Тень жизни в голубых глазах. Глава 1

Я даже не знаю: есть ли Вы в моей жизни? В просторах моей души — нет. Но там, на подступах к душе, в некоем между: небом и землей, душой и телом, собакой и волком, в пред-сне, в после-грезье, там, где "я не я, и собака не моя", там Вы не только есть, но только Вы один и есть.
Марина Цветаева. Флорентийские ночи.

Глава 1
май

Воспоминание – двенадцать букв и шесть слогов. Если верить толковому словарю Д.Н. Ушакова, это то, что сохранилось в памяти; мысленное воспроизведение этого.  Коротко и ясно. Для того чтобы прочитать первые два предложения не торопясь, среднестатистическому человеку требуется около восьми секунд. Воспоминание – мое любимое слово. Я живу воспоминаниями, вся моя жизнь уместилась в двенадцать букв. Я зашториваю окна и ложусь в кровать, щелкаю выключателем бра и снова оказываюсь в том времени, когда уровень эндорфина в моей крови был неприлично высоким.
У каждого человека свой багаж воспоминаний. Некоторые воспоминания не дают нам уснуть, вонзаясь острыми иглами в сердце и вызывая невыносимое желание всё переиграть, сказать другие слова, не уходить, сделать другой выбор. Но когда мы бросаем в лицо обидное слово и гнев стучит в висках, мы не задумываемся о том, что случиться дальше, что завтра будет поздно извиниться и никогда уже такой возможности не представиться. А некоторые окутывают нас доброй аурой и напоминают о том, что все еще может быть хорошо. Не всегда моя память подкидывает мне приятные воспоминания, да и я может, не была такой уж счастливой, просто по сравнению с моей сегодняшней «жизнью после» - «жизнь до» видится мне бесконечно белым пятном…
Воспоминания могут на несколько мгновений вернуть нас в любое время, почему по вашему никто до сих пор не изобрел машину времени? Да просто в этом нет смысла, ведь она уже живет в нас самих, мы называем ее памятью. В любую минуту, мы можем вернуться в детство, почувствовав запах малинового киселя, или ощутив на губах вкус шампанского,  вспомнить студенческие годы. 
Я лежу в холодной постели, и воспоминания яркими картинками озаряют мою комнату, и я чувствую, как любимые руки касаются моих плеч и как любимый нос утыкается в мой затылок.
- Почему ты ушел? – мой голос ударяется о стены и растворяется в тишине.
Мне бы хоть еще одну минуту с ним близко-близко, прижаться, закопаться носом в его старый свитер и просто постоять рядом. Я уже так долго без него, без его запаха, без его присутствия, без его голоса, как же в доме не хватает его голоса и сигаретного дыма. Мне бы еще одну минуту, только чтобы почувствовать тепло его большого тела, всего лишь минуту, чтобы освежить воспоминания о времени к которому больше не смогу прикоснуться. Но его здесь нет и мне плохо, отчаяние сжимает мою грудь, и я готова спрыгнуть с крыши своего тридцатиэтажного дома, но я никогда не поступлю так с людьми, окружающими меня, хоть их осталось не так много… но это все отговорки, а на деле у меня кишка тонка.
За два последних года, я нормально спала в течение пары месяцев, я ложилась в кровать, моментально засыпала, видела сны, а поутру спустя восемь часов здорового сна, бодро бежала в душ. Всего два месяца за два года. Почти два года я боролась с бессонницей в одиночку, после все проблемы со сном и прочими «прелестями», им сопутствующими  разрешились на два месяца, но месяц назад все вернулось, вместе с ночными кошмарами и невыносимой тревогой. Жаль, что мой организм не успел отвыкнуть от всевозможных народных средств, призванных предотвращать бессонницу. Я не желаю обращаться к врачу, потому, что он наверняка пропишет мне что-то угнетающее, отчего я непременно сойду с ума, мне уже хватило одного раза.
