случай. Вернее, не так. Этот вариант был сразу отметён в сторону из-за врождённой патологической трусости. Сергей никогда бы не смог поднять на самого себя руку.
Сергей яростно сжимается комком в углу комнаты. Зародышевым калачиком складывается на полу. Голос утихомирился. Голова абсолютно просторна и свежа. Ничто не лезет из заколдованного порочного круга. Можно попытаться поспать. Обрести покой и забытье.   
 

***

Капитан Комаров расстёгивает все пуговицы цветастой свободной рубашки. На улице очень жарко. Распаренное лицо истекает потом, льющегося со лба, мелкими каплями скатывающегося с переносицы до кончика носа.
«Опять надо идти в душ».
Капитану лень в очередной раз мыться. Ему банально жалко времени на то, чтобы пойти смыть с себя весь накопившийся удушливый смрад – липкий слой пота, закупоривший все поры кряжистого крупного тела. На что ему было тратить это время – непонятно тоже. Сегодня у капитана выходной, не надо никуда спешить, не надо мчать по особо важным делам, не надо торчать в сером отделе, населённом малоприятными подробностями удушливой действительности.
Погодка, конечно, не жаловала. Капитан Комаров всегда очень туго переносил жару. Его организм отказывался нормально функционировать, когда столбик термометра чуть превышал отметку в тридцать градусов. Потел он нещадно. Казалось, что всё его тело источает пот. Выделяет неприятно пахнущую влагу. Если была возможность, то капитан всегда старался выбраться на пляж. На сраный московский пляж, забитый изнывающими от жары горожанами, потягивающими пивко и грызущими вечные семечки. Бычки прятались в песочек, полотенца сверкали на солнце, за тёмными очками не видно глаз. Стандартная картина стандартного московского лета.
«Может и сегодня выбраться на пляж?»
«Позову какую-нибудь свою знакомую, искупаемся, поваляемся на солнышке, пообнимаемся, попьём пивка, а потом поедем ко мне – разомлевшие и готовые».
Капитан Комаров довольно прищурился, глядя на себя в отражении запотевшего зеркала в ванной. Он всё-таки решился пойти помыться. Холодный душ бодрил и успокаивал. Вода приводила в чувство и облагораживала.
После душа захотелось курить. На балконе, выходившем на солнечную сторону, появляться не было никакого желания. Курить дома не хотелось, но пришлось. Замызганная пепельница вовремя подвернулась под руку. От сигаретного дыма стало как-то тошно на душе.
Позвонил подруге Кате, а точнее даже, и не подруге, а любовнице. Не смотря на то, что капитан Комаров был одинок, он не был обделён женским вниманием. У него всегда имелось в наличии несколько женщин, с которыми он мог чрезвычайно увлекательно провести свободное время. Некоторые из них на протяжении очень долгого времени связывали свой досуг с капитаном, очевидно, надеясь на что-то большее. Некоторые выбывали из борьбы по причине замужества. Других даже замужество не останавливало. Некоторые лелеяли надежду, что они единственные у капитана, другие были посвящены во все перипетии постельного многообразия. Ни одна из них не задерживалась в квартире Комарова дольше, чем на три дня. Хотя нет – одной особе удалось провести с капитаном целую неделю, после чего все отношения были прерваны. Своей настойчивостью она отбила у капитана всё желание дальнейшего общения.
Катя с удовольствием согласилась этот чудесный воскресный денёк провести в обществе капитана полиции, нежась на пляже в Строгино.
Капитан налегке быстро добрался до Строгино. Затарившись пивом и неизменными семечками, ожидал свою прекрасную спутницу у тропинки, ведущей к пляжу. Катя никогда не заставляла себя долго ждать, не заставила ждать и сегодня.
- Привет, мой ласковый и нежный зверь, - Катя чмокнула капитана в небритую щёку и потянула за собой к воде. Комарову уже и самому хотелось скорее окунуться в воду.
Комаров быстренько скинул с себя шорты и рубаху, сложил в тени дерева пакеты с пивом и бросился в воду. Бегом ворвался в зеленоватую гладь, распространяя вокруг себя веер озорных брызг. Вода сомкнулась над головой, дыхание остановилось на какие-то мгновения, что Комаров плыл под водой. Руки приветливо обняли водяные столбы, чтобы оттолкнувшись от них, продолжать движение вглубь водохранилища. Капитан вынырнул уже довольно далеко от берега. Солнечные лучи давили на затылок, пока капитан возвращался назад. Вылезать из воды не очень-то и хотелось, но там на берегу своей очереди искупаться ожидала Катя, оставленная в одиночестве присматривать за вещами. Катя, нацепив солнцезащитные очки, с деловым видом читала какой-то глянцевый яркий журнал.
- Иди, теперь твоя очередь, - Комаров аккуратно вскрыл банку пива и сел на покрывало.
- Как водичка? – Катя сняла очки и бросила их в песок.
- Просто шикарная. Как молоко, - капитан с упоением аккуратно цедил каждый холодный глоток.
Катя ушла, оставив капитана наедине с журналом, раскрытым где-то посередине. Со страниц слащаво улыбался какой-то малый неопределённого пола в блестящих одеяниях.
- Очередной звёздный педик, - пробурчал капитан себе под нос, однако, журнал всё же взял.
Просто хотелось полистать, чтобы время убить. Чтобы ждать было не так скучно. От разноцветья страниц рябило в глазах. Ворох рекламы и звёздных скандалов.
- Ну, и дребедень. Как это Катя читает такую шнягу? Человек с двумя высшими образованиями, – мысли капитана обрели словесную форму.
Взгляд капитана, лениво и безучастно скользивший по глянцевым страничкам, задержался на мгновение. Его что-то привлекло. Отвлекло от общей массы сумбурного абсурда. Как-будто интуиция внезапно кольнула. Чутьё проснулось. То самое чутьё, что не раз подсказывало капитану Комарову верное решение и правильные шаги. Капитан побежал глазами по странице. Это была хроника чрезвычайных происшествий. Ничего интересного. Чувствовалось, что автор изрядно приукрашивает события, добавляя к ним изрядную толику вымысла и драматизма. Комарова даже взяли сомнения в правдивости всего написанного.
Вот и описание самоубийства капитана Киселёва. Ничего нового не написано. Напротив, всё описано очень точно, добавлены какие-то подробности…
«Но ничего криминального. Что это я так всполошился, непонятно? Дерьмо этот журнал».
Капитан кинул журнальчик на покрывало, а сам крепко присосался к банке с пивом. Вот и Катя вернулась. Легла рядом и прижалась влажным стройным телом к Комарову. Капитан чувствовал, как живот щекочут капельки влаги, сползающие на него с тела Кати. Катя, удобно устроившись на волосатой груди Комарова, затихла ненадолго.
«Может, уснула?»
Солнце пекло нещадно. Тень дерева изгибалась и убегала прочь, повинуясь циклу Солнечного движения. Пиво неумолимо нагревалось, становилось гадким и невкусным. Зато семечки полностью завладели ртами Комарова и Кати. Разговор особо не клеился. Да и поддерживать беседу никто не хотел. Обычно, они встречались не для того, чтобы болтать. Когда семечки иссякли, Катя, допив свою банку пива, улеглась животом на покрывало, подставив спину солнцу – уже не такому яростному и агрессивному. Ослабевшие лучи обещали приятный мягкий загар без каких- либо дурных последствий для кожи. Все темы уже были исчерпаны, говорить было не очень. И, опять же, не очень хотелось. Катя опять уткнулась в свой нелепый журнал.
 Капитан Комаров молча сидел и рисовал палочкой по песку. Неведомые узоры простирались вдоль его ног, огибая пивную банку, в которой осталось ещё немного тёплого пива. Люди вокруг, уже уставшие за весь день, больше не играли в волейбол. Некоторые уже начинали медленно сворачиваться. Мимо прошёл паренёк с уставшим обгоревшим лицом. Видно, что сил у него осталось лишь на то, чтобы принять душ после купания.
Катя перевернулась на спину, положив под голову свёрнутое полотенце. Капитан Комаров мельком взглянул на обложку журнала, с которой на него смотрела чья-то белозубая, сияющая физиономия, по бокам от которой были расписаны некоторые самые горячие темы этого номера. Взгляд капитана скользнул по названию…
«Что за название такое – Слизь?»
…и уже готов был пуститься дальше по береговой линии, как вдруг…
«Это что ещё за ****ец? Как это так?»
Дата выхода журнала значилась восьмое августа – за один день до смерти капитана Киселёва…   

