Театр для Буратино

Фрик-трагедия

Действующие лица:

Члены кружка при районной библиотеке:
Свидригайлов Аркадий Иванович
Снегина Анна Ивановна
Миронова Марья Ивановна
Чацкий Александр Андреевич
Гарин Петр Петрович
Буэндиа Хосе Аркадио (негр)

Члены Штаба восстания:
Ленин
Троцкий
Сталин
Дзержинский
Калинин

Члены политбюро ЦК КПСС
Брежнев
Андропов
Суслов
Громыко
Устинов

Другие герои:
Военный
Пожарный
Полицейский
Уборщица
Революционные матросы
Афганские душманы
Буратино

Картина первая

На сцене – читальный зал библиотеки. Все члены кружка (кроме Гарина) одеты в карнавальные костюмы: зайчик, мушкетер и пр.

Свидригайлов (в кромешной тьме, которая постепенно рассеивается): Друзья мои, позвольте вам представить нового члена нашего литературного кружка – Петра Гарина!

Снегина: Здравствуйте, Петр. Я – Анна Снегина.

Миронова: Приветствую Петра. Меня зовут Маша Миронова. Мы вам рады.

Тьма тает, Гарин ошарашено смотрит на присутствующих.

Буэндиа: Вы, наверное, гадаете, почему мы так вырядились? Сегодня ночь открытых дверей во всех библиотеках страны. И мы решили устроить что-то вроде бала-маскарада. Меня зовут Буэндиа Хосе Аркадио. Я – негр.

Чацкий: Чацкий. Александр. А нашего руководителя зовут Аркадий Иванович Свидригайлов.

Гарин: Здравствуйте все! Я взволнован и польщен.

Свидригайлов: Садитесь и расскажите о себе. Аня, организуй Петру чаю, пожалуйста.

Гарин: Я пишу сексуально-патриотический роман.

Миронова: Как мило! Это сейчас очень востребовано!

Гарин: Действие разворачивается в Чернобыльской зоне. Отряд замирившихся кавказцев и казаков-пластунов находят в забытом хранилище секретный артефакт. Это советское газовое оружие с названием «Весельчак». Газ превращает мужчин в женщин. И наоборот. Кавказцы и казаки, как у них водится, незаметно подтравливают друг друга газом и пользуют, сами понимаете как.

Чацкий: Это настоящая творческая находка! Мужская беременность в тренде уже полвека! О ней мечтали лучшие умы человечества!

Гарин: Спасибо. Но мне было важно сказать другое. О том, что все мы граждане одной страны, даже если поневоле оказываемся иногда гражданками. Это неважно. Главное –  наше единство! Главное – Россия!

Буэндиа: Обширный гуманистический замысел! Истинно наш, русский!

Снегина: А скажите, Петр, ваш советский «Весельчак» обращает мужчин в женщин в плоти или это психотропное средство?

Гарин: Я долго размышлял над этим. И решил для сохранения интриги не раскрывать детали.

Снегина: Жаль.

Чацкий: Я читал, что американцы хотели разработать газ, превращающий солдат в геев.

Миронова: Своих солдат, американских?

Чацкий: Вот этого я не помню. Там про это не писали, кажется.

Снегина: Жаль.

Внезапно все, кроме Гарина, вскакивают и в полном молчании начинают делать что-то вроде гимнастических движений. Буэндиа и Миронова вальсируют. Так продолжается несколько минут.

Миронова: Праздник, Петр! Сегодня праздник, вы помните?! Мы решили устраивать пятиминутки безудержного веселья. Вот только магнитофон в библиотеке давно сломался. Но мы приспособились!

Свидригайлов: Присоединяйтесь к нам, Петр!

Гарин: Увы, я без костюма! Но я могу раздеться и изображать Робинзона Крузо в начале его одиссеи. (Снимает свитер, закатывает брюки).

Снегина: Ой, я тоже хочу Робинзоном. Давайте мы все по очереди Крузами будем? 

Все садятся. Входит пожарный.

Пожарный: У вас открытого огня нет?

Чацкий: У нас и с закрытым огнём проблема. Свет гаснет.

Пожарный: Это я отключаю. Потому что бдительность. Из-за этого Дня библиотек в МЧС все на ушах стоят. Ожидаются зверства и поджоги. Приказ по этому делу от министра пришел.

Миронова: Мама дорогая! И что пишут?

Пожарный: Активисты некоммерческих организаций могут возглавить всенародное веселье для захвата власти!

Гарин: Не дремлют псы госдеповские! Ну и мы не будем!

Пожарный: Значит, нет у вас фейерверков? И костры на полу разводить не будете?

Все члены кружка (хором): Нет!

Пожарный молча крестит углы, вздыхает и уходит.

Снегина: Вы настоящий русский патриот, Гарин! Можно, я буду называть вас Гагарин? Или просто Юра?

Гарин: Петр Петрович я! Как апостол.

Входит полицейский.

Полицейский: Веселитесь, да? Это правильно… А у нас на районе маньяк объявился. Девок режет! Фоторобота у меня нет, я его потерял где-то, но… Вот вы, например, на него похожи (Указывает на Чацкого. И обращается ко всем). Вы такого не видели?

Миронова: Конечно, видели! Вот же он сидит!

Полицейский (обращаясь к Чацкому): Аааа… Есть, значит, алиби. Это правильно. У маньяка вроде бы парик и усы были.

Чацкий: С роду усов не носил. Только бакенбарды, как у Пушкина.

Полицейский: Это какие такие барды?

Буэндиа: Бакен! Бакен – это плавучий якорный указатель на реке, господин полицейский.

Полицейский: Аааа… (Достает записную книжку, что-то записывает). Не меньше трех новых слов каждый день учу! Потому что из глубинки я, сельский…

Полицейский уходит. Все вскакивают и молча, начинают плясать. Чацкий вальсирует со Снегиной. Гарин изображает дикарский танец. Все садятся.

Снегина: Как страшно жить. Кругом маньяки, правозащитники-убийцы, красная ртуть…

Буэндиа: Красной ртути в природе нет. Это миф.

Снегина: Я знаю. Но почему-то на прошлой неделе её разлили в нашем подъезде. Эмчеэсовцы приезжали с сиренами. И из ветеринарной службы зачем-то.

Миронова: Может, это голуби? Нашли на помойке красную ртуть и для смеха разлили. Мы сами так в детстве делали.

