КЕША

Иннокентий не спеша шел на работу. Похрустывал снег под ногами. В лучах восходящего солнца он искрился разноцветными  огоньками,  и  казалось,  будто  идет он, Иннокентий,  не  по зимней  тропинке,  а  по  хрустальному  пуховому  одеялу,  ласково укутавшему матушку-землю. Хорошо было на душе у  Иннокентия.  Он глубоко вдохнул свежий морозный воздух, вслух сказал:  « Ура! Я дома, кончилась моя каторга».
Он зашел в бытовку нижнего склада или, как её называли рабочие  «курилку».В небольшой комнате вдоль стен стояли деревянные лавки. У окна – длинный трехметровый стол, за которым мужики играли в домино.
–  Здрасте,  –  громко  поздоровался  Иннокентий и  сел  на  лавку возле двери.
Бригадир сурово посмотрел на новичка, обвёл его прищуренным взглядом, спросил у мастера:
– Тося, этот, что ли, новый работник?
– Этот, Гаврила Иванович.
–  Так..,  –  бригадир  глянул  на  часы,  –  десять  минут  десятого. Мы должны уже десять минут работать, а мы ещё в «курилке» сидим. Пока до эстакады дойдём, кабеля натянем, электропилы подключим, стрелочки будут около десяти. Сегодня норму едва
ли сделаем. Вот вам и премия, мужики!
Гаврила Иванович резко встал из-за стола и быстро вышел из бытовки. Двенадцать человек комплексной бригады гуськом потянулись за ним.
Бригадир шёл быстро, сразу было видно: нервничал. Николай,второй  электропильщик,  догнав  бригадира,  попытался  успокоить.
– Гаврила Иванович, сегодня норму не сделаем, так завтра догоним.
–  Ага!  Догонишь  с  ним.  Сноровки  нет,  будет  держать  нам транспортёр, не в три пилы, а в две будем пилить. Мало того, что он не умеет работать, он уже не хочет работать. Всё! Плакала наша квартальная премия. Дал же Бог работничка, "зек" он и есть "зек."
      Бригадир с досадой махнул рукой, зашагал ещё быстрее. Последние слова больно резанули по сердцу Иннокентию. Он обозлился, хотел было догнать бригадира и врезать ему по шее, но что-то его остановило.
«А  кто  я  для  них?  Пришел  с  тюрьмы,  значит  "зек",  –  подумал он. – Вот так знакомство! Значит, нормальных отношений не получится».
Ему стало не по себе, хорошее настроение будто ветром сдуло. Всё внутри напряглось, он сжал кулаки, словно ожидая нападения. Но мужики спокойно шли за бригадиром. Иннокентий встрепенулся: «Чё это я, дурак, съёжился? Плевать на них, главное – я дома».
Бригада по трапу поднялась на эстакаду. Бригадир приказал второму номеру:
– Иди, Коля, покажи новенькому его место.
 Николай  повёл  Иннокентия  от  разделочных  эстакад  по  пешеходной  дорожке  транспортёра.  По  пути  рассказывал,  что  по транспортёру пойдут брёвна разного диаметра и разной длины, то есть сортименты. Для каждого сортимента есть свой карман, если  вдруг  не  сработает  самосбрасыватель,  нужно  остановить транспортёр, вручную сбросить бревно в карман. Через семьдесят метров он остановился:
– Вот! Это середина транспортёра, здесь всё видно. Стой, наблюдай. Если затор, то дёрни за проволоку, транспортёр остановится.
Николай взял в руки метровую палку, стоящую рядом:
– Это стяг. Вот так им будешь подталкивать бревно.Он  нагнулся  и  хотел  было  показать,  как  сбрасывать  сортимент, чтобы он лёг в штабель ровно, но Иннокентий, вырвав стяг, буркнул:
– Без тебя знаю.
Николай от неожиданности взвизгнул:
– Смотри, умник, не сделай затора! Порвешь транспортёр, вся смена пропадёт.
