Севастопольский вальс

      Севастопольский вальс
      Помнят все моряки.
      Разве можно забыть мне вас,
      Золотые деньки!
               
                Г. Рублёв





















                В конце июня 1970г., сдав последний экзамен в таганрогском радиотехническом институте, я вместе с однокурсниками и сопровождавшим нас капитаном третьего ранга, преподавателем военной кафедры, направился в г.Севастополь для прохождения стажировки (практики) на военных кораблях  Черноморского флота  и  принятия  присяги.
                В Севастополь добирались поездом, в общем вагоне. По прибытии на место мы отправились на базу, расположенную в  бухте. Там  сдали на склад свои пожитки и гражданскую одежду, а взамен получили комплект моряка: тельняшку, робу, военную форму №2 (белый верх, чёрный низ), ботинки, бушлат, новенькие бескозырку и гюйс (военно-морской флаг; поднимается ежедневно на носу кораблей 1-го и 2-го рангов во время якорной стоянки вместе с кормовым флагом; моряки надевают  символический гюйс  поверх форменной рубахи  как воротник). Затем  нас  небольшими  группами  разместили  на  разных военных кораблях.
               Первоначально я и ещё несколько ребят попали на новенький БПК (большой противолодочный корабль) последнего проекта. Радовались мы недолго. На следующий день нашу группу отправили на  модернизированный эскадренный миноносец (56-го проекта) «Пламенный», который стоял  на якоре в Севастопольской бухте у причальной стенки, а  приглянувшийся нам БПК вскоре ушёл на дежурство в Средиземное море в составе бригады кораблей.
               Бывалые моряки  встретили нас приветливо, и мы сразу же стали искать земляков. Нашёл своего «земелю» и я. Им оказался грузин из Сухуми по фамилии Даржания. Самое удивительное, что его невеста Оля жила в Таганроге в доме напротив (ул. Свободы, 18), и я её хорошо знал. (С трёхмесячного возраста и до восьми лет я прочно обосновался у родственников в доме № 15  и  впоследствии  регулярно туда наезжал.)
               Разговор с матросами происходил на баке. Вечерело. Неожиданно из-за надстройки выглянул какой-то морячок и посмотрел в нашу сторону. Собеседник  мой  извинился, резко встал и метнулся к соглядатаю. Несколько раз он ударил того по лицу и вернулся. На вопрос, в чём тут дело,  кратко бросил: «Это корабельный фискал». Достал, мол. Я поразился происшедшему инциденту, но впоследствии о нём позабыл. (Лишь около года  спустя, когда  Даржания наведался в Таганрог, я узнал  несколько новостей из дальнейшей жизни экипажа.  Услышанное  меня потрясло. Оказалось, что морячок-фискал, выглядывавший из-за надстройки, чуть позже, во время похода в Средиземное море, в шторм, бесследно пропал (?!). Неприятным известием было и то, что утонул старпом корабля. Утонул глупо, трагически. При возвращении из увольнения на флагманском катерке стоявший за штурвалом матрос решил пришвартоваться традиционно лихо (на большой скорости катер подходит к борту корабля, а затем делает резкий поворот, торможение и швартуется). Очевидно, рулевой что-то не рассчитал, разворот не получился, и катер на полном ходу врезался в борт корабля, расколовшись на части.  Старпом  в тот момент спал в кубрике...)
               Худо-бедно, но наша  служба  началась.  Никаких осложнений она не предвещала, но даже за столь непродолжительное время я умудрился узнать многие её «прелести».
               После побудки в 6-00 мы в трусах  сбегали по трапу на берег и делали утреннюю зарядку. Во время вольной её части мой одногруппник самбист Федя Баев брал меня в качестве спарринг-партнера, и мы выполняли ряд специфических упражнений, отчего матросы поглядывали на нас с уважением и некоторой настороженностью. Об этом они признались позже в необычной форме. Есть, мол, у нас тут один матрос-секретчик (подчинялся только капитану корабля), и указали на огромного хмурого детину.  Мол, знаем его плохо, пытались  «учить» службе, но безуспешно.
               Я украдкой понаблюдал за секретчиком. Хмурый, необщительный, он игнорировал утреннюю побудку, зарядку и спокойно служил свою службу. Матросы постепенно привыкли к его поведению, старались не трогать и обходили  стороной. Чуть позже я понял, что он - нормальный парень, просто должность и положение не позволяли ему вести себя иначе.
               Кормили нас просто, без затей. На завтрак нам давали чай, кусок масла и четверть буханки белого хлеба. В обед - первое, второе (гарниром преимущественно была «шрапнель»), компот. Вечером – какая-нибудь каша, чай.  На день Военно-морского флота меню обогатили селёдкой и вареным яйцом, но, приняв участие в каком-то соревновании и победив, свой рацион можно было пополнить чем-то ещё.