Моя бдительность потеряна и от нехватки сна все словно притуплено, когда я обжигаю палец, боль доходит до меня не сразу, я ойкаю на полминуты позже, чем должна. Вчера вечером, стоя у плиты, я добавляла сахарную пудру в смородиновый кисель вместо крахмала и все ждала, когда же он загустеет, потом, когда в пакете ничего не осталось, я открыла вторую пачку и заметила разный рисунок на упаковках, тут до меня и дошло. Когда я веду машину, я бывает, забываю проехать на зеленый свет и понимаю это лишь тогда, когда мне начинают неистово сигналить те, кто куда-то спешит, а я не помню, когда в последний раз куда-то спешила. Дома меня никто не ждет и ничего не держит, а на работу я и так прихожу раньше положенного.
Я ненавижу одиночество и неизменное чувство щемящей грусти в груди, ненавижу пустые комнаты, но смени я квартиру, в ней было бы то же самое, пригласи я к себе переночевать подругу и ничего не изменилось бы, без него все вокруг пусто, как и я сама. У моих друзей нет больше сил, слушать изо дня в день мою болтовню о том, как я была счастлива с ним. Единственный кто еще выдерживает – его мать. Для нее тот факт, что кто-то все еще судорожно дорожит воспоминаниями о сыне не меньше, чем она сама, несказанно радует, но в основном наши беседы не многословны и после моей ссоры с матерью мы не встречались. Еще есть Рита, подруга, если я завожу разговор о муже, она замолкает и ждет, пока меня отпустит.
 Я больше не целиком без него, он забрал с собой мою лучшую часть. А за ним из жизни начали уходить и другие люди: с матерью и институтской подругой я рассорилась вдрызг, мою сестру с мужем-военным и мальчишками-близнецами бросает из города в город и ей ни до чего,  Рита уехала в путешествие по Средиземноморью со своей спутницей три недели назад, а мой друг Алекс не отвечает на звонки уже больше месяца, я думаю, что он затаил на меня обиду. Но как извиниться за свою ошибку, если человек не желает тебя видеть и слышать, я написала ему письмо, но оно все еще лежит в почтовом ящике, я только вчера проверяла, розовый уголок конверта выглядывает вместе с газетными уголками из туго набитого макулатурой почтового ящика. Но все это, не идет ни в какое сравнение с тем, чего я лишилась два года назад.

Я познакомилась с ним в школе. Пухлый мальчишка семи лет не понравился мне сразу, а тех, кто мне не нравился, для меня не существовало, я, конечно, знала их имена и фамилии, но не считала нужным с ними общаться. За первые два года в школе мы и словом не обмолвились. Когда в выходной день мы встречались случайно во время похода на рынок с нашими матерями, мы даже не здоровались. Я воротила от него нос, а он смотрел на меня сверху вниз, пока наши мамы обсуждали предстоящее родительское собрание или ремонт в школе, на который требовалось сдать деньги.
Наша дружба зародилась в третьем классе, вскоре после того, как мы оказались за одной партой. Я как раз окончательно рассорилась со своей соседкой по парте Ангелиной, она была вредной девчонкой и всеми днями изводила меня, щипала за руки и ребра без повода, рисовала в моих тетрадях чертей и всячески доставала, но бывали дни, когда мы даже считали себя подругами. В один прекрасный момент терпение моей матери, то и дело, находившей у меня новые синяки, лопнуло. Классный руководитель нашел одно единственное место, куда меня можно было отсадить от Ангелины, и оно было рядом с ним, пухленьким, странным и не особо разговорчивым мальчиком.
Поначалу мы вели себя спокойно и не задирали друг друга. Но через неделю я уже не замечала разницы между толстым психопатом (как я его называла) и злюкой Ангелиной. Новый сосед с каждым разом все смелее становился в своих злодеяниях. Он таскал меня за волосы и дергал за косы с такой силой, что из глаз летели искры, толкал меня во время контрольных так, что я прочерчивала линию через всю тетрадь, подкладывал в мой рюкзак птичий помет, заливал в карманы верхней одежды кисель. Бывали дни, когда я скучала по Ангелине, считая ее более сносной соседкой, временами она даже казалась мне божьим одуванчиком по сравнению с ним,  временами я была готова хоть вечность терпеть ее щипки.
