Хождение за два моря. По Шёлковому пути

            Поздний вечер девятнадцатого июля. Автобус Mercedes-Benz, следующий по маршруту «Волгоград – Днепропетровск», плавно снимается со стоянки, оставив позади шпиль железнодорожного вокзала со звездой города-героя, и отдаётся под пригляд звёзд небесных – путеводных. А путь предстоит не близкий, но и не долгий, потому как часть его пассажиры скоротают во сне. Этим обманным трюком скрадывания времени и удобны ночные рейсы. Хотя с другой стороны…
            – Жаль, что мы едем ночью, – со вздохом заканчивает мою мысль соседка справа, – и сюда ехала ночью, и обратно тоже. А так хотелось ваши степи посмотреть…
            Я живо поворачиваюсь к ней: вот это да! Просто мистика какая-то! Женщина смущённо улыбается:
            – У сестры гостила. Вот еду домой. До Днепропетровска, потом ещё автобусом почти два часа…
            – А я, наоборот, к сестре еду, – смеюсь я новому совпадению, – в Одессу... – немой вопрос на лице попутчицы подвигает меня на уточнение. – Но сначала встречусь с подругой в Донецке, и мы с ней проведём недельку на Азовском море.
            Женщина понятливо кивает и смотрит в окно.
            – Темно, – вздыхает она, – ничего не видно…
            – Да там и смотреть не на что, – откликаюсь я, – типовые дома, как везде. Жилой массив. Мы же едем от центра в сторону Украины и вот-вот оставим город позади.
            Попутчица снова вздыхает и прилаживается вздремнуть.  Дрёма окутывает и полсалона автобуса. Только мне не до сна: никак не уляжется дорожное беспокойство. Во-первых, я торопилась до отъезда закончить сразу два рассказа и всё ещё «бродила» в них. Оба требовали полного погружения в тему, чего сделать мне не удавалось из-за необходимости собираться в путь. Оторваться от работы я тоже не могла, и хотя с одним из рассказов удалось справиться в запланированный срок, собраться по уму не успела. Две недели комом швыряла свои вещи в распахнутый зев чемодана, а укладывала его наспех за час до прибытия такси. И теперь меня гложут сомнения: а не забыла ли я что-то очень важное? Это и есть моё «во-вторых». Так безответственно в вояж я никогда не собиралась. Ладно, чего уж теперь-то пугаться, потом разберусь, когда хвачусь «недостачи».
            За окном убегают последние огни моего змеевидного города, который жмётся к Волге всеми ста двадцатью километрами своего «туловища», и за лобовым стеклом автобуса брезжится уснувшая степь...
            Мой город… Как трудно я привыкала к его аскетизму и своеобразию во всём. Как много и долго изучала его историю и впитывала особый Дух спокойного достоинства и мятежности. Город сложной судьбы, трижды именованный и ни разу не сдавшийся врагу, степной город-крепость на перепутье ветров и племён...
            Мы едем параллельно Волго-Донскому каналу в сторону Калача-на Дону, а далее на пути Суровикино, Морозовская, Белая Калитва и граница с Украиной, где поджидает нас таможня, а у меня…
            