               С первых дней пребывания на корабле нас распределили по боевым постам (БП). Специально нами никто не занимался, не обучал, но непременным условием  было  нахождение на своём боевом посту. Попытки слоняться  до отбоя по кораблю тут же пресекались зычным окриком старпома. Его, вездесущего, на корабле уважали и побаивались. На БП мы  изучали  оборудование, помогали молодым матросам (в частности, акустикам) в освоении техники, ибо после трёхмесячного нахождения в учебном отряде они всё ещё слабо в ней разбирались.
               По средам и субботам на корабле проводились так называемые приборки, в которых наравне с личным составом принимали  участие и мы.   В среду - обычная, а в субботу - большая приборка. Во время этих процедур всё на посту промывалось с хозяйственным мылом.
               На третий день стажировки я и два моих товарища, Фёдор Баев и Саша Пирогов, решили, что в кубрике спать душно, и перебазировались на носовую надстройку корабля под РБУ-2500 (реактивная бомбомётная установка). РБУ была зачехлена брезентом, и  наше новоё жильё чем-то напоминало походную палатку. Вычислили нас довольно быстро. При этом дежурный офицер конфисковал и сдал на склад  наши постельные принадлежности. Несколько дней мы использовали по ночам всё то, чем поделились с нами  матросы, откликнувшиеся на эту беду.
               После нескольких мучительных ночей на кратком и эмоциональном собрании  товарищей по несчастью было решено (почему-то) направить к командиру корабля для объяснений и покаяния меня. Это мероприятие  я вскоре успешно  осуществил. Как докладывал сложившуюся ситуацию командиру корабля, не помню, но спасло, очевидно, то, что мы ещё не приняли военную присягу. Нас простили, а спальные атрибуты вернули.
               Кстати, о постельных принадлежностях. Во время субботних приборок мы  наводили порядок в кубриках, чистили свои рундуки и выбивали матрацы.  Забавное это было зрелище! Развесив толстые стёганые подстилки на берегу, все колотили их круглыми палками (этот инвентарный инструмент выдавался специально для данного аттракциона)   до потери пульса, свято веря, что пыль из оных можно выбить, после чего, взвалив матрацы на спину, шли к трапу, где нас ожидали дежурный офицер и два хитроватых  матроса с дручинами.  Первоначально матросы сильно хлопали ими по нашим «тюфякам», и поднималась дикая пыль, а офицер отправлял обессилевшего моремана  обратно. Лишь с третьего захода (похоже, матросы вели счёт) счастливчику удавалось проскочить этот пост, и то, если ребята, сжалившись, били дубинками  по матрацу вполсилы.
               В один из дней на корабле произошло ЧП. Как объяснили нам «годки» (матросы срочной службы после опубликования приказа об увольнении из Вооруженных Сил), с корабля сбежал матрос-новобранец, который получил неприятное письмо  от любимой девушки.  Две ночи экипаж поднимался по сигналу тревоги, матросы и мы бежали на  свои БП для осмотра  шхер (на морском жаргоне это - укромные места). Сбежавшего матроса так и не нашли. Мнение членов экипажа было однозначным: «Дурак. По месту жительства уже сообщено. Компетентные органы сделают засаду и выловят его. Отсидит в тюрьме три года, потом три года службы.  Итого - шесть лет …»
               Довелось поработать нам и на камбузе. Чистили картошку для всего экипажа. За два часа до подъёма мы устроились на палубе перед огромными кастрюлями и горой картошки. Несмотря на тёплое время года, было прохладно, дул пронизывающий ночной бриз.   Пригодился, как ни странно, бушлат…
               Через неделю или чуть больше  наша служба обрела обыденный, размеренный ритм, но тоска по берегу, свободе действий становилась всё сильнее. Сигареты кончались, деньги - тоже. Сопровождавший нас капитан третьего ранга  забурился  с денежным довольствием где-то на берегу и  к нам не появлялся. Мне, человеку эмоциональному, было, пожалуй, тяжелее остальных ребят, и, когда по корабельной радиотрансляции прозвучало сообщение: «Желающим поработать на артиллерийском заводе собраться на юте!» я, не раздумывая,  бросился туда. После соответствующего инструктажа всех надумавших потрудиться посадили на небольшой катер, и мы направились к противоположному берегу, где к нам присоединилось ещё несколько человек, а затем катерок вновь стал пересекать водную гладь бухты.  Передвигаясь таким образом, от одного берега  к другому, он постепенно заполнялся людьми.               
               Погода стояла прекрасная, солнечная. Я отдыхал душой и телом, любуясь панорамой бухты, стоявшими в ней военными кораблями. На отдельных участках холмистого берега, лишенных зелени, хорошо просматривались ряды колючей проволоки, и я невольно задумался: каким же образом бывалые моряки  убегают в самоволку?    
               Побывать на артзаводе в этот день мне так и не удалось. Объявленная внезапно по бухте учебная тревога спутала все карты. Катер дальше не пустили, и нас вернули на корабли.
               Через несколько дней предложение поработать на заводе прозвучало опять. Собрав у своих ребят последние копейки, для закупки сигарет, я кинулся к месту сбора.   В  этот  раз  на  завод  нас  доставили  грузовиком.   
