Леталище, или поездка в Словению...

  "Спасибо маме и Любе,- людям без которых
   эта поездка не могла бы осуществиться,
   а этот очерк не был бы написан".
               
               
Путешествие наше началось, как начинается большинство путешествий в наши дни:
мы приземлились на главном аэродроме Словении.
До вселения в гостиницу оставалось ещё несколько часов, и дабы использовать их полно и продуктивно, нас повезли на прогулку вдоль ущелья Винтгар.
В замысел устроителей поездки входило, видимо, желание встряхнуть и потрясти приезжих
с самой первой минуты. Ущелье Винтгар, как мы узнали, - одно из самых грандиозных и зрелищных в Словении. Тело, размякшее и затёкшее от усталости воздушного перелёта, вдруг раздышалось свежайшим горным воздухом, а душа, окунувшись в прохладу и речной шелест, на какое-то чудесное мгновение забыла, что у неё есть плоть.
Мы шли по наведённым мосткам вдоль бурлящей реки, жадно впитывая атмосферу ущелья,
застывая на ходу и прислушиваясь всем существом к бесконечной думе природы.
Внизу, под мостками, строптивая река неожиданно замирала, образуя обширные заводи, чья изумрудно-лазурная вода просвечивала под солнцем до самого дна, так что можно было наблюдать
плавающую в ней форель. В каждой такой реке или озере обитает до двадцати видов различных рыб.
По своим водным ресурсам эта страна на одном из первых мест в мире. Излюбленное место рыболовов. Река же, о которой я говорю, настолько дика, что не имеет берегов как таковых, она пролегает на самом дне горной пропасти, а туристическая тропа нависает над ней устрашающе. Стоит поднять взгляд, и можно увидеть взметнувшийся вверх по скалам лес, деревья которого,
используя любой небольшой выступ, как будто вгрызаются корнями в скалу, чтобы оттолкнуться от неё и начать свой дерзкий рывок к небу по точному невидимому отвесу. 

               
По дороге в гостиницу я был занят размышлениями
о новом месте, а также привыканием к непривычным и необычным ландшафтам.
По обе стороны автобусного корпуса проплывали суровые горные хребты, которые были подобны
вросшим в землю и навсегда заснувшим гигантам.
Сравнение гор с хребтами животных, - не знаю, кто первым его создал, - вещь совершенно правдоподобная.  И перейти от косности, однообразия и плоскости израильской пустыни к ландшафту многоуровневому, было непросто.
Впечатлением первого дня было странное ощущение, что красота словенской природы не может быть сразу охвачена сознанием. Потом пришло понимание, что для этого необходимо волевое усилие. Красота была масштабная, восхитительная и грозная
настолько, что просто не вмещалась в  объектив ума и воображения.

               
Площадь этой страны сопоставима с площадью Израиля, но страна эта имеет вдвое меньшее население. В Словении, так же как и в Израиле, несколько климатических поясов, и это несмотря на заданность небольшого общего пространства.
Это некий рог изобилия, бьющий в небо, подобно горячему гейзеру, который
исходит из одной зримой точки.
               
               
Было также ощущение несоразмерности внешнего и внутреннего: как будто я привёз с собой что-то тяжёлое и тягостное. Вживание в новые вехи проходило как сбрасывание змеиной кожи. Только если змеиная кожа легка, то моя облегала и налипала на меня тяжестью и жаром бетонных плит, которые сваливались и сползали неохотно.
Но впереди был Блед, и там меня ожидал покой.

Пройдя небольшое расстояние от туристического центра Бледа в сторону озера, попадаешь в прекрасное и тихое природное захолустье. Озеро – спокойно и приглашающе.
Дуновение ветерка так невесомо, что не дотрагивается поверхности воды.
Если бросить в воду камень, то мягкая и широкая волна медленно поплывет к противоположному берегу. Взгляд скользит за волной и отдыхает.   
Озеро, у самых своих границ, сразу переходит в хвойный лес, резко взбирающийся к горам.  Корни сосен касаются воды и похожи на разведённые и загнутые чёрные когти огромной птицы, присевшей  у кромки волны. В солнечную  погоду по озеру плавают небольшие катера. Словенцы любят и оберегают свою природу, поэтому все катера оснащены только электрическими двигателями.

