Танцующий кролик. Глава 25

Глава 25
       
Алиса все еще лежала в коридоре. Над ней склонился врач. Он пощупал ее шею.
– В морг, – сказал он санитарам. – Однозначно.
Два молодых парня послушно покатили тележку по коридору.

Эвелина сняла с себя все. Кожаные детали одежды с шипами, цепями и заклепками валялись на полу.
– Я хочу обычного секса, – сказала она и принялась одеваться, – у меня уже больше нет сил заниматься этими извращениями.
– Дура, – сказал Карен, – обычный секс не для таких сук, как ты.
– А вот и для таких.
– Ты уволена, – проскрипел Карен.
– Отлично. Я уже нашла себе нормальную работу.
– Я тебе даже не выплачу выходного пособия.
– Свинья,  – сказала Эвелина, надевая трусы, – ты всегда был свиньей.
– Я тебя не отпускаю, – командовал Карен.
– Пошел к черту, извращенец.
Эвелина была в джинсах и белой майке. Она надевала кроссовки.
– Ты должна заплатить мне за кожаный костюм.
– Оставь его себе, свинья.
Эвелина бросила на него прощальный взгляд.
– Прощай, извращенец, – сказала девушка.
– Ты хотя бы отстегни наручники, – забеспокоился Карен.
– А зачем?
– Ты что, ненормальная?! – заорал Карен, – Через час жена вернется! Ты что, хочешь, чтобы ее хватил удар?
– Какая мне разница?.. – Эвелина повернулась к нему спиной.
– Ну, хорошо! Я тебе выплачу и зарплату, и выходное пособие.
Эвелина задумалась.
– Это одна тысяча восемьсот долларов, – сказала она.
– Хорошо, – согласился Карен, – пусть будет одна тысяча восемьсот долларов.
Эвелина достала мобильный телефон.
– Компромат? – спросил Карен, наблюдая, как она его снимает.
– Маленькое видео. На тот случай, если ты меня обманешь…
Эвелина убрала телефон в сумочку, потом подошла к Карену. Она отстегнула ему одну руку от наручника.
Карен тут же впился в ее волосы и притянул ее к своему лицу.
– Ты сука, – прошептал он, – живо сюда свой телефон!
Но Эвелина не поддалась. Она хлопнула плеткой по его кожаным трусикам. Карен взвыл и отпустил девушку.
– Ах ты тварь, – застонал он. – Ты ударила меня по яйцам!
Эвелина вскочила, поправила прическу.
– Ты еще большая свинья, чем я думала, – сказала Эвелина. – Какая же я была дура!
– Давай, давай, греби отсюда, безумная вошь, я уже нашел тебе замену.
Карен пытался освободиться от второго наручника.
– Кого? Мурку? Да я прямо сейчас ей позвоню и скажу, какой ты есть, – воскликнула Эвелина. – Хочешь? Этого хочешь?
– Стоп. Стоп, – обеспокоился Карен, выбросив руку вперед. – Давай только без войны. Я тебе даю две тысячи долларов, ты уходишь по-хорошему.
– Две с половиной.
– Хорошо, пусть будет две с половиной. Завтра жду тебя в офисе.
– Нет, две с половиной, и сейчас. И сразу сотрем запись.
– Но у меня нет наличности, дура. У меня все на карте, – прокричал Карен. – Завтра получишь в клубе.
– Ну хорошо, завтра в клубе.
– Хорошо, – сказал Карен, – только Мурке ни слова. Я хочу объездить эту лошадку.
– Или она объездит тебя. Но мне все равно.

Олег продолжал качать бицепс. И смотреть на женщин, которые крутили педали на тренажерах. Жанна подошла к мужу.
– Что ты в этом находишь, дорогой? – она показала взглядом на женщин.
– Две вещи можно созерцать часами до бесконечности, – сказал Олег, – как женщина красит губы и как она катается на велосипеде… А тебя что заводит, моя радость?
– Брильянты, дорогой.
– Мы же договорились, пока все не уляжется, забудь про них…
– Невозможно забыть. Они так чудно блестят!
– Нет, киса, нужно забыть и пока вести себя так, будто ничего не случилось…
Она вздохнула.
– Нужно бы один камушек показать ювелиру…