               Погода вновь благоприятствовала поездке. Сквозь окошки,  прорезанные в брезентовом тенте, и проём заднего борта грузовика я, как дикарь, впервые попавший в незнакомый мир, с жадностью созерцал окружавшую меня городскую обстановку, с любопытством разглядывал людей, мелькавших за «бортом». Мысленно отметил: «Однако, Гончаров, ты одичал…»
               На заводе я отработал успешно. Облагораживал вместе с другими матросами заводскую территорию. Но, самое главное, накупил ребятам разного курева: «Памир» (в народе именовались «Нищий в горах»), «Черноморские» («Гибель эскадры»)   и  др.,  ценой от 9 до 11 копеек за пачку.
               В день Военно-морского флота (последнее воскресенье месяца, 26 июля 1970 года) мы принимали военную присягу.
               Утро началось празднично. Повсюду играли духовые оркестры. Донеслась мелодия «Севастопольского вальса». (Впервые эту песню, написанную композитором К.Листовым и поэтом Г.Рублёвым к десятилетию Победы, я услышал и навсегда полюбил ещё в детстве. В то теперь уже далёкое время композиторы и поэты создавали  шедевры. В очень короткий срок  песни получали всеобщее признание и становились необыкновенно популярными. Не стал исключением и «Севастопольский вальс». Мама быстро подхватывала полюбившиеся новинки и тут же  исполняла их на стареньком пианино «Музтрест», которое папа приобрёл для неё по случаю у кого-то из знакомых.  Врач по специальности, матушка очень хорошо играла на фортепьяно, обладала прекрасным голосом. Довольно часто, вернувшись с  работы, она садилась за инструмент и, по её словам, «отводила душу» после напряжённого рабочего дня.  Мама всегда была в центре  внимания  и  душой компании своих друзей - медиков.)   
               В бухте и в городе царила обстановка торжественности. Сначала был массовый заплыв  моряков  (участники оговаривались заранее), затем состоялся парад военных  кораблей.
               Для принятия присяги, да и вообще в этот день, положено было надеть форму «номер раз» (белый верх, белый низ), каковую  нам почему-то не выдали, поэтому пришлось попросить её  у бывалых матросов.
               Материал у формы  необычен, гладить его не обязательно, достаточно хлопнуть  ладонями по материи с двух сторон, и струна на брюках получалась как от утюга.  Моряки, в отличие от нас, неопытных, «гладили» расчёской.
               Присягу мы принимали на корме корабля. Волновались. Больше всего тревожило то, что палуба в этом месте изобиловала металлическими бордюрами, кнехтами и прочими выступающими  частями. Прохождение чётким строевым шагом к месту принятия присяги было сопряжено  с опасностью споткнуться (в лучшем случае) или грохнуться на палубу.  Но, слава Богу, всё обошлось. Клятву Родине я давал первым, и после завершения мероприятия мои товарищи дружески похлопывали меня по плечу и говорили: « Ну, ты и оттарабанил!  Чётко!  Но смотреть, как ты шёл, было страшно!»
               После торжественной части нам, новоявленным матросам, разрешили первый раз пойти в увольнение! Пройдя осмотр внешнего вида у придирчивого старпома и разбившись на небольшие группы, мы в сопровождении офицеров отправились  до вечера в город.               
               Сначала  шли строем, но вскоре сопровождавший нас капитан-лейтенант (вероятно, у него были свои планы) спросил, не хотим ли мы передвигаться без поводыря. Предложение было принято с тихим ликованием. Офицер удалился по своим делам, а мы, вольные моряки, двинулись дальше.
               Через некоторое время мне захотелось пить.  Предупредив ребят, отошёл к  передвижному прилавку с газированной водой. Допивая  лимонад, я вдруг почувствовал, что кто-то похлопывает меня по плечу. Обернувшись,  увидел незнакомого матроса с повязкой «патруль» на рукаве. «Матрос, подойдите, пожалуйста, к капитан-лейтенанту», -  вежливо предложил он.
               Быстро поставив стакан на прилавок, я направился к месту, где расстался с  ребятами. Мои товарищи уже стояли в шеренге навытяжку перед незнакомым  офицером.  Примкнув к ним, доложился: « Товарищ капитан-лейтенант!  Матрос Гончаров…»               
               «Почему не приветствуете старших по званию? Вам что, в увольнении надоело?  Захотели на круг?» (очевидно, имелась в виду площадка в комендатуре, где отрабатывали строевой шаг) - грозно вычитывал он (я успел обратить внимание, что при этом глаза у офицера были очень добрыми). Наш строй безмолвствовал; все понимали,  что шутки кончились: присягу  приняли, мы - матросы.  Говорить: «Дяденька, отпустите студентов…»  было бы глупо. Однако разрешилось всё благополучно. Предупредив нас, на будущее, капитан-лейтенант сменил гнев на милость.    
