Мартиша

Тонкие пальцы щекотно пробежались по хребту огромного волка.
- Ну что, нам, пожалуй, пора? – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла девушка. Было заметно, что ей разговор не доставил никакого удовольствия. Существо в углу комнаты даже не всхлипывало, а скорее как- то приглушенно булькало. Выйдя, девушка брезгливо обтёрла руки об платок, который тут же сожгла, и смачно сплюнула.
- Что за мерзость эти смертные…
Волк внимательно посмотрел в глаза спутницы и ухмыльнулся.
- А ты закрой пасть и прекрати лыбиться! – раздраженно рявкнула она.
- Ай-яй-яй какие мы грубые, я, между прочим, тебя старше.
- Захлопнись! Я не ясно сказала?!
Волк снова заухмылялся, но замолк. Он слишком давно путешествует с ней и поэтому уже слишком хорошо ее знает…  Она ненавидит заниматься делами навроде этого. Пачкать руки в земле, траве, крови – это на здоровье. Но смертные! Это выше ее сил и поэтому после подобных заданий ее лучше не трогать. Не зря же она дочь огне нного элементаля и ведьмы. Хм… не хотел бы я видеть процесс ее зачатия… Впрочем. как и не люблю находиться рядом когда она «взрывается».
- Грязная свинья! И на это я убила полдня?! И это не считая дороги! А его даже нельзя пустить на зелья! Ненавижу такие бесполезные задания! Чтоб вас всех! – ее волосы ало пульсировали в сумраке изредка  таки слегка вспыхивая маленькими огненными язычками.

6 лет назад
- Мартиша, приятно познакомиться – коряво поклонилась девочка. Мужчина удивленно ее оглядел: что нужно этому «кузнечику» от него? На вид ей явно не больше двенадцати, ладно хоть десять вроде должно быть.  Рубаха не по размеру висит мешком на чересчур щуплом тельце, и этот дурацкий платок, закрученный вокруг головы так, чтобы не было видно ни волосинки.
- Ты от Аники, что ли ? Неужели она думает  что у меня на столько плохой вкус!
- От Аники? А это кто? Это твоя подружка? Ты ведь «странник»?
- Ээээ, ну да – несколько опешил от такого напора «странник» - а ты собственно кто?
- Во-первых, я уже представлялась, в- вторых, мог бы тоже уже представиться, а в третьих, ты должен взять меня с собой!
- Так! Ты! Чудо природы, блин, я тебе ничего не должен, заруби это на своём маленьком очаровательном носике – это в- первых, во-вторых тебе бы не плохо поучиться манерам, куда только твои родители смотрят, а в тр…
- Их нет, они умерли. Еще вопросы?!
- Ладно, где твой опекун?
- Пару дней назад сгорел, любил руки тянуть куда не надо, с огнем играл вот и доигрался – как-то очень хищно зло блеснув глазами, ответила девочка. Сдаётся мне, не так просто он сгорел.
- Хэй, это моя кружка – прикрикнул я, шлепая ее по рукам.
- Эй, ты, дрянь  мелкая, хватит мешать моим гостям отдыхать! Я тебя предупреждал – щя дурь-то повышибу! – рявкнул трактирщик, намереваясь отвесить девчонке оплеуху, но рука замерла, наткнувшись на ее оскал.
- Попробуй, только попробуй поднять на меня свою поганую граблю – прошипела, закипая, Мартиша, а платок у нее на голове начал обугливаться, являя всеобщему взору копну огненно-рыжих волос, причем в ее случае огненно отнюдь не в переносном смысле, по ним бегали язычки пламени.
- Убирайся отсюда, чертово отродье!
Она лишь презрительно скривилась и, развернувшись, двинулась к двери. И… именно в этот момент какому-то пьяному умнику пришла в голову идея кинуть в нее кружкой. Она не стала уклоняться, и кровь лавой закапала с ее виска, оставляя ожоги на полу и расползаясь кругом алыми щупальцами огня.
Мы ушли ночью. Когда вся деревня была занята тушением пылающей таверны. Она, свернувшись клубочком, спала у меня на руках. Видимо, её организм еще не достаточно адаптировался к пробудившейся силе, полукровка, что еще с неё взять. Полукровки  часто оказываются слишком сильны для своего тела, я не раз видел как их сила уничтожала их самих. Так что она должна быть рада, что отделалась только обмороком, а не спалила себя к чёртовой матери. Что она сделала с несчастной таверной.
- Ты воспринимаешь всё слишком близко к сердцу.
- А по твоему, я должна была позволить этому животному ударить меня?
- Когда это мы перешли на ты?
- Ты первый начал.
- Я старше тебя, можно хоть чуть- чуть соблюдать субординацию
- Ну и гордись этим. Старик.
- И я не старик, мне всего двадцать.
- Тогда какого ляда я должна относиться к тебе с почтением.
- Но ведь… - растерялся парень.
- Ну вот и всё, и вообще, какого черта ты меня лапаешь. Старый извращенец.
- Я тебя не лапаю,  и вообще слезай тогда с рук.
- Ладно, так и быть, можешь понести меня.