            
            Неожиданно автобус съезжает на обочину и останавливается. В салоне зажигаются все светильники. Пассажиры с недоумением смотрят на поднявшегося с места водителя. Лицо его буднично и строго одновременно, высокий рост и полноватая фигура придают ему основательность, в руках пачка бумаг.
            – В четыре утра будем на таможне, – без каких-либо эмоций объявляет он, – попрошу всех заполнить миграционные карты заранее.
            Водитель споро и деловито раздаёт небольшие, в половину машинописного листа, карточки и садится на место. Затем разворачивается и даёт ответ на ещё не родившийся у меня вопрос:
            – В графе «адрес прибытия» пишите, что угодно. Никто этого проверять не будет!
            Пассажиры оживляются, кое-где раздаётся смешок – но капитана нашего лайнера уже ничего не волнует. Он включает видеоплейер, снимается с места и на малой скорости выезжает на трассу. Вот, что значит деловой человек! В отличие от некоторых – то бишь от меня, поскольку свой адрес прибытия я не знаю. Более того, мне неизвестна ни одна улица города, в который я направляюсь.
            Я начинаю нервно хихикать. Молоденькая соседка слева, сидящая через проход в одном со мной ряду, живо реагирует улыбкой и вопросительным взглядом.
            – Ни одной улицы в Донецке не знаю, – радостно отвечаю на неозвученный вопрос. – Совершенно ни одной!
            К моему удивлению на эту реплику отзываются сразу несколько соседей, и из предложенного ассортимента улиц я выбираю улицу Семашко. Выбор нельзя назвать спонтанным, он, скорее, ностальгический, потому что эта улица напомнила мне студенческую пору в Ростове-на-Дону, когда я ежедневно, как минимум, дважды созерцала проспект Семашко из окошка трамвая, бегающего между моим общежитием на Турмалиновской и улицей Горького, где обосновался физфак университета.
            Ах, каким светлым и ярким видится сейчас то время! Совсем как эта лубочная лепота, льющаяся в салон с экрана видеоплейера. Как называется тот фильм, я не знаю, ибо пропустила начало, ясно только, что он о нашем севере и о любви заезжего немца к мужиковатой, крепко сколоченной девушке, прозванной в деревне Петровичем за неслабый характер и далеко не женские манеры. Сочная зелень и аккуратные домишки слишком нарочиты, а коллизии фильма не вызывают ни доверия, ни скепсиса. Интереса к сей пасторали нет ни у меня, ни у моих попутчиков. Полусумрак, мерное посапывание спящих и лёгкие всплески тихих бесед бодрствующих навевают дрёму… и мысли…
            
            
            Мысли роятся, как пчёлки возле ульев – каждая у своих пенатов. Самая свежая мысль, то бишь последняя, всё ещё блуждает в последнем рассказе о сером в яблоках Пегасе, летающем под куполом цирка, усеянном звёздами, а звёзды…
            Не отпуская главную мысль рассказа, что каждый живёт свою жизнь, я направляю взгляд на звёзды, хорошо видные в лобовое стекло автобуса – благо, место у меня для этого удобное, шестое, у прохода: чуть отклонись – и степь и небо хорошо просматриваются. Течёт рекой, вливается под колёса автобуса шоссе, а звёзды неподвижны. Наверное, для того, чтобы мы не сбились с пути.
            Я смотрю на них и притягиваю совершенно новую и неожиданную мысль о том, что свет от звёзд идёт до нас невообразимо долго, что сейчас я вижу звёзды, которые здорово постарели, а, возможно, уже и упали на Землю и сгорели в пути. Но что, что отпечаталось в их ореолах, что видели они тысячу лет назад? О чём они могут нам поведать? Я включаю память и воображение и смотрю на степь с высоты птичьего полёта. Нет, надо спуститься ниже… ещё ниже…
            
            
            …Заросшая буйными травами степь средневекового лета стелется  под низовым ветром. По делящей её надвое широкой тропе тёмной длинной гусеницей горбится караван. Чинно вышагивают верблюды, конная стража обгоняет их и возвращается. Догорает, торопится на покой вечерняя заря. Сумерки – время усталости и рассеянности мыслей. Средние века – время рассеивания народов по Великой степи. Много троп на ней вытоптано разными народами…
            «Народы – мысли Бога» – проскальзывает гегелевский афоризм, и следом стучится вопрос: «И замыслы?». Вопрос хороший, но думать об этом не хочется. Лучше поразмышлять о тропе, по которой еду сейчас.
            Когда-то она звалась Трояньей. Её исток был в Трое, где проживали некогда таросы и росены – они же росы, россы, рассены. Это в стране Троаде, потерявшейся во времени. В той, которую  насельники её считали центром Вселенной – местом, где сходятся небесный мир с земным и подземным, и где времена сливаются в единое сущее. Именно оттуда четырнадцать веков назад, после Троянской войны случился исход россов, проложивших Трояньи тропы. Те самые россы, коих позже стали называть славянами. Впрочем, гипотез тут много, тем не менее, Тропа Троянья, посреди которой была Киевская Русь считалась сакральной у славян. Много, очень много троп вилось в Великой Степи меж Каспийским и Чёрным морями. Кто только не топтал их кроме россов!  Скифы, сарматы, булгары, печенеги, авары, мадьяры, савиры, утигуры, гунны, готы…
            Тьмы племён и народов – и «несть им числа»!
            Воображение моё вконец распоясалось, и вот уже я слышу гортанные крики, ржание лошадей, лязганье металла, стоны… Война? Стоп! Какая ещё война? Там же торговый караван идёт! По Великому шёлковому пути! И верблюды, и купцы, и охрана утомлены, им привал нужен, остановка в каком-либо белокаменном сарае. Ну, вот… остановились…
            И словно в ответ на мой полусонный бред слышу:
            – Калач! Стоим десять минут!
            
