Водка

Ну, как я попал туда? Вышел на пенсию, месяц сижу, другой – скучновато... Раз иду мимо метро, негритос газету раздаёт – «Работа». Может, знаешь? Ну, взял. А там объявление: требуются, мол, мужчины, зарплата пятнадцать тыщ, обращаться туда-то – докуда от меня пешком. И крупно так: ГРАЖДАНСТВО РФ. Востоку, тоись, ходу нету. А какая конкретно работа, откуда куда зачем – ни слова. Секретность!

Прихожу – архив. Солидное место. Женщина такая строгая в кадрах. «Дворником, – говорит, – работали?» «Нет, – признаюсь, – всю дорогу каменщик». А самому неловко: чего, мол, лезу, тут, наверное, все по блату. А она еще так посмотрела – через очки – и спрашивает: «Пьёте?» Я совсем растерялся: «Ну, как же, мы ж каменщики, кирпич кладем, тоись – помалу, и – по праздникам...» А она так: «Ну, смотрите. Место, у нас сами понимаете, не шалам-балам. Архив! Будем, мол, ваши документы проверять по всей строгости закона. Вдруг у вас родственники за границей имеются. Нет?» «Нет, – говорю, – один дядька в Тутаеве. Да и тот не ходит». «Ну, тогда приступайте с завтрашнего дня».

До меня-то там дворников двое было. Один – Гаврила Гаврилыч – солидный такой. Он на «Красных молотобойцах», типа, главным инженером состоял. Пока эти молотобойцы медным тазом не накрылись. А он, тоись, в архив – дворничать. Между прочим, в МГУ учился: тыщу анекдотов знал. Но – лени-и-вый! «Ну что, – скажет, – ребята, по пять грамм?» И заснет в кресле, у нас в дворницкой. Во храпел человек! А потом умер. Месяца через три после того, как его уволили. Говорят, под конец до белой горячки допился. Чертей видел.

А другой был Коля Рубль. Он сам-то из Подмосковья и вначале в милиции служил, ну, в охране архива. А потом его за пьянку турнули, и он в дворницкую спланировал. Он нас с Гаврилой Гаврилычем смородинным самогоном снабжал – такого вишневого цвета, его бабка его гнала. Ну, он-то, бывало, поковыряет там чего-то на участке, но тоже: бригада ух – работаем до двух. После двух, тоись, уже на бровях пошёл. Ну, его вперед на вид поставили, а потом окончательно выгнали. И он пропал. Ну, тоись, где теперь этот Коля Рубль – никто не знает. Даже бабка его, самогонщица.

А потом еще много было разных. Но так: сегодня здравствуй – завтра до свидания. Работа-то тяжелая: зимой снег, осенью листья…

                –––––––––––––––––––––

Начальство? Так его в Архиве больше, чем нас, грешных. Всё директора. Да завы, там. Да охранники. А мы сами по себе – выживаем Христа ради.

Ну, директор архива – тот нормальный мужик. Как где встретимся на участке, меня всегда по имени-отчеству вспомнит. Ну, иногда чисто по отчеству. Типа: «ЗдорОво, Пахомыч, как, мол, она? Да экое, понимаешь, у тебя отчество редкое. Не у каждого, дескать, такое-то». Шутит, ага. И на праздники – грамоту или премию. Ну, пускай не мильён – не это ж важно.

Правда, раз чего-то меж нами замкнуло. Там, на моем участке, тропинка идет наискосок: типа, надо по асфальту, а сотрудники все напрямки норовят. Вот мне директор и говорит: «Ты, – говорит, – Пахомыч, тропинку эту не мети, а при случае и вовсе перекопай ее на корню». Пускай, тоись, сотрудники по прямому асфальту ходют, а не наискось партизанят.

Но я эту тропинку не перекапывал и всё равно мёл. Они ж вечно опаздывают, сотрудники. Что начальству наискосок, то нам прямо. Да и меж собой мы сами по себе. А женщины или, там, девчонки – те всё стараются меня за робу потрогать. Говорят: кто к дворнику докоснётся, тому удача...

Так директор со мной месяц не разговаривал! А тропинку другой дворник перекопал, из временных. Но ее опять протоптали. Да и директор, типа, оттаял. Сейчас опять как родные. Только встречаемся редко. Ровно в разных государствах гражданствуем.