Снегина: Голуби-убийцы?.. Как страшно жить. Кажется, только бы эту праздничную ночь пережить, а там…

Чацкий: Да не о том вы думаете! Нет никакого маньяка, выдумки! Проститутки сами друг друга режут! Потому что конкурентоспособность свою повысить не могут. Не научились совершенствовать сервис, как японские гейши. Вот кто из наших девок владеет акварелью и игрой на виолончели?.. Потому и режутся за клиентов! Я сам недавно видел, как одна выхватила из трусов опасную бритву и полосонула товарку. В 90-е годы это называлось силовым методом ведения бизнеса… Я, пожалуй, балетное либретто про бандитствующих шлюх напишу! Под названием «Кармен фореве»!

Свидригайлов: Ну, наконец-то, мы опять заговорили о литературе.

Гарин:  И правда! Что мы все ноем и ноем, как чеховские интеллигенты. А сколько хорошего вокруг нас! Вот какой смелый русский человек! Какой смелый! У меня возле дома двадцатиэтажную мечеть строят. Так на самом верху только русские работают! Без страховки! Мусульманин туда не полезет. У него семья, а то и две! А нашим - все нипочем! Каждое утро из своего окна вижу, как они полупьяные, задорные, с матерщиной лезут на минареты! Вот о чем писать надо!

Входит уборщица с ведром и шваброй.

Уборщица: Что-то припозднились вы… Ах, да, сегодня же праздник!

Свидригайлов: Я вижу, вы устали? Присядьте с нами и расскажите о себе. Для нас это важно.

Уборщица: Да что рассказывать? Работала корреспондентом в газете, но при нынешних порядках газеты даже для клозетов не нужны… Теперь мою полы, здесь и в школе.

Гарин: Но русское слово не забыто? Родное слово помогает?

Уборщица (пристально смотря на Гарина): Вы, кажется, неонацист Гарин? А раньше в движении «Наши» состояли?

Гарин (угрюмо): Я и теперь «нашим» остаюсь.

Уборщица (к Мироновой): Вас я тоже как будто знаю. Вы матушка Зоя, биоэнерготерапевт? С благословением Ванги, имеете церковный чин чтеца-заклинателя, и диплом тибетского знахаря? 

Свидригайлов: Вы знаете, мы тут немножко заняты. Вы не могли бы подойти попозже?

Уборщица (к Свидригайлову): А вы Мироненко? Свидетель на судебном процессе Рубинштейна и Гольцмана? Это о ваших связях с ФСБ слухи ходили?..

Все члены литературного кружка в ужасе разбегаются. Уборщица тихо смеется и начинает протирать столы.

Входит пожарный и полицейский.

Пожарный: Опять ничего не горит!.. (К уборщице). А где эти, зайчики с белочкой?

Уборщица: Ушли.

Пожарный: Значит, не выдержали перспективы неизбежной расплаты?

Полицейский: Мне они тоже как-то не показались! Зачем разоделись-то? Зачем мушкетеру с белочкой дружить? Намекают, значит. Мол, наркотический притон в библиотеке – у нас обычное дело!.. Знаем мы эти намеки! Знаем мы этих бакенбайкеров речных!

Пожарный: Не наш это праздник!

Полицейский: Во-во! (Достает записную книжку, читает по слогам). Толе-рант-ный!

Уборщица: Вы натопчите по вымытому полу! И загадите все, как всегда!

Пожарный: Ладно, не шуми! Мы позже зайдем…

Пожарный и полицейский уходят. Уборщица, что-то напевая под нос, заканчивает уборку и уходит.

Крадучись входят члены литкружка. На плечах Гарина какая-то шкура.

Миронова: Ушла… кликуша! Нет, вы подумайте: я – матушка Зоя?! И что здесь такого?! Я многим болезным помогла! Подумаешь!

Свидригайлов: Правильно, Машенька, правильно! Подумаешь!

Гарин: Глядите, какую я шкуру в подсобке откопал!

Буэндиа: Это шкура мамонта. Ее муж библиотекарши с северов привез. Он – геолог.

Снегина: Теперь вы настоящий Крузо, Петр Петрович! Дадите поносить?

Гарин исполняет танец дикаря. За ним в молчаливый пляс пускаются остальные. Буэндиа вальсирует с Чацким.

Все снова рассаживаются.

Чацкий: Жаль, до меня дело не дошло! Интересно, что бы она рассказала?

Миронова: Она бы не рассказала. Она бы спросила: «Сами себя режут, говоришь?»

Чацкий: Какая же ты!.. А еще матушка!

Миронова: Не всем, как видишь…

Гарин: Там в подсобке еще какие-то манекены стоят.

Буэндиа: Раньше этот закуток арендовал магазин одежды. Магазин разорился, а манекенов просто забыли.

Снегина: А давайте их сюда принесем! Праздник все-таки!

Свет гаснет. На сцене слышатся гулкие удары, приглушенные ругательства. На короткое время вспыхивают зажигалки. Видно, что кто-то что-то переносит.

Свидригайлов: Опять наш пожарник развлекается!

Чацкий: Потому что бдительность. Старый бдун!

Миронова: Ночь зверств и поджогов!

Все смеются. Загорается свет. За столами сидят манекены с книжками. Маскарадная компания любуется делом своих рук.

Свидригайлов: Ну вот, господа писатели, читатели у нас есть! Причем постоянные!

Снегина: Им, наверное, про манекенную любовь интересно? 

Гарин: Нет, наверное, про их вождя. Что-нибудь вроде басни: «Пластика коитуса»!

Все смеются. Входит полицейский.

Полицейский: Полицию не вызывали? Жаль… Я вижу, у вас кампания прибавилась. Что они читают?

Чацкий: Кастанеду.

Полицейский (достает записную книжку и записывает): Почитаю на досуге.

Миронова: Как раз для пластмассовых извилин.

Полицейский: Шутите все. А я, между прочим, с периферии…

Свидригайлов: Какие шутки! (Поднимает книгу со стола и показывает полицейскому обложку).

Полицейский (читает по слогам): «Путешествие в Икстлан»… Далековато собрались, наверное! (Записывает в книжку).

Чацкий: Да они визу туда сроду не получат! Там вообще сейчас зимняя олимпиада!

Полицейский: Разберемся…

Снегина: Вы, кстати, зря с Кастанедой шутите. Его книги – обязательный предмет в нашем наркоконтроле. Если кто в «Учении дона Хуана» не разберется, то никогда контролером не станет.

Миронова: А ты откуда знаешь?

Снегина: Да так. Знаю.

Миронова: Ну-ну…

Полицейский (пишет): Хуана… Разберемся!