Впрочем, я недолго мирилась с проделками одноклассника, с которым делила парту, и хоть его это ничуть не задевало, я на каждую выходку отплачивала той же монетой: таскала его за волосы, лупила учебником по голове и разукрашивала корректором ногти, стоило ему немного задремать. Но со временем наша вражда начала сходить на «нет» и к летним каникулам мы уже объединились против всего класса, а друг другу стали хорошими друзьями.
Все в школе считали нас на редкость странной парой, и после того, как мы начали встречаться, нас стали сторониться еще больше. До этого меня, как только не дразнили: мелкой, рыжей, Чубайсом и чучелом, но пока рядом со мной был друг, который называл меня исключительно в ласковой манере, вроде апельсинки(он произносил как апельфинка, не специально, а потому что не выговаривал букву «с»), пчелы или веснушки(он говорил вефнушка), а иногда просто Эм (сокращенная форма от моего имени Эмма), я могла спокойно сносить все обиды от других. У одноклассников было множество поводов дразнить меня: я не отличалась высоким ростом и уродилась рыжей усыпанной конапушками девчонкой с непослушными волосами. Дети всегда высмеивают необычность или отличия, пусть, даже они очаровательны.
Он особо не вмешивался в мои перепалки с одноклассниками, но стоило мне стать его девушкой, все пошло по-другому и вчерашние обидчики начали относиться ко мне даже с неким подобием уважения, побаиваясь моего агрессивного парня. Но это не было удивительным, его боялись почти все, он всегда был выше и крупнее остальных, занимался с детства единоборствами, благодаря которым, классу к восьмому он был уже не пухленьким тихоней, а высоким и спортивным, поэтому вступать с ним в конфликт было себе дороже.
Как и все остальные дни, каникулы мы проводили вместе потому, что больше друзей у нас не было, при этом я никогда не была нелюдимой, я со всеми общалась и охотно заводила новые знакомства, но чем крепче завязывалась дружба с ним, тем быстрее новые знакомые исчезали из видимости. Мы жили в соседних дворах и гуляли по вечерам вдвоем, он не играл со сверстниками в футбол, не гонял кошек, не лазил по гаражам, и мне было не до сверстниц. Чаще всего мы вдвоем уходили исследовать какую-нибудь интересную, по нашему мнению, местность, где вместе поджигали тополиный пух, рвали матерям охапки сирени весной и обдирали тутовник летом.
Пользуясь тем, что наши родители были занятыми людьми, игнорировавшими большинство школьных собраний, мы попросту прогуливали ненавистные нам уроки. В теплое время года, садились на автобус, ехали до конечной остановки и бродили по новым улицам. Что же до зимнего времени, когда долго не погуляешь, мы прогуливали уроки, сидя в местной библиотеке и читая какие-нибудь ужасы вроде книг с названиями, говорящими за себя «Катастрофы тела», «Женская преступность», «Серийные убийцы» и прочие из серии «Энциклопедия преступлений и катастроф» или же  попросту листали Книгу рекордов Гиннеса. Не стоит говорить, что книги выбирал он.
Летом мои родители, увозя меня с собой на дачу, часто брали и его, если только его строгий отчим не возражал. До меня факт того, что мы больше, чем друзья доходил куда дольше, чем до него. Летом, за год до выпускного, примерно месяц мы жили у нас на даче, часами пропадали на берегу озера, болтали обо всем, ели фрукты, бросались друг в друга косточками и я, как нарочно, не замечала его «другого» взгляда, хотя в глубине души увидела перемену.
Сумерки уже окутали пространство вокруг, когда мы спешили к ужину. Возвращаясь с озера, я наступила на колючку и начала показательно прихрамывать, ковылять и подпрыгивать, он с серьезным лицом приподнял меня на руках и неловко чмокнул в губы. Я не отреагировала. Тогда он поставил меня на землю, вгляделся в мое лицо, изогнул правую бровь и поцеловал снова, и от меня опять не последовало никакой реакции, он тяжело вздохнул, развернулся и, опустив голову, побрел к даче. Я семенила за ним, отказываясь принимать факт происходящего. По возвращению он отказался от ужина, несмотря на то, что всегда отличался хорошим аппетитом, и закрылся в комнате, где ночевал все эти дни, задернул шторы, сказав всем, что устал.
