Рецидивист

Хирург Алексей Барминов шёл по коридору больницы, когда его догнала молоденькая медсестра Оля Селезнёва.
- Алексей Григорьевич! - воскликнула она, часто дыша. - Вас срочно требуют в операционную.
- Что случилось, Оленька? – на ходу спросил Барминов, направляясь в сторону операционной.
- Привезли роженицу с целым набором осложнений. Обычные роды невозможны, надо резать.
         Она так и сказала: "Надо резать". Барминов невольно улыбнулся столь непрофессиональной терминологии и мягко поправил:
- Оперировать.
Он ускорил шаг, на ходу задавая вопросы, касающиеся вновь прибывшей пациентки, и Оля, торопливо семеня за ним, сообщала необходимую информацию. Врач задал последний вопрос:
- Сколько ей лет?
- Двадцать семь, - сказала медсестра. – Да вы её хорошо знаете: это Нехляева.               
Барминов остановился так резко, словно налетел на стену.
- Что?! – воскликнул он. – Опять эта пакостница?! Вот тут ты Оля абсолютно права: надо резать таких!
Он действительно хорошо знал пациентку. Пьяница и потаскуха Нехляева рожала практически каждый год. Она вряд ли могла точно сказать, кто отец хотя бы одного из её детей, это её совершенно не волновало, как и сами дети. Беспутную мать давно лишили материнства после того, как у неё умер маленький ребёнок, практически лишённый всякой заботы. Теперь новорожденных сразу отправляли в дом малютки. Но разгульная жизнь продолжалась, и на свет божий год за годом появлялись несчастные существа – побочные продукты удовольствия. Барминов закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Надо отбросить эмоции и успокоиться. Он врач и его обязанность спасать человека, какой бы сволочью тот ни был.

* * *

Операция вступила в завершающую стадию. Уже унесли малыша, который кричал так громко, словно заведомо знал, какая жизнь его ожидает. Как всегда, хирург Барминов сделал свою работу блестяще, но на этот раз она его не радовала. Ему ассистировали две молодые женщины: белокурая Оксана и жгучая брюнетка Наталья являли собой прямую противоположность друг другу – и не только цветом волос. Наталья была красива и знала себе цену. Трудно было сказать, какие черты или особенности внешности делают её красивой. Она была красива – и всё. Характер имела скрытный и самолюбивый. Оксана, напротив, была искренней и излишне эмоциональной. Её внешность не привлекала бы особого внимания, если бы не огромные голубые глаза, в которых словно отражалась вся её душа. В операционной, где марлевая повязка на лице только подчёркивала красоту её глаз, она выглядела куда более привлекательной, чем Наталья.
Работа подходила к концу. Оставалось зашить брюшную полость. Наталья приготовила иглу с нитью и стояла наготове, ожидая команды. Барминов медлил, глядя на пациентку и о чём-то думая.
- Ланцет! – скомандовал он.
 Женщины удивлённо переглянулись. Оксана, пожав плечами, подала скальпель. Но едва хирург принялся за дело, они сразу всё поняли. Наталья, прищурившись, напряжённо следила за ним и молчала, Оксана же, округлив и без того большие глаза, испуганно воскликнула:
- Алексей Григорьевич, это незаконно!
- Это справедливо! – резко ответил Барминов. – Я  закончил. Зашивайте.

 * * *

В ординаторской они находились втроём. Оксана с обиженным видом смотрела в пол. Потом она взглянула Барминову в глаза и, едва сдерживая слёзы, сказала:
- Как же так, Алексей Григорьевич? Я не ожидала, что вы на такое способны.
- Успокойся, Оксана, - мягко сказал Барминов, - мне стыдиться нечего. Ну подумай сама, что я сделал: стерилизовал пьяницу, регулярно рожающую детей, которые ей совершенно не нужны.
- Но, мы же врачи, а не судьи! Какое право мы имеем решать, кому рожать, а кому нет?   
Барминов резко взглянул на нее:
- Не судьи, говоришь?! Тогда скажи: тебе приходилось бывать в детских домах? Нет? А мне довелось. Несчастные дети, лишённые элементарного человеческого тепла. Но им, можно сказать, повезло. Посмотрела бы, что творится в семьях алкашей. – Он перевел дух и заговорил уже спокойней. – Оксаночка, у меня двое детей и всё, что мы с женой делаем, мы делаем в первую очередь для них. А разве Нехляевой нужны дети? Ей бы только нажраться да потрахаться. Вот пусть теперь трахается, сколько ей угодно.
- Ну не знаю, - неуверенно сказала Оксана, - может быть, вы и правы…
Наталья молча курила, отвернувшись к окну. Месяца полтора назад Барминов крепко отругал её за бездушное отношение к больным. Странно, что она не напомнила ему об этом.

