Альби. глава 8

                Северная Франция, апрель 1209


Глаза Симона де Монфора слезились на сыром апрельском ветру. Он бросил короткий взгляд на тёмные створки кованых ворот, со скрежетом раскрывавшихся перед ним. Позади был тридцатимильный переход от Парижа. Погода стояла пасмурная, несколько дней без солнца. Конечно же, он устал, но сейчас Симон мало обращал внимания на физический дискомфорт. Слишком потрясли его известия, которые он привёз из столицы.

Проскакав на залитый светом факелов двор, он спрыгнул с коня.

Сонный замок наполнился стуком копыт и гулкими голосами. Конюшие повели в стойла измученных лошадей.

Сорвав перчатки, Симон прошёл в главный зал замка, с удовольствием ощущая под ногами твёрдый пол. Его телохранитель Жифар шёл рядом, держа сосновый факел. В этом не было необходимости – в зале горели свечи. И всё же Жифар не оставил факел на тёмной лестнице.

Симон замер.

- Где хозяйка? – спросил он слугу, поднёсшего ему кубок подогретого вина.

- В своих покоях, господин, - отвечал тот.

- Жифар, оставайся здесь. Ты мне пока не нужен, - бросил Симон.

Он спешил к Алаи, отметив на ходу странный взгляд оруженосца, державшего его меч. Сапоги гулко стучали о каменные ступени. Симон спешил. Какая-то женщина вжалась в арочный проём, пропуская его. На её белом платье лежали жёлтые световые пятна шипящих факелов. Симон узнал служанку своей супруги. Звали её Эмми.

- Госпожа Алаи не спит?

- Нет, мой господин, ещё не ложилась. Она послала меня за вином.

Симон видел, что Эмми нервничает. Она всегда дрожала при его появлении. Он оставил её с безразличным видом и вошёл в покои жены.

Роскошные волосы Алаи сверкали в мерцании свечей. Она отложила гребень.

- Я рада, что вы снова дома, ваша светлость.

- Как ты узнала, что это я? – рассмеялся Симон.

- Дорогой мой, я чувствую твоё приближение. – Алаи повернулась, зашумели складки её платья. – Даже когда ты в миле от замка, я знаю, что скоро ты снова будешь моим.

Она, как всегда, была сдержанна. Как ему был знаком этот гордый наклон головы! Глаза, которые видят всё, читают его мысли.

- Я прибыл ненадолго, - бросил Симон.

- Этим ты меня не удивил.

- Чем ты занималась?

- Так, всем понемногу…. В общем, ничем.

- Как дети?

- Слава богу.

- Хорошо.

- Интересно, - она снова взяла гребень и стала постукивать им по ладони, - чем кончатся все эти приготовления? Крестовый поход на юг. У папы там свои интересы. Ты знаешь, что это за человек. Надо ли тебе ввязываться в это? Неужели нельзя пойти на уступки Провансу? Как ты любишь говорить: каждый сам за себя?

- Каждый, - проронил он, и Алаи почувствовала, что он злится.

- Извини.

- Ничего.

- Это дурная затея, Симон.

- Мы получим привилегии! Я делаю всё, что в интересах семьи.

- Да, Симон. Ты - моя крепость.

Алаи посмотрела на него сквозь густые ресницы. Он был бледен, устал и слишком возбуждён. Она знала цену этому возбуждению. Сейчас она желала лишь одного – близости с ним.

Даже без доспехов Симон представлялся силачом внушительного вида. Он был высок и мускулист, ни капли лишнего жира. Тронутые сединой волосы коротко подстрижены, нахмуренные брови, и глаза цвета виридиана, как зимнее море.

Он был отличным любовником.

В горле Алаи пересохло. Она улыбнулась Симону.

- Ты думала обо мне?

Она не хотела говорить ни да, ни нет. Думала ли она о нём? Конечно, да! И ждала этого вечера. Дверь спальни осторожно открылась, и Алаи сделала приглашающий жест. Вошла Эмми, держа кувшин с вином. Она, как мышь, прошмыгнула к столу и, пискнув, понеслась прочь. Симон только вздохнул.

Алаи подала ему наполненный кубок. Залпом он почти осушил его. Осталось совсем немного, но он всё ещё продолжал держать кубок в руке.

- Вот что, моя дорогая, - сказал он. – Тебе нужно только ждать. Ждать и молиться. Всё будет так, как мы хотим, я обещаю.

- Не обещай.

- Почему?

- Потому что моё желание тебе известно. Хочу, чтобы ты был со мной. Но ты всегда ускользаешь.

- Твой упрёк справедлив, - Симон задумчиво глядел на жену и гонял вино в кубке по кругу. – Прости. Иди сюда.

- Я тебя знаю, - прошептала она. – Знаю, как никто другой.