– Иди, иди, – спокойно ответил Иннокентий, прислонился спиной к перильцам пешеходной дорожки, ожидая сортиментов.
   В памяти всплыл 1986 год, когда он, никуда не поступив после школы, пришёл работать на эстакаду. Он работал на этом же транспортёре, только тогда не было самосбрасывателей. На сброске сортиментов работали четыре человека, а теперь он один. Он поглядел в сторону эстакад, к нему на транспортёре ехали брёвна.
– Началась работа, – тихо сказал он и стал заглядывать в карманонакопители, запоминая, где какой сортимент лежит.
  Работал Иннокентий с большой охотой, даже вспотел, несмотря на тридцатиградусный мороз. Старался как можно реже останавливать транспортёр, не заметил, как пролетело полтора часа. Рабочие с эстакад спустились на перерыв. К нему подошёл Николай.
– А ты молоток! Бригадир тобой доволен. Он сначала-то всё бузил, думал, что ты не справишься. Одно звено снял, заставил козырьки слаживать, а потом видит, что транспортёр идёт ровно, давай третью пилу в работу запускать.
Иннокентий слушал и пристальным взглядом оценивал собеседника.
– Э, браток, да ты шестёрочка. Мне речь толкнул о бригадире, а бригадиру понесёшь обо мне, – подумал Иннокентий, но решил сразу перевести разговор и спросил:
– А почему рабочие в «курилку»  идут, а не в столовую?
– Какая столовая? – удивился Николай, – она уже год не работает.
– Почему?
– Закрыли. Убыточной стала.
– Десять лет назад построили столовую для рабочих. Выгодно было, а теперь, значит, нет?
– Да ты, видно, работал тут, раз всё знаешь? – смекнул Николай.
– Приходилось! А баня работает?
–  Нет,  баню  самую  первую  закрыли,  потом  ликвидировали подсобное хозяйство, а потом – столовую.
– Что, теперь в перерыве чай не пьёте?
– Да в «курилке» бракёры чайник кипятят. Приносим, кто что может. Душу согреем и снова на мороз.
– А в операторной кто?
– Там одна тетя Клава.
– Я к ней схожу.
Иннокентий зашёл в операторную. За пультом сидела худенькая пожилая женщина. Рядом стояла литровая банка с водой и вставленным кипятильником.
– Здравствуйте, тётя Клава, – улыбаясь, произнёс Иннокентий.
– Кеша! Ты, что ли? А я всё приглядываюсь в окно, что за но-вый сортировщик? А это ты… Вернулся, значит, на своё место?
– Вернулся.
– Ну и, слава Богу! Давай чай пить, вон вода закипает.
– Не, спасибо. Как живешь тетя Клава? Вижу, виски поседели.
– Так до пенсии год остался, хоть бы доработать. Производство чахнет, рабочих сокращают. Появились безработные, как в Америке. Люди злые стали.
– Насчёт людей, это точно сказала. Я понял это по тому, как меня тут сразу в штыки  встретили.
– Знаешь, Кеша, ты со злом в сердце не живи, не приживёшься здесь. А ведь работу сейчас найти трудно. Ты помнишь, у нас в бригаде пять женщин было?  Теперь осталась я одна. Из состава бригады вывели, теперь на тарифе сижу. Вроде к бригадной зарплате и отношения не имею, а все косо посматривают.
– Ясно… И здесь стал действовать закон джунглей: кто слабее, того в расход.
– Не говори, хоть бы ещё год продержаться, – вздохнула женщина,  –  а  помнишь,  Кеша,  какая  у  нас  дружная  бригада  была? Друг другу помогали, заменяли, если надо было отлучиться. Взаимовыручка была, чувство товарищества.
– Да уж… Взаимовыручка меня и подвела. Выручил шакалов, а сам сел на шесть лет, – ответил Иннокентий, надрывно, кашляя.
Женщина с сочувствием посмотрела на парня.
– Намотался ты видно, Кеша, сполна.
– Да я набегался, вспотел, вот и закыхыкал.
