Солнечное

Прошло не так много времени с тех пор, как я здесь.
-Где здесь? - конечно же, первым делом спросишь ты.
И я, улыбнувшись, отвечу:
-"Здесь" - это там, где ты сам меня представляешь, когда я говорю "здесь".
Когда я говорю "здесь", то я "здесь", когда ты слышишь "здесь", то я тоже "здесь", но это уже другое "здесь", отличное от моего - это твое личное "здесь", в котором я как бы присутствую. Понимаешь? Хотя, даже если ты не понимаешь о чем я сейчас, то это не столь важно.
Да, безусловно, прошло не так уж и много времени... но... друг мой, ты ведь, само собой, не забыл о том, что я - наблюдатель? А для наблюдателя время совсем другое. Оно очень своеобразное: то вечность сжимается в одно яркое мгновение, то одно застывшие мгновение растягивается в вечность - а это, знаешь ли, на самом деле, совершенно разные вещи, если распробовать каждое сказанное слово на вкус. И, конечно же, друг мой, ты знаешь, что я, как любой наблюдатель, являюсь, своего рода, коллекционером, только собираю я отнюдь не марки или букашек-козявок, а те самые мгновения, о которых только что толковал.
Но что-то я совсем сошел с тропы своего повествования. Что ж, пожалуй, придется вернуться на нее и продолжить свой путь.
Прошло не так много времени с тех пор, как я здесь. Но и его вполне хватило, чтобы у меня возникло то самое тепло-ноющее, ностальгическое желание навести порядок в своей коллекции. И вот, когда мир за окном, как стакан наполнился туманным молоком, а луна плавала в нем комком еще не растворившегося меда, я вышел на крыльцо. Сев на порог и раскурив трубку, я достал свою заветную шкатулку с мгновениями. И тут, перебирая их, я случайно наткнулся на одно, как казалось на первый взгляд, совершенно невзрачное. Но стоило мне присмотреться к нему повнимательнее, как я заметил, что в нем играет живой огонек. И этот самый огонек поразил меня в самое сердце. Именно поэтому, друг мой, я и спешу рассказать тебе об этом самом мгновение.
Дело было в гостях у моего друга-птицелова (он, само собой, за всю свою жизнь не поймал ни одной птицы, но это все равно никак не мешало ему себя так называть). Мы сидели на полу в гостиной, внемля каждому шепотку листьев на ветвях векового дуба, растущего чуть поодаль от открытого окна, и изредка поглядывали, как на потолке тенью отражается рябь небольшого пруда. Мой друг-птицелов переливал чай из одной кружки в другую, чтобы тот скорее остыл, и в этом действе крылось нечто ритуальное, как нечто ритуальное крылось и в нашем с ним молчание. Солнце было предвечернее, потому желто-оранжевое, по-карамельному теплое. Падая на люстру, напоминающую хрустальную гроздь рябины, оно выпускало на свободу солнечных зайчиков, которые тут же начинали прыгать по всей гостиной, резвязь и кувыркаясь. И летняя тишина струнно звенела их беззвучным смехом, когда в дверном проеме возникло она - жена моего друга-птицелова.
До этой поры я видел ее всего пару-тройку раз. Сам не знаю почему, но я прозвал ее Солнечная А, хотя настоящее ее имя звучало прозрачно-чистой утренней росой на лепестке колокольчика. Она была тонка и нелепо-прекрасна. Я даже невольно вспомнил слова своей жены, когда та увидела Солнечную А в первый раз:
-Милый, - повернувшись ко мне прошептала она. - Посмотри, посмотри какие у нее озерные глаза. Это поистине прекрасные озерные глаза, глубокие, прозрачные настолько, что видно песчаное дно и кистеперых рыбок, прячущихся в ярких солнечных водорослях. А ее волосы? Это ведь барханы пустыни - пропитаны запахом лета, волнисты, мягки и легки. Как бы я хотела написать ее портрет. Я уже вижу какие красочные слова необходимо взять, чтобы получить нужные фразовые оттенки.
Вспомнив эти слова своей жены, я невольно улыбнулся. Я, конечно же, не мастер-творец, поэтому порой не обращаю на людей особого внимания, да и так искусно рисовать словами, как моя жена, не обучен. Но уж такова жизненная закономерность: что замечено и озвучено одним, невольно привлекает внимания другого.
Солнечная А. подошла к своему мужу и села рядом. Положив на на пол большую книгу, которую до этого держала в руках, она принялась читать. Сначала она читала про себя, иногда заливаясь звонким смехом, похожим на шум ручья в тенистых зарослях леса. Но потом все чаще стала зачитывать особо смешные отрывки вслух.
-Послушай, послушай. - восклицала она и озвучивала какой-нибудь фрагмент, глядя в книгу. При этом она перебирала тонкими пальцами весящие на шее деревянные рунические бусы.
Мой друг-птицелов ничего не отвечал ей, лишь тепло улыбался. А я наблюдал за ними попеременно. И вот он спросил у своей жены:
-Что это ты читаешь?
Она отвлеклась от книги, подняла на него голову, и в ЭТО МГНОВЕНИЕ их глаза встретились. Да, это было то самое мгновение, мой друг, которое я держу сейчас в своих руках. То самое, пойманное мной тогда, и в нем заключена вся их любовь. Мгновение равное одному быстрому, незначительному взгляду, способному сказать о большем, чем все слова мира. В этом взгляде они были единым целым, они сливались в нем, как в поцелуе. И было во всем происходящем нечто-то нежное, теплое, лаковое, от чего даже воздух наполнялся взволнованной негой, от чего сердце билось чаще и сладостнее. И не существовало в том взгляде ни крупицы лжи, ни капли боли, потому что все происходящее между ними не только в эту самую секунду, а в каждую до и после, являлось настоящим. И все вокруг них было настоящим, живым, дышащим, любящим.
Что происходило дальше, друг мой? Мы выпили чаю, о чем-то поговорили, а потом я ушел. Но это уже и не важно. Важно то, что сейчас, держа в своих ладонях это мгновение, я ощущаю, как оно согревает мое сердце, заставляя верить в то, что люди еще способны чувствовать так, чтобы осязать друг друга одним взглядом. Я назвал это мгновение солнечным, как все, что с ним связано.
Но... Что? Ах, да. Сейчас-сейчас.
Прости, друг мой, я вынужден прервать наше общение (хорошо, что успел рассказать самое важное). Что-то там не ладится у моей жены, стало быть надо ей помочь.
И да, чуть не забыл. Помни: Carpe diem.

27 октября 2013г.