* * *

Но Наталья ничего не забыла и не простила. Это Барминов понял, когда в самое ближайшее время им вплотную занялась прокуратура. Он ничего не отрицал и не оправдывался, поэтому после недолгого разбирательства дело было передано в суд. Главный врач направил в суд обращение, подписанное коллективом больницы, в котором заявлял, что первоклассный хирург Барминов, мастерству которого немало пациентов обязаны жизнью, хотя и нарушил закон, но сделал это исключительно из благородных побуждений. Так же главврач заявил, что готов взять Барминова на поруки под свою личную ответственность. Суд рассмотрел и принял во внимание смягчающие вину мотивы, а также прекрасные характеристики на подсудимого, поэтому при вынесении приговора проявил к последнему снисхождение: врач Барминов приговаривался к одному году исправительных работ в колонии общего режима.
Как бы ни был Алексей Григорьевич уверен в том, что готов к худшему, приговор потряс его. Видимо, жила в душе надежда на благополучный исход дела. Но внешне он ничем не выдал своего волнения, приговор выслушал молча и от последнего слова отказался.
Спустя некоторое время зарешечённый вагон увозил его прочь от областного центра.

* * *

Начальник лагеря подполковник Сазонов всего повидал на своем веку, ничему не удивлялся и при любых обстоятельствах оставался спокойным и невозмутимым. Однако сегодня ему пришлось отступить от своего правила. Ознакомившись с делом заключенного Барминова, он разразился потоком площадной брани. Совсем они сдурели там, что ли?! Вместо того, чтобы призвать к ответу опустившуюся бабу, они отправляют за "колючку" хорошего врача. Да ему медаль давать надо!
Он поднял телефонную трубку:
- Заключенного Барминова немедленно ко мне!
Спустя десять минут Барминов сидел напротив него, спокойно глядя в глаза. Умное интеллигентное лицо и манера держать себя понравились начальнику лагеря. Какое-то время он внимательно изучал своего подопечного, потом улыбнулся и сказал:
- Ознакомился я тут с вашим делом, Алексей Григорьевич. Не в моей компетенции определять степень виновности или оспаривать решение суда. Суд есть суд. Но облегчить условия вашего пребывания здесь – это в моих силах. У меня для вас найдётся место в лагерной больнице. Как вам такой вариант?
Барминов ответил не сразу. Предложение было заманчивым, но согласиться с ним не позволяло одно досадное соображение: сначала его, честного человека, записали в преступники, а потом предлагают поблажку в виде облегчённых условий.
- Спасибо, - сказал он. – Но я бы хотел на общих основаниях.
Начальник лагеря удивленно вскинул брови:
- Вот как! Боюсь, что вы плохо представляете себе эти общие основания. Народец тут, знаете, очень сложный. Так что подумайте.
- Я  подумал.
Сазонов побарабанил пальцами по столу. Отказываться от его предложения было просто глупо, он этого никак не ожидал и был очень разочарован. Понятно, что этот врач крепко обижен, однако же надо думать и о будущем.
- Я  бы мог решить этот вопрос, не спрашивая вашего желания, - холодно сказал подполковник. – Но… хотите хлебнуть лагерной жизни? Что ж, хлебните.
Он вызвал конвойного.