– А что ты бегаешь за каждым бревном, как мальчишка? На то ведь оператор сидит, подай сигнал, – она взглянула в окно, – иди на транспортёр. Бригада вон уже на эстакаде.
Иннокентий вышел, покашливая.
«Всё, надо бросать курить! Там не смог бросить, а здесь надо», – решил он. Не спеша прошёл по транспортеру, встал на свое рабочее место. Теперь он стал более внимательно смотреть за флажками самосбрасывателей. Если флажок поворачивается к карману, значит, бревно сбрасывается, лишний раз не стоит бежать.
  К концу рабочего дня Иннокентий устал с непривычки. Но домой шёл довольный, с гордым чувством рабочего человека.
На следующее утро он пришёл раньше, чем вчера, даже вперёд бригадира. Гаврила Иванович зашёл, посмотрел по сторонам.
– Все в сборе? Пошли!
Бригада гуськом потянулась за бригадиром. Гаврила Иванович  взглянув  на  транспортёр,  узрел  женщину,  поднимавшуюся по трапу с ребенком на руках, громко выругался:
– Вот безмозглая курица! Куда лезет с ребёнком? Ещё и санки за собой тащит.
Иннокентий тут же отделился от бригады, подошёл к женщине.
– Почему посюда с ребёнком? Мост же есть! Давай помогу.
– Проспала я, опаздываю на работу. Если через мост, это крюк в полтора километра, а тут перешёл через линию и – детсад, – виновато ответила женщина.
Иннокентий взял ребёнка на руки. Малыш сначала отпрянул от чужого дяди. Надул губы, собираясь заплакать, но, увидав высокий транспортёр, очевидно напугавшись, схватил мужчину за шею и прижался к нему.
   Малыш дышал прямо в лицо Иннокентию. От этого детского дыхания у него стало приятно на душе. Он никогда не испытывал такого чувства, ему казалось, что малыш отогревает его заледеневшее сердце.  С довольствием нёс ребёнка, но эта его миссия скоро закончилась. Он опустил мальчика на землю. Мать взяла ребёнка, посадила на санки, и сказала:
– Помаши дяде ручкой.
Малыш  засмеялся  и  весело  помахал  рукой.  Иннокентий тоже  помахал.  На  душе  сразу  стало  тоскливо.  В  голове  мелькнула неприятная мысль: «Своих-то детей, я, наверно, не увижу…» Иннокентий съёжился и быстро зашагал на своё рабочее место.
… Незаметно  потекли  его  трудовые  будни.  Он  старался  работать добросовестно, чтобы по его вине не было простоев. Дружбы с мужиками не получалось. Они относились к нему сдержанно, а сам он не навязывался. На перекуре, чтобы обогреться, шёл к тёте Клаве. Заваривал густой байховый чай в кружке, пил и с удовольствием разговаривал с женщиной.
  В начале апреля бригада получила долгожданную квартальную премию. Так уж было заведено в бригаде, премию обмывали. Вот и в этот раз бригадир приказал Николаю к концу смены купить всё необходимое. На перерыве тётя Клава спросила у Иннокентия:
– Тебе сказали, что после работы все остаются премию обмывать?
– Сказали, но я не останусь. Я раз обмыл, на восемь лет закрыли. Всё – баста.
  После работы рабочие собрались в бытовке. Бригадир обвёл всех взглядом и, не увидав Иннокентия, обратился к оператору:
– Клава, а "зек" где?
Женщина сурово посмотрела Гавриле Ивановичу прямо в глаза:
– Какой он тебе зек? Чё ты всем ярлыки вешаешь?
Бригадир от неожиданности растерялся, тихо возразил:
– Ну а кто же он? В тюрьме ведь сидел.
– Ну и что сидел? Пацаном по глупости попал. Вот такой же, как ты, напоил его.
Гаврила Иванович попятился, перед напором разгорячённой женщины и будто пришибленный  её вескими словами, молча, опустился на стул.
– Тётя Клава, а за что сидел-то он? – спросил Николай.
– Да ни за что!
