Поднебесные

   
      

       Он имел две слабости: любил пение и водил голубей. Первую удовлетворял тем, что пел октавой на левом клиросе в церкви у Красного Креста. Вторая была более сложной. В дни далёкой молодости, возвращаясь с Балканского фронта, их полк больше года простоял под Очаковом, соблазнившись, он приобрёл николаевских голубей.
      Голубями он увлёкся ещё в детстве, но те голуби были обычными для Улешей камыши и наплёкие, которых каких пруд пруди в каждом дворе.

      Учитель природоведения мужской гимназии Валерий  Адольфович Буш большой любитель почтовых голубей, для многих мальчишек их города являлся наставником и заложил основы голубеводства.  Он имел по тем временам большую личную библиотеку и работал над книгой о содержании и разведении голубей.

      Именно в детстве из личной библиотеки учителя Осип Гогунский узнал об этой знаменитой породе голубей,  но конкретных выкладок о голубях в  имеющейся литературе не было. Учитель слышал о данной породе, но не видел.

     Возвратившись в родные края, малообщительный по своей натуре полковник жил бобылём и не общался ни с кем  из местных охотников.  Соседи – голубеводы частенько наблюдали в небесной синеве стаю Гогунского и только злословили, но «что в них толку, если не видно их игры и круговых полётов. У Федьки Зогузова с десяток голубей тоже поднимаются высоко, но он их бракует».

    Улешевские охотники судачили: «Голубь должен быть всегда на глазу, чтобы полёт его и игру всегда можно было наблюдать и сравнивать с другими голубями. А эти что?» - Говорили они,  - «улетят – их и не видать, особливо при солнце – только слёзы проступают».
Из всех коллег Гогунский общался только с соседом Огуреевым,  который, не смотря ни на  что, вёл охоту дедовским способом, в турмане - камыше игра уже заложена.
Гогунский попытался изменить его мнение, но тот ответил:

       -Осипыч, рази я чего пойменный в твоей премудрости?

    Гогунский понимал, что Огуреев прав, засиживаясь часами в его дворе, рассматривал  полёт знаменитого голубка Ирлика, отдавая дань мастерству этой крохотной птахи. В душе он понимал, что перед ним большой артист, которому нет цены в городе, а его голуби с необычно медленным лётом, поднимались так высоко, что улешским турманам их не достичь. 

     Привезённых с войны голубей, Осипу удалось развести только через восемь зим после возвращения со службы.

     Обосновавшийся в столице, старый учитель мужской гимназии Буш, однажды заехавший к нему, выразил свой восторг и удивление, поздравив  с успешной работой в разведении николаевских голубей. После этого визита о голубях Гогунского,  Буш сообщил в научных обществах столицы. В Улеше появились какие-то люди, а после их визита о голубях была напечатана большая статья в научно-познавательном журнале с фотографиями охотника под псевдонимом «Поднебесный» и его питомцами.
 
    Местные охотники, прочитав публикации, прославлявшие Осипа Осиповича на всю Россию, стали зримее относиться к  его голубям.

    Постоянно поглядывая за ртутным барометром, висевшего в зельце, «Поднебесный» запускал свою охоту, когда на кресте городского собора угасли последние лучи уходящего за Алтынную гору солнца.  Но самым лучшим барометром являлась тётушка - соседка, у которой он спрашивал : не ноет ли у неё поясница, не гудят ли руки незадолго до заката солнца, после чего он не торопясь, убирает кормушки и задвигает засов.

         -Что ты Осипыч, запираешь дверь? – Удивлённо спросил Огуреев. - Ночь на дворе.

-Голуби прилетят, куда ж им?

-Они только утром прилетят.

-Туман наводишь? И де же они ночевать будут? – Зашушукались стоявшие мужики.

-В небе, - всем сразу ответил Гогунский.

-Да как же это?

-Летать будут до утра, а утром сядут.

-Летать ночью?

-Ночь, ночью.

     Не поверившие охотники решили переждать короткую летнюю ночь во дворе «Поднебесного» и проследить возвращение голубей, чтобы не дать себя одурачить.
Когда начало светать, хозяин поднялся на голубятню и открыл леток, сбросил с крыши полог, закрывавший белую крышу, указывая в небо на стоявшую стаю голубей, сказал:

        -Время опускаться.

   Удивлению присутствующих не было границ.  Вчерашние двенадцать голубей медленно спустились на крышу голубятни и один за другим зашли в открытый леток.

       Тихими золотистыми вечерами небо над Улешами заполнялось многочисленными стайками в десять – пятнадцать тульских, камышей, наплёких и других пород голубей. Единственно у мебельной фабрикой темнела туча охоты Федьки Зогузова в восемь десятков голубей. Рядом небольшая стая тульских турманов Огуреева, в которой под восхищённые и завистливые взгляды ценителей солировал Ирлик.