Или вот есть начальница столовой. Эта – царица. Второй человек после директора. Максимум, третий. Во всяком разе, все святое семейство на теплые местечки растыкала. Муж ей на Газели продукты подгоняет. Дочка на кассе ротозеев обсчитывает. А сын зону топчет. Неизвестно только, за какие дела. Одни говорят, «по пьянке-хулиганке», другие – за разбой.

Ну, есть еще завотделы. Этих человек десять или двадцать – кто их считал? Да и одинаковые все, ровно кирпич силикатный.

Только с одним знакомство вожу. Вот он подойдет к столетнему дубу у меня на участке и вроде как молится. Приткнется к стволу лбом, ладони вот так на кору наложит и бормочет что-то себе под нос. Я его тогда не трогаю: свобода совести. А так – разговариваем. Про погоду, там, про футбол. Правда, он в футболе… ну, мягко сказать, ни бельмеса… Но рассуждает, умствует…

А начальник охраны – всё наоборот. Не то слово не скажет – не взглянет. Генералиссимус.

И менты его – повсеместно из Подмосковья: из Мытищ, из Луховиц – и ребята, и девчонки. Некоторые, между прочим, на хороших машинах подъезжают, на джипах даже. Расфуфыренные. На какие, спросишь, шиши? А бог их знает чем они в мытищах своих промышляют – при форме да с оружием. Рэкет – не рэкет? Нам Коля Рубль всякое рассказывал…

Бескультурие, в общем. Куча окурков остается в закутке, куда они курить выходят. Есть же урна, ребяты! И под окном дежурки ихней каждое утро сплошь пробки от бутылок да презервативы пользованные – полный совок нагребаю. Это они, чем Архив охранять, всю ночь квасят да сексом занимаются.

А пониже начальство – оно всякое. Есть вот зав типографией. Тоись, типография эта – одно название: два калеки да три урны. Но зав – культурный,  бородка колечками, на древнего грека похож. Он, как Гаврилу Гаврилыча уволили, пришел на его участок дворничать. По совместительству. Тоись, это с драхмами у человека проблемы.

Ну, и попивает, конечно. Придет под мухой и давай со мной разговоры разговаривать – про историю, про политику… Я-то эту тему не сильно понимаю, но для виду поддакиваю. Бывает, допоздна засидимся в дворницкой…

Только он, как нагрузится, икать начинает. Ну, такая икота нападает на человека – страх! Сидит – бородкой трясет. А то заплачет… Я ему тогда: «Пошли-ка домой, Аристофан». И – расходимся.

                ––––––––––––––––––––––

А был случай – просто вспоминать не хочется...

Это они перед Новым годом сели  в подсобке бухать: жестянщик, слесарь, сотрудников сколько-то да вот этот Сережа-разнорабочий. Те ему: ты, мол, пить не умеешь, тебе в армию, а так - слабоват в коленках. А он вскочил, хвать ключи от чердака, и полез на крышу. Типа, снег сбрасывать.

Тогда, правда, навалило его на три зимы вперед. Я во дворе уродуюсь. Смотрю: кто-то по крыше лезет. Издали и не разберешь – черный, как ниндзя. Подлез к самому краю, взялся за ограждение и давай поперек слива лопатой сувать. А ограждение сто лет без ремонта, всё проржавело, ну и отломилось. Арматура тяжеленная – так и поехала вниз. И парнишку этого потащила за собой. Я только удар услышал: бух!

Ну, там, вызвали скорую, милицию. Я один свидетель. Следователь – пацан, но выделывается по-взрослому. Мне, так, жестко: «Садись, папаша, пиши показание». А у меня руки прыгают, как у паралитика. Он: «Найдется в этом вашем архиве хоть полстакана водки?» Оля – она из медпункта нашего – нацедила мне спирта мензурку. И тогда уж я им всё досконально – как Чехов.

Ребята эти – ну, слесарь, жестянщик, сотрудники – своими силами поставили Сереже оградку на кладбище. Каждый год просят у директора архивный Пазик и ездят, типа, помянуть.

Да и я раз подхватился с ними. Но – пожалел. Вот они сгрудились в кружок, разлили водку и молчат. Потом выпили, не чокаясь. «Мужик был, – кто-то говорит, – мужи-и-ик!» Признали, типа. Только, думаю, Сереже это параллельно. Да и им, если разобраться, тоже.