Снегина: Уж полночь близится, а Германа все нет.

Входит пожарный.

Чацкий: Да вот он!

Пожарный: Вот вы мне объясните, почему меня сюда тянет? И свет, и газ у вас отключаю, а домой все равно уйти не могу!

Миронова: Печалька!

Полицейский: Я тоже не могу! Тоже тянет к вам как-то! Вот зачем вы пляшете без музыки?

Свидригайлов: Это у нас пятиминутки безудержного веселья! Праздник, как-никак!

Пожарный: А можно мне остаться? Считайте, что я в маскарадном костюме пожарного!

Полицейский: А я - полицейского!

Гарин: Да оставайтесь, чего уж. Только этот пусть ничего не пишет! (Указывает на полицейского).

Пожарный: Зуб даю! Его, конечно!

Буэндиа: А вы, господа, не литераторы случайно?

Пожарный: Я по ночам пишу нравственные рассказы для детей. Однажды одна девочка, которая в школе считалась хорошисткой…

Полицейский: А я тексты песен пишу.
Издалека,
долго,
течет река
Конго…

Свидригайлов: Ну, понятно. Наша косточка! 

Начинает молча плясать в присядку. К нему присоединяются все присутствующие. В разгар беззвучного, ирреального веселья поднимаются манекены и присоединяются к танцующим. Затемнение. Слышится многоголосое: «Ааааа!!!» и выстрелы.

Буэндиа: А ну пошли вон отсюда!!!

Картина вторая

1917 год. На сцене соответствующая эпохе офисная обстановка. На переднем плане сидят Сталин и Троцкий. На заднем плане за столом что-то пишет Калинин. Рядом с ним на столе сидит, болтая ногами, Черный Буратино.

Сталин (Троцкому): Понимаешь, Лейба, только тебе скажу: я родился с тремя руками. Вот такой! (Приложив правую растопыренную ладонь к левой ключице, показывает, как выглядел).  Мне года не было, когда ее наш цирюльник отрезал. Но всю жизнь я ее как будто чувствую.

Троцкий: Фантомные боли перед грозой?

Сталин: Нет, не фантомные… А вроде пожимает кто-то эту отрезанную руку и тянет-тянет куда-то вверх.

Троцкий: Архангел Джебраил?

Сталин: Может быть… Может, от того, у меня левая рука сохнет.

Троцкий: Ты много куришь, Коба! И не только табачок, я знаю!

Сталин (смеется): Я тебя когда-нибудь убью, Лейба!

Входят Ленин и Дзержинский.

Ленин: Ого, у нас дуэль! Из-за балерины Кшесинской ссоритесь, господа революционеры?

Дзержинский: Это вряд ли, Владимир Ильич! Весь Питер знает, что она Терпсихора безотказная! Как пистолет Браунинга! (Смеется).

Калинин (отрываясь от письма): Недавно видел, как два эсера пистолетом в русскую рулетку играли.

Дзержинский: Это как же?

Калинин: По очереди вставляли патрон, передергивали затвор и к виску!

Троцкий: И что?

Калинин: Застрелились, конечно, дурачье!

Все дружно смеются.

Ленин: Сиволапые! И с таким народом нам строить коммуну?!

Троцкий: Ну, коммуну, не коммуну, а власть захватывать надо! Потом поглядим! Я правильно говорю, Ильич?

Ленин: Как говорят наши немецкие друзья, натюрлих! Но к делу! Что там с революционными матросами? До них довели мой приказ о первоочередном захвате почты, телеграфа и мостов?

Сталин: Пока нет. Матросы наших агитаторов на хрен послали. И пошли на Зимний дворец. Там женский батальон смерти окопался. «Там наши невесты», говорят матросы!

Ленин: Сиволапые! Что делается?

Дзержинский: Наши агитаторы идут вслед революционной массы. По дороге экспроприировали в аптеках кокаин и французские гандоны.

Калинин: Это для матросни.

Ленин: Архиправильная тактика! Сначала присоединиться к революционным массам, а потом их возглавить! Помните, товарищи, что мы штаб восстания! Его сердце!

Троцкий: Ум, честь и совесть заодно!

Звонит телефон, Калинин берет трубку, записывает сообщение.

Калинин: Пьяная матросня штурмует Зимний!

Радостное оживление.

Ленин: Канкан, товарищи! Давайте по старой конспиративной привычке станцуем канкан!

Члены штаба восстания исполняют танец. Буратино хлопает в ладоши, отбивая ритм.

Входят революционные матросы. Буратино спрыгивает со стола и по-военному четко отдает честь.

1-й матрос: Где тут благородные девицы? Вы, что ль?

Троцкий: Где ваш мандат? Вы как прошли через охрану?

2-матрос (смеясь): Это через пехоту с пулеметиком? А вот этот мандат предъявили (сдергивает с ремня гранату, штабные в испуге пригибаются), они и разбежались!

1-й матрос: Не тряси железкой, Гундяев!.. Мы – матросы с крейсера «Цесаревич Ирод» по поручению Ревбалтфлота. Это Институт благородных девиц? Где барышни? Вы, что ли, за них?

Ленин: Мы члены штаба революционного восстания!

2-матрос (смеясь): Это вы-то – члены? Жиды и неруси?

Калинин: Вообще-то, я русский. Но никогда не гордился этим!

Дзержинский: Наш товарищ пошутил. Мы не штаб, а преподаватели Института благородных девиц. Я, например, преподаватель физкультуры.

2-матрос: Во, ты-то нам и нужен! Где девки? Мы им кое-чего некультурного преподать хотим!

Сталин: Барышень распустили по домам. Я учитель русской словесности.

Ленин: Что за фарс, товарищи?! Лев, хоть вы объясните им! (Падает и бьется в эпилептическом припадке).

Сталин: Видите, товарищи матросы? Не барышни мы!

Троцкий: Мы – профессиональные революционеры! Вот на полу лежит вождь мирового пролетариата Ленин! А это Дзержинский!

1-й матрос: Учитель физкультуры?

Калинин: Не забывайте о конспирации, товарищи!

2-матрос: А мы и не забываем о конспирации! Куда девок спрятали?!

1-й матрос: Погоди, Гундяев! Господа преподаватели и профессиональные революционеры не понимают. Мы для чего революцию делаем? Чтобы немедленно воспользоваться её плодами! Я верно говорю, братва?!

Матросы: Правильно, правильно!

1-й матрос: Поэтому и спрашиваем, где тут благородные девицы? А вы нам не с руки, хоть Ленины, хоть Танины! Но если запираться будете, мы вас, пожалуй, кончим!