Его поведение заставило мою мать вызвать меня на допрос. Мама нечасто интересовалась мной, поэтому редкими приступами ее любви и желанием помочь дочери советом, я наслаждалась. Я с открытым ртом вникала в каждое ее слово, наблюдая за ее манерой произносить слова, изящно жестикулировать, и склоняя голову набок щурить взгляд. Годам к двадцати я переняла все восхищавшие меня манеры, а незадолго до того, как выйти замуж, я создала в своей голове идеальную женщину и попыталась стать ею. Чем-то она была похожа на мою мать, внешне, манерами, но вот отношение к мужчинам разительно отличалось.
В тот вечер я без тени смущения рассказала все, что произошло во время дороги с озера домой, про оба поцелуя, про «другой» взгляд, на что мать обозвала меня глупой и поведала о том, что мой школьный друг давно в меня влюблен, чуть ли не с первого класса. Я прыснула от смеха и направилась в свою комнату, для того чтобы все обдумать и посмеяться над нелепой ситуацией, впервые мне не захотелось слушать мать до посинения.
Меньше чем через час я заскучала. В ту минуту меня осенило, ведь скучала я до этого только по очень любимым людям, следовательно, его тоже любила. Я резко подскочила на кровати, побежала к нему и принялась барабанить в дверь его комнаты, а точнее кабинета, который часто служил гостевой, он не открыл. Я вышла на улицу и начала светить в окна фонарем, но он снова не ответил. Было, подумав, что мне объявили бойкот, я даже обиделась, но после двух часов бесполезных обид растолкала уже видящего седьмой сон отца, и потребовала дать ключ от кабинета.
Ничего удивительного, кроме мирно похрапывающего друга, я не заметила, присела к нему на кровать, включила настольную лампу и начала пристально разглядывать. Он на самом деле спал и чтобы разбудить его, я с грохотом опрокинула стул, специально, он дернулся и с трудом разлепил мутные глаза, я всегда удивлялась необычному цвету его глаз и с интересом рассматривала. Тогда я взглянула в них по-новому, с той самой минуты мы стали именовать себя парой. Мы просидели всю ночь за разговором и уснули в обнимку.
Спустя тринадцать лет, когда я сжимала его большую ладонь в своих изящных руках и быстро бежала за каталкой, пока его везли в операционную, я только и молила что о помощи свыше. Он с трудом открыл глаза, чтобы в последний раз взглянуть на меня и прошептать что-то. Врачи сделали все возможное, но кровопотеря от многочисленных ран была несовместима с жизнью. Из операционной его прямиком отправили в морг. Наш общий друг держал меня, пока я рыдала, орала и вырывалась из его рук, выкрикивая только одной мне понятные звуки вперемешку с именем того, чей голос больше никогда не услышу.
После похорон моего мужа меня поместили в больницу с нервным истощением на фоне стресса, ночных кошмаров, бессонницы, галлюцинаций и еще чего-то. Я высохла на глазах, ведь меня лишили смысла всей жизни, именно ради мужа я просыпалась каждое утро в течение последних тринадцати лет, ради него я дышала. Первый шаг на пути к свету я сделала лишь через месяц. Виной такому яркому пробуждению был сон, в котором мой любимый ругался, ворчал и кидался стульями, в перерывах между своими ругательствами, он твердил о том, что я должна взять себя в руки. Он пригрозил, что если я не приду в себя, он заберет меня на тот свет и мало мне не покажется, я еще пожалею о том, что так расклеилась. Как это было на него похоже. А так как я привыкла его слушаться во всем, так и поступила, взяла себя в руки, а точнее создала видимость, для скорейшей выписки из больницы.