               Чтобы отдышаться и избежать осложнений, до центра города мы решили добираться троллейбусом. Аналогично поступила  и патрульная группа. В троллейбусе я украдкой наблюдал за капитан-лейтенантом, после чего про себя  отметил: не строевик  и хороший человек.
               В  центре  города  у  меня была ещё одна возможность «отличиться».
Мои товарищи зашли в какой-то магазин, а я остался ждать их на улице, присев на металлическую трубу ограждения клумбы.   
               Рассматривая, от нечего делать, прохожих, я заметил  метрах в пятидесяти от себя приближавшегося мичмана с девушкой. Мичман меня тоже  «запеленговал».  Это я  почувствовал всем своим нутром. Ему, похоже, козыряли  не часто, но упускать свой шанс при девушке он явно не хотел.
Мысли в моей голове проносились как бешеные. Вспомнилась фраза, сказанная как-то старшим братом («Ниже полковника я никому чести не отдавал!»), а мышцы одного места всё ж таки  предательски напрягались. Не знаю, чем бы всё закончилось, но положение спасла девушка, которая шла рядом с мичманом. Она неожиданно свернула к двери магазина и скрылась за ней, а мичман, сверкнув на меня  глазами, направился следом.
              На Приморском бульваре я, Федя Баев и Володя Ильин сфотографировались у монумента - Памятника Затопленным кораблям, на фоне крейсера-вертолётоносца «Москва».
              Благодаря путешествию по Крыму с классом в 1965 году, Севастополь я уже немного знал и охотно знакомил  своих товарищей с его многочисленными достопримечательностями.
К вечеру мы  достигли  танцплощадки у клуба моряков, но остаться расхотели. И вот почему. Дежуривший там патруль на наших глазах выдернул из толпы подвыпившего морячка. Его подвели к открытому заднему борту кузова грузовика ГАЗ-66, приподняли  и, раскачав, бросили в кузов. Звук был как от упавшего в кузов бревна, и это окончательно испортило наше настроение. Решив не рисковать,  мы дружно отправились на свой корабль.  Для  первого раза  впечатлений  было  достаточно.
               Повторно в увольнении мне довелось побывать спустя неделю. Побродив по уже знакомым городским местам, я без приключений (сказался опыт, приобретённый во время первого увольнения) вернулся на корабль.
               С ребятами основного экипажа довольно скоро у нас установились приятельские отношения. Слушая их рассказы, мы не очень-то верили, что с  корабля можно сбежать  в самоволку. Однажды случайно услышали, как весёлый, разбитной бывалый матрос Димка, вернувшись из очередного увольнения, уговаривал своего товарища: «Пойдём вечером в самоволку! Я с такими девчонками познакомился, кровь с молоком!» Тот почему-то не соглашался, а мы скептически улыбались. (Позже, в день окончания нашей  практики, повстречав Димку ночью в городе,  пришлось поверить, что сбежать в самоволку реально. Он окликнул нас сам. На нём были  форменные брюки, ботинки, а поверх гюйса - синяя спортивная трикотажная майка «под горло». В темноте Димка выглядел совсем по-граждански. Узнали мы от него и схему осуществления самоволки. Получив из дому посылки,  моряки откладывали до поры до времени что-то ценное из присланного: шоколад и шоколадные конфеты, печенье,  хорошие сигареты и т.п.; этими продуктами они и задабривали дежуривших на вахтах. Миф о том, что в многочисленных рядах колючей проволоки есть лазы,  улетучился.)            
                Должен отметить, что ребята, проходившие службу на  корабле, были отличные. Доброжелательность, отзывчивость, хорошее знание своего дела, гордость за свой корабль - их характерные черты.
               Мощные корабельные пушки управлялись сложнейшей электроникой, и моряки с восторгом рассказывали, что ракеты во время учений они  сбивают «на раз!».
               Особо хочу подчеркнуть, что отношения старослужащих с молодыми матросами (салагами) были по большей части деловыми и дружескими, специфика службы на корабле просто не допускала иного, и морально-психологический климат экипажа поддерживался на должном уровне. Некая иерархия между годками и салагами существовала,  соблюдалась она неукоснительно, но походила больше на традицию и служила только на пользу общему делу. Неуставных  отношений не было и в помине. Незадолго до окончания практики «нашему полку прибыло»: на корабль прислали для стажировки совсем молодняк – студентов то ли  морского техникума, то ли мореходки, и годки первым делом поинтересовались, нет ли у новеньких  тёмных спортивных трикотажных маек; и с юным пополнением у старослужащих не было проблем. Случай с матросиком-фискалом - нонсенс,  в этом мы твёрдо убедились  позднее.   
               Правда, и со мною как-то вышёл досадный казус. Однажды после  обеда я поспешил выйти из душной столовой для экипажа на палубу, а  бескозырку забыл на столе. Спохватился тотчас, но она уже исчезла. Видя мою растерянность, моряки попытались меня успокоить. Что, мол, поделаешь… случается… возможно, кто-то отбывает к невесте, и ему новенький головной убор - ну просто позарез… да не переживай так, братуха, подыщем тебе  что-нибудь!.. Бескозырку мне  действительно принесли, но не мою и далеко не новенькую. Я же вспомнил присказку «в семье не без урода», и с потерей  смирился.    