2-матрос снимает с ремня гранату и бьет по голове Троцкого.

Троцкий: Ай!

Дзержинский (защищая голову руками): Только не по голове!

Троцкий: Я прикажу вас расстрелять!

Сталин: Я учитель словесности! Русской!

Дзержинский: Физкультуры!

Калинин: Господа, мы все цивилизованные люди! Я преподаю геометрию! (Берет трубку зазвонившего телефона). Керенский сбежал из Зимнего дворца в женском платье!

Сталин: Вот кто вам нужен, товарищи матросы! Ловите его!

Дзержинский: Он в женском платье!

Черный Буратино спрыгивает со стола и начинает махать руками на матросов. Матросы разбиваются на пары и, вальсируя, уходят.

Дзержинский: Фу, пронесло!

Троцкий: Вы видели, как они испугались, когда я пригрозил расстрелом? Вставай, Ильич! Я знаю твои фокусы!

Ленин: Брызните на меня одеколоном. Я, кажется, обделался!

Дзержинский: Пронесло!

Сталин: Скрутить в бараний рог! Всех в концлагеря!

Троцкий: Расстрелы, расстрелы и еще раз расстрелы!!!

Калинин: Да уж!

Ленин (поднимаясь): И что мы имеем на данный момент, товарищи? В штабе восстания раскол! На наших глазах сформировалась преподавательская фракция! Сталин, Дзержинский и примкнувший к ним Калинин!

Троцкий: А ведь точно, Ильич!

Ленин: Садись, Лев, писать протокол. Архиважно указать названным товарищам на недопустимость фракционной борьбы в условиях революционной ситуации. Какие будут мнения?

Сталин: Предлагаю перечисленных товарищей исключить из партии! Чтобы другим неповадно было!

Дзержинский: Расстрелять их мало!

Калинин: Да уж!

Ленин: Нет, мы не можем разбрасываться кадрами в канун мировой коммуны! Предлагаю лишить фракционеров права голоса. Их голоса передаются другим членам революционного штаба. Один голос Троцкому, два – мне! Кто «за»?

Все поднимают руки. Буратино тоже.   

Затемнение.


Картина третья


На сцене – читальный зал библиотеки. Все члены кружка (кроме Гарина) одеты в карнавальные костюмы: зайчик, мушкетер и пр. Нет полицейского и пожарного. Вместо Буэндиа – Черный Буратино.

Свидригайлов (в кромешной тьме, которая постепенно рассеивается): Друзья мои, позвольте вам представить нового члена нашего литературного кружка – Петра Гарина!

Снегина: Здравствуйте, Петр. Я – Анна Снегина.

Миронова: Приветствую Петра. Меня зовут Маша Миронова. Мы вам рады.

Тьма тает, Гарин ошарашено смотрит на присутствующих.

Гарин: Постойте, Аркадий Иванович! А как же эти манекены? И где негр-библиотекарь, который их прогнал?

Буратино: Ну, я за него.

Миронова: Что же вы, Петр? Ведь вам все объяснили!

Буратино: Да ладно, Маша, я повторю… (Со скукой в голосе). Ну, я – городской дух. Дух концентратор. Дух человеческой стадности и никчемности. Это я заполняю стадионы. Это я затаптываю жертвы ногами испуганной толпы. Это я собрал вас на сегодняшний праздник.

Снегина: Ну вот, все объяснилось!

Гарин: Но манекены…

Буратино: Техническая накладка.

Чацкий: Да, что же это такое, Петр?! Люди, манекены, какая разница?! Вы же сами говорили, что главное –  наше единство! Главное – это Россия!

Свидригайлов: Хорошо, что мы снова заговорили о литературе! Сейчас я пишу триллер «Три кабинки». Действие разворачивается в туалете детского сада. И что, вы думаете, там произойдет?

Входит уборщица.

Уборщица: Кажется, я догадываюсь. Там спрячется боец французского сопротивления. Радист. Подобный сюжет разрабатывался Бодлером. Или Камю.

Снегина: Может, Сартром?.. И что же будет дальше?

Уборщица: Засада, пытки, казнь, конечно. (Уходит).

Чацкий: Где стол был яств, там Сартр стоит! Вот всегда у нас так!

Миронова: Но почему инсургента казнят именно в детском туалетике? Здесь какая-то смысловая перекличка, да? Мочить в сортире?

Свидригайлов: Не знаю. Навеяло что-то. Я, кстати, во время оно преподавал древнее китайское искусство достойного мочеиспускания. Дамы очень интересовались. Есть в этом что-то глубоко личное, экзистенциальное.

Снегина: Понимаю: душа художника - потемки. Вот я сейчас пишу радиопьесу о трудоголиках. Она называется «Мыслящие мозоли». Главный герой пьесы – профессиональный альфонс. И что интересно, я совсем не понимаю, почему я это пишу, и что мною движет.

Начинает вальсировать с Буратино. Все пляшут.

Входит полицейский.

Полицейский: Тут я знаю, кто виноват! Тут из-за него все. (Указывает на Буратино.) Вы же помните, как Алексей Толстой Буратину характеризовал! (Достает записную книжку. Читает.) «Мысли у него были маленькие-маленькие, коротенькие-коротенькие, пустяковые-пустяковые».

Буратино: Увы, друзья мои, это правда. Длинные слова в моей голове не помещаются. В конце их я забываю начало.

Полицейский: О вас, гражданин дух, я доложил куда надо. Только вот в управлении не заинтересовались!

Буратино: Ну да. В стране введен оперативный план: «Малиновый гром». Им не до меня.

Чацкий: По телевизору, наверное, сейчас балет показывают. У нас всегда так. Помрет кто из важных – балет! Государственный переворот – балет! Даже нацлидер объявляет о разводе с нацлидершей опять же после балета! Зловещее искусство…

Пауза. Полицейский начинает молча плясать. Его никто не поддерживает. Он уходит.

Входит армейский офицер с литровой банкой и катушкой телефонного провода.

Военный: Едрена колбаса, кто здесь Чацкий! (Чацкий испуганно поднимает руку). Это тебе пиявки на почту пришли. (Протягивает банку). Почтальонши боятся ночью идти, так я с собой захватил, пока не передохли! Имею честь представиться, капитан Копейкин!

Буратино: Что, все так плохо?

Военный: Все, как обычно, черныш!

Миронова: Вы пришли нас спасти?

Военный: А то! Где у вас телефон?

