Художники

Ёж ехал на работу. Черепахи ходили плохо, пришлось ждать полчаса на черепаховой остановке, потом стоять в пробке, сделанной в гнилом бревне, и только через час он доехал до своего офиса. Его офис располагался в дупле на первом этаже. На пятом сидел Дятел, на четвёртом – белки, на третьем - Сыч, во втором расположился склад Барсука. Занимался Ёж рекламой.
Скунс с самого высокого дерева в рупор кричал новости. Поначалу, когда в Болоте не было СМИ, и Скунс только разминал связки, его просили не орать. Но  он объяснил всем, что это – эфир. И он будет актуален. И все поверили.
Теперь Скунс был единственным официальным источником новостей, остальным зверям было строго-настрого запрещено орать в рупор. Кроме Дятла, который выстукивал котировки на бирже Пендосского Валежника. И унитаза, который всё хотел прикрыть Медведь своим большим жирным задом, да всё не получалось.
От Скунса Ёж узнал интересную новость. Оказывается, в Болото приехал знаменитый пендосский Носорог с выставкой собственных картин. Узнав, что Носорог ещё и рисует,  Ёж подавился чаем.
«Надо сходить!» - подумал он, и вечером был уже в  выставочном зале Болота. Мазня Носорога его ничуть не впечатлила. Осознав, что носороги и живопись – понятия не совместимые, он поехал домой, быстрее к унитазу, узнавать НАСТОЯЩИЕ новости. А не те, которые кричал Скунс. Пованивало от него самого, и от его новостей. Скунс считал себя жёлтой прессой, но вскоре был удивлён, узнав что «жёлтой» она называется не потому, что её кто-то обоссал, а по другой причине.
Ёж не любил Скунса. Часто он вступал с ним в заочную полемику (сам Скунс где-то хоронился: порченный воздух не нравился никому, и всегда для него существовал риск жёсткой расправы; «А почему он портит воздух?» - спросил однажды Ёж,  - «ведь никто не запрещает прессе писать правду?», и вдруг понял, что вонь – это и есть правда; из унитаза тоже периодически несло правдой).
Из унитаза развели целую дискуссию о том, имел ли право лидер либеральной партии Болота Кабан хрюкать в шоу Скунса «К коряге» по поводу изоляции болотной трясины. Звери болотной трясины отреклись от партии и сильно обиделись на Кабана: он жил в сухом месте, вдали от мокроты и гнили. Кабан же хрюкал, что ему вообще никто не нужен, и даже если в партии останется лишь он один – партия будет процветать, т.к. никто не будет ему мешать завоёвывать Болото. Краб молчал и точил клешню на кабаний хвост, вот только не мог найти удачного момента.
Кабан был либерал. Пожалуй, единственный в Болоте, остальные были убеждённые анархисты, за исключением Ежа, которому было по-барабану.
- И чем он лучше  Носорога-художника? – спросил он вдруг в унитаз. Из унитаза раздалось:
- А что, он не прав? Кому нужна эта трясина? Только источник заразы!
И было в этом что-то искреннее и правое. Сколько помнил себя Ёж, трясина была проблемой Болота. В неё засасывало всех. Распространялся смрадный дух и всякая зараза.
Но без трясины не было Болота. И трясинцы были не все плохи. Пиявки – это да, это мерзость. Но остальные то, караси, щуки, мудрые черепахи? Они-то в чём виноваты?
И Ёж крикнул в унитаз:
- Кабан – мудак!
Завтра Скунс всем раззвонит. Да и пошёл он, - плюнул Ёж. Плевок красивой кляксой растёкся по дну унитаза, образовав узор. Ёж плюнул ещё раз. Ещё узор.
Он захлопнул крышку. «Художники, мать вашу!» - пронеслось у него в голове. Добавить было нечего. Занимаются какой-то ху… дожники…