               Многие годки показывали нам свои фотоальбомы, подпольно накопленные в походах по Средиземному морю. На снимках мы видели американские военные суда и самолёты. Янки, «шутя», летали над нашими кораблями так низко, что были  видны их лица  и некультурные жесты. По рассказам ребят, шутили в ответ и мы. Иногда у нашего судна «отказывал» двигатель, и его «несло» на чужестранный стальной монстр.   Американцы сигналили и радировали о нарушениях русских, а наши морские «спецы» в это время включали  скрытые  фото - и кинокамеры, снимая «на память» очередной их «дредноут».               
                Моряки, ходившие в Средиземку, отмечали, однако, что обмануть  нас или наших вероятных противников было практически невозможно. Обе стороны знали друг друга как свои пять пальцев. Какие бы перестройки внешнего вида корабля ни производились, какие бы номера кораблю ни присваивались, противоборствующие стороны всегда безошибочно определяли, что за корабль перед ними. Американцы, например, не упускали случая просигналить при встрече: «Приветствуем эскадренный миноносец «Пламенный»!»
               В свободное время, помимо общения с членами экипажа, мы интересовались устройством эсминца, занимались спортом (я, например, таскал за собой повсюду пудовую гирю), сочиняли письма и домой, и своим девчонкам, и друзьям, собирались и пели под гитару (очень душевно это делал Толик Седухин; я его просто замучил просьбами сыграть  «Белую черёмуху» Аркадия Северного), а иногда просто дурачились.
               Однажды в кают-компании  я  заметил  прошмыгнувшую по трубе мышку. Рассказал об этом своим ребятам. Те отреагировали незамедлительно и установили на «тропке» петлю из тончайшей гитарной струны. На обратном пути путешественница и попалась!  Мы  отдали  мышку  матросам.  С её помощью  трём служивым удалось получить внеочередное увольнение! (В то время существовала инструкция, - похоже, что негласная, -  согласно которой за пойманного грызуна или две банки тараканов в качестве поощрения полагалось внеочередное увольнение на берег.) Но четвёртому матросику не повезло: офицер понял, что ему подсовывают одну и ту же мышь, и потребовал выбросить за борт этот  наш «талисман».         
               Одно из  дурачеств доставило нам огромное удовольствие  и одновременно озадачило.
               Как-то сварщики, выполнявшие  работы на корабельных надстройках, забыли или умышленно оставили на палубе три пачки электродов. Приближалось вечернее время, и лучи заходящего солнца глубоко пронизывали морскую толщу. Вода в бухте была необыкновенно прозрачна. Стоя у  леерного ограждения и наблюдая за перемещениями стаек мальков, я взял в руки электрод и запустил им в рыбок. Электрод с характерным чавканьем вошел  в воду почти вертикально, но на глубине примерно два метра принял горизонтальное положение и продолжил своё движение! Со вторым и третьим электродом повторилось то же самое! Я незамедлительно и наглядно ознакомил своих товарищей со столь необычным явлением. В пылу азарта мы и не заметили, как все три пачки оказались за бортом. На следующий день  ждали  взбучки по поводу пропавших электродов, но, к счастью, наша коллективная шалость  осталась незамеченной.         
              За другим не менее загадочным  явлением я пытался наблюдать уже сам, тем более что к этому располагала и корабельная обстановка. Мечта увидеть на закате солнца так называемый «зелёный луч» родилась у меня давно. (Мне было лет двенадцать, когда папа  застал меня за чтением повести Л.Соболева «Зелёный луч». К моему развитию он относился ревниво и старался при случае уберечь меня от лёгкого, как он полагал, чтива типа военных приключений  и разного рода детективов. Однако в  этот раз выбор мой он одобрил, а заодно и рассказал, что единожды и ему посчастливилось увидеть своими глазами зелёный луч)                Здешние закаты и наши сочинские вечерние зори вроде бы походили друг на друга: и тут, и в Сочи солнце садится  в море, здесь - над створом севастопольской бухты, у нас - над северным молом морского порта. Таинственность, неповторимость, завораживающие краски закаты роднили, но казалось, что севастопольские были  более насыщенными...         
               Зелёного луча увидеть так и не привелось, но, помнится, я очень жалел, что у меня не было цветной фотоплёнки.