На улице начинают выть сирены. Капитан подсоединяет к телефону свой провод. Орет в трубку.

Военный: Зимородок, Зимородок, я Буревестник, Буревестник! Нахожусь под огнем! У нас все убиты! Все двухсотые, двухсотые! Что?! Давай по буквам! Дмитрий, Валерий, Ульяна, Х-х-х… Короче, двухсотые!

Снегина: Боже мой!

Военный: Зимородок, Зимородок, я Буревестник, Буревестник! У нас все погибли! Вызываю огонь на себя! Вызываю огонь на себя! Передайте генералу Скворцову, что противник сосредотачивается под деревней Воронино! Передайте моей жене Лизе, что заначка за буфетом! Передайте альпинистам: завтра будет ветер, в гору ни ногой! Передайте астрономам, она вертится! Передайте врагам, что русские не сдаются! Зимородок, Зимородок, я Буревестник! (С досадой). Да что сегодня со связью?!

Гарин выступает вперед и картинно пожимает плечами. Сирены умолкают.

Военный: Где у вас сортир?

Гарин: Вот сюда и направо. Там туалетная бумага – кошерная!

Военный: Учтем-с! (Уходит).

Чацкий (к Буратино): Развлекаешься? Зачем ты затащил к нам монстра?

Миронова: Действительно, лучше бы моряка прислали. Они обходительные.

Начинает вальсировать со Снегиной. Все танцуют.

Входит военный.

Военный: Так, у нас веселье! (Поет). Офицеры, офицеры, ваша печень под прицелом! За спиртягу и закуску до конца! Офицеры возлияний, пусть погода воссияет!..

Снегина: Мы люди воспитанные, поэтому веселимся молча. Чтобы соседей сверху не разбудить.

Свидригайлов: Капитан, как там обстановочка снаружи?

Военный: Черная измена и разгром! Вот вы белками оделись, а, думаете, я не понимаю, что вы против властей учиняете?

Гарин: Мы не против, мы за учиняем!

Свидригайлов: Понимаете, мы литераторы-любители. А сегодня ночь открытых библиотек – торжество такое!

Миронова: Мы делимся своими новыми сюжетами и пляшем!

Военный: Ну, весельчаки-телефонисты зажигают совсем по-другому! Случается, под настроение расскажешь анекдот, другой… А, постой-ка, есть у меня история, которую все телефонисты знают. Она, некоим образом, профессиональная.

Чацкий: Повесть от капитана Копейкина.

Военный: Зря смеешься, молодой человек! Не служил? Нет? Вот то-то же. Повесть, не повесть, а, своего рода, поэма. И называется она «Об антитеррористическом поступке «плечевой» Грушеньки». (Становится на стул). После кампании восьмого года, вместе с ранеными прислана была и  Грушенька.  Пролетная голова, привередлива, как черт, побывала и на гауптвахтах и под  арестом,  всего  отведала. В госпитале, к которому на войне приблудилась, она по горячности нрава недолго столовала, и, сударь ты мой, вскоре стала в относительном роде «плечевой» на 52-м федеральном шоссе. Промышляла Грушенька французской любовью, которая промеж нас, старослужащих, зовется попросту отсосом. В данном конкретной случае, лицом женского рода. Как-то остановилась подле нее фура, где натуральным образом сидели Рамазан и Марат. Сговорились на пятистах целковых. И, сударь ты мой, во время дела Грушенька из разговора злодеев между собой узнала, что фура гружена, видите ли, динамитом, а ее нечаянные клиенты известным образом едут взрывать русские дома. Тогда «плечевая» и закусила оба конца, как это делают телефонисты с разорванным проводом, когда другие средства исчерпаны или не годны. «А вот нет, - думает, - не дам я вам, вороги, российские города подрывать, тишь и покой россиян смущать и беспокоить!» Террористы натурально били ее пистолетами по голове, разжимали стволами зубы, но на стороне патриотки были своеволие, опыт и, известным образом, талант. Так они и кончились все трое на федеральном шоссе от страданий, голода и скуки. И здесь, сударь ты мой, воспоследовала полная финита.    

Миронова: Фу, какая гадость! Даже наш обычный туалетный юмор и то лучше.

Чацкий: Не скажите. Сейчас в тренде именно сексуально-патриотические вещи. Вспомните роман нашего друга Гарина!

Свидригайлов: Мне, в целом, поэма понравилась. Какие времена, такие песни. С искрой!

Военный: А то! Наш полковой художник во все дембельские альбомы эту сцену рисует!

Гарин: Все жаждут подвига! А какой он – подвиг?!

Снегина: Даже не знаю! Героическое порно какое-то. Ги де Мопассан и Юрий Бондарев в одной обложке.

Военный: Не нравится, значит, наша окопная правда-матка! А у самих –  черт сидит! (Указывает на Буратино). Мопассан!.. Либерасты недостреленные!

Военный забирает катушку и уходит.

Свидригайлов: Обиделся, такое дело…

Все молча танцуют.

Миронова: Саша, к чему вам пиявки?

Чацкий: Об этом позже. Я только что написал и хотел бы познакомить вас с отрывком моей новой вещи – «Письмо ученой соседке»!

Все: О, просим, просим! 

Чацкий (читает по бумажке): Сударыня! Вчера вы снова попросили не кончать вам в рот, и когда я сплоховал, вы обиделись. И я вновь подумал, что нам пора расставить все точки над «ё». Сударыня! Все дело в том, что я люблю вашу голову! До прочей вашей фигуры мне нет никакого дела. Тут я совершенно равнодушен, и считаю необходимым объясниться. Я напомню наш давешний ученый разговор о тамплиерских обрядах. И, в частности, о мумифицированных детских головах, которые рыцари использовали для предсказаний. Нам с вами, как кадровым офицерам КГБ, хорошо известно, что еще в годы становления конторы чекисты искали эти головы. Направление возглавлял товарищ Бокий, а в поле работал известный боевик Яков Блюмкин. Впоследствии, в рамках темы «Голем» было принято решение мумифицировать голову Ленина… Собственно, исторический экскурс не столь важен, так как я собирался написать о вашей голове. Бесценная Рахиль, да, я люблю ее! И это не юношеская восторженная любовь, но любовь человека пожившего, умеющего различать оттенки чувств. Мне скажут, что это банальная случка рядовых коммунистов, однако так ли это? Уверяю вас, сударыня, что, со своей стороны, я испытываю чувства, схожие с чувствами тамплиеров к засушенным детским головам. Здесь какое-то прикосновение к невозможным тайнам и преступным пророчествам. И в тоже время стороннее созерцание загадки сущего… Теперь я хотел бы поведать вам о своих переживаниях и феноменах. Уже долгое время я пребываю в состоянии мистико-невротического перенапряжения. Любое движение или намек со стороны вашей головы я воспринимаю, как пророческий знак неминуемого апокалипсиса. И этот сон-наваждение, который неотступно преследует меня каждую ночь! Изнеможенные мы, то есть, я и ваша голова, изнеможенные мы бредем по постатомному миру, по каким-то душным катакомбам, и единственные, кто нам встречается, это мутирующие тараканы, размером с доброго дога. Нас не трогают, однако, и у меня, и у вашей головы появляется неочевидное чувство какой-то несообразности. Как будто мы на театральной сцене, а действие пьесы перенесено в зрительный зал. Потом мы видим огромный плакат: «Люди! Добро пожаловать в наш тараканий рай», и сон обрывается.      

