Чунга - чанга

                ЧУНГА – ЧАНГА


   Фантастично, но такое становится явью -  молодежь  начинает открыто завидовать старикам, все чаще можно слышать слова: ни забот у них, ни хлопот, ни черта не работают, а деньги им платят, прямо на дом приносят! Не жизнь у них, а малина, а у нас…
   Действительно, сейчас молодым приходится туго: главная беда – безработица. Работа имеется разве что в сфере услуг, торговле и ОПГ. Ну, еще – в разного вида охране… Какая же это работа?!.. Низкопоклонство, постоянная лакейская поза: чего изволите, господа?.. На кого прикажете завтра «наехать?».. Никакой гордости за принадлежность к рабочему классу… Впрочем, былого, настоящего  рабочего класса, гегемона и оплота простого народа, как такового, не стало…
  Молодым людям можно сочувствовать, но и старикам завидовать нечего. Если даже не брать во внимание пласт неподъемных проблем, связанных со здоровьем, то и тогда ничего завидного в их положении нет. Пенсия на дом?!.. Но какая она?!.. Да и ту почти всю пожирают лекарства. Лекарства  стали сродни драгоценностям – таковы на них цены. При этом, лекарства обрели какое-то новое свойство: недоступность пониманию врачей. То и дело  врач предлагает больному: давайте попробуем  это, через неделю – вот это. И так до конца, пока болезнь не иссякнет сама, а чаще – не догложет больного…
   Если же говорить о заботах, так и забот оказалось не меньше, чем до выхода на этот «заслуженный отдых». Обострились заботы о детях и о детях детей.
   Обо всем таком размышлял Никодим Петрович Панасюков, высокий грузный старик, осторожно двигаясь по разбитому тротуару: ночью шел дождь, и бесчисленные ямы и выбоины, прикрывшись водой, превратились в ловушки. Никодим Петрович, как будто слепой или идя по болоту, ощупывал тростью безопасность пути. Сегодня он с большим удовольствием отсиделся бы дома, но опять же – забота о детях, опять им нужна стариковская помощь.

  …Во время позднего завтрака у Панасюковых в квартире раздался телефонный звонок. Трубку подняла Оксана Савельевна, супруга Никодима Петровича. Голос Виктории, их младшей дочери,  выдавал сложные чувства, в том числе и неловкость: зная болезненность матери, Виктория все - таки просит ее взять из детского сада Аришу, свою пятилетнюю дочь, то есть внучку Оксаны Савельевны.
- Сказали, чтобы уже до двенадцати всех разобрали, - жалобно уточняет Виктория. – Мне уже два раза оттуда звонили, напоминали…
- А что там сегодня случилось?..
- Точно не знаю, опять, наверно, авария. Раз – до обеда, значит, не могут приготовить  детям поесть: или воду опять отключили, или что-то еще…
   Виктория аж заикается от волнения: она работает «на хозяина», и тот, если мягко сказать, очень неодобрительно относится к отлучкам наемного персонала, какими бы уважительными причинами они не были вызваны. Виктория на грани отчаяния: она знает, что матери сейчас нездоровится, но ей больше не к кому обратиться. Ее муж оказался типичным поганцем, прячется где-то и от семьи, и от выплаты алиментов. Его родители тоже были не лучше своего блудливого выродка, тоже умыли руки, забывая о человеческом долге и совести.
- Возьму, - успокаивает Оксана Савельевна дочь,- Конечно, возьму…
  Оксана Савельевна часто общалась и продолжает общаться с работниками детских садов: сначала туда ходили ее ребятишки, теперь - внучата.  И она всегда  удивлялась, думая об этих, по ее мнению, бедолагах: «Как они там выдерживают? Гвалт, плач, детские  споры!.. И это все ежедневно, с утра и до вечера, до конца рабочего дня! И это все за ничтожную плату!..» И она честно признавалась себе, что не вынесла бы такого бедлама.
   Вероятно, поэтому эта старушка терпимо воспринимала поборы, широко практикуемые в детских садах, и когда другие родители возмущались поборами, Оксана Савельевна примиряюще говорила: «Ничего страшного, если мы и доплатим немного - им тоже как-то надо существовать. На их зарплату не очень-то растанцуешься».