               
Зайдя в одно из турагентств, мы заказали на утро экскурсию – катание на лошадях.
Девушка-гид по имени Тина появилась в отеле с поразительной пунктуальностью,
соблюдение которой, как мы узнали позже, было одной из национальных черт словенцев.
Усадив в машину, Тина повезла нас на деревенскую ферму. Там нас ожидали три чёрные лошади.
Это были очень красивые и породистые жеребцы. Чтобы наладить контакт с одним из них,
я попытался погладить его по большой, тёплой  и мягкой щеке. Но лошадка отвела голову в сторону,
и  я понял, что допустил фамильярность. Хотя все, кто имел когда-нибудь дело с лошадьми, знает, что это очень нежные, добрые и чуткие существа.
Потом подошла Тина, успокоила лошадь и водрузила меня на неё, с лёгкостью и виртуозностью мастера. Инструкция по вождению заняла не больше десяти секунд, и уже через минуту я почувствовал себя хозяином ситуации.
Сначала мы процокали по асфальтовой дороге посёлка. Потом свернули в сторону гор и выехали на грунтовку. Подъём был довольно значительным, и скоро нас обступила дикая зелень.
Я обнаружил, что конная прогулка располагает к беседе, поэтому я и Тина невольно вступили в необременительный разговор. Тина неплохо знала английский.
Дорога снова стала прямой, теперь мы ехали над ущельем, по самому его краю. Глубоко в пропасти
шумела река, но её не было видно.
Внезапно со стороны обрыва возникла бронзовая фигура. Я спросил у Тины – что это такое.
И она рассказала мне, что изваяние создано в память о расстрелянных немцами заключённых трудовых лагерей, которые здесь когда-то находились.
Фигура изображала человека приставленного к несуществующей стене и подкошенного пулей.
Он будто навсегда замер в своём соскальзывании в смерть. Поза была настолько неестественной,
что не сразу становилось ясно, что она призвана изображать. И поэтому требовались пояснения экскурсовода. Надо сказать, что красота и райское благолепие вокруг никак не вязалось в мыслях
с событиями тех лет, когда эта местность стала ареной разыгравшейся здесь безжалостной, жестокой силы. Людей, которые пытались бежать из лагерей, настигали тут же. Бежать было некуда: вокруг неприступные горы и суровый климат. А теперь место, бывшее когда-то страшным, служило для успокоительных горных прогулок. Я дышал холодным, свежим воздухом, а моя лошадь беззаботно
пожёвывала зелёную травку. 
Обратно возвращались другим путём и выехали к небольшому горному озеру.
Цветовой оттенок воды, как и везде в Словении, был непередаваемо чист. А под лазурной до неправдоподобия водой, казалось, было подёрнутое солью дно.
Когда я спросил у Тины, - можно ли в этом озере купаться, - она испуганно завертела головой.
Оказалось, что это озеро, на самом деле, - опаснейшая трясина, засасывающая каждого, кто ступил на её поверхность.
Каждый год, - говорила она, - здесь гибнут туристы, несмотря на наличие предупреждающих знаков.
Спускаясь к посёлку, заехали в небольшую таверну, во дворе которой стояла огромная клетка.
По толстым металлическим прутьям ползал замученный гиподинамией бурый мишка.
Взобравшись к потолку, он жалобно и безвыходно раскачивался всем телом. Потом, цепляясь за потолок, повисал на нём, подобно огромной обезьяне.
«Если вы встретили в лесу медведя, - комментировала Тина, - не пытайтесь взобраться на дерево».
Люба, моя подруга, - трусиха, всегда боится диких мест, и приглушённый рокот самолёта принимает за медвежье рычание. Я её успокаиваю, говорю, что всех медведей давно уже переловили, если они сами не покинули эти леса. Да если и была хоть какая-то опасность, никто не отпустил бы нас путешествовать по Словении без особого сопровождения.
Вернувшись в отель, мы включили англоязычный канал местного телевидения. Первой новостью
было сообщение о том, что бурые медведи вернулись в северные европейские леса.
Впрочем, к телевидению мы ещё вернёмся…
Две трети территории страны – заповедные земли. А национальный парк Треглав – один из старейших в Европе. 
Более половины территории Словении покрыто лесами. В словенских лесах живёт более 400 медведей. Леса, окружающие столицу страны, Любляну, подступают к самому её центру.   
               