            
            «Значит, почти сто километров позади, – думаю я, выходя из автобуса на перекур вслед за попутчиками, – ещё чуть больше, чем полтыщи осталось. Караван бы дней двадцать шёл, а мы будем на месте уже утром». Оглядываюсь: ничего особенного…
            Вообще-то, в Калаче-на-Дону у Цимлянского водохранилища я бывала. Вернее, проезжала мимо, но с заходом на рыбозавод, где всей компанией экологов мы неплохо отоварились. Такого изобилия рыбы я больше нигде и никогда не видела. Ассортимент богатейший и по видам и по способам приготовления: живая, мороженная, солёная, сушёная, копчёная, вяленая! А ещё балыки и всякие разные деликатесы вдобавок. И дёшевле, чем на рынке. Нас осчастливили прямо на складе: что хотели, то и заталкивали в свои безразмерные сумки. За час, пока домой добрались, весь автобус пропах дарами Цимлы и Волги. Ведь  везли рыбу без упаковки – я так и не увидела, как она выглядит в «одёжках» и удаётся ли избавиться от запаха…
            
            
            И тут память услужливо, не читая, пролистывает прошедшие с той «экскурсии» деньки и останавливается на дне вчерашнем, на том, насколько тщательно я упаковывала свой «презент» подруге. Задача стояла непростая – закутать его так, чтобы даже собака не унюхала специфического запаха, ибо ввоз рыбы в Украину без заводской упаковки запрещён. Иными словами, я собиралась переправлять за границу контрабанду. Более того, собиралась решительно, потому как в Донецке волжскую рыбу уже ждали – и не только друзья, но и пиво. Огромный лещ, синец и рыбцы – и всё в ювелирно точной кондиции усушки, были не только облачены в технологичную упаковку, но и хитроумно распределены в багаже вместе с пачками эксклюзивных волгоградских сигарет, каждая из которых, последующая за дозволенным к ввозу десятком, считалась контрабандной.
            Хорошо, что такое я проделываю не впервые и процедура упаковки уже отработана, а вот сам провоз всякий раз проходит по-разному, но всегда креативно. Впрочем, это другая песня, а сейчас мне пора усаживаться на место и ехать дальше по Великому шёлковому пути…
            