Кап, кап, кап…
- Мама! Нет! Мамочка! Не надо!
- Заткнись, отродье! – под ребра больно воткнулся носок кованого ботинка. Силы остались только на то чтобы судорожно пытаться втянуть хоть глоточек воздуха. А перед глазами Они…  Они, они все умрут, уж на этот прощальный подарок у мамы хватит сил, они дали ей такую возможность. Она красива, почему бы тогда прежде чем придать «проклятую ведьму» огню, не поразвлечься с ней, с этой «шлюхой дьявола». Но лежать вот так, не имея возможности даже шелохнуться и смотреть, смотреть на это…  Видеть как они бьют и насилуют, насилуют и бьют и снова бьют и насилуют  маму, мою любимую мамочку! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Я снова закашлялась, и губы покрылись тонкой пленкой крови…
- Мартиша… я тебя люблю… выживи… слышишь ВЫЖИВИ-и-а-а-а! – огонь лизал ее тело, от жара кожа вздувалась пузырями и лопалась, а кровь закипала, тут же запекаясь будто бы лавовыми потеками. Она таки перешла на крик, но это был крик не жалости, а освобождения, чистый и свободный, над ней больше не властен ИХ закон! А он не пришел за ней…  Чертов предатель!
- Мартиша! – ее крик был похож на фейерверк, который последний раз вспыхивает ярко-ярко, чтобы исчезнуть на веки.
- Мама! – снова кашель.
- Мартиша! Мартиша! Очнись! А-а-а-а! -  Волк схватился за обожжённую руку – Сдурела!
Я бешено вращаю глазами, пытаясь понять, где я и что я. Я до сих пор была еще там. Там, в той проклятой деревне, на той грязной площади,  перед огромным костром. Костром – плахой моей матери! Тогда первый раз у меня проснулась сила. Я сожгла всё, от жара моей ненависти и боли даже флюгеры и те плавились, стекая тягучими слезами. Я тоже должна была сгореть.
В нос бил запах горелой древесины и мяса. Я почти сразу потеряла сознание и контроль. А вокруг бушевало море, море пламени и сгорающих заживо людей. Это море баюкало меня как любящая мать. И было такое чувство, что это не пламя, а рисунок. Что какой-то неаккуратный художник плеснул на рисунок деревни с резными заборчиками, с муравьями людей, с песчинками детишек и собак банку с краской. И вот, в секунды вся деревня покрыта ало-рыже-карминовой пленкой.
Выжила только я. Я не знаю, как оказалась на опушке леса, обожженная, но живая. Да и ожоги через пару дней уже полностью затянулись, без следа, если не считать маленького шрама на плече в виде трилистника.
- Мариша… - Волк сидел, баюкая обожженную руку, и с обеспокоенностью смотрел на меня.
- Прости… Сон…
- Видимо очень хороший, судя по тому, как ты орала на весь лес и полыхала.

Это продолжалось еще целую неделю. Неделя кошмаров, криков, боли и огня. Огня, который сжигал изнутри, оставляя лишь пустую оболочку. Когда девочка наконец затихала, она становилась похожа на старую сломанную куклу, которой капризный ребенок поиграл и бросил лежать на обугленной земле, с пустыми остекленевшими глазами, бесцельно смотрящими в небо, с неестественно вывернутыми руками и ногами, голую, с тонким рисунком кровоточащих ожогов, со скрюченными пальцами, до боли вжатыми в землю, с содранными в кровь ногтями, с гримасой полного отчаянья на лице.
Получив еще с десяток ожогов, Волк перестал пытаться приводить ее в чувства, все равно это бесполезно, стоит ей хоть на секунду прикрыть глаза, как все начинается по новой и она раз за разом проваливается  в свой персональный ад.  Ад, где она и жертва, и палач одновременно.