- Авария какая-то в детском саду, - сообщает Оксана Савельевна мужу, закончив разговор с дочерью. – Велели Ариночку срочно забрать… Может быть, за ней сходишь ты?..  Мне сегодня что-то особенно не по себе… Заодно и посмотришь, что там у них… Может быть, сможешь помочь…
- Что у них там нет своих специалистов?..- говорит Никодим Петрович ворчливо.
- Наверно уж нет: там сокращение за сокращением. Досокращались до безобразия: я  слыхала, что женщину, которая моет полы и горшки, привлекают теперь кормить ребятишек… И зарплаты там мизерные. Заведующие меняются как перчатки - опять уже новая.
- Я свои перчатки три года ношу, - продолжает Никодим Петрович ворчать, но вылезает из-за стола и собирается идти за внучкой.
   Пока он переодевался, Оксана Савельевна и поторапливала его: стрелка часов повернула к одиннадцати, и продолжала выражать соболезнование по адресу работников детских садов, и продолжала сетовать об их низкой зарплате, о малой их численности, об убогости там обстановки…
   В том, что в детском саду опять случилась авария, Оксана Савельевна не сомневалась: здание было построено еще в советское время, лет сорок назад, из них года три оно оставалось бесхозным, при правлении Ельцина детский сад вообще был закрыт: было мало детей. Сегодня нарожали их столько, что мест не хватает, он переполнен, и  закрыть его на нормальный ремонт невозможно. Вот и трясет аварийная лихорадка, и детей, и родителей.

   Но сегодня причина приостановки работы была, как оказалось, другая. Подойдя к калитке детского  сада, Никодим Петрович услышал развеселую плясовую. Гремел мощный динамик, а временами, перекрывая его, доносились визгливые женские выкрики: «Их ты! Ух ты!..»
   Это обстоятельство озадачило Никодима Петровича: на аварийную ситуацию здесь совсем не похоже. Когда плясовая закончилась, зазвучала задорная песенка: «Чунга – Чанга! Весело живем!». Песенка, как видно, очень нравилась обитателям детского сада. Ее прокручивали несколько раз, она звучала, и когда Никодим Петрович входил в помещение, и когда собирался покинуть его, помогая внучке одеться.
   Внучку он нашел в раздевалке в компании трех таких же малышек, также ожидавших прихода за ними родителей. На вопрос Никодима Петровича, почему они здесь без взрослых, где же их воспитатели, малыши наперебой объяснили, что воспитатели заняты, что они все в столовой. «Водку там они пьют, празднуют», - уточнила вид их занятий Арина.
- Не может такого быть! – невольно вырвалось у старика.
   Увидев, что ребятишки насупились и обиженно засопели, он смягчил свое недоверие словами:
- Они, наверное, собрались там, чтобы сделать вам что-то приятное… Приготовить сюрприз…
- Водку там пьют! – твердо повторила Арина.
 
  Чтобы досконально прояснить обстановку, Никодим Петрович подошел к комнате, из которой продолжали ломиться  нестройные голоса, подпевающие магнитофону, и перекрывающие его оглушительное звучание. Он приоткрыл дверь и опешил: в детской столовой шел залихватский разгул.
  Столики были сдвинуты в ряд, на них - бутылки, закуска. На отдельно стоящем столе, у стены, горланит магнитофон, а на свободном пространстве между стеной и столами лихо пляшут крупногабаритные тетки с пунцовыми лицами. Топают, как кони копытами, и пытаются петь.
   Шесть человек. В движении все, кроме одной женщины с лицом, как теперь говорят, кавказской национальности. Она скромно сидит в уголке у окна, и на этом лице Никодим Петрович заметил признаки  удивления, смущения, и что-то еще, очень  напоминающее презрение.
  От этого зрелища старичок на какое-то время лишился и дара речи, и способности соображать. Он отупело смотрел на  оргию и молчал. Он не мог бы сказать, сколько времени пребывал в таком состоянии, пока   его присутствие не обнаружили. Женщина с властным лицом явно славянской национальности, увидев в дверях окаменевшую физиономию незнакомого мужика,  оборвала свою песню и грозно воскликнула:
- Закройте немедленно дверь!
   Никодим Петрович опомнился, и собрался было сказать, кто он такой и по какой причине он здесь, но тот же голос продолжил:
- Охрана!.. Где, блин, эта охрана?!..
   Появился охранник. Это был невзрачный мужчина более чем среднего возраста.
- Удалите немедленно этого гражданина! – последовал зычный приказ.
   Приказ  щуплому мужичку удалить человека  намного крупнее  и мощнее себя выглядел несуразно. Его  Никодим Петрович смог бы без особых усилий сам выдворить отсюда за шиворот, но он  подчинился словам  покинуть помещение. На избежание большого скандала повлияла и внучка. Она схватила деда за руку и не по-детски серьезно сказала:
-  Пойдем, дедуля, домой…
  И Никодим Петрович  направился к выходу. Внучка топала рядом, продолжая держать деда за руку. Рядом шел и охранник.
- Это что за мегера? – спросил Никодим Петрович о женщине со свирепым лицом, не ожидая, впрочем, ответа, но охранник,  ответил:
- Это Наталья Ивановна… Наша начальница.
- Новая что ли?
- Не очень. Месяца два уж работает…
- Я хотел с ней только поговорить. Узнать причину: говорили, что случилась авария, и просили ребятишек по этой причине досрочно забрать.
-  Причина другая. Отмечают вступление в  свой коллектив новой работницы – няни… С Кавказа приехала…
- Это та, что в косынке? В черном платье до пяток?
- Она самая.
- С Кавказа и – в детский сад? Они ж на базаре все оседают…
- Эта, похоже, другая... При ней пацаненок, его тоже к нам зачисляют.
- Тогда все понятно… А почему в понедельник?.. Что, они не могли устроить гулянку в нерабочее время?.. В субботу иль в воскресенье?.. В понедельник затеяли…
   Охранник на этот вопрос ответил молчанием.