***

«Ты и правда мелок душой, утырок».
- Опять этот паршивый голос в моей голове, - Сергей приостановился на лестнице, прислушиваясь к внутреннему обличителю.
- Что тебе надо, прокурор внутри моего черепа?
«Ты так мелок. Как букашечка. Низкая мелкая тварь. Ты, обладая такой невероятной силой, не смог измыслить ничего весомее, чем убийства простых обывателей. Убил бы президента Америки? Или какого-нибудь олигарха, ненавидимого всей страной? Кишка тонка была даже подумать о таком. Кто ты теперь? Уничтожил бы банду международных террористов или парочку педофилов? Жизнь бы у людей стала легче. А так что ты сделал со своим даром? Ровным счётом ничего. А теперь, когда пора подводить промежуточные итоги, ты боишься высунуть голову из асфальта, как трусливый страус».
Сергей вышел из подъезда. Хотелось напиться. Хотелось алкоголем заглушить этот голос. Эти речи собственной совести. Очень хотелось напиться. Сергей думал найти в алкоголе успокоение и душевное спасение. О работе он даже и не помышлял.
В магазине Сергею постоянно казалось, что охранник преследует его. Ходит по пятам, засекая каждый шаг и каждое движение.
«Чем я заслужил такое отношение? Я похож на вора?»
Сергей медленно проходил вдоль рядов разноцветных бутылок. В стеклянных бликах отражалось усатое лицо охранника, стоящего прямо за спиной.
- Вы думаете, что я что-нибудь украду? – Сергей резко обернулся назад…
Но никого не было. Никакого усатого охранника. Ничего.
На его возглас обернулась продавщица из мясного отдела. Долго смотрела, а потом, опустив, наконец, взгляд, продолжила дальше резать колбасу.
Сергей взял пять бутылок пива, бутылку водки и бутылку виски. И ничего больше. Еда дома была, кажется. Да есть и не хотелось.
«Что, уже мерещится погоня? Вечная слежка?»
«Да, вы, батенька, параноик».
- Да пошёл ты, - Сергей цедил слова сквозь плотно сжатые зубы.
«Мне так жаль тебя, малыш»
- Отстань, блин, - Сергей уже приходил в бешенство.
«От себя не уйдёшь, цыплёночек. Как не пытайся. От самого себя не уйдёшь».
Пол вспенился под ногами жёлтой пеной. Осколки зелёного стекла грянули под ноги. Одну бутылку пива Сергей всё же не удержал. Зато весь этот шум вспугнул голос.
Усатый охранник тоже вышел на улицу и долго смотрел, как Сергей удаляется в направлении дома. Когда Сергей обернулся, охранник прикуривал сигарету.
Домой Сергей возвращался очень быстро. Сначала боялся, что пакеты не выдержат, а потом боялся, что голос вернётся до первого глотка алкоголя. Но всё обошлось. На лестнице встретил приветливого соседа сверху. Тот с широченной улыбкой шёл выгуливать мерзкого пекинеса своей приветливой и улыбчивой жены. Сергей ненавидел пекинесов. На соседское приветствие Сергей скорбно промолчал, глядя прямо перед собой.
В квартире царила мрачная духота. Удушливый воздух скопился под потолком, забился под шкафы и в щели между паркетом. Открывать окна Сергей категорически не мог, так как любой сильный уличный шум пробуждал в голове рой мыслей и словоформ. Образы чуждой жизни тыкались косматыми мордами в солнечное сплетение. Сергей налил себе полный стакан виски и разом опорожнил его. Запивать пришлось пивком, которое с трудом удалось открыть. Приятный жар разлился по ротовой полости и пищеводу. Всё ниже и ниже. Желудок вожделенно передёрнуло от накатившей волны.
«Пошёл процесс. Как я долго этого ждал».