Ткань платья была тонкой, округлость груди соблазнительной – она помещалась в ладони. Алаи смотрела на него и улыбалась уголками губ. Крючки разошлись сами. Симон умел раздевать, не прерывая ласк, и пока он снимал с неё покровы, она была готова к любым любовным безумствам. Он овладел ею бурно, со злобой в глазах, которая – Алаи знала – относится не к ней. Потом целовал её губы, лицо, обнажённую горячую грудь. Он не был удовлетворён, повернул её спиной, силой заставил лечь грудью на стол, и вошёл в неё снова. Теперь он не спешил, и дал ей в полной мере насладиться близостью.

Когда он отпустил её, в глазах Алаи стояли слёзы. Она любила такие минуты, когда он, обнажённый, садился в кресло, а она - к его ногам. Он был её рыцарем, её сердцем. Она пахла им, а на его коже запечатлелись её ароматы, – она могла всё отдать за такие минуты.

Симон был прирождённым воином, решительным и скорым на расправу. Жалость была ему несвойственна; неважно, будь то война, охота или уничтожение собственных владений. А она его любила!

- Что ты имел в виду, когда сказал, что приехал ненадолго? – спросила Алаи.
Симон только улыбнулся.

- Налей ещё вина.

Хотелось напиться, хотя бы так снять тревогу.

- Я жду, - требовательно сказала Алаи.

- Объявлен день, когда войска выступят в поход. Стоял вопрос о том, кто поведёт крестоносцев…

- Нет! – прервала его Алаи.

- Предводителем буду я, - Симон не обратил внимания не её вскрик. – По-другому не могло быть, дорогая. Радуйся.

- Чья это была инициатива?

- Арно Амальрика, аббата из Сито.

- Пёс!

- Мне нравится, как ты ругаешься. – Симон явно испытывал наслаждение от разговора. Его привлекали женщины с характером, а Алаи была сущей пантерой.

- Разве он не является папским легатом в Лангедоке?

- Конечно. С тех самых пор, как Пьер де Кастельно получил удар наёмного убийцы. Мы с ним ладим.

- Надолго ли?

- До тех пор, пока он помнит, что он священник, а я – воин.

- Симон, я не хочу, чтобы ты ввязывался в это.

- Это твоё слово?

- Это моё слово.

- Хорошо, твоё мнение мне известно. Но, будет так, как я решил.

- Дорогой, ты относишься к предложению Амальрика как к оказанной тебе чести. Посмотри на это с другой стороны. Это же пущенная стрела! Огромная ответственность ляжет на твои плечи. Наивные франки думают, что их ожидает приятная прогулка, очередная возможность похвастаться праздничными доспехами. О боже, но это же не турнир! А вот когда дело дойдёт до развёртывания шатров под проливным дождём, обезлюдевших городов, когда их будут жалить тучи комаров в болотах, вот тогда все эти славные рыцари подожмут хвосты и разбегутся по своим замкам.

- Мрачная картина, - Симон широко улыбнулся.

- Я уверена, что и тебя подобная жизнь не прельщает.

- Я люблю, когда опасность бросает мне вызов. К тому же, я вынослив, как бык. Проще говоря, я создан для войны.

Симон склонился над ней, убрал волосы с её лица и заглянул в глаза. Вот и всё. Алаи улыбнулась и указала глазами на постель, красиво убранную, без единой складочки. Он отвёл её туда за руку, лёг рядом. Кожа у неё была тёплая, мягкая, не слишком упругая, но всё же очень соблазнительная.

- Армия собирается в начале лета в Лионе. Бургундия даёт пять тысяч рыцарей, столько же Невер. Отряды Тура и Булони не менее многочисленны.

Он поцеловал её в плечо. Алаи слушала внимательно, не сводя с него потемневших глаз.

- В начале войны тысячи воинов машут оружием и произносят красивые слова. Так бывает всегда. Но мне-то хорошо известно, что уже через пару месяцев останется треть войска.

- Выходит, в таких воинах нет прока?

- Ну почему же, просто они не должны составлять костяк войска. – Симон зевнул.

- Ты говоришь, поход затянется?

Он смерил её взглядом. Нет, ничего подобного он не говорил. А она злится. Прекрасная женщина! Он поцеловал её.

- Симон де Монфор, вы крайне самолюбивы, - прошептала Алаи, и глаза её загорелись желанием. – И всё же, я не вижу тебя месяцами!

За завтраком Симон сказал Алаи:

- Предложу Патрику отправиться в поход вместе со мной. Как-никак ему уже четырнадцать. Довольно ему упражняться на соломенных чучелах. Пора побывать в бою.

Алаи смертельно побледнела. Она знала, возражать бесполезно. Уж если Симон что-то задумал… Она смерила его взглядом. Он всё равно увезёт сына. Дьявол!

- Думаю, Патрик будет рад, - послушно сказала она.

Симон положил на свою тарелку кусок окорока и с усмешкой посмотрел на жену.