Любовь Елены

Елена была осторожна с Сергеем. Любя «безумной страстью роковою»,  горя отдаться, знала: держись  вдалеке. О его пассиях, всех мастей, рангов и возрастов,  ходили легенды. Верили, и было чему.

Сергей обедал вечерами,  играл на гитаре и пианино в их доме. Музицировала вся семья. Говорили о книгах.

Старшая сестра,  Катерина,  хватала его руки,  давила вырезом платья,  укрывала кудрями (гребни и заколки прыгали по полу, закатывались под шкафы и рояль...), хрипло пела под гитару, наливала чаю, лимонаду, морсу, шампанского, открывала штофы водки или вина, подсовывала печенье, фрукты, ветчину, селедку и сыр, прикуривала только от его пахитоски.  Патефон играл для них двоих. Шелестел и бурел фикус.

Я пойму, прощу – мертвела Елена,  рыдая  в подушку. Нет! Подальше от Сергея; все. 

И вот! Подошел в саду, ударил током. Взял за шею, впился в ухо, дернул за серьги, как за струны, прошелся по клавиатуре спины, кнопочки сосков и пупка отозвались баяном.

Утром  мамка ворчала: «О будущем ты думаешь?» - «Прошлого-будущего нет, а настоящее немыслимо».

Вскоре  - под утро – дверь не заперта – Сергей пошел прочь от Елены, повалился  на Катерину на диван, нагая спина его, руки, шея - Геракл... всю ее покрыл – Катерина в пеньюаре, с чашкой кофе в руке, сплющилась, как промокашка.  Пролитый кофе отемнил Катины  кружева. На спине Сергея,  видела Елена,  была лиловая дыра. 

Время лечит-не лечит, но двадцать лет прошло. 

В гостиницу Елену едва поселили: ремонт; комнаты не готовы, сказали, багаж охранять некому, американский паспорт испугал. Лифт не работал; водили по грязным лестницам, тащили багаж. Устроили, с балконом и с телефоном даже, на пятом этаже.  Окурки из пепельницы исчезали мгновенно. Один баул потерялся – ну, в нем было изношенное, стирать негде. Елена спустилась позавтракать. На алюминиевых тарелках  - густые массы ржавых и белесых тонов; желтый  чай,  жирные пончики. Стулья, столы – липкая клеенка на металлической раме. На улице гудели автобусы. Елена не беспокоилась: скоро меня здесь не будет.

Меня здесь не будет. Скоро. Опять. Насовсем. Никогда.  Больше. Вообще. Nevermore.

На такси доехала по адресу.  На ней была та длинная черная плиссерованная юбка, в которой встретились в первый раз, та, которую Сергей сорвал с нее и бросил под яблоню для подстилки. Юбка порвалась тогда.

...Встретили ее в сыром дворе-колодце толпой. Кто стоял, кто сидел на лавочках. Человек было десять-пятнадцать, все одинаковые с Сергеем лицами: глаза в форме рыбки, остроносые, пепельные волосами, а  возрастом  и телом разнообразные. Дети Сергея, наверное, а то племянники и двоюродные. Большой и хмурый Сергей (ей на него указали)  все отворачивался.  Отец Сергея, как он представился, сразу взял ее под локоть и не отпускал, и тащил ее, словно прицеп. Был он куда ниже и мельче Сергея, но выглядел не старше.  Редкие волосы растягивались по голове. Елена шепнула: «Я люблю и всегда любила лишь вашего сына». Отец все тянул ее куда-то, говорил и говорил, рассказывал и объяснял, даже насильно голову ее крутанул рукой в сторону  персидского ковра и книжной полки, где стояли  знакомые с детства отцовские вазы и книги.

Сели за стол. Однолицей родни разного калибра было так  много, что иным пришлось сесть позади на диванах и подушках; на стенах висели бархатные коврики с богатырями, оленями и мишками в сосновом лесу.

Елена села рядом с Сергеем; тот и и не взглянул на нее, ни словом не обмолвился, а уронил голову на руки,  локти сложивши на белой кружевной скатерти, и как бы заснул. Тикали часы, качался маятник. Родня, ко всему привыкшая, тихо и незлобно жужжала.

Елена не смела дышать. Стали обносить рюмочками и грибочками с луком. Бормотали молитву. Елена и Сергей проглотили по рюмке, закусили, не взглянув друг на друга. Никогда нам не быть венчанными, подумала Елена.

Сергей вскочил, закричал: «Воняет!»... Все замерли. «Воняет!» - опять закричал Сергей.

«Чем ,чем воняет, где?» –встрепенулась Елена: Сергей тыкал  пальцем в нее. «А вот здесь, - кричал он, вращая  кровавыми глазами. – Вот где! – и тыкал толстым пальцем в Еленину юбку: Прокисшим рассольником!» - «Что ж это?- запричитала Елена. – Ну, я сидела на стуле в буфете гостиницы; может, что пролито на стуле было...» -

«Воняет1» - опять закричал Сергей; он схватил ножницы, взрезанул треугольник на Елениной юбке, поволок Елену за шиворот, за дверь, грохнул оземь; дверь грохнула намертво.  Моросил дождь. Было ни темно, ни светло, ни холодно, ни тепло, но сыро, очень сыро.