***

«Кто-то звонит в дверь. Да и ещё так настойчиво. Кого там ещё принесло в такую рань?».
В дверь одновременно стучали и звонили. Голова Сергея ходила ходуном от издаваемого шума. После долгой изнуряющей бессонницы ему наконец-то удалось вырубиться и поспать. Алкоголь сделал то своё дело, для чего и был предназначен. Сергей напился вдрызг и заснул. Ему удалось немного отдохнуть. Не смотря на изрядное количество выпитого, никакого похмелья не было. Даже более того, Сергей чувствовал себя отдохнувшим. Алкоголь неожиданно благотворно повлиял на психическое состояние. Да и на физическое тоже. Сергей чувствовал себя превосходно. Он был лишь немного раздражён столь  ранним визитом неизвестного посетителя.
- Кто там? – Сергей видел в глазок какого-то мужика в светлой рубашке с коротким рукавом.
- Полиция.
- Можно увидеть ваше удостоверение? – Сергей почувствовал, как сердце обрушилось вниз и влажно  зашлёпало по пыли на полу.
Мужик молча протянул в глазок раскрытую ксиву. Сергей не смог ничего разобрать из того, что было написано в удостоверении. Лицо тоже было не разобрать – фотография изогнулась рыбьим глазом. Но дверь Сергей всё же открыл и вышел на площадку. Перед ним стоял достаточно крупный мужчина средних лет. Он хмурился, отчего видно было, как прямая длинная морщина разделяет его лоб на две горизонтальные части. Глаза, глубоко посаженные, изучающе глядели на Сергея.
- Капитан Комаров, - представился полицейский, всё ещё держа корочку перед собой, чтобы Сергей смог убедиться в правомерности его вторжения.
- Зачем пришли? – Сергей настороженно вглядывался в лицо полицейского. Ему вдруг дико захотелось пить.
- Вас сегодня не было на работе? – капитан Комаров достал из нагрудного кармана рубашки носовой платок и вытер выступивший пот с блестящей лысины и со лба.
- Я отпросился. Я заболел, - мигом соврал Сергей.
- Ясно. Я бы хотел с вами поговорить, обсудить кое-что. Можно мне зайти к вам, а то на лестнице как-то неудобно, соседи ещё будут подслушивать.
- Я думаю, что не стоит заходить – у меня дома беспорядок. Давай – те  постоим покурим.
- Хорошо, давай покурим.
Сергей и капитан Комаров спустились на площадку между этажами. Сергей уселся на облупившийся подоконник, затёртый до дыр задницами жильцов.
- Я, кажется, сигареты забыл. Сейчас я домой поднимусь.
- Не стоит. Я угощу, - капитан протянул Сергею открытую пачку.
- Так о чём вы хотели поговорить? – Сергей прикурил от зажигалки капитана и упоительно затянулся. Первая затяжка после сна как обычно сильно ударила в голову, тем более, что и алкоголь ещё не до конца рассеялся. Сигарет Сергею вчера не  хватало – он забыл их купить, поэтому приходилось курить по половинке, чтобы растянуть домашние запасы никотина. Только сейчас он понял, что заходить домой за сигаретами было бы глупо, так как их попросту нет.
- Вы давно работаете в журнале «Слизь»? – капитан Комаров стряхнул пепел в разрезанную пивную банку, служившую пепельницей.
- Прилично, а что?
- А почему вы сегодня не были на работе?
- Я заболел. Неважно себя чувствую. А что такое?
- Нет, ничего. Что – то какая-то сомнительная у вас болезнь. Чем лечитесь? Водочкой?
- А какая вам разница чем я заболел и чем я лечусь? Вам больше нечем заняться?
- Так, не надо дерзить. Мне есть, чем заняться, уж поверьте, - капитан Комаров чуть приблизился к Сергею.
Несколько секунд длилось молчание. Сергей тупо смотрел на стены родного подъезда – уже несколько раз перекрашенные. Под краской скрывались многочисленные отметины прошлых лет, оставленные здесь несколькими поколениями любителей зимних подъездных посиделок.
- Вы знали капитана Киселёва? Евгения Александровича? Были с ним знакомы? – последние слова Комаров проговорил с явным нажимом.
- Это тот, который покончил с собой недавно? Нет, не знал. Откуда бы я с ним познакомился? – Сергей врал, чувствуя, как пол уходит из-под ног, как дым наполняет лёгкие, как разбухает в них удушливым газовым комком. На потных ладонях заискрилась влажными тёплыми капельками совесть, увенчанная диадемой страха.
- А вы знаете, как  всё произошло? – глаза капитана Комарова сузились, превратившись в две маленькие, очень проницательные щёлочки, сквозь которые видны были всполохи мрачного пламени, полыхавшего внутри. Языки огня обжигали веки и опаляли ресницы и брови.
- Да, конечно, знаю. Об этом случае все газеты писали.
- Да, все писали – это точно, - после этих слов капитан Комаров замолчал.
- И что вы от меня хотите?
- А вот что – объясни-ка мне, дружок, как так получилось, что статья в твоём журнале вышла за один день до смерти Киселёва? На один день раньше, чем всё произошло. Как?
- Я думаю, что это какая-то ошибка, - Сергей был не готов к этому вопросу. Паника засуетилась внутри, забила в тревожный колокол.
- Нет, никакой ошибки быть не может. Я специально сегодня наведывался в твою редакцию, чтобы всё разузнать. Я не стал никому там говорить, зачем именно пришёл. Так вот, меня там заверили, что никакой ошибки быть не может. Что номер выходит именно тем числом, которое указано на обложке. А значит, что подписывается в печать он ещё раньше. Я прав?
- Да, прав, - Сергей весь похолодел внутри.
- А если я прав, то тогда отвечай, сука, как так получилось, что ты написал об этом заранее? Как ты всё это устроил? – капитан Комаров угрожающе придвинулся к Сергею. Его искажённое злобой лицо было прямо возле лица Сергея. Сергей чувствовал обжигающее дыхание раскалённого жерла.
- Я не понимаю, о чём это вы толкуете. Я ничего не мог подстроить. Как бы я это сделал?
- Не знаю, как. Пока, не знаю. Но я тебе обещаю, что докопаюсь до сути дела. И тогда ты ответишь.
Капитан Комаров развернулся и бросился вниз по лестнице. Сергей ещё долго стоял на площадке между этажами и слушал удаляющиеся шаги. Шаги уже давно стихли, но Сергей всё ещё стоял и слушал, как гремят каблуки. Шаги продолжали звучать в голове Сергея, по раскуроченному асфальту воспалённого разума. Шаги переплетались с последними словами капитана, сливались в единый марш, в резкий бой барабанов, в многоголосие шёпотов скалистых берегов…