– Ни за что не садят, – возразил сконфуженный бригадир. – Раз ты всё знаешь, давай рассказывай.
– Рос он без отца. Сразу по окончании школы пришел работать на эстакаду, к нам в бригаду сортировщиком. В тот день мы работали во вторую смену. Закончили смену в час ночи, а бригадиру приспичило ночью премию обмывать. Кеша был совсем пацан, а ему наливали наравне со всеми. Напился он и пошёл домой, а идти надо было мимо магазина. Увидел, что в магазине свет горит, решил купить сигарет. Даже не сообразил, что время третий час ночи. Зашёл, а там воры мешки набивают. Они сначала испугались, потом видят, что мальчишка пьяный. Взяли, налили ему еще водки и спать в магазине уложили, а сами c товаром ушли. Утром  продавец  приходит:  дверь  взломана,  вор  на  прилавке
спит. Осудили его, дали шесть лет.
– А что, следствия не было? – спросил Николай.
– Да какое там! – махнула женщина рукой. – Ему полусонному надели наручники, увезли. Он ничего не помнит, в магазине кто был, не знает. А у матери денег не было хорошего адвоката нанять.
– Да-а, ну и дела! Правду говорят: не живи, как хочешь, а как Бог даст, – покачал головой Гаврила Иванович, потёр руками, глядя на  накрытый стол, и громко  добавил:  - Ну, братцы, наливай.  Водка стынет.
         С  этого  дня  отношение  к  Иннокентию  заметно  изменилось. Он  почувствовал,  как  у  мужиков  исчезла  настороженность  к нему, натянутость отношений. Теперь на работу он шёл с удовольствием. Здесь он был среди людей, а дома всегда один. Это его угнетало. Он ходил со стягом  по  пешеходной  дорожке  транспортера, поглядывая  на  едущие бревна. Внизу ходила контролёрша Маша, принимая сортименты. Она мерила торец бревна, ставила на нем диаметр и точковала карандашом в тетрадь.
  Ласково пригревало весеннее солнышко. Закапали первые капели. Оттаяло сердце Иннокентия, в него тоже постучалась долгожданная весна. Он всё чаще стал поглядывать на Машу.« Да, хороша Маша, да не наша», – думалось с грустью.
Тётя Клава заметила интерес Иннокентия к Маше, при случае сказала:
– Жениться тебе надо, Кеша.
–  На  ком?  Девки  как  увидят  мои  наколки,  так  врассыпную. Бабы нормальные замужем все, а алкашек терпеть не могу. Зашибу  ненароком,  опять  закроют,  –  вздохнул  Иннокентий.  –  Уж лучше одному, чем с шалавой жить.
– А вон Маша, твоих годков женщина. Не замужем.
– Не замужем? – приятно удивился Иннокентий. – А где муж у неё?
– Сбежала она от него. Пил он сильно, бил её. Она всё ему оставила, приехала к матери с ребёнком. Девочка у неё хорошенькая, во второй класс ходит. Маша уже больше года у нас работает, ничего не скажешь: самостоятельная женщина.
–  Да,  нормальная  бабёнка,  –  согласился  Иннокентий  и  задумался.
На следующей неделе у него день рождения, а это повод. Хотя он не участвовал в гулянках, но как тут не остаться? Сам именинник. Работать будут как раз во вторую смену, можно проводить. «Всё, замётано!» – решил он.
   В день своего рождения Иннокентий закупил, что полагается,
и в конце рабочего дня подошёл к бригадиру: «Босс, у меня сегодня днюха, я закусон принёс».
– Чё у тебя? – не понял Гаврила Иванович.
– Днюха, ну это… день рождения, – пояснил Иннокентий.
– А-а, тогда все в «курилку», – приказал бригадир.
За столом, как и полагается, налили водки всем поровну.
– Не, мужики, я лучше чифирчику выпью, – отказался Иннокентий, – пока не тянет, лучше не привыкать. И так кашель задолбал от пристрастия к табаку.
