Обличие небытия

В деревне была зима и ночь. Уютный дом наш, до окон засыпанный сугробами, заиндевелый, будто в стеклянном гробу, казалось, прислушивался к ходу времени. Всё в нём ещё было и жило: в печи тлели угли, мышка точила пол, храпел мой дед, мучаясь старостью и дурным сном.
Голубой снег кружился, залеплял окна, заборы, постепенно стирал тропинку с лица земли, доказательство человеческой жизни, наполнял окружение особенной музыкой, той проникновенной мелодией, когда природа трещит, а сознание воссоединяет разрозненные части великолепного мира.
Я ощущаю себя ребёнком и так и есть: я ещё легко дышу и во мне ни чего не болит, а значит я ещё удивлён и не вполне понимаю своего существования, ведь усталость и осознание распада, есть ясность.
Меня тревожит не многое, но я смутно понимаю, что счастлив от того, что люблю. Во мне сосредоточенна истинная нежность ко всему: к тому, что где-то там завывает ветер или волки, потому что им страшно и морозно, а в доме сухо и тепло, к тому, что меня укрывает дедова фуфайка и пахнет дедом и я сыт и защищён.
Я не сплю и внимаю своим мечтам, как завтра мы пойдём ловить рыбу, как будем буравить лёд и кидать в лунки леску с серебряным крючком. Всё уже приготовлено: моя удочка, которую мне с вечера смастерил дед лежит передо мной, рядом, от того, что это дорогое мне и сокровенное, от того, что мне ещё достаточно и незначительной малости и я не пытаюсь охватить всего.
И я ещё этого не знаю, но так уже предначертано: пройдёт множество дней и сам я уже стану стариком, давно безразличным ко всему, но с тем же открытым сердцем для любви, просто более требовательным, отягощенный памятью, воссоздавая настоящего себя, буду вязать петельки и привязывать крючок целую относительную вечность для своего продолжения, моего внука, наивного мальчика с доброй душой.
И теперь, когда я почти не вижу реального, я всё чаще прикасаюсь к реальности ушедшей. Я вновь ребёнок и я на озере, в валенках, у меня горят щеки и нос, и я глубже кутаюсь в шарф. И не понятно как, но в моей памяти я созерцаю перед собой сияющую гладь, чистый лёд, наперекор логике: ведь всё, казалось бы, должно быть в снегу. Я скольжу по льду, покрывшийся бесконечными трещинками, словно морщины на лице деда, я нетерпелив и тороплюсь жить. Во мне ещё нет вопросов, но есть знания: я заметил, что мир всегда изменяется, что всякое в нём является особенным, разумным и дышит по своему, что во всём существенном, есть обличие небытия. Мне уже сказали, что надо ходить возле берега, потому что лёд опасен и я играю возле самых камышей, поглядывая на сутулого деда, задумчивого, дымящего папиросой. Я что-то кричу ему и он оглядывается, но слова не долетают, нить обрывается и лёд воспоминаний трескается, увлекая в холодную вечность и меня и моих родных, неумолимо, непонятно зачто и зачем…