Алиса лежала на стальном высоком столе. Два санитара аккуратно раздевали ее, составляя опись:
– Жакет женский… ветхий, в карманах пусто. В утиль, – сказал один, аккуратно сворачивая жакет.
Санитар закурил.
– Вот какой у меня вопрос, коллега, – сказал он. – Почему, когда мы принимаем тело на выезде, то всегда есть часы, украшения, деньги и разные цацки… А когда получаем здесь – всегда пусто.
– А я заметил, что мы тоже, когда сдаем тело в морг с выезда, то ни в одном кармане даже доллара не сыщешь…
–  Загадочный мир… – сказал санитар.
Они посмотрели на голое тело Алисы.
– Знаешь, что странно, – обратился один, – она что-то долго не коченеет…
Второй потрогал пульс.
– Окоченеет, – безразлично сказал он.
Оба были молодыми студентами из мединститута. Оба были в перчатках, важные и слегка пьяные.
– Далее… кофта ветхая.., бюстгальтер, трусы… А что это?
Он показала на кобуру.
– Вот это фокус, – удивился первый, аккуратно вынимая револьвер. – Какая замечательная игрушка.
Они осмотрели пистолет.
– Такую находку стоит обмыть, – сказал один из них.
Санитары отошли к столику в углу, разлили спирт в мензурки.
– Боевая, видать, была старушка, – сказал второй.
– Да, лучше не скажешь. Наверное, партизанила в лесах Белоруссии.
– А может, это пугач или зажигалка?
Они молча выпили и пошли к столу. Санитары взяли тело Алисы и, сказав хором: «Три-четыре!», перевернули ее.
– Ни-и-чего себе, – воскликнул один из них.
Они уставились на Алису, разглядывая ее татуировки. Ее спина была разрисована фантастическими птицами.
– Вот это да. Частный коллекционер за такую шкурку даст  хорошие деньги.
Он задумчиво достал сигарету.
– Вот что, – воодушевился санитар с пистолетом в руке, – а давай-ка старушку пока припрячем. А то нам эта шкура не достанется. В холодильник ее.
– Подожди.
Второй санитар взял фотоаппарат, залез на лестницу и сделал снимки спины.
– А ну-ка, – командовал он, – три – четыре!
Они снова перевернули Алису.
– Что-то она не коченеет, – беспокоился тот, что с пистолетом.
Он посмотрел ей в глаза, приподнял веки и посветил фонариком.
– Может, она того, в глубокой коме?

Мурка и Пупсик были в новеньких домашних халатиках. Они сидели в зале при свечах и пили вино.
– Представляю, что они там про нас такое подумали. Что мы лесбиянки. Какое смешное слово – лесбиянки, – смеялась Пупсик.
– Пора сменить пластинку, – сказала Мурка. – Тема лесбиянок уже исчерпана.
Пупсик тут же сделала невинное лицо.
– А у тебя есть парень? – спросила Пупсик.
Мурка задумалась и ответила неохотно.
– Был. Он погиб десять лет назад.
– Ты любила его?
– Почему любила? Я и сейчас его люблю.
Она вздохнула.
– Мне кажется, что я уже больше никого не полюблю… Я знаю, что он стал бы выдающимся мужчиной. Он был уникальный и очень… романтичный парень, но его уникальность и романтичность погубили его. У нас, в России, опасно быть уникальным и романтичным…
Мурка помолчала.
– Мы полюбили друг друга еще в школе… Это только взрослые думают, что в этом возрасте любовь приходит и уходит… Что это… детская любовь. А я … по-прежнему люблю его.
Пупсик смотрела на Мурку огромными глазами.
– Расскажи,  Мурка, – попросила Пупсик.
– Он признался мне  в любви в новогодний вечер. Мы встречали девяносто шестой год. Виталик был самый красивый, самый умный парень в школе… Мы стали дружить, встречаться после уроков. Мы горели страстью, Пупсик, но что-то удерживало нас от настоящей близости. К концу школы мы решили, что мы поженимся.
– Как романтично, – добавила Пупсик, вспоминая свою школьную юность.
– Мы были очень наивны, – сказала Мурка, – если бы я могла вернуть те дни, то все было бы по-другому.
Она вздохнула.
– И вот наступил выпускной вечер… К нам на выпускной назначили дежурить одного мента, участкового. Этот негодяй и сейчас живет в Выборге. Он сделал карьеру за десять лет. Он сейчас уже замначальника  райотдела. Разбогател, женился. Даже получил Правительственную награду.
Мурка помолчала, стараясь быть спокойной.
– Тогда я его не знала. А зря. Очень жаль, что ни мама, ни бабушка не подготовили меня к встрече с шакалами. А этот был молодой, голодный и очень кровожадный шакал. Было начало лета, перед балом нас собрали в актовом зале…
Мурка погрузилась в воспоминание.
Она вспомнила большой зал, сцену, на которой висели цифры, «одна тысяча девятьсот девяносто шесть», счастливых родителей с выпускниками.
Все были нарядные, веселые, и все предвкушали праздник. Мурке вручили грамоту, и зал аплодировал ей…
Мурка вернулась в реальность. Она посмотрела на Пупсика, взяла сигарету и дождалась, пока Пупсик даст прикурить, щелкнув зажигалкой.
Мурка выпустила облако дыма.
– Тогда я не курила, – сказала она, передавая сигарету Пупсику.
Пупсик тоже затянулась, красиво выпустила дым, передала сигарету Мурке.
– Многие девочки тогда курили. Но я не курила, и Виталик мой тоже не курил. Мы и вино в первый раз попробовали в десятом классе. И хотя в нас кипели не детские страсти, на людях мы были скромными, а оставшись одни, просто робели. Можешь себе представить, Пупсик,  что мы с Виталиком могли часами обсуждать «Крейцерову сонату» Толстого или спорить о развитии демократии в России?! Как я сейчас жалею, что не затащила его в постель! Ведь тогда, Пупсик, он бы ушел из жизни мужчиной, и мне кажется, что мне от этого сейчас было бы немного легче…

_____________