  Все выпили, налили ещё. Распив пару бутылок, мужчины пошли домой, а женщины, как всегда, стали убирать со стола. На правах  именинника  Иннокентий  остался,  стал  помогать  женщинам. Тетя Клава,  быстро сообразила, в чём тут дело, представилась больной.
– Что-то голова заболела, видно, опять давление подскочило.
Вы, ребята, я думаю, сами справитесь, – сказала она и ушла.
  Убрав со стола посуду и замкнув бытовку на навесной замок, Маша пошла домой. Иннокентий молча пошёл рядом. Маша была удивлена неразговорчивостью провожатого, но ей было приятно, что рядом идёт сильный, красивый мужчина. Дойдя до ворот своего дома, Маша попрощалась, но не торопилась зайти в ограду. Иннокентий кивнул головой и подался прочь.
 На следующий день, в связи с поломкой транспортёра, бригада отработала до девяти часов вечера. Пошли по домам. Иннокентий опять пошёл за Машей. Явно нервничая, он вдруг схватил женщину за руку:
– Знаешь, мы не дети, забирай свои вещички и пошли ко мне
жить.
Маша остановилась, глядя прямо в глаза Иннокентию, ответила:
– У меня, кроме вещичек, дочь ещё есть.
– Да с дочерью, конечно.
– А что я матери скажу? – нерешительно спросила она.
– А я сам скажу! – ответил Иннокентий и без стука вошёл в дом.
Мать, увидав Машу с мужчиной, замерла посреди кухни.
– Здрасте! – громко поздоровался Иннокентий и без передыху выпалил:
– Мы вот за вещичками пришли и за дочерью. Маша ко мне переезжает.
– Что? – выпучила глаза пожилая женщина. – За какой дочерью? Иди отсюда, пока глаза твои бесстыжие не выцарапала!
– Ма-ма! – завопила Маша.
– Что, мама? – уже  визжала женщина. – Мало тебя муж дубасил? Ума-то, видно, не прибавилось. Свою жизнь не жалеешь, так дитё пожалей. У тебя дочь, а он "зек". Куда ты лезешь?
У Иннокентия всё внутри похолодело, будто на него вылили ведро ледяной воды. Он резко пнул дверь, вышел на крыльцо. Достал сигарету, закурил. Из дома были слышны слова Маши:
– Мама, да он нормальный мужик.
– Нормальные в тюрьме не сидят, – орала мать.
«Так!  Значит  рылом  не  вышел,  а  я-то,  дурак,  размечтался»,  – Иннокентий со злостью бросил на землю сигарету, пошел домой.  На душе было противно. Вдруг он услышал голос Маши:" Кеша, подожди!"
Он  остановился  и  не  поверил  своим  глазам:  Маша  бежала  к
нему.Запыхавшись, проговорила:
– Кеша, я к тебе! А Катюшу мать не отдала.
– А мы её завтра из школы заберем и -канты, – улыбнулся Иннокентий, обнимая Машу.
  Как  было решено, на следующий день Маша пошла в школу к концу занятий и привела Катюшу в дом Иннокентия. Бабка, не дождавшись внучки из школы, поняла, где она есть, прибежала к Иннокентию. Сразу с порога начала поливать Машу самыми последними словами. Иннокентий подошёл к женщине вплотную.
–  Ты  хайло –то   закрой!  Не  у  себя  дома,  –  сказал  он,  открыл дверь и вытолкнул громкоголосую гостью.
Но  отчаянная  женщина  стала  ходить  к  Иннокентию в дом каждый день. Переживая за дочь и внучку, она была готова в любой момент вцепиться в неожиданного зятя. Но у Маши с Иннокентием как-то сразу всё сложилось. Словно жили они вместе уже не один год.