- Прости, я понимаю, что тебе неприятно об этом говорить, но… что привело тебя в ту таверну? – не выдержал оборотень.
- Судьба – ехидно осклабилась девчонка.
- Ты знаешь, о чем я – рано или поздно этот разговор все равно бы состоялся, так почему бы не сейчас.
Мартиша отвела глаза и принялась рассматривать поляну, на которой они остановились на привал. Поляна как поляна, покрытая мягкой зеленой травой и пестрыми яркими листиками. По земле трудолюбиво шныряли муравьи в поисках еды и материала для муравейника, ползали какие-то жучки по своим жучиным делам , а вон там, около того дерева, в кустах свила гнездо какая-то птаха. Так что сейчас оттуда раздавался пронзительный писк новорожденных птенцов. Ради их защиты птаха-мать положит свою жизнь, но увы, тех, кто не прочь полакомиться нежным мяском малышей, очень много.
- Если коротко, то я жила с мамой, она была ведуньей и травницей, ее назвали ведьмой и сожгли. Конец истории.
- А отец?
- А отца я ни разу в глаза не видела и видеть не желаю. Этот предатель не спас ее, он даже не пришел забрать ее душу в священные леса! В тот день …  В тот день, когда сожгли маму, у меня в первый раз проснулась сила. Ты же знаешь, что у нас, полукровок, она просыпается только в случае какого-то очень сильного стресса. Ее сожгли у меня на глазах, – ее сухой и безжизненный голос царапал слух – я видела как огонь глодал ее, играл с ней, не убивая сразу, а лишь сгрызая вспухающие волдырями куски. Ты знаешь, как пахнет горелая плоть? А я знаю…  Я не выдержала… Моя ярость не могла уместиться в моем маленьком тельце, ей не было границ, пылало все, а я… Я должна была сгореть там же!!! Очнулась я на опушке леса – казалось, ее голос  вот-вот затрещит, как прогорающее полено – я сразу же кинулась к деревне, но ее там не было, там не было ничего кроме огромного пепелища. Целая поляна пепла.
Я решила, что я не буду помогать людям, как мама, эти смертные недостойны этого. Они завистливы, грязны и лживы, и я в этом убедилась чуть позже.
У смертных не положено, чтобы ребенок один ходил где попало, и меня поймали и отдали опекуну. Опекуну… - глаза девочки зло блеснули – о да, он научил меня очень многому, даже слишком.
Живя под одной крышей, сохранить тайну, естественно, было невозможно, я еще слишком плохо себя контролировала. Я была еще слишком мала. А он, он сразу понял, какой «клад» попал в его руки. «Благодаря» ему я оттачивала свои умения до совершенства. Я научилась убивать и проклинать, варить яды и зелья, в книгах я была не ограничена, если не считать того, что все они были об убийстве и войне, я должна была стать его идеальным оружием. Если бы он не пил столько, вероятно, у него бы даже все получилось. Да, я его ненавидела, но у меня еще очень не скоро хватило бы смелости хоть слово сказать ему поперек и уж тем более сделать.
Когда я однажды случайно обожгла ему руку, он неделю продержал меня на улице в яме, наполненной ледяной водой так, что я могла дышать только стоя на носочках. А перед этим была плетка, это было так больно, что я потеряла сознание. Очнулась я уже в яме от текущей на меня воды. Сейчас я уже понимаю что он в любом случае меня бы не убил, я была ему слишком нужна, а тогда…  Тогда мне было действительно очень страшно.
А потом мне исполнилось девять, и я стала замечать, что он как-то странно на меня посматривает – она передернула плечами – таким липким, противным взглядом. От этого взгляда подступала рвота. Ощущение, будто стадо слизняков ползает по коже, оставляя за собой скользкие, вонючие дорожки. Но я ошибалась, это было еще не самое худшее. Самое худшее началось через год, когда взгляд сменился чем-то иным…  Я никогда не прощу себя за то, что он со мной сделал. Я была готова быть убийцей, убийцей, но не шлюхой!
Позже я узнала, при мне он об этом ни разу не упоминал, что раньше у него была дочь, маленький златовласый ангел, но девочка в возрасте десяти лет пропала. Отец, «приехав» с командировки,
конечно же хотел уволить нерадивую гувернантку,  не уследившую за его малышкой. Правда вот беда, от горя он так метался, что она, испугавшись, отшатнулась и оступилась. Понятно дело, падения с лестницы она не пережила. Вот незадача, не правда ли, у кого же теперь узнать  обстоятельства ее исчезновения, ведь соседи ничего не знают, ничего не видели, ничего не слышали. А уж как убивался бедняга-отец.