На следующее утро нас ждала экскурсия в Постойную Яму. Я не хотел ехать и артачился изо всех сил.
Речь шла о походе в пещеры. Аргументы мои были следующими: «Ну, что я там увижу? Ну, пещеры.
Ну, сталактиты».
Впоследствии я не пожалел ни об одной секунде, проведённой там.
Моя же пассивность объяснялась тем, что человеческое воображение, в принципе, не в силах представить себе размах, грандиозность и абсолютную неповторимость места, которое мне предстояло посетить.
Начнём с того, что Постойная Яма – самая посещаемая пещера Европы.
А точнее – это сеть подземных пещерных переходов и разветвлений, общей протяжённостью
около 20-ти километров. Из них семь километров открыты для туристов.
Температура воздуха внутри, не зависимо от времени года, держится у отметки 10 градусов.
Влажность - стопроцентная. С потолков, которые правильно было бы назвать сводами,  постоянно капает вода. На выходе замечаешь, что одежды пропитаны влагой.
По дороге в пещеры, нам достаточно строго запретили любые съёмки внутри.
Так что первые несколько минут я был под воздействием запрещающего внушения.
Однако соблазн был слишком велик, да и добрая треть туристов нарушала инструкции бесцеремонно и безбожно. Проблема состояла в том, что никакая, даже самая профессиональная камера, не передавала объёмности зрелища. Для сравнения нужно сказать, что высота сводов местами достигала сорока метров. А для сопоставления можно добавить, что в эту подземную брешь
уместилось бы десятиэтажное здание. Освещение внутри частичное, как нам сказали, - для сохранения равновесия уникальной экосистемы. Возможно так же, что тут присутствуют соображения коммерческие.
Обилие сталактитов и сталагмитов – бессчётное. Всех видов, цветов и размеров.
Экосистема, действительно, очень ранимая: скорость нарастания плотных осадков составляет всего несколько сотых миллиметра за одно столетие. Что в свою очередь свидетельствует также о древности пещер.
Эмоции были самыми разными. Невольное осознание того, что ты находишься в самом красивом и уникальном месте планеты. Улавливание демонических обертонов подземного ландшафта.
Ощущение космического безвременья – внутри. С таким же чувством смотришь на ночное небо, творение которого исчисляется миллиардами лет. Здесь ощущаешь своё бытие как мимолётное и ничтожное. С таким же изумлением когда-то я встретил Рим, чьи исторические слои и напластования дышат древностью тебе прямо в лицо. Оба этих места живут вечностью. Правда, одно из них является творением природы, а второе –полностью рукотворно.

Вход в пещеры никак не оформлен – обыкновенная небольшая брешь в скале. К местам осмотра туристы попадают на поезде, состоящем из открытых с трёх сторон скамеек. Сначала всё мероприятие походит на катание на американских горках. Низкие потолки, надвигающиеся и налетающие отовсюду с огромной скоростью, грозят размозжить тебе неаккуратно выставленную голову. Затем пространство вокруг непомерно разрастается и раздвигается. И перед глазами разверзается бездна…