Маша похорошела, стала звонко смеяться. Мать поняла, что дочь её счастлива, страсти её потихоньку улеглись. Она привыкла к острым словечкам зятя и даже стала его уважать за хозяйскую хватку. За что бы ни взялся Иннокентий, всё делал на совесть. Даже стал вечерами чинить и подбивать обувь. Сапожному делу он научился на «зоне».  Работу выполнял быстро и недорого, вскоре вся деревня стала носить обувь для починки к Иннокентию. Вырученные деньги, как нельзя, кстати, пополняли скромный семейный бюджет. На работе стали задерживать зарплату, а выдачу аванса вообще прекратили -  добралась  перестройка  и  до  небольшой  деревушки.  Леспромхоз, который кормил людей без малого сорок лет, закрыли. На базе его создали акционерное общество. Люди, казалось, выполняют прежнюю работу, ведь фактически ничего не изменилось, кроме названия предприятия, но получать стали меньше. Сначала убрали двадцать процентов районного коэффициента, затем выслугу лет, потом убрали  « тринадцатую зарплату».  Обещали в конце года рабочим выплатить дивиденды на выкупленные акции при условии получения прибыли. Но прибыли предприятие не получило, зарплата стала невысокой, а цены в магазине стали расти, как на дрожжах.
Иннокентия же эти мелочи жизни, так он их называл, не очень-то огорчали. Он считал: руки есть, прожить можно. Но беда подкралась неожиданно: утонул его брат, единственный его родной человек. Осталось у брата три девочки, все погодки, старшей всего пять лет. Иннокентий помогал Лизе, жене брата, чем мог. Выполнял всю мужскую работу по дому: дрова колол, воду возил, деньги давал. Вскоре стал замечать, что Лиза стала выпивать. Иннокентий попытался её образумить. Пытался объяснить, что со смертью мужа жизнь не закончилась, хоть и стала безрадостной.
– У тебя дети, их надо вырастить, определить, – уговаривал он.
Лиза слушала молча, уставив безжизненный взгляд куда-то в сторону, а к вечеру опять напивалась. Однажды Иннокентий застал у Лизы двух пьяных мужиков. Всё внутри закипело но, взяв себя в руки, он не сказал ей ни слова.  Собрал детей, увёл к себе домой. «Всё! Баба сошла с рельсов, её теперь не удержать. Ей теперь не до детей, надо их забирать», – решил он.
   Утром пошёл в сельский Совет. Но там доходчиво объяснили, что если женщина не лишена родительских прав, то он не может забрать детей себе, тем более что по документам он холостой. Намекнули и на его, не совсем чистое, прошлое.
– Усыновление – дело хлопотное, – сказал председатель, – детей придётся вернуть. Если Лиза обратится в милицию с заявлением, что ты украл детей, тебя посадят.
 Расстроенный  Иннокентий  вернулся  домой.  Маша,  увидав мужа, сообщила:
– Прибегала Лиза, орала тут всякую чушь. Забрала детей. Хорошо, хоть тебя дома не было, разодрались бы. Я и то с ней переругалась.
Иннокентий  тяжело  вздохнул,  сел  на  стул,  внимательно  посмотрел на жену.
– Маша, давай зарегистрируемся.
Женщина от неожиданности широко раскрыла глаза:
– Я тебе про детей, а ты про что?
– И я про то же, – тихо ответил Иннокентий. – Понимаешь, без этой бумажки, я – букашка с тёмным прошлым. Девочек мне не отдадут, а это дети брата. Это теперь мои дети, ты понимаешь?!
– Значит, решил с Лизой бороться.
– Да чё с ней бороться? Если баба сорвалась, кранты ей, это дело  времени.  Дети  станут  ей  обузой  для  разгульной  жизни,  – махнул рукой Иннокентий.
 Маша  впервые видела мужа таким  рассудительным и решительным.  Заметив  пристальный взгляд жены, он спросил:
– Ну, чё скажешь, Маша? Или боишься такое ярмо на шею вешать? Только знай, детей я не брошу.
Маша, улыбаясь, подошла к мужу, обняла его голову, прижала к себе.
– А я тебя не брошу.
На следующий день подали заявление в загс. Но долгожданный  штамп  в  паспорте,  что  он  семейный  человек,  Иннокентий получил только через месяц. В бригаде узнали о регистрации, решили  поздравить  молодоженов.  Как  было  заведено,  все  собрались  после  работы  в  бытовке.  Выпив,  мужики  вышли  на  улицу освежиться.
