Интермеццо

В этом месте люди – не люди, а темные тени. Все кружатся, вертятся по темным, узким коридорам, сталкиваясь и растаптывая случайно попавшие лучики света. Мрачные люди – нет, тени! – черные гротескные фигуры. Легкие девушки в белых халатах – не феи, вестницы смерти, мы почти в Японии, и белый свет заполняет, дополняет темноту и разбивает вдребезги все, что вокруг.
Молчание и ожидание. Нет смеха, голосов, улыбок, это место пожирает все, что в него попадает.  Полубезумная санитарка с редкими, торчащими во все стороны, зубами, и пустыми глазами смеется о чем-то своём, но этот смех выглядит скорее святотатством, грехом… И, одновременно, дополняет безумный микромирок этого места своей неуместностью.
Сегодня мне встретилась девушка с полыми глазами.  Не было зрачков, не было радужки, только засасывающая пустота, только вакуум, пожирающий все. Они были цвета серого свинца.
В этом месте другим не выжить. Я сама становлюсь такой, проводя часы в ожидании. Это время тянется бесконечной жвачкой, уроборосом окольцовывает душу. Звуков нет, они умирают, не успев зародиться, оторваться от бледных губ, не достигнув потолка.
Потолок-гильотина.  Его плиты ощутимо давят, вися на единой планке, и напоминают балерину, балансирующую на тросе.
И я – как та балерина, гимнастка, иду по тонкой ниточке, кровавой нитке, ведущей к маленькому пульсирующему очагу. Он слаб, он еле тлеет, а я разгребаю скорченными в судороге пальцами эту вязкую тишину, от которой сходишь с ума.
Люди придумали аттракцион – камера абсолютной тишины. Человек теряет разум, находясь в абсолютном звуковом вакууме. А здесь все бесплатно. Ты сидишь, и паутина тишины окутывает тело, сознание начинает само порождать звуки, сводить с ума надрывным писком на грани ощущений.
Взгляд примерзает к одной точке, настойчиво ждет хоть малейшего движения, малейшего знака. Но грязно-белые железные двери по-прежнему равнодушны и холодны, замерев в своем презрении, они притягивают взгляд.
Глазам невыносимо такое напряжение, и душа вытекает через глазницы, прочерчивает бороздки вечного сна на белых щеках, и утягивают сердце вниз, в пятки, или даже под уровень жизни.