Наверно человек не может быть всю жизнь счастливым, такие люди нарушают баланс и приближают человечество к концу света, а может, на каждого отмерена своя доля счастья, горя и бесполезных серых дней, за время которых ничего не происходит. Тысячи женщин по всему миру годами метаются и оглядываются в поисках единственного, созданного кем-то наверху специально для них и не всегда обе стороны могут понять, что они половинки единого целого. И существуют ли на свете половинки людей и если да, то есть ли вероятность, что мы их отыщем? С шестнадцати лет я знала, что свою нашла, он тот самый, неповторимый и вдруг все закончилось, оборвалось, и большая волна горечи накрыла меня с головой и по сей день не дает разогнуться. Что делать, если твоей половинки больше нет в живых…. Мне иногда кажется, что я вместе с ним умерла в ту ночь, и просто по какой-то неизвестной причине мое тело продолжает бессмысленное существование.

Так я и гоняю воспоминания туда-сюда по кругу. Я прохожу мимо школы и вижу нас, играющих в догонялки. И так с каждым местом, с каждым сантиметром асфальта, куда мы ступали рука об руку, чуть видимые призраки нас самих всюду меня преследуют. Воспоминания складываются аккуратной мозаикой, и я уже знаю, о чем буду думать завтра, когда лягу в кровать. Странно, что я могу жить без него, дышу, и просыпаюсь каждое утро после слабой дремоты, но уже не ради любимого, а для того чтобы не видеть больше ночных кошмаров, я готовлю обед и ужин, я убираю квартиру и дома ношу те вещи, в которых он приучил меня ходить. Я надеваю платья, юбки и каблуки, потому что он любил женственность во мне. Он умер, а его настройки не сбились. Я просто продолжаю делать все то, что делала раньше, потому что я не знаю, как это, по-другому, как это быть одной, как самой продумывать свои планы на вечер или думать о том, как проведешь выходные, не спорить на какой фильм пойти в кино. Теперь я знаю, на какой фильм пойти в кино, но я без него не хочу. Он делил со мной свои мечты и желания, я ими заражалась. На его фоне все становилось безликим и блеклым, я столько раз заглушала свои мечты, столько раз глотала все, чего желала, ради него, что абсолютно разучилась жить своими мыслями и потребностями, никто не ведет меня за руку и не говорит, что мне делать, да я и не знаю, что мне делать,  просто продолжаю бестолково топтаться на месте. Все время говорю про себя «пусть все закончится», как ребенок, которому зашивают рану, ему больно и страшно, но он знает, что все это скоро закончится и повторяет это как можно чаще, чтобы ускорить конец мучениям, конец боли, но самое обидное, что моей боли нет конца.
Чуть больше двух лет я упиваюсь своим горем. Самое страшное мои слезы на исходе, порой я утрачиваю возможность плакать, в моменты, когда из глаз  по идее должны течь слезы, я обычно рычу в подушку, согнувшись в три погибели, и это случается все чаще. Сегодня пятнадцатое мая, на улице уже третий день льет дождь, неделю назад я убрала все теплые одеяла в кладовку, подумав, что уже достаточно тепло, чтобы кутаться в пледы. Сегодня прохладно, я мерзну, но воспоминание о том, что он меня обнимает, согревает меня, еще согревает постельное покрывало, телу уже тепло, но ногам еще холодно, я воображаю, как мои ноги переплетаются с его ногами, от этой мысли мне становится чуть теплее.
Скоро придет самое удушливое время года, и я буду мерзнуть под кондиционером, но одеяло не достану. Я простужусь, и меня некому будет ругать,  некому будет заставить меня пить лекарства и никто не принесет мне чай с лимоном и медом в постель. И плевать! Я все равно не полезу за одеялом до самой осени. Я в ловушке этих пустых блочных стен, на них висят картины и два светильника бра, комната обставлена мебелью, мы выбирали ее вместе, у нас много мебели в спальне, но я все равно в плену пустого коробка. Без него пусто и холодно, и если я вдруг заболею и умру, будет только лучше, в первую очередь для меня самой.