            
            В салоне автобуса темно, на экране заканчивается фильм, герои стоят в колосящемся поле и нежно, по-советски, трутся щеками и сияют глазами. Ни одного поцелуя за весь фильм, не то что мало-мальской эротики. И правильно, зачем волновать пассажиров в дорожной тряске. Хотя нет, нас не трясёт, мы катимся плавно, как катер по Волге. Народ в автобусе мостится поудобнее в креслах, дабы урвать часы покоя между остановками.
            Я тоже закрываю глаза, но сон не идёт, а продолжается моё персональное «кино», где я играю роль одного из купцов и пытаюсь увидеть караван его глазами. Но азиат тоже дремлет, как Штирлиц – то есть крепко и чутко, готовый в любой момент огреть верблюда плёткой. Ну, уж нет бить бедное трудящееся я не буду, а лучше додумаю мысль про Великий шелковый путь…
            А он не только шёлковый, он, в определённом смысле, и золотой. Сколь многих этот транзит толкал на борьбу за обладание им! Семь столетий владеть дорогой к богатству стремились и арабы, и византийцы, и хазаряне. Последние оказались мудрее всех.
                В начале восьмого века всеми тропами владел Арабский халифат, разбив китайскую рать в Таласской битве. С этого времени и до конца функционирования Шелкового пути караванную торговлю почти полностью монополизировали мусульманские и еврейские купцы. Причём, пока арабские ханы выясняли меж собой кому собирать мзду с караванов за право торговать на путях-дорогах «из китайцев греки», еврейские «олигархи» Хазарии богатели, не вступая в распри, а подначивая конкурентов. Однако безопасность обеспечивалась всем купцам независимо от их веры и национальности. А Китай, зачинщик и первооткрыватель торговой трассы, утратил к тому времени своё влияние даже над восточным её участком, не совладав с тибетцами и с «дикими» киданями. Войны, войны, войны…
            Быть купцом в те времена было рискованным занятием. Самым тихим и стабильным Шелковый путь был во времена Чингисхана – но недолго. После него контроль над караванами приняли на себя его наследники – четыре государства чингизидов, в том числе и знаменитая Золотая Орда, которая в средних веках прописалась на моей нынешней Малой Родине. Брани так или иначе разрешались договорами, пока Тамерлан не захватил власть над территориями с северными тропами Великого шелкового пути – как раз там, где пролегает мой путь сегодня…
            Впрочем, Тамерлан оказался недальновидным вождём: воюя с Золотой Ордой, он  разрушил почти все торговые города вдоль южной ветви Шёлкового пути, отчего та была заброшена, а его империя лишилась дани. После поражения монгольских империй зачахла и северная ветвь сухопутного караванного пути – случилось это в 14-ом веке. Но торговля не была заброшена, напротив, купцы стали передвигаться вдвое быстрее – по морю. И быстрее и результативнее, поскольку кораблём перевозилось товаров в десять раз больше, чем караваном из ста верблюдов.
            Зато, благодаря Великому шелковому пути, города отстраивались с завидной скоростью – и по побережью и по сухопутным тропам. Одни разрастались, другие хирели – те, которые остались в стороне от караванов. Города, сараи, остановки…
               
               
            Укачивает меня. Едучи на виртуальном верблюде, умудряюсь проспать и Суровикино, и Морозовскую. Не помню, когда и сколько привалов сделал мой «караван», но спозаранку открываю глаза от взорвавшего тишину голоса водителя:
            – Таможня! Просыпаемся, забираем все свои вещи и проходим на контроль!
            Смотрю на часы: четыре утра. Гм… как обещано. Значит, следуем чётко по расписанию. Тогда почему мне вдруг становится тревожно? Неужто из-за контрабанды? Вздыхаю: а с чего бы ещё? И начинаю злиться: понавыдумывали тут границы и всякие глупые правила! Что я волжской рыбки собственного улова не могу привезти родне? Или сигаретами запастись на весь отпуск не имею права? И это на «рiдной Украйне»? Где меня растила и воспитывала бабушка на Молдаванке у самого Привоза? На котором контрабанды больше, чем каштанов в городе?
            Да мне, вообще, нельзя без контрабанды ездить! Неприлично как-то даже. Или я не типичная одесситка? Ведь это звание мне присвоила прошлым летом подруга сестры, увидев нас в Одесском оперном театре. Давали оперу «Риголетто» Верди и голоса у певцов были отменные, к тому же перевод шёл бегущей строкой – короче, мы были очень довольны спектаклем, смеялись и выражения лиц у нас были благостными. Тут-то я и попала под прицел коренной одесситки, после чего схлопотала новый статус. Помнится, мы с сестрой всё гадали: что её приятельница хотела этим подчеркнуть? Мой загар, не слишком застенчивое декольте или пышнотелость?
            А, может быть, смешливость? Или то, что одесситки, как правило, непредсказуемые, свободные в общении, не ищущие в кармане острое словцо женщины без возраста? Ну, если это атрибуты и особые приметы типичной одесситки, буду «носить» сей статус с гордостью – прямо-таки украшением декольте. Ах, да! Ещё у одесситок в ходу поговорка-отговорка: «Если вы не будете говорить, что мне делать, я не скажу, куда вам идти». И любой одессит, знает, что тут имеется в виду: его могут послать к Бениной матери. А что? Хороший посыл! Туда же стоит послать и досмотрщика, если ему не понравится мой багаж.
            Вот с таким настроем мне и следует идти на таможенный досмотр!
            