***


«Комаров Михаил Петрович. Капитан Комаров Михаил Петрович. Главное сейчас – это хорошая память. Главное – ничего не забыть и не перепутать. Тогда ещё есть шанс. Оперуполномоченный уголовного розыска капитан Комаров Михаил Петрович».
- Надо записать где – нибудь, что ли, - пробурчал Сергей себе под нос.
- Хотя нет, не стоит. Это же улика. Надо запомнить.
- Хотя, почему улика? И так всем очевидно будет, что мы знакомы. Он же приходил на работу ко мне, интересовался. Спрашивал там что-то. Все знают теперь, что мной заинтересовалась полиция, - Сергей в задумчивости сел на табуретку на кухне.
- Полиция заинтересовалась мной, а я заинтересовался полицией. Как смешно получается, - Сергей нервно хихикнул сам себе. – Прямо каламбур. Только совсем несмешной. Кому-то непоздоровится.
На кухне царил беспорядок и хаос. Кухонный стол погряз в остатках пищи, размазанной по столешнице. Чёрствые пальцы засохших макарон извивались в жалких потугах сползти вниз по ножке стола. Затвердевшие капли кетчупа и майонеза радиационными кучками ядерных отходов  обосновались по углам. Недоеденный хлеб ослепшими кратерами возвышался на грязных тарелках. Недоеденный борщ размазан по кастрюле. Нет сил, нет желания всё это помыть.
- Да и зачем? Кому это сейчас нужно? – Сергей не замечал уже своего бубнёжа. – Маши всё равно нет, а мне сейчас всё равно. Не до чистоты сейчас. Не до уборки.
Сергей долго колупался в большой пепельнице, набитой бычками, тонущими в сером океане пепла. Искал подходящий бычок, чтобы выкурить его. Курить хотелось страшно. Как назло, всё было скурено до основания, до самого фильтра. Никотиновая жадность – плохая черта.
Сергей выключил свет, горевший всю ночь и всё утро. Схаркнул в раковину, наполненную отвратительной посудой. Попил железной воды из-под крана. Рот наполнился иголками и песком. Вытер рот остывшим зачуханным полотенцем и опять плюнул в раковину – слюна – долгая и склизкая – медленно тянулась до самой верхней тарелки.
Сергей допил нагревшееся выдохшееся пиво, потом обратил внимание на бутылку виски. На самом донышке ещё колыхалась светло-коричневая жидкость. Залпом выпил и остатки виски. В горле защемило, защипало – вискарь пошёл не так хорошо, как вчера вечером. Поперхнувшись всеми сорока градусами, Сергей наскоро закусил куском хлеба, на котором ещё сохранилось немного заветренного майонеза.
- Главное – это хорошая память. Отличная память. Надо развивать в себе это свойство разума. Всем так и буду советовать, - Сергей ухмыльнулся и завалился на кровать, объятую штормом.
«Надо обязательно поспать. Прийти в себя. Набраться сил. Новых мыслей и идей. Мне ещё предстоят великие дела. Надо всё хорошо обдумать. На работе завтра я должен быть, как огурчик. Сладких снов. Спокойного дня».

***

Сергей шёл на работу в полной уверенности и боевой готовности. В тщательно выглаженной сверкающей рубашке, брюках со свежими резкими стрелками. Гладко выбритый, с ясными светлыми глазами, в которых нет ни намёка на душевные мучительные переживания последних дней. Дорога стелилась под ноги приветливой урбанистической речкой – в её асфальтовом течении утопали ноги по самые колена. Надоедливый голос внутри головы, докучавший все последние дни, сегодня безропотно молчал. И это внушало оптимизм Сергею. Это настраивало на позитивный лад. Казалось, что все последние мозговые встряски уже позади. Что сознание пришло в норму, что никто больше не смеет вторгаться за границы душевного спокойствия. Что жизнь восстанавливает свой привычный размеренный ход. Что все сомнения и тяготы остались позади. Что совести перерезали глотку ножи тёмной стороны…
Всё бы это было так, если бы не хорошая память. Если бы не отличная память, которая упорно хранила в своих глубоких чистых озёрах отчётливые воспоминания о том, что произошло за последнее время. Память низвергалась туманным водопадом на растревоженный разум, которому пришлось так нелегко. Что это всё? 
Где искать ответы на вопросы? В каком заповедном хранилище бесконечного разума искать их? На каких пустынных берегах оставлены неясные следы? В каком полушарии мозга хранятся исчерпывающие знания обо всём этом загадочном деле? Под какой неровностью коры головного мозга сверкают ответы? Где найти ответы? А где вопросы?
Сергей непоколебим. Он бесконечно уверен во всём, что должно произойти в скором времени. Это будет последний шаг. Последняя ступень вниз, в зовущую манящую пропасть, откуда ему уже , кажется, нет возможности выбраться.
Сергей подобен сейчас прямой разящей стреле, готовой сорваться с туго натянутой тетивы. Все внутренние пружины сжимаются, воля распрямляется. Всё готово к финальному акту, апогеем которого станет немая сцена. Немая сцена перед треснувшим зеркалом в ванной. Сергей помнит, как хотел протереть запотевшее зеркало, хотел обнажить спрятавшееся отражение собственных мыслеформ. Ладонь скользила по влажной гладкой поверхности, пальцы проваливались в отражённую реальность, вязли в прозрачном зеркальном варенье. Разбить тогда зеркало было одним единственным выходом – запасным выходом психоза, мыльными закопченными пузырями поднимающегося из кипящих глубин сознания…
Молоко неизбежности варится в кастрюле. Из разбитых песочных часов сыпется время. Песчинки разносятся холодным пасмурным ветром.
Что – то будет скоро. Осталось совсем немного до завершения главной жизненной драмы. Грянет гром и бой боевых барабанов. По кому-то грянет набат. По ком будет звонить колокол? Даже дедушка Хем не сможет дать внятного ответа.
Сергей видит, как с крыши далёкой высотки, теряющейся в дымке удалённости, шаман запускает дымовые сигналы. Сергей слышит его унылое горловое пение, слышит шлепки босых ног по раскалённым плитам крыши. Его руки покрыты загорелой сморщенной кожей. Пальцы скребутся в самую душу. Ладони отбивают колдовской ритм на звонком бубне. Его веки прикрыты, на глазах пелена надвигающегося транса. Его сигналы тревожны, его танец завораживает. Шаман чувствует беду, предсказывает её, проецирует развитие трагических событий, которые ему удалось увидеть. Знание о них он принёс из таинственного мира духов. Оттуда, куда так страшно и волнительно возвращаться всякий раз, когда племени грозит опасность. Когда нужна помощь. Шаман развёртывает перед взором Сергея тусклые оборванные картины, повисающие уродливыми лохмотьями прямо в воздухе. Остатки парусов колышутся на ветру…
Сергей видит всё. Смотрит помимо своей воли. Его заставляет смотреть песня шамана, дым его костра, окутывающий и опьяняющий. Он видит дым, много дыма, в котором угадываются языки огня. Пламя обжигает, но манит одновременно. Гипнотизирует своими яростными всполохами. Бушующий пожар заперт в небольшую комнатку. Сергей видит, как плавятся стены и ниспадают обугленными пластами в тёмные щели на полу. Пламя пожирает само пространство, само время. Материя распадается на атомы, кружащиеся в водовороте горячего воздуха, поднимающегося к потолку. А на потолке одиноко горит лампочка. Вокруг настоящий ад на Земле, а она продолжает гореть. Вокруг зверствует настоящий огненный шторм, а лампочка всё себе невозмутимо раскачивается из стороны в сторону. Как маленькая девочка в нарядном голубом платьице цвета яркого бирюзового неба, что одиноко качается на своих любимых качельках во дворе перед домом. Дома её ждёт ласковая добрая мама. Мама ждёт дочку и мужа на ужин. Мама весь день готовится к приходу своих любимых, делая всё, чтобы ужин удался на славу, чтобы дома было чисто и уютно. Чтобы дочка сладко спала в своей любимой пижамке с пухлыми мишками и яркими звёздами. Чтобы муж отдыхал дома душой и телом. Чтобы любил жену. Каждый день делать дом настоящим семейным пристанищем домочадцев, обособленной крепостью от посторонних бед и забот, надо тоже тяжело трудиться…
А качели всё качаются и качаются. Протяжно скрипят, разнося скрип до самой верхушки вкусно пахнущей черёмухи, стоящей неподалёку. А лампочка всё болтается, всё раскачивается. И в этой лампочке Сергей видит девочку с двумя милыми косичками, её пустынный дворик, её любящую маму, серьёзного уставшего папу. Сергей видит и слышит качели, скрипящие в наступающих сумерках, видит небо, устремившее свой глубокий взор на земных обитателей. Всё так безмятежно спокойно. А они всё качаются. Как ни  в чём не бывало…

