Записки инспектора угрозыска. Татарский пролив

Стоя у самой кромки воды дикого пляжа, она пристально смотрела на едва волнующуюся морскую гладь Татарского пролива. Где-то там, вдали, была большая Земля, за которую июньское солнце бордовым колесом катилось по горизонту усталого дня, перелистывая оставшиеся страницы календаря уходящей Сахалинской весны. Захмелевший Михаил Ивкин, сидя на тёплом песке, смотрел сквозь образовавшуюся щель слегка раздвинутых ног красавицы, как через пистолетный прицел, метясь правым глазом в блестящий валун, периодически раз в две секунды выныривающий из морской пучины.

Справа от них, у костра, запрокинув ногу на ногу, на спине лежал, насвистывая что-то, Гурий Николаевич Беленький, Вася Зубровин нанизывал на шампуры тучную порцию шашлыка из мяса австралийского кенгуру вперемешку со щекастыми местными корейскими помидорами, а из приоткрытого тревожного милицейского чемоданчика, крупнокалиберными стволами, торчали горлышки бутылок болгарского бренди «Слынчев бряг».



Гульнара с визгом потянулась, поднимая вверх гибкие руки и изогнув их  эллипсом, тихо сказала:

" Хорошо-то как, ребята, вот только жаль, что Мишка скоро уезжает от нас".

- Да, как-то не своевременно,- загадочно на выдохе проговорил Зубровин. С детским криком, нарушая покой, из-за цветущего куста морского шиповника выбежали обнажённые Корина и Камила. Девчата, искупавшись нагишом в ещё тёплом море. Как настоящие ценители природы, справили малую нужду в зарослях дикороса и с облегчённым мочевым пузырём тут же грузно навалились мокрыми телами каждая на своего селадона.

- Всем занять свои позиции!- грозно скомандовал Гурий Николаевич, проводя своей рукой снизу вверх по чуть подёрнутой чёрными волосиками правой ноге Камилы.

- Чтобы я так кучеряво жил, услышь меня, Всевышний!- сказал Николаич и захихикал, как ребёнок, тоненьким голосочком.

Уложившись трёхлитровыми молочными железами на три высоких пня, три аборигенки, приподняв гусиные попки, замерли в ожидании. Шаманы эректусы, удалив с себя мешающие им брюки, приступили исполнять этнографический Сахалинский вальс. Следуя по кругу, под счёт Гурия Николаевича раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, ухажёры, «ангажируя» каждую партнёршу по очереди, вводили свой шаловливый жилистый палец три раза в шалаш одновременно какой-нибудь одной из них. Вальс считался оттанцованным полностью у тех партнёров, кто последним испытал эрекцию. Первыми засранцами оказалась пара № 2, Василий и Корина, точнее засранцем оказался Васька. Его заячья морковка, потёршись о наждачную татарскую варежку, дунула майонезом, заплевав не только гусиный домик далёкой внучки Евы, но и покрыла мутным туманом пень Адама, оставшийся от запретной яблони.

- Слабак,- унизительным голосом сказал, глубоко дыша Гурий Николаевич, отбрасывая поочерёдно ногами песок назад, как курица.

- Зато я уже выпиваю, и шашлык кушаю,- всем на зависть ответил Васька.

- У, еврейская рожа, всё продумал,- прикололся Николаич и опять захихикал, постанывая.

- На себя посмотри, Аркадий Райкин,- ехидно ответил Васька,- и вся компания закатилась смехом. Мишка перешёл к «духовке» Корины. Как по проторённому тракту скользко нырнул двадцать первым пальцем в девичью муфточку и начал качать свои яички.

- Думай о трипере и можешь победить,- язвительно, но нравоучительно советовал шеф Мишке, обучая его тактике состязания. А сам при этом продолжал громко смеяться, заводя своим смехом остальных. Перейдя по кругу, обхватывая рюкзачок Гульнары и царапнувшись головкой слепого гнома о волосатую механичку женской прелести, Мишка задумчиво глубоко вошёл в тёмный катакомбовый лес и назад уже гружёным не вышел. Потные дровосеки лесной чащи настойчиво чесали ноздревую дырочку носа Мишкиного гнома, и он чихнул, да так, что брызги полетели до красной поляны, стекая по двум руслам пещерных ключей, вырываясь мелодичными звуками «му-у» из горла Ивкина.

- Слабак, Малыш,- с отчаяньем в голосе произнёс Гурий Николаевич.

И спустя секунду закричал: "Всем лежать гондурасы, гидроудар летит!". Он повернулся передом к отдыхающим выгнутой удой с мужской жизнью в руке и, как из велосипедного насоса майор произвёл полутораметровый полёт духа бога Эроса над костром и шашлыком, укладывая его жемчужной гирляндой в едва волнующуюся морскую гладь Татарского пролива.