               Рано или поздно всё хорошее заканчивается. Двенадцатого августа подошла к концу и  наша стажировка. Покидая  эсминец, я на трапе ещё раз оглянулся, бросил напоследок прощальный взгляд на корабль, где глубже узнал и технику, и человеческие отношения, и ступил на берег уже почти гражданским (военную форму  мы сдали вскорости на склад базы, получив назад свою «цивильную» одежду)…  Успешное окончание  практики решили отметить компанией в местном ресторане. В разгар веселья к  столику подошёл какой-то парень и попросил разрешения присоединиться к нам. «Деньги есть, а выпить не с кем», - признался он. Мы не возражали.  Незнакомец заказал бутылку вина и присел к столу. Разговорились. Познакомились.  Оказалось, что Валера - рыбак,  недавно вернулся  с промысла, и  друзей в Севастополе у него нет.
               Мы поспрошали его ещё, рассказали о себе, о  мечте моряка попить вдоволь сухого винца. (Иллюминаторы  корабельной кают-компании были  довольно большими.  В отличие от круглых бортовых, они имели прямоугольную форму. Иногда шторки на них не были  задвинуты, и  мы  имели возможность наблюдать, как вестовые сервируют к обеду офицерский стол. Графинчик красного сухого вина выставлялся  непременнейше…)               
               Валера оказался компанейским  и лихо вписался в наш «боевой расчёт». Пару раз он подзывал официанта, и тот сноровисто подносил к нашему  «арсеналу»  вожделенные убойные  «снаряды».               
               Несколько погодя  разговор  перемежался  уже сдержанным хохотом. Травили анекдоты. «Подвыпивший матрос надевает бескозырку задом наперёд. Ленточки путаются, мельтешат у него перед глазами. Он их раздвигает, раздвигает, раздвига-а-а-а-ет… Когда же эти проклятые камыши кончатся?!»  Кто-то пьяненько отсёк: «Зато  подвыпившие студенты лучше сдают философию…» Хмельное время пронеслось как-то быстро. Любезное нашим мечтаньям застолье завершалось,  и  Валера галантно пригласил нас переночевать к себе на судно. Оно базировалось в Камышовой бухте. Товарищи отказались, а мой авантюристический характер и любопытство взяли верх, и я согласился. Путь, похоже, предстоял неблизкий.      
               В Бухту мы отправились  на автобусе. Ехали сравнительно долго, а потом шли по какой-то натоптанной тропинке огромного пустыря в направлении светящихся вдалеке огней.
               Я уже был не рад  своей идее, но редкие прохожие, идущие по пути с нами и навстречу,  вселяли некоторую уверенность. Наконец  подошли к довольно оживлённому месту. Очевидно, это была главная проходная какой-то ремонтной базы, работавшей в три смены. Вход на территорию контролировался военизированной охраной, но Валера успокоил меня («Не волнуйся!»), и мы двинулись к турникету. Зажатый между идущими впереди рабочими и Валерой, раскрывшим перед охранником свой пропуск, я  проскочил  проходную. Туда  проскочил, а обратно?   Мой догадливый новый знакомый  развеял сомнения («Всё будет нормально!»), и я немного успокоился.         
               Поднялись  по трапу на  большой траулер.  «Он со мной», - сказал Валера вахтенному,   и  мы  спустились  на нижнюю палубу. Длинный и довольно широкий коридор делил её на две части. По обе стороны  находились каюты. Отперев дверь, Валера пригласил меня в своё  пристанище, занимавшее место примерно в середине прохода с  правой стороны. Его расположение указывало на то, что Валера был на этом судне не из  последних.  Помещение очень напоминало двухместное купе мягкого вагона, только чуть шире.
               «Неплохо живёте!» - вырвалось у меня.
               «А в других условиях мы бы и не согласились месяцами болтаться  в море», - парировал Валера.
               Затем он бегло ознакомил меня с прилегающими помещениями:
               «Здесь - душевая, тут - гальюн, там - первичная обработка морепродуктов: это - разделочная, далее - мойка и холодильник…»
                «Интересно…»
               Вернулись в каюту  и, наболтавшись вдоволь, легли  спать (как  хозяин,  он  предложил мне место внизу).
               Утром Валера отвел меня в столовую, расположенную здесь же, на территории базы. После завтрака он отлучился куда-то на несколько минут,   попросив   подождать его у «общепита». Вскоре рядом со мной остановилась машина УАЗ. Передняя дверь  приоткрылась, и Валера скомандовал: «Запрыгивай!» Меня чем-то накрыли,  и мы удачно миновали  проходную.  Потом мчались в сторону города, к железнодорожному вокзалу…
               Товарищи мои скучали на привокзальной площади у своих вещей. Наше неожиданное появление на машине вызвало у них неподдельное изумление...         
               Год 1970-й запомнился мне ещё и тем, что в некоторых районах страны начались вспышки холеры; в тот период, отдав честь флагу и взбежав по трапу на корабль, все, в обязательном порядке, окунали руки в тазы, наполненные раствором  хлорки.  А с прилавков овощных магазинов надолго исчезли вкусные и дешёвые астраханские арбузы…         
               На встречах выпускников института, регулярно организуемых кафедрой, мы всегда с теплотой и некоторой грустью вспоминаем о том золотом времени, о корабле, на котором в молодости довелось  послужить, о городе - герое,  и  всплывает в памяти порою мелодия «Севастопольского вальса»…