***

Внутренний голос по-прежнему молчал. Уже второй день ни одного скверного слова не раздалось в голове у Сергея. Его второе «Я» по-партизански молчало, не проронив ни единой едкой реплики за всё это время. Так спокойно было на душе. Как на море перед бурей. Всепоглощающий убаюкивающий штиль обволакивает морскую гладь, чтобы через несколько коротких, но, одновременно, таких долгих мучительных мгновений, взорваться всеобъемлющей бурей. Тишина, разлитая в неподвижном воздухе вздыбливается непокорным диким жеребцом, вспучивается подводным взрывом стихий, готовым поглотить всё на своём пути.
«Кажется, что он затаился. Этот таинственный неведомый ублюдок, который успел мне уже порядком надоесть. Куда он забился? Где его молчаливое убежище? Чего ожидает этот проворный душевный провокатор?»
Сергей сделал то, что должен был. Он напечатал то, что должен был напечатать. Это будет последним злым приключением. Это будет последней чертой его злой воли. Он должен был сделать всё именно так и никак иначе. Сейчас он защищается. И всячески оправдывает свои действия. Сейчас он сам перед собой предстаёт в виде жертвы. В виде человека, которому грозит опасность. И он должен, просто обязан защищаться. Это последний путь, это путь в никуда…
Кто-то его простит там, за последней чертой. Наверное, это будет Бог. Но Сергей точно знает, что теперь ему грозит. Чем ему обернётся это время осознания небывалого собственного могущества. Теперь за ним оп пятам будут ходить неприкаянные души погибших. Невинно погибших.
«Хотя, почему это невинно? Разве им не за что было умереть? Разве не воздалось им всем по заслугам? Разве не может человек до конца защищать и отстаивать свои собственные интересы? Свою жизнь и свободу, в конце-то концов? Где справедливость?»
Но Сергей знает, что оправдания попросту нет, не сущетсвует. Что кара неизбежна. Но какова она будет? Что ждёт его впереди? Очищающий вечный огонь адского пламени? Горнило неискуплённых грехов? Кто накажет, кто спросит с него за всё содеянное?
«А если я напишу статью о смерти Бога? Что тогда будет?»…


***


«Я смогу занять Его место?»…


***


«Кто мне сможет помешать?»…


***


«Никто»…


***

Сегодня Маша сама не своя. Что – то произошло. Что-то надломилось внутри. Какие-то душевные струны перестали играть, кое-где ослабли, а кое-где лопнули. Из этих струн Маша отливала тяжёлые снаряды, которые потом метала в Сергея. Словесные пули проносились над головой, норовя попасть прямо в лоб. Сергей не успевал отбиваться от лихих наскоков и неожиданных нападок своей любимой. Дело пахло жареным. Маша кричала ни с того ни с сего. Маша была в непревзойдённом бешенстве. Сергей терпеливо хранил молчание. Не хотелось превращать банальную ссору, переросшую в индивидуальную истерику, в бессмысленный обмен грубостями. Сергей терпел, как мог. 
Сергей молча наблюдал, как его любимая сыплет ему на голову пригоршни убийственных молний. Где - то вдалеке гремел гром, раскаты его сотрясали стены квартиры Сергея, где он предстал перед безжалостной нимфой. Перед его любимой нимфой Машей.
"Так хочется дать ей затрещину. Чтобы немного успокоить. Не думаю, что это произведёт хоть какой-то педагогический эффект. Скорее, наоборот. Она ещё больше разозлится. Но очень хочется. В первый раз у меня такое, чтобы хотелось ударить девушку. Кажется, что это плохой знак. Хотя, может быть, это от полноты чувств..."
Маша не унималась.
"Непонятно, что ей надо. Чего она сейчас добивается. Такое с ней впервые. Может, просто необходима такая вот эмоциональная разрядка. Каждый человек находит разные, сугубо индивидуальные, способы снятия напряжения. Кто-то дубасит грушу, кто-то напивается или накуривается, кто-то бегает, кому-то достаточно послушать позитивную музыку или посмотреть позитивный фильм. А кто-то выплёскивает себя на близкого человека. Кому-то жизненно необходимо поскандалить, чтобы почувствовать себя лучше. И одновременно сделать хуже другим. Вампиризм. Самый настоящий вампиризм".
"Главное - это самому сохранять спокойствие, ни в коем случае не поддаваться на все эти провокации".
Сегодня Сергей отстоял крепость своего личного спокойствия. Не прогнулся под умело пущенные снаряды друга, ставшего врагом. Маша в итоге выдохлась и сдалась на милость неуступчивому победителю. Сдалась всецело, без остатка. А Сергей праздновал внутреннюю победу и гордился своей терпеливостью. Не хотелось превращать глупую сцену в печальную историю. Всё обошлось. Каждый пообещал друг другу забыть этот неожиданный беспричинный эмоциональный взрыв.