   По дороге домой Никодим Петрович шел, не осторожничая. Он не шел, а шагал, не обращая внимания на те же самые ямы и выбоины, которые пугали его часом ранее. Внучка едва поспевала за ним. В груди старика клокотало негодование. В квартиру вошел он один, оставив внучку во дворе играть с ребятишками, кое-кто из которых тоже был взят досрочно из того же детского садика.
- Никакая там не авария, а пьянка, гульба!..- заявил он с порога супруге. - Я пытался им хорошего жару задать, но куда там!.. Заведующая выскочила на мой голос: растрепанная, пьяная, лыка связать не может!.. Чего с ней такой говорить!..
  Никодим Петрович красочно описывает картину, увиденную им в детском саду, несколько присочиняя при этом.
   Оксана Савельевна в ужасе.  Но не столько от  возмутительного поведения работников детского сада, сколько от  возможной реакции их на выпады  Никодима Петровича, словам которого она стопроцентно поверила. А эта реакция может быть губительной для их любимого чада – Ариши.

- Ну, я завтра с ней побеседую, когда она протрезвится, - угрожает Никодим Петрович. - Хорошо побеседую! По-рабочему!..  Я ей покажу и Чангу, и Чунгу!.. А если ее не проймет, пойду,  куда следует!
- Ты никуда  не пойдешь!- прерывает его Оксана Савельевна.
   Оксана Савельевна, когда дело касается внучки, становится жесткой, и это супруга ее иногда раздражает.
- Пойду! – говорит он упрямо.
- Нет, не пойдешь!..

   Прения обостряются. Каждый упорно стоит на своем. На чем стоит Никодим Петрович, он понимает: нельзя оставлять без внимания такое безобразие, и хамское отношение к основам основ: к работе, к детям, к родителям, к совести, наконец. Безнаказанность сразу порождает еще большее зло и пороки. В этом Никодим Петрович был убежден,  и был непреклонен.
   Позиция Оксаны Савельевны была тоже незыблемой. Она основана на не причинении вреда ребенку, и в этом Оксана Савельевна всегда была тверда, как скала. Она отнеслась к происшествию, как к случайному срыву судьбой обездоленных  женщин, как к попытке отвлечься от горькой судьбины,  и об этом их срыве полезней забыть.
  И она оказалась не только тверже, но и дальновидней супруга.
- Ты никуда не пойдешь!.. Хватит с того, что ты уже натворил! Теперь житья там внучке не будет! Ты помнишь, с каким трудом ее определяли туда?!..
- А чего натворил?.. Ничего пока еще не натворил… Неужели я должен молчать, видя хамство и произвол.
- Придется смолчать, или накличешь беду!.. Знаю я, что бывает с такими правдоискателями…
- И что же с ними бывает?!..
- Кусают локти и каются, а поздно уже…
  И она, развивая на мужа нажим, говорит про ужасные случаи, когда из-за претензий родителей якобы страдали их дети, когда ребенка изощренно третировали, давали ему обидную кличку, такую как «гнида», «сопля», и эта кличка преследовала ребенка долгие, иногда и школьные, годы.
- Представь себе девушку с прозвищем «гнида»!..
   Никодим Петрович ослабил свой пыл, но все еще хорохорится: все равно я этого так не оставлю! Буду идти до конца! Пусть назначают комиссию, пусть проверяют, почему в этот день детский сад не работал. Добьюсь, чтобы уволили эту пьянчугу.
   У Оксаны Савельевны и на это был свой убедительный аргумент:
- Да она за эту должность не держится. Сама уйдет…  И на комиссию не очень надейся, даже если ее и назначат. Могут и не назначить... Ну, допустим, назначили, ну, нашла она нарушения, а дальше-то что?..  Увольнять?..  Где ты найдешь безупречных на такую зарплату?.. А кому мало платят, – какой с него спрос?..

  Оксана Савельевна присовокупляет слова о продажности самих проверяющих, о том, что после таких проверок возникают дополнительные поборы с родителей: надо же как-то компенсировать мзду проверяющим.

  Никодим Петрович повержен, он, наконец, понимает, что не все-то так просто в сегодняшней сфере ращения детей, оправдывается:
- Она меня первый раз сегодня увидела, и то мимолетно. Завтра даже не вспомнит, кто с ней и о чем говорил.
- Дай-то господь, - вздохнула Оксана Савельевна и трижды перекрестилась.

Октябрь 2013г.