По  дороге,  шатаясь  из  стороны  в  сторону,  шла  пьяная  женщина. Иннокентий сразу узнал Лизку, отвернулся, с ненавистью плюнув на землю. Николай, увидав её, громко сказал:
– Как эту гадину земля носит? Надо же, ребёнка за сапоги продала!
Иннокентий побелел, подскочил к Николаю, обеими руками схватил его за грудки:
– Ты чё мелешь, шестёрка?!
– Гаврила Иванович, скажи ему, – завопил Николай.
Бригадир подошел к Иннокентию, положил руку на плечо:
– Правда это. Уже все об этом знают. Мы только не знали, как тебе сказать.
Иннокентий швырнул Николая в сторону и в два прыжка оказался возле Лизки.
– Это правда, что ты ребёнка за сапоги продала?
Пьяная женщина выпрямилась, с гордостью отставила в сторону ногу.
– Смотри, какие красивые сапоги! Меховые! Я сроду таких не носила, за младшую выменяла.
Иннокентий  одним  ударом  повалил  женщину  на  землю,  машинально сорвал с ноги сапог и стал бить им Лизку по лицу. Подбежали мужики, схватили Иннокентия за руки, оттащили от женщины. Она поднялась, кое-как напялила сапог, шмыгая разбитым носом, заорала:
– Всё, "зек", отгулял ты на воле! Я тебя посажу!
– Стерва, кому ты ребёнка продала? – прорычал Иннокентий.
– Не знаю, документов не спрашивала, в райцентр увезли, – с вызовом ответила Лизка, утираясь рукавом. Кровь бежала с лица на куртку и на новенькие чёрные сапоги.
– А где Оля и Ксюша?
– Дома, под замком сидят, – промямлила разбитыми губами женщина и, пошатываясь, пошла в другую сторону, крикнув издали, – а ты сядешь!
Иннокентий поспешил забрать девочек, привел их к тёще, решив, что здесь они в безопасности. Утром поехал в Хилок искать ребенка. Хотя городок небольшой, но все-таки районный центр, и так сразу найти человека нелегко. Иннокентий обошёл все инстанции, кто хоть как-то мог помочь разыскать ребенка. Подал заявление на розыск, на лишение материнских прав горе-матери, на  усыновление  Оли  и  Ксюши.  Промотавшись,  целый  день,  но ничего  конкретного  не  узнав  о  ребёнке,  Иннокентий  вернулся домой. С порога спросил:
– Маша, где дети?
– У бабушки они.
Иннокентий снял верхнюю одежду, упал на кровать. Лёжа закурил, раздраженно уставился в потолок, перекатывая во рту сигарету. Маша подошла, села рядом.
– Кеша, не переживай ты так, может, найдётся ещё.
Иннокентий перевел на неё взгляд:
– Едва ли… Если они вот так, без документов взяли ребенка, значит,  надеются  сделать  его  своим…  Значит,  есть  связи,  люди они  состоятельные.  Я  думаю,  они  сделают  всё,  чтобы  запутать следы. А этой дуре, наверное, наврали, что с райцентра. А я-то! Ведь видел, к чему дело идёт и не забрал детей. Начитался на «зоне» Уголовного кодекса…, хотел сделать всё по закону. Правда, говорят: закон что дышло, куда повернёшь, туда и вышло. Вот они обошли закон, купили и  всё…
Иннокентий резко встал с кровати, стал ходить по комнате.
– Кеша, да успокойся ты, – посоветовала Маша.
– Как успокойся?! Ведь это не котёнок, выбросил и всё. А ребёнок! Ты понимаешь - моя кровь! Порвать бы эту тварь на куски, да дети совсем сиротами останутся.
 Маша,  поняв,  что  лучше  сейчас  его  оставить  одного,  потихоньку вышла из комнаты. Иннокентий ещё долго ходил по комнате из угла в угол, закинув руки за спину. Ночью ему не спалось, только под утро сморил сон, но зазвонил будильник.