Пещеры состоят из многоярусных ниш. Плотно выпирающие сталагмиты в тусклом освещении напоминают подземные кладбища. Всё вокруг пронизано каким-то невероятным демонизмом.
Кажется, здесь должны обитать строгие, угрюмые существа, невидимые для глаза,
ведущие бесконечный, беззвучный разговор. Мнилось, нечто потустороннее, вот-вот обретёт осязаемость формы и поразит ухо и зрение.   
Зигмунд Фрейд, в своё время посетивший эти места, сказал, что Данте Алигьери мог бы черпать здесь образы для своей Божественной Комедии. И в самом деле, трудно было избавиться от иллюзии, что всюду вокруг тебя перешёптываются персонажи Дантовского ада. Сталактиты и сталагмиты воспринимались как мощно ввинченные рога вросших в полы и своды демонов.
Жители Постойной Ямы так и называли в средние века вход в пещеры – входом в ад. 
А с момента открытия пещер для туристов Постойную Яму посетили 35 миллионов человек.

В описываемых мной пещерах есть также и зоологическая неповторимая прелесть.
Здесь обитает уникальное земноводное-саламандра, чьё название переводится на все языки мира как – «рыбочеловек». Название связано с продолжительностью жизни этого существа.
Саламандра живёт около столетия, как и человек. Вид абсолютно эндемический.
Возможно также, что название связанно с цветом кожи. Кожа саламандры бело-розовая.
Жабры, в виде пучка красных нитей, находятся не внутри, а на поверхности и даже вне тела.
Поразительное свойство этого животного заключается в том, что оно способно обходиться без
питания одиннадцать лет. Всё это время саламандра извлекает необходимые для жизни химические компоненты прямо из облегающей её пещерной влаги, при помощи кожного дыхания.
Зрение, в прямом понимании, отсутствует. При этом кожное осязание обострено.
Размер саламандры – 15 - 20 см.

               
Наша группа гуляет по историческому центру Любляны, около тройного моста, спроектированного Плечником, по площади Прешерна, с посвященным ему и его поэзии памятником, символизирующим музу. Тут же, рядом - известный на весь мир Люблянский рынок.
На наших головах – наушники, обеспечивающие радиосвязь с гидом. Кроме прочего, гид рассказывает о социальном устройстве Словении.

Словения – парламентская республика, которой свойственна прозрачность политических и социальных явлений. Страна, где культура и государство сбалансированы. Где власть выборна и подотчётна народу. Власть эта не груба и не заносчива: здесь нет места американскому или российскому политическому жлобству. Поэтому даже самые высокопоставленные чиновники прибывают на рабочие места не на лимузинах, а на велосипедах или пешком.
Можно сказать, что здесь «золотому тельцу» отведено своё место, а культуре – своё. В Словении развит культ языка, музыки, поэзии, – культ искусства вообще. Поэтому здесь власть – это проявление культуры, а не наоборот, - когда культура становится производным государства.  Всюду на улицах Любляны можно встретить музыкальные ансамбли, которые играют не ради заработка, подаяния, а ради демонстрации самого искусства, любовь ко всем видам которого прививается с детства. Я повторюсь, и скажу, что здесь очень бережно относятся ко всему, что является частью национальной культуры.
Здесь каждый делает свою часть общего национального дела. Что создаёт целостность условий, называемых словенской гражданской общностью.
В Словении в полной мере осуществлена идея, по которой государство существует ради гражданина.
Одним из множества поразительных фактов является, к примеру, то, что высшее образование в Словении – бесплатно. Начальное и среднее образование – тоже частично субсидировано бюджетом.
Так что и дети из небогатых семей имеют достаточную возможность учиться.
Для детей Словения настоящий земной рай. Здесь существует традиция и обычай – раз в три недели детей всех возрастов вывозить в лагеря, на лоно девственной природы.
Связь с землёй поддерживается и очень крепка. Словения – это, в основном, множество небольших,
не городского типа поселений. Люди не хотят и не стремятся жить в больших городах.
Да и сами многоэтажные постройки – не приняты.
Нежаркое лето, снежная зима, мягкие весна и осень – особенности климата, которые действует на душу благотворно.