Пауза.

Свидригайлов: Маленькая девочка спрашивает подружку: «Ты Кафку любишь?» «Ага, - отвечает подружка, - особенно грефневую».

Пауза.

Снегина: Необычно. И романтика опять же.

Гарин: Патриотизма мало. Упадничество. В порно-патриотизме главное патриотизм. А порно, это так, чтобы читали… Главное – Россия! Россияне – это вторично!

Миронова: Бабы новых нарожают?

Гарин: А хоть бы и так! Так всегда было!

Снегина: Печалька!

Свидригайлов: Нет, сиреневые трупы –  это хорошо! Это свежо!

Чацкий: Где вы сиреневых увидели?

Свидригайлов: А разве они не подразумевались?

Чацкий: Трупы были небесно-голубые.

Свидригайлов: Да. Тогда и вправду, романтика.

Все начинают плясать. Миронова вальсирует с Буратино.

Входит пожарный.

Пожарный: Веселитесь?! Думаете, ваша взяла?!! А вот я вам!!!

Пожарный вынимает пистолет и расстреливает всех присутствующих.

Затемнение.


Картина четвертая


Вип-зал кабульского аэропорта. В креслах сидят Леонид Брежнев и Юрий Андропов. Поодаль за столом Михаил Суслов, Андрей Громыко, Дмитрий Устинов (в маршальском мундире) и играют в домино. Черный Буратино сидит на том же столе и болтает ногами. На головах членов политбюро (кроме Брежнева) бумажные колпаки, на которых крупно написаны их фамилии.

Брежнев: Понимаешь, Юрий, только тебе расскажу. Я родился с хвостиком. Так повелось нас в роду, что иногда мальчики рождались с хвостиками. Но самое главное, Юрий, он совершенно мне не мешал! Ни на комсомольской работе, ни на партийной. Я, понимаешь, операцию боялся делать. Боялся огласки и боли.

Андропов: Что вы такое говорите, Леонид Ильич?!

Суслов: А я вот так! (Стучит фишкой домино). Съели?

Брежнев: А тут война. Как-то в нашем политотделе задумал застрелиться один капитан. Отошел в лесок, да и выстрелил себе в голову. Пять раз. Потом заходит в наш блиндаж, а у него точно венок из красных цветов на голове! Будто он с гулянки пришел! Понимаешь, пули распушили вату ушанки, а кровь ее окрасила. Я не знаю, почему у него не вышло застрелиться. Наверное, пороху в наши патроны не досыпали.

Андропов: Лбы крепкие. У меня в КГБ таких много.

Громыко: Рыба! (Стучит).

Брежнев: И глядя на этого капитана, решил я себе хвостик отстрелить.

Андропов: Что вы такое говорите, Леонид Ильич?!

Брежнев: Дождался немецкого артобстрела, прибежал к медсанбату, снял кальсоны… И вот тут-то время  как будто остановилось. Я видел, как медленно, точно деревья, росли разрывы снарядов. Земля под ногами плыла, то приближаясь, то удаляясь. Я видел каждую пылинку в воздухе, каждого муравьишку. И зачем-то думал, есть ли у них в муравейнике партийная организация…

Брежнев задумывается, начинает дремать.

Андропов: Товарищи члены политбюро, товарищ Брежнев отдыхает.

Играющие бросают домино и подходят к Брежневу.

Брежнев (открывает глаза): Где мы, товарищи?

Громыко: В Афганистане, Леонид Ильич.

Брежнев: Зачем мы здесь, Андрей?

Громыко: Мы должны заключить секретный договор с индийцами и афганцами о тайной войне против Пакистана.

Брежнев (оживляясь): Значит, Бабрак и Индира здесь? Дайте, я их расцелую!

Андропов: Они еще не приехали, Леонид Ильич.

Брежнев (указывая на Устинова): А это кто?

Суслов: Это маршал Устинов, Леонид Ильич, он у нас по военной части. А меня зовут Михаил Суслов. Я главный идеолог партии.

Пауза.

Входят душманы с оружием.

Устинов: Вы как здесь?! Кто позволил?!

Брежнев: Это Индира и Бабрак? Дайте, я их расцелую!

Суслов: Нет, Леонид Ильич, это душманы.

Брежнев: Юрий, из какой нашей республики товарищ Душманов?

Андропов: Они из Афганистана. Они наши враги!

Брежнев: А где Индира Ганди? Где Бабрак Кармаль?

Громыко: Мы сами ничего не понимаем. Кто вы такие, как прошли через охрану?

1-й душман: Аллах акбар! Мы пришли к белому царю говорить! Кто выше, пророк Мухаммед или пророк Будда?!

Суслов: Чево?!

Брежнев: Это правильный вопрос! Своевременный!

Андропов: Что вы такое говорите, Леонид Ильич?!

Брежнев: Видите, товарищи, интересуются! Что скажут члены политбюро?

Устинов: Пророк Ленин, конечно!

Душманы в молчании уходят.

Суслов: Фу, пронесло! Я думал, нас в заложники взяли!

Громыко: А маршал-то наш молодец! Нашелся!

Андропов: Странное это дело, товарищи…

Брежнев: А я считаю, что это партийное дело. Когда товарищи из душманского народа интересуются, и мы обязаны ответить.

Пауза.

Брежнев: Так я тебе недорассказал, Юрий… Стою я у медсанбата без подштанников…

Входят душманы.

1-й душман: Аллах акбар! Мы пришли к белому царю говорить! Сколько райских гурий поместится на конце иглы?

Суслов: Каво?!

Устинов: Одна! И та заорет, когда на иголку сядет!