Завтра, после очередной бессонной ночи, я поднимусь с кровати, аккуратно ее заправлю, приму душ и соберу волосы в хвост, подкрашу ресницы, выпью кофе, проглочу быстрорастворимую овсянку, открою шкаф и схвачу, что попало из одежды. Не взглянув на себя в зеркало, я отправлюсь на работу, застряну в пробке, погоняю радиоволны и не найдя приличной музыки, остановлюсь на какой-нибудь пустой болтовне ди-джеев, не замечу как пройдет полчаса, очнусь от очередного ожившего воспоминания, поворачивая на парковку. Пять минут я буду идти со стоянки. Я буду идти, и думать о том, как ночью окажусь в постели с воспоминанием.
Мой мобильник сообщает мне о том, что пришло сообщение.
Если не спишь.
Выходи в скайп.
Поболтаем.
Варежка в соплю.
Мне скучно.
Рита.
Все равно я не сплю, я беру лэптоп, и усаживаюсь на кровати, закутавшись в шелковое покрывало.  Включаю вэбку, захожу в скайп.
- Так и знала, что ты не спишь! – изображение тормозит, голос Риты опережает движения ее губ, меня это раздражает, но я рада услышать подругу.
- Как там Варежка? – спрашиваю я.
Варежка – это Варвара, Рита ласково называет так свою любимую женщину, мне нравится их милое общение.
- Она сегодня коктейлей знатно перебрала, чуть не заснула в туалете.
- Бывает…
- И не у всех проходит, ты все еще не можешь спать?
- Я сплю, только немного меньше, бывает, выключаюсь по вечерам, тогда ночь в моем распоряжении.
- Что врачи говорят?
- Ничего. Нужно разобраться в себе, - пожимаю плечами я.
- И когда ты планируешь начать разбираться? – презрительно спрашивает Рита.
- Я не знаю…
- Сколько уже? Месяц не спишь?
- Примерно…
- Не вовремя я уехала, мы просто давно планировали, ты же знаешь.
- Я знаю.
- Не знала, что так получится.
- Хорош уже!
- Да! Я просто, когда уезжала, не знала, что у тебя опять эти проблемы со сном начнутся. Конечно, то что случилось месяц назад, безусловно неприятно, но…
- Не будем об этом! – прерываю я.
- Алекс тебя так и игнорирует?
- Да, домашний телефон молчит, мобильник в отключке, он меня наверно в черный список занес, а может и сменил. Я написала ему письмо и кинула в почтовый ящик неделю назад, оно все еще там.
- А домой к нему ходила?
- Его нет дома, трезвонила два дня назад, он то ли мне специально не открывает или же….я не знаю, может, уехал  куда… начинаю по нему скучать.
- И сильно скучаешь?
- Да, он ведь сто лет мой друг, как и ты.
- Не влюбилась ли ты часом в «Рыжего»?
- Прекрати! Я ведь ему накупила в его любимом магазине огромный пакет всяких конфет…. И он до сих пор у меня стоит, я две съела, на третьей затошнило, как он только их горстями ест…
- И не толстеет к тому же! – замечает Рита.
- А ты толстеешь что ли? – усмехаюсь я.
- Если бы ела столько, то непременно, я все-таки себя ограничиваю и фитнесом занимаюсь…
- Да молодец, молодец, трепетная лань ты моя, - улыбаюсь я.
- Как сказал бы твой муж: «тощая корова – это еще не трепетная лань!»
- Он любил что-нибудь ляпнуть…
- Алекс он не может долго злиться, тем более на тебя. Помнишь, он с… - она запнулась, - полгода не разговаривал, после того, как тот его избил?
«Мой милый… почему ты не здесь?» - говорю я про себя. Одно упоминание его имени и  меня бросает в воспоминания, точно в жар.
- Помню, тогда я была виновата, да и он не избил его, а просто врезал. Страшно подумать, что он будет на меня злиться полгода.
- Думаю, скоро он остынет, ты ведь его идеал!
- Лиза-зализа его идеал, он с ума сходит от цвета ее автозагорелой кожи и ослепительно белых зубов.
- Еще бы! Ими можно путь освещать в темном подъезде.