В Словении - культ спорта и здорового образа жизни. За всю поездку я не встретил ни одного «полноценного пьяницы» или бомжа. В Любляне я не смог найти ни одного нищего-попрошайки. Развита целая спортивная индустрия. Часть государственной политики – привлечение на территорию страны и проведение всевозможных спортивных мероприятий международного значения. Соревнования, турниры и чемпионаты по всем видам спорта: баскетбол, гольф, горнолыжный спорт, и многие другие – проводятся ежегодно и ежесезонно.
Конечно, я не сказал бы ничего, не упомянув об атмосфере любви. Любви, которая воспринимается словенцами с мягким, бесконечным романтизмом, и которая воспета всем словенским фольклором. Не случайно и то, что корень «любить» присутствует даже в названии словенской столицы. В этой любви мало испанской страсти, зато есть глубокая мечтательная нега, да простят мне мои читатели этот лиризм.
               
         
Моя подруга и я утром следующего дня собрали вещи и отправились на озеро «Бохинь» - место дикой природы и первозданной красоты. «Бохинь» -
в переводе со словенского значит – «место, где живёт Бог».
Мы вышли из маршрутки, и тут же нас окружила глубокая тишина. Прислушавшись к этой тишине, можно было различить, что она состоит из плеска воды, дуновения ветра и птичьей утренней распевки.
Медленно идя вдоль лесистого берега, мы не разговаривали. Покой был настолько совершенным, что каждое слово казалось грубым и кощунственным…
Проходили минуты, а цивилизация, из которой мы прибыли, - становилась далёкой и несуществующей. Все суетные, пустые мысли отступали сами собой, и мы становились частью этого озера, наполнялись его воздухом, его утренним лесным трепетом.
Слияние с природой было полным. Я невольно становился склонившейся у берега сосной, цветущим у тропы цветком, набегающей волной. Шелест воды и леса незаметно наполнял сознание и вытеснял всё тяжёлое и ненужное. Растворение разума в окружающей природе доводило до какого-то бездумного момента, когда лишаешься тела и мышления, и даже забываешь своё собственное имя. Ощущаешь на себе дыхание врачующего забытья. 
Озеро Бохинь окружено с одной стороны расстилающимися на многие километры альпийскими лугами, а с другой – глухими, дикими ущельями. По одному из этих ущелий мы решили подняться наверх.
На нашем пути не было даже обозначенной тропы. На подъёме встречались поваленные временем и ветром стволы деревьев. Некоторые были выворочены с корнями и покрыты слоями мха. 
Когда мы, с перерывами, взобрались к венчающему ущелье водопаду, нашим глазам открылся склон горы, покрытый огромными, как будто разбросанными чьей-то могучей рукой, валунами.
Это было ложе сменившей русло или высохшей реки. Казалось, что перед нами – место доисторической битвы титанов. Вымытые водой до сверкающей белизны камни напоминали сгрудившиеся великанские черепа, а их скопление – обнажённое временем древнее кладбище.
Исполинские сосны обхватывали эти валуны и упирались в них корнями. Бесплодные камни становились опорой для ищущих жизни деревьев, чья корневая дробящая хватка напоминала цепкость гигантских птичьих когтей, нашедших себе соразмерную жертву. Тут приходила на ум мысль о ницшеанской первородной «воле к жизни»,
о том, что образы смерти и жизни стоят рядом,
питая друг друга.               


С самого первого дня поездки меня начали посещать обычные для меня состояния «дежавю». Только происходить это стало почему-то чаще и гораздо отчётливее, чем всегда. Если дать отчёт этому ощущению, то выяснится, что оно сложнее, чем это кажется, и разделяется на виды. Первым из них является «предварительное переживание будущего момента», и в нашей речи характеризуется, как предчувствие, интуиция или пророчество. Вторым видом выступает осязание моментов прошлого, как перемещённых и повторенных во времени и ощущаемых, как настоящее. Второму виду я тоже приписал бы пророческое качество, хотя вектор сознания в этом случае направлен в обратную сторону. Оба вида «дежавю» – непроизвольное соскальзывание сознания по разным направлениям времени, которое сопровождается чувством – «приснилось».
Неприятность же каждого такого «прозрения» для чувств, заключается в том, что ты начинаешь осязать зыбкость своего существования и следующую за этим нереальность собственной воли.
Когда жизнь видится и воспринимается как результат некой подопытности твоей личности силам внешним, надстоящим, использующим и производящим эксперимент с твоим сознанием,
и «жизнь» в сознании лишается своей полнокровной самостоятельности.