Душманы в молчании уходят.

Громыко: Что же это они повадились ходить?

Андропов: Откуда ты, Дмитрий, все знаешь?

Устинов: Так у нас, в оборонной промышленности, про это все знают!

Суслов: А вот в сельском хозяйстве, пожалуй, не все!

Брежнев: Мало внимания мы селу уделяем, товарищи. Надо бы собрать пленум! Пометь у себя, Юрий.

Андропов: Уже, Леонид Ильич!

Входят душманы.

Суслов: Ну вот, опять!

1-й душман: Аллах акбар! Мы пришли к белому царю говорить! Что праведнее: суфизм или суннизм?

Громыко: Погоди, Михаил, тут я знаю! Праведнее всех коммунизм!

1-й душман: Почему?

Громыко: Потому, что передовой!

Душманы в молчании уходят.

Устинов: Эдак нам поесть не дадут… И куда все делись?

Суслов: Там, на столике, крекеры есть. И минералка.

Громыко: Минералку я выпил.

Брежнев (открывает глаза): Где мы, товарищи?

Андропов: В Кабуле, в аэропорте.

Брежнев: А зачем?

Громыко: Мы секретно меняем мировой порядок, Леонид Ильич.

Брежнев (указывая на Устинова): А это кто?

Суслов: Он нужен. Он маршал.

Брежнев: Маршал? Ах да, идет война! Стою я без кальсон, целюсь куда надо…

Входят душманы.

1-й душман: Аллах акбар! Мы пришли к белому царю говорить! Где прячется двенадцатый имам? Когда придет махди?

Пауза.

Брежнев: У нас в Москве Олимпийские игры будут, возможно, товарищ магди туда приедет. Вы как считаете, товарищи?

Громыко: Мы по линии МИДа ему приглашение устроим!

Андропов: Двенадцатого имама наши товарищи уже ищут. Думаю, найдут, Леонид Ильич!

Душманы в молчании уходят.

Суслов: А кто такой махди?

Устинов: Спаситель мира.

Суслов: А двенадцатый имам?

Устинов: Тоже.

Громыко: А где здесь комната для маленьких принцев?

Устинов: Туалет, что ли? По коридору, направо.

Громыко уходит, но вскоре возвращается.

Громыко: Представляете, товарищи, меня не пустили!

Андропов: Кто?

Громыко: Эти, в чалмах!

Брежнев: Как же мы без туалета?

Андропов: На нас подгузники. Помните, Леонид Ильич? Как на съездах партии.

Устинов: Так что же получается? Нас взяли в плен и допрашивают?

Брежнев: А где мой ядерный чемоданчик, Юра?

Устинов: Я его за кресла поставил. Пожалуйста, Леонид Ильич. (Подает чемоданчик).

Брежнев: Так, тут пароль (задумывается). «Хвостик»! Вспомнил!

Брежнев вместе с Устиновым возятся в раскрытом устройстве. Буратино заинтересованно смотрит на чемоданчик. Затем участливо кивает каждой реплике членов политбюро.

Устинов: Вот здесь «красная кнопка», Леонид Ильич.

Брежнев: Я помню, Юра. Что ж, товарищи, экстренное заседание политбюро считаю открытым. Прошу высказываться.

Громыко: Я считаю, что дело надо решить миром. Весь мир знает, какая у нас миролюбивая страна.

Андропов: Что конкретно вы предлагаете?

Громыко: Надо сказать душманам, что мы разбомбим Афганистан ядерными ракетами. Кроме этого места, конечно.

Устинов: Ракеты сюда не полетят. Они на америки с европами нацелены.

Суслов: Но есть же бомбардировщики?

Устинов: Это долгая музыка. Пока долетят…

Пауза.

Андропов: Товарищи, нас могут расстрелять. Реально.

Суслов: Так что делать?

Брежнев: Не будем забывать, что мы были и остаемся интернационалистами. Народы Америки и Европы стонут под игом империализма. Мы обязаны им помочь.

Устинов: Ограниченный ядерный удар?

Суслов: Точно. Даже если в ответ Москву «Першингами» сожгут, мы-то здесь будем! А всем остальным – гигиена огненная!

Андропов: Может, геенна? Геенна огненная?!

Входят душманы.

1-й душман: Аллах акбар! Мы пришли к белому царю говорить!

Брежнев проворно нажимает «красную кнопку».

1-й душман: Что же ты делаешь, сука?!!

Полное затемнение.
 

Картина пятая


Полное затемнение, которое постепенно тает до уровня обычного освещения. На сцене – читальный зал библиотеки. Все члены кружка (кроме Гарина) одеты в карнавальные костюмы.

Свидригайлов (в кромешной тьме, которая постепенно рассеивается): Друзья мои, позвольте вам представить нового члена нашего литературного кружка – Петра Гарина!

Снегина: Здравствуйте, Петр. Я – Анна Снегина.

Миронова: Приветствую Петра. Меня зовут Маша Миронова. Мы вам рады.

Тьма тает, Гарин ошарашено смотрит на присутствующих.

Гарин: Мы что, по третьему разу знакомиться будем? Я – Петр Гарин! И я – алкоголик!

Ему аплодируют. Начинают плясать. Снегина вальсирует с Мироновой.

Входит Черный Буратино.

Буратино: Гляди-ка, опять веселье! Мне по нраву наше упрямство. Пожалуй, теперь моя очередь продемонстрировать что-нибудь литературное.

Чацкий: Даже так?!