***

Сергей вдыхал оголёнными нервными окончаниями окружающую обстановку. Погружался обоими полушариями головного мозга в суетливое течение города вокруг себя. Все его чувства сейчас обострены до предела. Сейчас он способен почувствовать дуновение ветерка от разноцветных крылышек самой крохотной бабочки, пролетающей за несколько улиц от него или где-то бьющейся в грязное размытое стекло. Сергей видит людей насквозь, слышит их мысли, чувствует их истинную породу. Каждый человек у него на ладони. Каждый прохожий идёт по его тропинкам.
Реальность преломляется перед его взором. Искажается, теряет отчётливость, колышется на ветру. Что будет дальше? Дальше будет ещё одна смерть. Что будет дальше с Сергеем? Об этом ему не хотелось думать. Он отгонял все нехорошие мысли. Не хотелось думать. Ни о чем не хотелось думать. Просто пустая молчаливая голова, которая не в силах проронить ни единого мысленного порыва, ни единого слова создать в серой каше притаившегося мозга…
В подъезде тихо и мрачно. Солнечный свет скребется в стекло. Кривыми когтями выцарапывает вереницы слов на мертвом языке далеких пустынь. Воздух законсервирован и спрессован. По обугленным лестницам текут тени прошлого. Людей, оставивших здесь свои ментальные следы. Проходимцев и соседей – всех, кого принял в своё жерло подъезд.
Бабочка бьется в стекло. Стучит своим невесомым тельцем в невидимую немыслимую преграду. Крылья бешено молотят загустевший и спёртный подъездный воздух. Ей хочется назад, на свободу – туда, где царствует единственный верный друг -  ветер. Туда, где мир помещается на узорчатых крыльях, где бесконечность пути и полёта приходит на помощь. Бабочка не в силах осмыслить эту необозримую ловушку. Этот хитрый капкан, куда ей к несчастью удалось угодить.
Сергей пытается схватить бабочку. Та, почувствовав опасность, начинает ещё сильнее молотить воздух крыльями, биться с новой силой в стекло. Она чувствует, что пришел хозяин паутины. Тот, в чьей власти уничтожить. Или подарить жизнь…
Сергей поймал бабочку и, осторожно зажав её в ладони, поднёс к открытой форточке. Разноцветная плутовка порхнула на свободу и затерялась в зелени тополя, стоявшего перед подъездом.
Сергей долго поднимался по лестнице. Не хотелось никуда спешить. Каждый его шаг приближал неведомое. Не хотелось домой. Там мог его ждать этот проклятый голос. Сергей не готов был сейчас к встрече со своим вечным соседом. С гостем изнутри головы. Он шёл и разглядывал следы бабочки, оставленные на пальцах. Искорки пыльцы темнели на коже…
 
***
Первая капля…
За ней следом вторая…
Где – то вдалеке шумит приближающаяся электричка. И вот уже шум надвигающегося, набирающего силу дождя сливается воедино с шумом электрички. Крупные серые капли влаги низвергаются с неба цвета асфальта вниз. В этих каплях Сергей слышит плач неба, в этих каплях Сергей улавливает тонкие струны вселенской печали и грусти. Капли размытого неба, слёзы ветра. Слёзы стихии скрывают слёзы Сергея за своей влажной пеленой. Ливень рушится вниз со всепоглощающей мощью. По небритым щекам струится соль разбитых измятых человеческих надежд. Сергея трясёт от холода и пронизывающего ветра. Электричка уносит с собой огромное водяное облако, срывающееся на землю…
Как удобно скрывать свои слёзы под слезами неба…
Сергей не верит до конца в то, что произошло. Сергей до конца верит, что это сон. Что все происходящее сейчас – это лишь росчерк кошмарных сновидений, оставленных на взбудораженном разуме. Сергей верит, что стоит лишь обрести себя в сгущающейся реальности, что стоит лишь открыть глаза, как коварное наваждение исчезнет.
Но всё тщетно, всё безрезультатно. Конца и края не видно дождя. Дождь накрывает город серым саванном, подминает под себя обломки цивилизации…
 
Маша потерялась. Сергей весь день метался в бесполезных безрезультатных поисках. Что-то не так, он чувствовал это. Где-то в глубине души напряжение достигало апогея, прорывалось наружу. Что-то неведомое скользило из-за границы дозволенного сознанием. Капля за каплей срывалась в бездну хрупкая крошка. Лопались все мыслимые и немыслимые доводы. Ломались все неопровержимые доказательства…
Доказательства того, что она была жива…

Капитан Комаров умер, как и было предписано злой волей. Капитан Комаров нашёл свою смерть между ровных печатных строк. Нашёл свою финальную участь между ровными рядами букв. Капитан Комаров посягнул на самое сокровенное, что было у Сергея – на его свободу. На торжество демонической воли. За что и поплатился…

Капитан Комаров нашёл Машу, узнал у нужных людей всю подноготную Сергея и нашёл Машу.
- Алло, Мария Афанасьева?
- Да, это я.
- С вами говорит оперуполномоченный уголовного розыска капитан Комаров.
- А что такое? – голос Маши изрядно напрягся на том конце провода.
- Да вы не беспокойтесь так. Мне надо задать вам несколько вопросов о вашем молодом человеке Сергее Попове.
- Он что-то совершил?
- Пока ещё неизвестно. Мне очень надо поговорить с вами. Может быть, всё не так плохо ещё, - врал капитан.
- Я могу приехать сегодня.
- Отлично, Мария. Тогда я жду вас у себя в кабинете по адресу…



Она и не подозревала, что её ждёт. Уже сам факт того, что её вызывают на допрос, сильно волновал, выбивал из привычной колеи, заставлял передумывать всё сотни раз, копаться в себе и прошлом, не оставляя места ни для чего другого.
«Ну, почему ты мне не позвонила тогда?»
Маша была, как на иголках. Она панически переживала за непонятную участь своего любимого. Не знала, чего ожидать от этого разговора. Её пугала неизвестность. Столько всего передумала за время, оставшееся до встречи. Столько разных волнующих мыслей пролетело в её голове. Не хотела ничему верить, что бы ни сказал ей капитан. Маша была готова до конца отрицать любые обвинения, выгораживать Сергея, придумывать ему алиби.
Но в глубине души боялась, как бы самые ужасные слова и домыслы не оказались бы верны…

«Как там было написано в статье: возгорание произошло по непонятным и необъяснимым причинам. Кабинет буквально за считанные минуты выгорел дотла, ничего не оставив после невиданного буйства пламени. Всё погибло. Ни единого шанса на спасение».