          Эскадренный миноносец «Пламенный» (проекта 56).



Государство флага:    СССР.
Класс и тип судна:    Эскадренный миноносец.
Принадлежность:            ВМФ СССР.
Изготовитель:            Судостроительный завод № 445 (г. Николаев).
Заказан к постройке:    29 апреля  1954г.
Строительство начато:     3 сентября 1955г. (строительный №1208).
Спущен на воду:          26 октября 1956г.
Введен в эксплуатацию:    21 сентября 1957г.
Выведен из состава флота:  24 июня 1991 (исключён из списков ВМФ СССР).

Основные характеристики:

Водоизмещение: стандартное 2 667 т,
                нормальное 2949 т,
                полное 3 230 т.
Длина: 126,1 м (наибольшая),
         117,9 (по КВЛ).
Ширина: 12,76 м (наибольшая),
         12,41 м (по КВЛ).
Высота: 34,5 м от основной линии.
Осадка: 4,2 м (полная).
Двигатели: 2 ПТУ.
Мощность: 72 000 л. с.
Скорость хода: максимальная 38 узлов,
                оперативно-экономическая 17,9 узлов.
Дальность плавания:         3 880 миль на 14,3 узлах,
                3090 морских миль на 17,9 узлах,
                642 морские мили на 38 узлах.
Экипаж: 284 (в том числе 19 офицеров).

Вооружение:

Радиолокационное вооружение: РЛС «Якорь-М».
Артиллерия:                2x2 130-мм АУ СМ-2-1,
                4x4 45-мм АУ СМ-20-ЗИФ.
Противолодочное вооружение: 6xБМБ-2.
Минно-торпедное вооружение: 2х5 ПТА-53-56.

Кодовое обозначение НАТО — «Kotlin class destroyer».

 Служба:

 С 21 сентября 1957 года в составе Черноморского флота ВМФ СССР.
 В  1958 году «Пламенный» находился на учениях.
 В  1959  году отрабатывал в море боевые задачи.
 В  1960 году находился на учениях.
 В период с 18.01.1961 по 04.06.1962 года  прошёл модернизацию по проекту 56-ПЛО.
 В 1963 году эсминец находился на учениях.
 В период с 20 по 26 августа 1964 года «Пламенный» вместе с крейсером «Дзержинский» (под флагом вице-адмирала Г. К. Чернобая) нанёс визит в Констанцу (Румыния).
 В июле 1965 года совместно с крейсером «Михаил Кутузов» занимался совместной отработкой огневой поддержки десанта.               
 Седьмого января 1966 года корабль вышел из Севастополя на празднование дня     ВМС     Эфиопии и с 14.01.1966года  по 18.01.1966года находился в Массауа.
В течение 01.06—31.06.1967 года и 01.08—31.12.1968 года «Пламенный» обеспечивал советское военное присутствие в Египте.
 С 09.07.1968 года по 10.07. 1968 года заходил в Порт-Саид и Александрию.
 По итогам 1968 года эсминец признан лучшим артиллерийским кораблём на Черноморском флоте; завоевал два первых приза по ВМФ — за минную и противолодочную подготовку.

С 31.03.1969 года  э/м «Пламенный» переведён в состав 21-й БПЛК.
 В апреле 1970 года принял участие в манёврах «Океан».
 С 1 июня 1970 года в составе 11-й БПЛК 30-й дивизии противолодочных кораблей.
 В январе-мае 1971 года нёс боевую службу в Средиземном море.
 В период с 05.10.1973 года по 24.10.1973 года обеспечивал советское военное присутствие в Сирии.
 В период с 30.07.1975 по 31.07.1979 года находился в ремонте на «Севморзаводе», после завершения ремонта переведён в резерв (в составе 80-й бригады кораблей резерва).

24 июня 1991 года приказом министра обороны СССР «Пламенный» был исключён из списков ВМФ СССР, разоружён в Донузлаве и 1 октября расформирован; брошен в Инкермане в полузатопленном и полуразобранном виде.