            
            «Никого я не боюсь, не боюсь, коль достанут – разозлюсь, разозлюсь на досмотр таможенный, сильно заторможенный…» – напеваю я скоропостижный экспромт, волоча свою вызывающе красную и подозрительно пухлую «косметичку» на колёсиках и такую же красную, забитую до отказа пляжную сумку – и ведь накликала! Ещё какой заторможенный!
            Во-первых, в зале жутко узкий проход между будками. Во-вторых, будок две, а служащий один. А народу полно и все с шабалами. Нет, сумки никто ни щупать, ни нюхать не собирается и, уж тем паче, рыться в них. Пробежала какая-то дворняжка вдоль очереди – и, деловито потыкав носом в багаж и помахав беспородным хвостом, исчезла, как и не было её. И уже после собачьего «фейсконтроля» стали проверять паспорта. Медленно до полного изнурения от духоты. Домишко новенький, как с иголочки, весь «люминевый», закрытый на входе и на выходе наглухо, окна задраены, вентиляции я не обнаруживаю.
            Короче, минут сорок топчусь в очереди к «скворечнику», и, наконец, протягиваю таможеннику свой паспорт. Тот утыкается в него носом и долго там чего-то вынюхивает, сверяя данные с компьютером. И вдруг слышу:
            – Два шага назад! – физиономия ледяная, взгляд стальной, голос командирский.
            Машинально отступаю и натыкаюсь спиной на перила перед вторым «скворечником». И мысль молоточком: «А до меня никому так не говорил…».
            Не успеваю додумать своё недоумение, как слышу:
            – Ещё шаг назад!
            Думать я уже не собираюсь, да и не смогу: мои ноздри взлетают как крылья вольной птицы, голос концентрируется на низких нотах:
            – А может мне подпрыгнуть? – тихо спрашиваю я.
            Очередь за мной затихает в ожидании шоу, взгляд таможенника оживляется любопытством.
            – Мне вас не видно, – без всякого выражения поясняет он. – Одни глаза.
            Я поднимаюсь на цыпочки и жестом намекаю служаке встать. Он отрывается со стула.
            – Теперь меня видно?
            – Всё в порядке, – без улыбки констатирует  тот, разглядывая меня.
            – А где мы находимся? – интересуюсь я. – В каком городе?
            Таможенник возвращает мне паспорт. Он предельно вежлив:
            – Донецк Ростовской области.
            Досмотр меня закончен, я «отъезжаю» с багажом к запертому выходу. Придётся ещё помаяться в духоте. «Ну, вот, а ты боялась, глупенькая!» – хмыкаю я, только теперь вспомнив о контрабанде…
            
            
            В автобус нас впускают лишь через полчала. Уставшие от досмотра пассажиры рассаживаются и настораживаются: предстоит ещё умиротворить украинскую таможню. Но тут нас ожидает сюрприз: второй досмотр проходит на удивление чётко и быстро. Два таможенника молча собирают наши паспорта вместе с миграционными картами и через полчаса так же молча возвращают их, оставив себе «контрольные» половинки бланков. И как они не перепутали документы?
            Мы въезжаем на территорию Украины. С этой минуты я иностранка.
            Ну что ж, потерплю сей маскарад…
            
            
            Степь. Вокруг почти такая же степь, как в Поволжье. Обратная сторона Дикого поля, а, вернее, правый её край – это если двигаться по течению рек. Правда, тут чаще встречаются ухоженные поля, засаженные подсолнухами. И земля не такая рыжая, как у нас, а так особых перемен пейзажа нет.
            Автобус опаздывает почти на полтора часа, пассажиры намерены доспать, а водитель догнать график. 
            Вперёд, в Донецк!
            Там ждёт меня Татьяна Николаенко, чтобы, не медля, отвезти к Азовскому морю. То есть вернуть на тропу Великого шёлкового пути…
            


            
            
            Продолжение: http://www.proza.ru/2013/11/25/293
         

            
            
            
Иллюстрация: коллаж автора с использованием 8 картинок из недр Интернета
плюс фото типичной одесситки с бурятским прошлым из Сталинграда,
сотворённое на Харьковском вокзале Алексом Ершовым загодя, проездом.
Нет, ни фотограф, ни вокзал никуда не ехали! Это авторша ехала обратно.
Всё это сложно объединить? Да не берите до головы! Абсолютно никто не пострадал!