Но "дежавю" может быть результатом не только подвижности сознания, но и следствием
присущих сознанию воспроизводящих свойств, а именно – его статичности. В этом случае сознание уподобляется трафарету, через который, при подобных обстоятельствах, на реальность накладывается одинаковый рисунок. Так при повторяющихся положениях Солнца, объект всегда отбрасывает одну и ту же правильную тень. Это наводит на мысль, что «дежавю» -
это деталь огромного цикла, которая мерит собой его локальную идентичность.
Закулисная часть этого цикла  приводит сознание в позиции, когда оно действует как трафарет, и воспроизводит подобные реальности и идеи. Их повтор и подобие приводит человека собственно к «уличению себя в не-существовании». Проблема даже не в том, что реальности «не хватает состояния бытия», а – в том, что она имеет механизм, который нами ещё не вскрыт, и остаётся догадкой, какой бы явственной она не была. Но моё "дежавю", предощущённое ещё до Словении, стало уже пищей для моей иронии. Значит когда-то моя далёкая «тень» проплыла, прокралась, скользнула по этим лесам, озёрам. Моё сознание вздрогнуло и узнало интенсивность «луча».

Есть и ещё одно объяснение "дежавю", возможно наиболее рациональное, которое состоит в том, что разрозненные "события-близнецы" сводятся в сознании в одно,
и переживаются как единственное настоящее. Тут включается механизм ассоциативного мышления, которое как бы обманывает само себя.
По статистике состояние дежавю переживает 97 процентов человечества,
однако изучение и трактовка этого явления очень затруднены для науки.    

               
Напоследок Люба и я посетили место, до которого добрались сами, «на перекладных».
Оно находилось в 50-ти километрах на северо-запад от озера Блед, и называлось «долина Врата».
Это было огромное горное ущелье, но настолько пологое и обширное, что могло бы  называться долиной. Казалось, что окунувшись в эту красоту однажды, можно навсегда в ней потонуть. Здесь было всё для разбега и взлёта души. Всё, чего она могла бы возжелать. Долина располагала такими северными ностальгическими деталями, как растущие целыми рощицами берёзы, а также - мхи, чаги. Размытая грязь лесных дорог погружала куда-то далеко в детство. Были здесь и настоящие северные болота, с зыбкими кочками и запахом гниющего подлеска. Кажется, что я пишу о вещах простых. Но как объяснить здешним словенцам, что можно любоваться не только лесом, но и каждым отдельным деревцем. Ведь для них эта красота стала повседневностью. Они привыкли к наполненности чаши, из которой пьют. Хотя Израиль и Словения бесконечно далеки друг от друга и по происхождению, и по истории, и по культуре, и уж конечно географически, за те недолгие восемь дней, что я здесь провёл, мне удалось породниться со Словенией, привязаться к ней душой, проникнуться увиденным. Частичку этой страны я привёз с собой в Израиль, и мне кажется, она долго будет питать и греть меня своими цветами, запахами,
умопомрачительной красотой и вольностью.
               