Кабинет капитана дохнул на Машу затхлостью пыли и расползающихся по шкафам бумаг. За небольшим обглоданным временем и локтями столом сидел крупный мужчина и напряжённо курил. Видимо, какой-то небывалый важный вопрос завладел им, занял все его помыслы, застрял в глубинах разума.
- Здравствуйте, Мария. Меня зовут Михаил, - капитан галантно приподнялся в своём кресле и протянул Маше руку – крепкую и мозолистую.
- Здравствуйте, - Маша тихонечко присела на стульчик – на самый его краешек.
- Вы, я вижу, очень волнуетесь. Не стоит. Я просто задам несколько вопросов.
- Так говорят все полицейские, - Маша попыталась улыбнуться. Безуспешно.
- Вы уже бывали в полиции? – капитан с интересом поглядел на Машу.
- В кино видела.
Что-то треснуло слева в стене. Короткая, но очень яркая вспышка кинула на стены огненно-лохматые всполохи.
- Что за хрень? Проводка что ли, - Комаров приподнялся из-за стола.
 Маша и капитан даже и не поняли, что произошло. В следующее мгновение после слов полицейского вспышка повторилась  ярче прежней. Занялись огнём пожелтевшие корешки былых дел и кипы запылённой бумаги, наполнявшие шкаф. В следующую секунду шкаф уже вовсю полыхал. Огненная паутина моментально опутала комнату. Сверкающие пламенные змеи расползлись по стенам, потолку и полу.
Сергей ясно видел перед собой, как Маша и капитан Комаров кинулись к двери, но всё было напрасно – замок, внезапно вышедший из строя, не поддавался. Ручка двери нагревалась от огня и горячей ладони капитана. Выбить массивную дверь не получалось. Крики о помощи и Машина истерика не давали никаких результатов. Лезть в окна было бесполезно – они были забраны снаружи в глухую стальную решётку. Полнейшая безвыходность.
А бушующий огонь набирал новую силу. Раскалённый выгорающий воздух обжигал лёгкие и белую кожу, истончившуюся от ужаса. Попытки потушить огонь рассыпались в невесомый горячий прах, от которого темнело в глазах. По кабинету распространялась патологическая вездесущая безысходность, от которой нельзя было скрыться, нельзя убежать. Нельзя просто взять и вынырнуть из шторма огненной стихии, как из ужасного ночного кошмара. Убежать не удастся, выхода нет…
Даже несгибаемый угрюмый капитан потерял самообладание. Он кричит во всё своё ненасытное до панического ора горло. Требует помощь и огнетушитель, которым по давней русской традиции забыли оснастить кабинет. Маша не отстаёт от полицейского – её бьёт невероятная истерика. Она уже на последней грани сумасшествия.
Сергей закрывает глаза, потом опять их открывает. Трёт в неудачной попытке прекратить эти видения. Но мираж не проходит. И глаза тут совершенно ни при чём – всё творится в его голове. Сергей мечется в полузабытье по поруганной комнате в поисках спасения. Спасения для себя, ведь для неё уже поздно. Её уже поздно спасать. Теперь Маша – это кучка истлевших в пожарище углей, среди которых можно разобрать отдельные части обгоревшего скелета…
Начинают обугливаться кожа и волосы. Огонь подступает совсем близко. Пламя сотнями раскалённых языков лижет свои жертвы, обступает два чужеродных существа, попавших в клетку самопроизвольного крематория.
Крики усиливаются, а потом медленно начинают затихать. Воздух кипящими клубами проталкивается в глотку, преграждая путь ненужным сейчас словам и нечленораздельным звукам.
Когда люди ворвались, наконец, в кабинет капитана Комарова, то они не увидели ничего, кроме стены огня. Огонь всецело царствовал в комнате, неподвижной сплошной преградой поднимаясь на пути спасателей. Штатные огнетушители не возымели никакого действия. Стены и потолок плавились от чудовищного жара и черными каплями стекали на пол.
Даже пожарные сначала ничего не могли сделать. Огонь не поддавался. Гидранты были бессильны. Лишь спустя какое-то время комната начала освобождаться от разгула стихии. А потом вдруг резко, так же быстро, как и начавшись, пожар прекратил свою бешеную пляску и в течение минуты снизошёл на нет.
Сергей в мучительном припадке катался по полу. Он выл, как раненный зверь.
- Что я наделал!!!???
- Как мне дальше жить!!!???
 - За что мне это!!!???
Посылал проклятия небу, Богу, людям, городу и самому себе.
- Будь я проклят. Будь проклят этот мой новый дар. Ничего не случилось, если у меня не было его.
- Грёбанный Бог, как я тебя ненавижу. Зачем посылаешь людям такие страдания? Зачем все эти смерти? Будь ты проклят, я заклинаю тебя, будь проклят. Я за всё отомщу сполна. Ты ещё познаешь мою истинную силу.
Не в силах больше совладать с собой, он бросился на балкон в безумной идее скинуться вниз. Покончить со всем раз и навсегда. Умереть быстро и безболезненно. Без ущерба для остальных. Чтобы прекратить эти невероятные невыносимые мучения…
 Но уже там остановился, посмотрел вниз на маленькую детскую площадку, где копошились  разноцветные маленькие детишки, и присмирел. Тело била ослепительная дрожь, оно отказывалось подчиняться, всячески сопротивлялось. Сергей медленно опустился на тёплый бетонный пол. Руки где-то сами нашли пачку сигарет. Дрожащими пальцами прикурили. Огонёк зажигалки прыгал перед лицом, неясным красным заревом освещая ладонь. В этих искрах и непродолжительном всполохе зажигалки Сергею мерещилась горящая комната. Он видел два тела, объятые пламенем. Они уже давно не подвали признаков жизни, просто горели. Невыносимый чад стоял над ними…
«Я не могу себя убить. Это и ненужно мне. У меня же осталась ещё прекрасная возможность отомстить. Жажда мщения помогла мне выжить сейчас, поможет и дальше».
- А знаешь, почему ты не смог себя убить сейчас и не сможешь этого сделать в будущем? – это проклятый внутренний враг вернулся в голову.
«Опять сосед внутри головы заговорил».
- А вот почему, - не дожидаясь ответа заговорил «голос». – Потому что ты трус. Всё банально просто. Причины лежат на поверхности. Не надо искать их во вселенском провидении и в бесконечности коллективного разума.
- Да пошёл ты, - Сергей не вытерпел.
- Не надо грубить, милейший. Всё дело в том, что я прав. И не надо себя обманывать, что это не так. Я попал в самую точку – вот, что, по – настоящему, выводит из себя. Не так ли? – «голос» захохотал.
- Уйди! Прочь из моей головы, ублюдок, - Сергей со всего маху ударился лбом о стену.
- Зачем же так? Так можно покалечиться, чего доброго. Надо беречь себя, свой сокровенный мозг. А знаешь ли ты, Серёжа, что лобная кость –  одна из самых крепких костей в человеческом организме? Поэтому от такого удара ты себе мозги не вышибешь. Будет синяк, но не более того. Тебе больно, но это не смертельно. Хочу тебя огорчить.
- Какой же ты…
- Ты не в состоянии убить себя. Тебя пугает любая мысль о том, что ты можешь превратиться в ничто. Что тебя просто не станет. Что жизнь прекратиться. Ты даже боли боишься.
- Да на что мне жизнь после всего, что произошло?
- Жизнь нужна тебе, что бы ты там себе не выдумал. Даже эта маленькая неприятность, которая произошла, не станет препятствием для продолжения жизни. Время лечит. И тебя оно вылечит. Ты слишком любишь себя и свою убогую жизнь, чтобы покончить с собой. Не переоценивай свои силы, дурак. Подумай над этими моими словами хорошенько, приятель.
- Я тебе не приятель.
- Это точно. Ты мне не приятель. Ты и есть – я. А я – это ты. Как несложно было догадаться, не правда ли? Мы – одно целое. Хватит уже соплей. За всё приходится платить, мой друг. И за свой дар вершителя судеб в первую очередь. За своё право отвечать за жизнь и смерть. За всё, понимаешь. Нельзя безнаказанно куражиться на этом свете, а потом спокойненько отойти на тот свет. Возмездие или расплата настигнет в любом случае. Кого-то ещё в этой жизни, а кого-то в последующей. Ничто не останется неотвеченным, за всё придётся отвечать рано или поздно. Надо просто смириться с этой константой всевышнего.
- А если я не хочу смириться? Если я не хочу, чтобы кто-то имел власть надо мной, над моей судьбой, над моей жизнью. Кто имеет право наказывать меня? Кто имеет право решать, что мне достанется от провидения – счастье или горе? Почему я должен подчиняться чьей – то невидимой воле? Почему я должен жить так, как мне предписывается сверху? Кто этот вершитель судеб? – голос Сергея дрожал от волнения и возбуждения.
- Ты знаешь, кто это.
- Это Бог.
- Именно так. И ничего ты с этим не поделаешь, уверяю тебя.
- Мне плевать на Бога. Я и в церковь – то не ходил ни разу
- Только не надо сейчас обманывать меня – я-то уж всё про тебя знаю. Тебе не плевать на Бога, ты столько раз обращался к нему. И не надо отождествлять Бога и церковь, Бога и религию. Это настолько разные субстанции, что смешивать их могут только фанатики и глупцы. Бога надо познавать не в церкви, а внутри себя. Искать путь к нему не в словах священников, а в своей душе. Понимаешь. Он есть. Он существует. И для каждого он свой. С этим тоже надо смириться.
- А если Его не станет? – какая – то неясная мысль коснулась Сергея.
- Как это так?
- Просто не станет. В один момент. Раз – и нет Бога. Что тогда будет? Кто займёт Его место?
- Подожди, я начинаю понимать, куда ты клонишь, сукин сын. Ты что, возомнил себя равным Богу? Ты хочешь занять Его место? – «голос»
- Сначала я убью Его. И отомщу за всё. Я стану свободным. Я смогу сам решать, как мне жить и куда двигаться.
- Ты точно псих. Знаешь, у тебя ничего не выйдет.
- Почему это?
- А вот почему. Бог существует – это неоспоримо. У него может быть множество форм и обличий. Всё зависит от представлений и фантазии самого верующего. Но в первую очередь, он живёт внутри каждого из нас, понимаешь? Как там говорится: ад и рай – это не место, а состояние души. Так и есть. Бог внутри. И Дьявол тоже внутри. В каждом из нас хранится ипостась и того и другого. У кого-то в меньшей степени, а у кого-то в большей. Лишь у единиц душа занята либо одним только злом или добром. Чтобы убить Бога, тебе в первую очередь надо изгнать его из самого себя. А это сложнее, чем просто взять и убить. Тем более, как ты собрался его убивать, если тебе не подвластны те величайшие космические законы всемирной жизни, по которым он живёт? Подумай над всем этим…