 Особенности конструкции:

               Эскадренный миноносец вступил в строй с обтекателями гребных валов, одним балансирным рулём, новой фок-мачтой  облегчённой и усиленной конструкции и с РЛС «Фут-Н» (вместо РЛС «Риф»).
               Перед передачей корабля флоту на нём были усилены конструкции носовой надстройки.
               При проведении модернизации по проекту 56-ПЛО на «Пламенном» заменили РЛС «Якорь-М» на РЛС «Якорь-М2».
               В период среднего ремонта (1975—1979) корабль оснастили РЛС «Дон»       (с антенным постом на фок-мачте) и системой обнаружения торпедного следа       МИ-110К;
 на средней надстройке в районе кормового дымового кожуха были установлены четыре спаренные 25-мм АУ 2М-ЗМ;  оборудовали закрытый ходовой мостик.

                Известные командиры:

С 1966 г. по …? - капитан 2-го ранга Ю. Л. Рысс.
В 1968 году - Ю.Гарамов.
С 1969 г. по 1972 г. - капитан 2-го ранга А. Ф. Савочкин.

                Известные бортовые номера:

                1957 год — № 222;                1975 год — №382;
                1962 год — № 213;                1977 год — № 522;
                1967 год — № 514;                1980 год — № 538
                1970 год — № 363;                1982 год — № 361;          
                1971 год — № 954;                1986 год — № 359.
                1972 год — № 383;


           « …Эти эсминцы ознаменовали собой полный успех конструкторской мысли…».
           «…После освоения этого корабля  будущие проекты, так или иначе, делались с оглядкой на “пятьдесят шестые”...».
            «…Есть даже мнение (несомненно, субъективное), что более удачного корабля, чем 56 проект, мы не построили до сих пор…».
            «…В общем и целом это был прекрасный корабль, настоящий шедевр, даже для послевоенного периода…».
            «…Несомненно, эсминцы проекта 56 обладали невероятными модернизационными запасами, прекрасной мореходностью, высокой надежностью и, вопреки нынешней критике алюминия, пожаростойкостью.
                Не отмечено ни одной крупной аварии или пожара на кораблях этого проекта.  Все они честно отслужили свой срок и ушли в историю, оставив теплые воспоминания моряков и добрую память о себе».

                Павлов Александр Сергеевич.
                “Эскадренные миноносцы проекта 56.”







           «…Я начал службу на Балтике, на рейдовом тральщике, а закончил в Севастополе на эсминце «Пламенный» 56-го проекта…».
           «…Это был эталон эсминца, который, как оказалось впоследствии, стал «лебединой песней» кораблей класса «эскадренный миноносец». В дальнейшем, после 56-го проекта, эсминцы не выпускались…».
           «…На ходовых испытаниях ЭМ «Пламенный» давал 40 узлов.
                Из вооружения он имел: два пятитрубных торпедных аппарата; мог принять на верхнюю палубу и поставить 50 больших корабельных якорных мин (КБ); на кормовых бомбосбрасывателях имел 16 глубинных бомб по 165 кг каждая; на корме стояло шесть бомбометов; на носу - две реактивные бомбометные установки; на носу и на корме располагались двухорудийные 130 мм калибра башни; на средней надстройке - четыре четырехствольных  37 мм  калибра зенитных автомата…».
           «…Наводка артиллерии и торпедных аппаратов осуществлялась автоматически с помощью радиолокационных станций. Данные для торпедных стрельб вырабатывались принципиально новой по сравнению с эсминцами проекта 30бис системой “Сталинград”…».
           «…Для нас, военных моряков 1950-х годов, эсминец 56-го проекта был чудом техники. Силуэты их отличались красотой и благородной мощью…».
           «…Когда в связи с моим уходом с корабля и флота мне в кают-компании предоставили слово, я только и сказал: “Всю жизнь буду гордиться, что служил на этом корабле!”…».
                Державин Константин Павлович.





                Краткая историческая справка о Севастополе



              Севастополь – один из красивейших городов мира. Он сравнительно молод - в 2013 году Севастополь отметил 230-летие.
              В Севастополе находится более двух тысяч памятников истории и культуры, намного больше, чем в других городах Крыма. Немало в Севастопольском регионе и удивительных природных достопримечательностей.
              Город-герой Севастополь – это музей под открытым небом, памятники здесь можно встретить повсюду.
              Севастополь стал главной базой Черноморского флота СССР и при этом остался очень красивым городом.
              Сегодня Севастополь – главная база Военно-морских сил Украины (также в нём расположена главная база Черноморского флота России), один из крупнейших городов Украины, морской порт, культурный, исторический и рекреационный центр. В перспективе – это крупный международный торгово-промышленный и туристический центр юга Украины.
              Имя Севастополя давно стало символом мужества и героизма. За 230 лет здесь произошло столько знаменательных событий, было совершено столько героических подвигов, прославилось столько имён, что понимаешь: город с честью оправдал данное ему имя – Севастополь  (город, достойный поклонения…)
              Этот город невозможно не любить… В Севастополь влюбляются, он проникает глубоко в душу и остаётся в ней навсегда. Сюда хочется возвращаться вновь и вновь!