Иннокентий быстро встал, напился чаю и пошел на работу. В бытовке мужики играли в домино, весело смеялись. Иннокентий поздоровался, сел в дальний угол, голова сильно шумела, он закрыл глаза. 
  Вдруг он услышал незнакомый голос, открыл глаза. На пороге стоял участковый милиционер. «За мной!» – догадался он. Сердце заколотилось, словно хотело выпрыгнуть из груди. Иннокентий до боли закусил нижнюю губу, чтобы совладать с собой. Милиционер, внимательно посмотрел на Иннокентия, прошёл к столу, сел, раскрыл черную папку.
– Так…  Поступило заявление от Горбатовой Елизаветы, что её избили на глазах всей бригады. Кто первый будет давать показание? – деловито спросил он.
Подскочил Николай и только успел сказать:
– Дык он…
Как тут же был посажен на место резким рывком бригадира.
Гаврила Иванович встал, невинным взглядом посмотрел на милиционера:
– Никакой Елизаветы мы и в глаза не видели.
– Как не видели? Она пишет, что вы её отняли от убийцы. Вот и справка о побоях имеется, – возмутился участковый.
Гаврила Иванович обратился к членам бригады:
– Мужики, вы кого-нибудь у кого-нибудь отнимали?
Рабочие промолчали.
– Ну, вот видите, лжёт ваша Лизка. Её, наверно, любовник побил, или сама пьяная куда свалилась.
– Да вы что, мужики? Я уже и «воронок» с района вызвал, – взмолился милиционер.
– А вот в этот «воронок» вы её и посадите за ложные показания, – ответил бригадир, ткнув пальцем в чёрную папку, лежащую перед участковым.
 Потом вышел из – стола и скомандовал:
 - Пошли, мужики, пора работать!
Рабочие встали, пошли за бригадиром. Иннокентий, как всегда, шел последним. Он был доволен, что бригада не дала показаний. Теперь нет основания для его задержания. На душе стало спокойно. Он взошёл на транспортер, встал на своё рабочее место, полной грудью вздохнул свежий воздух. И вдруг почувствовал ноющую, тупую боль под левой лопаткой. Иннокентий понял, что это сердчишко пошаливает. Он привык переносить боль и невзгоды, поэтому продолжал работать, стараясь не делать резких движений. В перерыв зашёл в операторную, там находилась медаптечка. Взял с полочки валидол, хотел принять, но тетя Клава отсоветовала.
– Выпей, Кеша, лучше валерьянки, – сказала она, – ты просто переволновался.
Иннокентий сел на стул, накапал в ложку валерьянки и выпил.
Женщина с сочувствием посмотрела на него.
–  Замучался  ты,  Кеша,  весь  издёргался,  но  теперь  девчонки твои. Лизка-то уехала с каким-то шофёром.
– Кто тебе сказал?
– Я в больницу ходила за рецептом. Там соседка её рассказывала, что Лизка собрала вещи, села к хахалю в машину и укатила.
У Иннокентия сразу будто гора с плеч свалилась, боль притихла, стало легко.
– Баба с возу, кобыле легче, – сказал  он, улыбнувшись,  и пошел на транспортёр.
После работы он зашёл к тёще, забрал девочек, привел домой. Увидав мужа, Маша с тревогой заглянула в лицо.
– Кеша, тетя Клава сказала, что  приболел ты?
– Всё ништяк, Маша, чуток запарился. Дай-ка ты лучше нам пожрать – ответил Иннокентий снимая курточку  с Ксюши.
Маша укоризненно посмотрела на мужа.
– Кеша, ты уже бросай свой жаргончик! Ты теперь отец троих детей. Они же моментом всё схватят. В садик их поведём – со стыда сгоришь.
Иннокентий взял на руки обеих девочек, прижал их к себе, засмеялся:
– У-у, какая у нас мамка строгая, но хорошая! Будем слушаться…