***

Сергей не спал эту ночь. Не сомкнул глаз до самого рассвета. До безобразного сигнала будильника, возвещающего, что пора вставать и собираться на работу.
Ещё вчера он решил для себя, что не пойдёт на работу ни в коем случае. Но уже под утро планы резко изменились. Сергей всё обдумал и всё для себя окончательно решил…
Остался лишь одни шаг к цели…
 К заветной цели, к которой его толкала злая воля. Его же злая воля…
«Никогда не надо перекидывать на обстоятельства и несправедливости судьбы свою вину и свои неудачи. Не важно, существуют ли Бог и Дьявол. Но всё в конечном счёте зависит от самого человека. От его помыслов и действий. От его целей и побуждений. Не надо складывать с себя полномочия за собственную жизнь. Надо бороться до конца. А иначе, зачем же тогда вообще жить?»

«Храните Бога в себе. Следуйте велению совести и будьте готовы, что в определённый момент придётся ответить за каждый свой неблаговидный поступок. Надо стараться жить в гармонии с собой, с природой и с другими людьми. Духовно развивайтесь, ведь никому неизвестно, что ждёт в будущем».
«Большая сила налагает большую ответственность».
«Будьте людьми. Оставайтесь людьми».

К Сергею пришло прозрение и раскаяние. Слишком поздно, надо сказать…

Его последняя статья. Крошечный некролог, затерянный где-то между колонками лженовостей:

Сегодня утром по необъяснимым причинам у себя дома скоропостижно скончался журналист Сергей Попов. Смерть наступила в 11 утра. Причиной медики называют внезапную остановку сердца во время сна.

- Ты так и не смог пересилить себя, Серёжа. Не смог нормально покончить с собой. В очередной раз смалодушничал, - это были последние слова «голоса».
;