Буратино: У меня небольшое произведение под названием «Документ». Читаю. (Нанизывает на нос лист бумаги). Благородный Астарот. По вашему приказу, я уточнил текущее состояние человечества. Резюмирую: наши предположения в целом подтверждаются. Начну с краткой истории вопроса. В 1980-м году на планете началась полномасштабная ядерная война. Она стала причиной экологической катастрофы, в результате чего, биологическая жизнь на Земле прекратилась. Точнее говоря, она приняла имитационную форму. Непостижимым образом божьи творения сохранились в нетелесном обличии и продолжили как бы существовать. Люди ничего не помнили о фатальной катастрофе, считали, что их жизнь не прерывалась. Мы до сих пор не можем понять произошедшего. Возможно, данный феномен есть окончательное проявление божьего промысла. Возможно, решающую роль сыграла намоленность Земли. Лично мне ближе вторая точка зрения, если изложить её в понятиях индийской эзотерики. У индусов ключевое представление «прана» переводится с санскрита как «жизнь» и как «постоянное движение». Вероятно, мы наблюдаем «постоянное движение» тварных сущностей в их «пранических телах». Что же касается людской памяти, то она определенно докатастрофная, и другой взяться неоткуда. Впрочем, люди замечают стремительные с точки зрения своей истории перемены, которые связаны с агрегатным состоянием самой праны. Согласно третьему закону термодинамики, прана подвержена эрозии. И сегодня из-за гибели биологической жизни на Земле распад только ускоряется. В кажущемся мире людей это приводит к нарастающей череде необъяснимых явлений. Невозможные для обыденного сознания изменения –  развал ядерных империй, революции фундаменталистов, создание интернета и мобильной связи в качестве технической основы будущей ноосферы – людьми фиксируются, но и только. Никто не задумывается о том, что происходит на самом деле, как и почему. По-видимому, включается какой-то спасительный механизм психологии, и это уже нашло отражение в современном мистицизме. Старец Нектарий, например, учит о том, что у людей «слиплись чакры». Вышеизложенное приводит нас к выводу, что современное человечество не в состоянии осознать факта своей гибели ни на индивидуальном, ни на коллективном уровне. Для нас очевидный интерес представляет определение понятия греховности нынешних как бы людей. Они по инерции грешат. И даже все изощреннее год от года. Но я задаюсь вопросом: является ли грех имитационной сущности подлинным грехом или только имитацией греха? В итоге прилагаю текущие показатели состояния праны. Показатель первый 754. Показатель второй 09. Показатель пятый 69.  Агрегатное состояние близко к атомарной суспензии. Документ подготовил Ваалберит, главный секретарь. Резолюция на документе: «Отказать». Подпись неразборчива.

Пауза.

Снегина: Никита Хрущев, человек-ботинок, говорил: «Мы всех вас похороним!». Удалось им, значит…

Входит Военный.

Военный: А мы, весельчаки-телефонисты, давно об этом знаем! Есть у нас такие красные гей-телефоны! Если такой зазвонит - это к сексу, какой-нибудь генерал сейчас начнет подчиненных нагибать! Вот по этим телефонам любви мы и узнали, что всем трендец!

Миронова: А мне про атомарную суспензию понравилось.

Чацкий: Мне тоже. Уж лучше быть, чем слыть.

Свидригайлов: О, Шекспир! Хорошо, что мы снова заговорили о литературе!

Гарин: Слушай, заканчивай ты эту психодраму! Задрало! Анна! Где ты, Анна?!

Входит Уборщица.

Уборщица: Ну что ты блажишь?

Гарин: Меня доставил твой психиатрический театр! Как трезвый каменный гость, я просто хочу опустить свою голову на твои колени.

Уборщица садится рядом, Гарин опускается головой на её бедра.

Гарин: Ты пахнешь фиалками.

Уборщица: Это фиалковый шампунь, дурачок!

Гарин: Я так и не выучился любить. Просто поверить и любить… Ты знала?

Уборщица: У каждого свой крестик. У каждого свой нолик. Крестики, нолики…

Входят Полицейский и Пожарный с авоськами. В них бутылки водки.

Полицейский: Мы уже пьем до небесной синевы или все еще рассказываем друг другу о самых замысловатых минетах?

Снегина: Пьем, пьем. (В сторону военного). Егор, там карты. Играйте в свой покер!

Полицейский, Пожарный и Военный устраиваются за столом и начинают играть и пить.

Чацкий: Такая компания рассыпалась! А хотели сыграть в Декамерон!

Буратино: Да уж!

Миронова: А ты вообще молчи, бумагомарака! Твой «Документ» корявый… Вот новость: мы без памяти и умираем! И что здесь нового? Так 90 процентов людей всю свою жизнь на Земле и прожили. Единственное, они в своем бездумье детишек зачать сумели. Просто, как животные. И научить, поднять их смогли. Опять же, как животные. И что же здесь удивительного?

Свидригайлов: И что это за резолюция «Отказать» и подпись неразборчивая? О чем это вообще?

Буратино: А я что?! Я тут просто смотрящий.

Чацкий: Зачем?

Буратино: Вы у нас последние.

Военный (отвлекаясь от игры, машинально): Крайние.

Буратино: Нет. Последние.

Пауза.

Снегина: Нам конец, пингвиноиды! Нас пишет бездарность! Эй, ты, автор! Я приду в твои сны вся в коричневом! И всё тебе там измажу!

Свидригайлов: А он никогда не отвечает! Презрительно молчит! Слышишь, драматург хитро выделанный! Как там тебя?! Валентин Сидоров? Не надоело Вальку валять?!

Чацкий: Валь, ты только не думай о желтой обезьяне!

Уборщица: Зря вы так дерзко! Этот Сидоров, между прочим, может запросто «выпилить» любого из нашей пьесы.

В молчании Полицейский, Пожарный, Военный поспешно собирают бутылки и закуску. Покидают сцену.

Уборщица: Видели? Так-то!

Буратино: Снова поругались…

Гарин: А мы что?! Мы ничего!

Начинает плясать. К Гарину присоединяются все остальные. Звучит западный рэп.

Буратино: Во, музычку включили! Жизнь-то налаживается!

Чацкий: Жалко, что служивые водку унесли!

Свидригайлов: Могло быть и хуже.

Миронова: Нет, все-таки няшная сегодня ночка!

Гарин: А вот отечественный рэп - это что-то с чем-то в ком-то!

Перестают плясать.

Уборщица: Авторов лучше не дразнить. Я уборщицей уже пять лет. Привыкла, знаете ли…

Чацкий: Да ладно тебе. Всё, проехали!

Снегина: Действительно, где бы водки взять? Мне организм пора поить.

Миронова: Скоро солнце взойдет, и нашему тихому празднику конец! Хорошо, что завтра суббота!

Свидригайлов: Ага. Опять про Штирлица показывать будут.

Гарин: Шут и меч!

Чацкий: А мне пофигу религиозные праздники! Потому, что пофигизм – это русский буддизм без десерта перерождений. Ты как думаешь, Буратино?

Буратино (пожимает плечами): Я при вас смотрящий. Зритель, то есть.

Миронова: Походу, осталась последняя невыясненная тайна.

Гарин: Кто убил?

Миронова: Нет.

Снегина: Кого убили?

Миронова: Нет.

Свидригайлов: Так что же?

Миронова: Зачем тебе пиявки, Чацкий?

Чацкий: Я ими своего кота лечу. А что?

Гарин: Теперь все! Пошли искать таксистов!

Снегина: К водопою, друзья! Дружно к водочке!

Затемнение.

Конец.