- И еще она хорошо жарит эти котлеты из псевдомяса…
- Ммм…. Соскучилась по ее полуфабрикатам! – мечтательно тянет Рита.
- Я тоже! И где она их находит?
- Надо ей позвонить… - сжимая губы, предлагает Рита.
- Зачем? Спросить про полуфабрикаты? Хочешь изысканно травануть своего начальника? Мы только недавно от нее отделались!
- Нет! Мой начальник ест кое-что похуже, и его полуфабрикатами не убьешь. Она должна же знать чем занимается отец ее детей! Наверняка он с ней виделся в последний месяц, созванивался!
- Нет уж! – возражаю я. - Я с ней не собираюсь общаться, не хочу ей звонить! Это однозначно нет!
- Ладно! Я скоро приеду и мы с тобой его найдем. У меня есть ключ от его квартиры! Лизу оставим на крайний случай!
- Откуда у тебя ключ от его квартиры? – удивляюсь я.
- Он сам мне дал.
- Правда? Почему я не верю?
- Вообще-то мне Лиза передала, я просто забыла ему его вернуть.
- Когда?
- После развода…
- Полтора года назад?
- Раньше еще, они тогда еще не были официально разведены, но уже вместе не жили…
- Уже больше похоже на правду.
- Зато он нам скоро пригодится! – улыбается Рита с запозданием.
- Мы полезем в его квартиру, что ли?
- Да!
- А дальше что? Если его там не будет?
- Сядем там и будем ждать! А когда он придет, ему уже не скрыться, либо прощает тебя, либо я ампутирую ему детородный орган.
- Впечатляющая перспектива… для него.
- Не переживай ты за него! А то не знаешь, как он умеет пропадать, тем более, сейчас, когда его ничего не держит, работу он потерял.
- Я не то чтобы переживаю, просто мне спокойнее, когда я знаю, что с моими друзьями все в порядке.
- Это ясно.
- Как там, кстати, твой Таиланд?
- Да хорошо… - тянет она. – Наверно… Мы вообще-то сейчас в Италии, но в Таиланде в это время года тоже все здорово.
- Прости, я совсем все забыла…
- Ничего, не суть.
Я закрываю лэптоп, щелкаю выключателем настольной лампы, не успеваю привыкнуть к темноте, как мои воспоминания о муже закручивают меня в водовороте событий, уже однажды прожитых наяву.
Сегодня ночью удалось проспать в среднем часа два, для меня это уже выше нормы. Я еду домой с работы, через пятнадцать минут я снова окажусь в ловушке своей памяти, она уже заполняет меня изнутри и распространяет свой запах в салоне автомобиля. Весной в воздухе витает какой-то особый запах, думаю это сирень, хорошо, что она скоро отцветет, я закрываю окно и включаю кондиционер, не желаю ощущать этот запах, он напоминает мне о школе. Две-три недели перед каникулами, мы счастливые бегаем по школьному двору, наши мысли уже не в школе, они в лете, в озерах и водоемах, мысленно мы загораем на крыше, играем на пляже в теннис. Я слышу его звонкий смех и вижу, как на солнце искрятся его миндалевидные глаза, они всегда грустные, такие сами по себе. Даже когда он весел и дурачится, глаза грустные, но они очень красивые, невероятно завораживающие, всегда полуприкрыты. А еще этот запах напоминает мне о психотерапевтическом центре, куда я попала два года назад, вскоре после смерти мужа.
Я не могу…. Не могу говорить и думать о нем в прошедшем времени, пока он живет в моих мыслях, он жив. Просто его нет рядом. Какая же я несусветная дура… Я не замечаю, как сворачиваю налево, в сторону кладбища. Я не появлялась там четыре недели, мне стыдно, ведь раньше я каждый выходной навещала его и приносила цветы, я приходила каждую неделю в воскресенье, а бывало раз в две недели. Жаль, что я неподобающим образом одета, на мне удобные мокасины, джинсы и обыкновенная белая блузка, мои волосы не уложены и у меня неважный макияж, но надеюсь, это он мне простит.  Дело в том, что он любил, когда я наряжалась, а я это терпеть не могла, не чувствовала себя собой в шикарных платьях и узких юбках, с трудом осваивала высоту каблуков. Отдавая дань его предпочтениям, я старалась одеваться на кладбище, как он любит, собиралась, как на свидание. Просто сегодня утром я не знала, что рука безвольно повернет руль.