* * *

Никогда прежде Барминову не приходилось бывать в столь враждебном окружении. "Сложный народец" состоял из таких индивидуумов, что бывший врач не один раз горько пожалел о своем бессмысленном упрямстве. Уже сама обстановка, исключающая всякую возможность побыть одному, сильно угнетала. Кроме того, постоянно приходилось испытывать на себе давление окружающих, которых Барминов условно разделил на "врагов" и "друзей". К "врагам" относились те, кто проявлял открытую враждебность, выражающуюся в постоянных угрозах, агрессивных действиях или жестоких шутках. Они изрядно отравляли жизнь и заставляли постоянно быть начеку, ожидая какой-нибудь пакости. Но с ними, по крайней мере, всё было ясно. Сложнее было с "друзьями". Скользкие типы, стремящиеся влезть в душу и вызвать на откровенность, беспокоили Барминова значительно больше. Приходилось, словно дипломату, постоянно лавировать, чтобы, с одной стороны, не превратить фальшивого друга в явного врага, а с другой – не попасть под его влияние. Любое проявление доброжелательности или заботы могло таить в себе скрытый подвох или далеко идущие цели. К числу явных врагов Знахаря, как прозвали в лагере Барминова, относился здоровяк по прозвищу Крыса, сидевший за гнусное преступление и окруженный компанией таких же отморозков. Людям подобного рода неведома жалость, Барминов не раз был свидетелем того, как они расправлялись с теми, кто им не понравился. Но в отношении его самого эту шайку, казалось, кто-то сдерживал. В свои тридцать восемь лет Барминов был в отличной физической форме и вполне мог постоять за себя. Но здесь, в лагере, жизнь текла по неведомым ему звериным законам. Одной физической силы и ловкости было явно недостаточно для спокойной жизни. Случайно Барминов узнал, что один из лагерных авторитетов Султан опекает его из уважения – весть об отказе Знахаря от тёплого местечка быстро распространилась по лагерю. Видимо, по этой причине Крыса не мог разделаться с Барминовым, что, в свою очередь, вызывало в нём ещё большую ненависть.
По прошествии трёх бесконечно долгих месяцев в столовой произошла стычка. Со своим обедом Алексей направлялся к столу. Крыса неожиданно подошел сбоку и ударил снизу по рукам, опрокинув содержимое мисок на лицо и одежду Барминова. Глядя в ухмыляющуюся рожу отморозка, Знахарь громко произнёс:
- Подонок!
- Чего?! – злобно спросил Крыса и, сделав шаг вперед, ударил. Увернувшись от увесистого кулака, Барминов нанёс ответный удар в челюсть. Крыса рухнул на пол. Несколько человек сразу же набросились на Знахаря.
- Назад! – рявкнул Султан. – Пусть дерутся один на один.
- Да пошел ты! – заорал Крыса, вскакивая на ноги. – Бей Знахаря, братва!   
Толпа опять ринулась в драку. Султан что-то сказал своим парням, и четверо из них бросились на помощь Барминову. Началась свалка. Вскоре вмешалась охрана. Когда толпа разошлась, один из парней остался лежать на полу в луже крови. В боку у него торчала заточка. Пострадавшего срочно отправили в больницу, где соскучившийся по своей работе хирург Барминов сделал ему операцию при ассистировании молодого врача-старлея. Восхищённый виртуозной работой своего коллеги, старший лейтенант упросил лагерное начальство оставить Барминова работать в больнице до окончания срока заключения.

* * *

О своей жизни в местах лишения свободы Барминов вспоминать не любил и рассказывал неохотно. Он вновь работал в своей больнице, за что был бесконечно благодарен главному врачу, сумевшему преодолеть все бюрократические заслоны.
Отношения в коллективе у Барминова остались прежние. Что касается Натальи, то с нею он держался вполне корректно, не проявляя ни враждебности, ни дружелюбия. Так случилось, что она вновь ассистировала ему, когда в операционную привезли роженицу-алкоголичку. Не колеблясь ни минуты, Барминов стерилизовал пациентку. Как и следовало ожидать, вскоре он был вызван повесткой в прокуратуру. Алексей Григорьевич ничуть не раскаивался в содеянном, хотя прекрасно понимал, что теперь сроком в один год ему не отделаться. Он всё подробно рассказал следователю, изложил свою точку зрения по данному вопросу и стал смиренно ждать уготованной ему участи. Однако на этот раз до суда не дошло – дело замяли.


          2002 г.