               
Происходящее вокруг отразилось и в наших лицах, они раздышались, посвежели, оттаяли и расцвели.
И всё же, Гумилёвское – «Но навеки сердце угрюмо», не отпускало меня до конца.
Перед вылетом в Словению я попросил маму сделать для меня музыкальную подборку.
На мой «ключ» были записаны оперные арии, подобранные с большим вкусом и трогательным вниманием. В каждую свободную минуту я предавался этой музыке, так что мамино присутствие было незримо, но неотступно. Музыка была потрясением. Я всегда знал о чуткости и чувствительности маминой души, но я не догадывался о невероятной мощи её духа. В голосе этого духа, в этой музыке был героизм, страшная внутренняя экзальтация, а также непреклонность перед  вызовами жизни. Мне казалось, что источником такой музыки должна быть большая вера или большая душевная истина.  Я закрывал глаза и чувствовал, что через музыку мама безмолвно делится частью своего бушующего зарева со мной. Правда от этого становилось безумно грустно. Я думал о вместилище этого духа, - слабеньком и хрупеньком женском теле. О том, что может я недостоин покровительства его воинственного бесстрашия и ума. Его любви. И сердце обволакивалось жаркой эмоцией,
так слеза, быстро и горячо заволакивает глаз...
               
Кроме описанного, было также много другого. Поездка в Юлианские Альпы - в приграничные с северной Италией территории. Выезд в южную Австрию на знаменитое озеро "Вёртер-Зе", протяжённость которого составляет 16 километров, и где мы с Любой отведали восхитительное мороженное с горячими лесными ягодами. Был также находящийся недалеко от озера австрийский городок Клагенфурт, с множеством торговых центров, где Люба отвела душу, накупив
сувениров для Израиля. Был поход в гостиничную сауну, куда пускали только "в чём мать родила",
где молодые парочки предавались ласкам, демонстрируя всем свои тела и игривую раскованность,
смущая нас  этим необыкновенно.

И всё-таки наше путешествие неумолимо продвигалось к концу.
Ночью должен был состояться обратный вылет. И вечером мы с Любой пошли снова на озеро,
чтобы попрощаться с нашим другом – белым лебедем, которого русские туристы почему-то назвали Васькой. Лебедь был огромный и имел наглые замашки невоспитанного существа, тяжело и неловко переваливался с лапы на лапу, и, гогоча, выпрашивал у туристов «свой хлеб». Когда я увидел этого лебедя впервые, то испугался – его клюв доставал мне до рёбер, а гогот казался  задиристым. Лебедь был абсолютно ручным и никого не боялся. И теперь он тёрся белой шеей о мои штаны, как ласковая домашняя кошка.

В два часа ночи автобус доставил нас на «Леталище», - так на словенском языке звучит слово аэропорт. Стоя в очереди на паспортный контроль, я представлял себе, что через три часа снова окажусь в Израиле. Мысль об этом была странна и таинственна.  Ведь перелёт на самолёте – это, в буквальном смысле, путешествие в пространстве и времени. А сам самолёт – своеобразная «машина времени», которая за считанные часы переключает тебя с одной реальности на другую.
Мне не было грустно, впереди меня ждала привычная, тёплая и тоже родная косность.

Вернувшись в Израиль, я написал небольшой стих, - посвящение месту, которое теперь всегда будет
 в кладовой памяти. Стих – не очень изощрённый, но написанный искренне и по свежим следам.
Вот он:

Вся - для души...


Словения, Словения.
Слова благословления, -
Хорошие слова.
Привет, моя Словения -
Покой, отдохновение,
Омытые мгновения
Зеленая трава…
Твоя вода кристальная,
Как первое свидание -
Безвольность расставания, -
Лазурная страна…
Кристаллы изумрудные,
Вершины ветродувные, -
Задумчивее сна…
И хвоя золотистая,
В которой неба чистая
Мечта отражена…

Твоё величье грозное
за зарево морозное
В Треглав уведено:
Лицо твоё озерное
Всё Солнечными звёздами
Как маленькими зёрнами,
Навек испещрено.

И влажные ущелия, -
И трепет очищения,
Как божие прощение
И новая купель.
Вся для души ты создана,
И нежная, и грозная
Спрошу тебя - «Не поздно ль я?»
И ты - откроешь дверь.

Прими меня, забудь меня,
Лесами, перепутьями,
Прильни скорей на грудь ко мне,
и грусть мою развей...