Я останавливаюсь у цветочного магазина. Я вглядываюсь в окна и вижу, как Алла – хозяйка магазина, с кем-то болтает по телефону, пока нет покупателей. Нет, я не могу войти, любой другой магазин, но не этот. Не могу сдержать волну мучительных воспоминаний. Но боюсь уже поздно, память упорно возвращает меня на три месяца назад. Грудная боль сгибает меня пополам, и я лбом касаюсь руля.
- Нет! Нет! Нет! – взволнованно повторяю я. – Прочь! Не сейчас! Не здесь! – Машина срывается с места, я пытаюсь заставить себя поехать домой, но я еду к Алексу, его квартира расположена на окраине города, в районе, где средь бела дня с легкостью могут открутить колеса, если не поставишь машину на сигнализацию, скоро стемнеет, я давлю на газ.
Я вхожу в подъезд, затхлый запах заставляет прикрыть нос ладонью. Я подхожу к почтовым ящикам, розовый уголок моего конверта все еще торчит. Я поднимаюсь на третий этаж, на подоконнике между вторым и третьим этажом, около горшка с давно погибшим кактусом сидит пропитый до костей мужик, табачный дым его дешевых сигарет еще более мерзкий, нежели запах в подъезде.
Дверь в квартиру Алекса отличается от соседних, она стальная и относительно новая. Я жму на звонок и прижимаюсь ухом к двери, никаких звуков, его дома нет, жду десять минут, не переставая звонить и стучать.
- Да нет его дома! – хрипловатым басом сообщает мужик. – Смотри дверь не пробей, истеричка, - уже тише говорит он и откашливается.
- Простите… а вы не знаете… он дома вообще бывает? – робко спрашиваю я, спускаясь по лестнице.
- Я ему нянька что ли, чтоб знать бывает ли он дома, - бросает мужик.
- Ну… ладно, спасибо…
- Лучше маленьких три рубля, чем большое спасибо, - отвечает мужик.
- Это вы верно подметили! – поднимая указательный палец и щелкая языком, соглашаюсь я и спускаюсь на выход.
Сажусь в машину, машинально смотрю в зеркало заднего вида, мне кажется, что я уже видела где-то эту серебристую десятку с зеркальным номером, но мало ли их по городу катается.... Мне плохо, запах все еще в моем носу, на улице почти стемнело, я еду домой. Перед глазами стоит коричневый горшок с погибшим кактусом, синие изрисованные граффити стены, серые полы, все это начинает мелькать в моей голове и преображается, моя память переносит меня на другой конец города, в подъезд нашей съемной квартиры, в подъезд с зелеными стенами, но я гоню от себя и это воспоминание.
Алекс действительно часто пропадал, оглядываясь на прошлое, понимаю я, и это меня немного успокаивает. Завожу машину, чтобы поехать домой, ночь опустилась над городом, но я не спешу домой, в свою кровать, во сколько бы я не легла, засну лишь тогда, когда мои воспоминания это позволят.
Опять срывается дождь, сколько можно лить. Как май, так дождь. Кто-то говорит, что под дождь хорошо спится, но не мне. В дождь  меня накрывает волной, прошлое наглой кошкой вползает в мою постель и ведет себя, как хозяйка.
До моего дома рукой подать, я смотрю на дорогу, освещенную фонарями. Девушка прямо перед машиной, с ребенком лет пяти, резко давлю на тормоз. Не заметила пешеходный переход, она отпускает в мою сторону различные ругательства и машет руками. Равнодушно смотрю на нее, сигналю, она уходит с дороги.
Возвращаюсь домой. Я чуть не сбила двоих человек один из которых ребенок, чуть не лишила кого-то близких и дорогих сердцу людей и меня это слабо волнует…