      С реки доносились гудки буксирных пароходов, крики и ругань подвыпивших матросов, а из Вакуровского парка мотивы шансонетки, игравшего духового оркестра.
Когда солнце совсем опускалось за Алтынную гору, разбрасывая свои лучи на замирающий город, и лёгкая пыль, поднятая дневной суматохой, как прозрачный полог ложилась на землю, «Поднебесный» запускал свою охоту в ночь.

     Догоняя заходящее солнце, они стремились вверх, искрясь и  сверкая на солнце, сходили с глаз. Для них земля до самого утра скрывалась во мраке - пути назад нет. Наступал новый день, и они садились на крышу родной голубятни и только через час «Поднебесный» давал им воду, чтобы голуби не «загорелись».
    В обычные дни после обеда Осип пил чай и отдыхал на плетёной лежанке во дворе или чистил голубятню, осматривая каждого голубя.

     По воскресным дням выпускал голубей до обеда, а чтобы найти их в небе по всему двору расставил несколько бочек, вёдер на двадцать каждая, выкрашенных изнутри чёрной краской и доверху залитых водой.  Только в них, как в зеркале можно найти стоящую высоко над домом охоту. Вот нашло на них облачко и скрыло стаю, вот оно сошло, и стая появилась. Можно стоять и стоять по пять-шесть часов, без конца любуясь полётом прекрасной птицы.

     Утром воскресного дня погода была безветренной, в безоблачном небе светило солнце, ничто не предвещала грозы. Во дворе Гогунского собрались истые  ценители охоты.
    «Поднебесный» выпустил птицу, гости наблюдавшие за подъёмом голубей в бочках, разошлись по домам, чтобы через пять – шесть часов воротиться и наблюдать их посадку.
 
      Вокруг наступила звенящая тишина, а из-за астраханской дороги, что тянется по Алтынной горе, взвился долговязый смерч пыли и, извиваясь своим сильным станом, стал уходить в небо тёмным разрастающимся облаком.
На город налетел шквальный ветер, срывая крыши с домов и вырывая с корнями могучие деревья, город утонул в рыжих тучах поднятой пыли.

   Смерч достиг реки, засасывая воду, понёс её к противоположному берегу, против течения побежали грязные волны.

       Надвигавшаяся из-за горизонта туча закрыла всё небо, а вдоль сверкающих на солнце её краёв, вспыхивали огненные змеи молний, небывалый раскат грома сотрясал город. Растущая туча, неудержимо выползая из-за гор, обрушилась на город проливным дождём.
 
       -Погибли мои белоснежные голубки, погибли мои милые птички. Это конец, - бормотал себе под нос хозяин, не обращая ни какого  внимание на проливной дождь и мокрую одежду.

     Гроза так же внезапно исчезла, как и появилась, ослабли порывы ветра и потоки дождя, только из-за волжских степей долетали слабые раскаты грома. Над горами синели разрастающиеся просветы и через некоторое время над городом пролетали, догоняя, друг дружку небольшие рваные  облака и вновь наступила необычная тишина.
    Посвежевшая природа засверкала под яркими лучами солнца новыми красками, омытая листва на деревьях мирно шелестела под набегавшими волнами слабеющего ветерка.
   Посвежевший воздух наполнился послегрозовым привкусом, вливаясь в глубоко дышащую грудь. Гогунский даже не заметил, как тётушка накинула на его плечи какой-то плащ и звала его в дом. Он ничего не видел и не слышал, шлёпая по большим лужам,  побрёл к бочкам.

     Обошёл несколько раз все бочки, пристально всматриваясь в их зеркала в поисках чуда,  но чудо  не явилось, только синее безоблачное небо смотрело на него своей бесконечностью.

    Наступила полнейшая  пустота. Его любимые птицы пропали навсегда, как и силы в его измученном теле, которых хватило только дойти до голубятни.
Раздавленный потерей своей охоты, он обнял столб, но в этот момент, чуть не сорвав калитку, во двор вбежал Огуреев, крича не своим голосом:

         -«Поднебесные» идут! Глянь в небо.

     Он тормошил друга, пытаясь оторвать его от столба, постоянно указывая в небо. Через силу, подняв глаза, Гогунский прошептал:

         -Они, они родненькие, выжили.

-Они, Осипыч, они, один… три… пять… восемь… двенадцать.

         -Все дома. Где же вы таки нашли убежище и переждали бурю? – Спрашивал Огуреев.

         -В великой синеве, -  прошептал слабеющим голосом «Поднебесный».