Тень жизни в голубых глазах. Глава 2

Глава 2

- Эмма! Эмма! Вы слышите меня?
- Да, – равнодушно отвечаю я, перед этим чуть помолчав.
- Так почему вы здесь?
- У меня проблемы со сном.
- Вы знаете, что могло их вызвать?
- Думаю, что мой друг… - тихо отвечаю я.
- Что?
- Мой друг… наверно… то есть я так думаю…
- И что с ним?
- Он исчез, игнорирует меня.
- Тааак… он все-таки исчез или игнорирует?
- Либо очень хорошо игнорирует, либо куда-то исчез…
- И как давно он исчез?
- Примерно месяц…
- Вы хотите сказать, что перестали спать потому, что он исчез? То есть вы не спали целый месяц?
- Как-то так…
- Это точно?
- Да, по крайней мере, не помню, что спала, то есть я может, и спала… немного, по несколько часов в сутки… урывками…
- Вы не уверены?
- Да, но думаю, что не спала, было похоже на дремоту.
- Знаете, человек переживая бессонные ночи, может прикорнуть часок другой днем.
- Знаю… но со мной такого вроде бы не случалось, не могу спать, когда за окном светло.
- Вы уже сталкивались с бессонницей раньше?
- Да… я так долго не спала… нормально, почти два года… у меня было просто сильное потрясение, но потом прошло, мне показалось, жизнь начала налаживаться, а потом… он пропал, а он так всегда меня поддерживал…
- Как зовут вашего друга?
- Александр.
- И он исчез?
- Да… ну или игнорирует меня…
- Может, что-то послужило толчком к его исчезновению тире игнорированию?
- Я его обидела…
- И чем?
- Мы сильно поругались.
- Вы помните из-за чего?
Не сегодня, не сейчас…. Я ни за что не стану об этом вспоминать и тем более рассказывать какому-то вшивому психотерапевту, которого впервые вижу.
- Я не хочу об этом говорить.
- Это вызывает неприятные воспоминания?
- Не хочу об этом говорить! - повторяю я.
- Хорошо. Чем вы занимались весь месяц?
- Работала… в основном.
- Вы работали? – удивляется врач.
- Да…
- Где?
- В салоне красоты, я врач-косметолог.
- Почти коллеги. Давно вы там работаете?
- Три года.
- В течение последнего месяца вы исправно ходили на работу и ни разу не захотели спать?
- Я точно не помню…мне, конечно, немного хотелось, но если я пыталась прилечь в обеденный перерыв или вечером, сон уходил.
- Как вы добирались до работы?
- На машине.
- Вы были за рулем?
- Да.
- Вы ездили за рулем целый месяц, мучаясь от тяжелейшей бессонницы?
Я киваю.
- Когда вы  последний раз выходили на работу?
- Вчера…
Врач вздыхает, мои не выражающие эмоций ответы явно его не устраивают, так же как и меня не устраивают его вопросы, они словно невпопад, невзаимосвязаны между собой.
- Вы помните последнего клиента, как он или она выглядел?
- Это была женщина, Елена, она часто приходит, у нее такая проблемная кожа.
- Значит, это она.
- Да.
- И?
- Что?
- Как она выглядела? Вы помните ее лицо?
- Да… она ведь приходит часто, несколько раз в неделю… улыбчивая… блондинка… стройная, она любит зеленый цвет… столько всего зеленого у нее…
Он опять вздыхает, не понимаю, что ему не нравится, например, перед Еленой  приходила полноватая недовольная брюнетка, они лишь вытрепала мне все нервы, бесконечно рассказывая о том, как ее косметолог, к которому она ходила десять с лишним лет, вышла замуж и уехала в Израиль и теперь несчастная женщина просто растеряна. Может, мне рассказать о каждой, если он думает, что у меня проблемы с памятью, я в таком случае вынуждена его разочаровать.
- Откуда на ваших руках синяки?
Я смотрю на свои привычно бледные руки, сквозь тонкую кожу которых просвечивают синие вены, и не вижу никаких синяков.
- Вы ведь знаете, откуда эти синяки?
- Нет… какие еще синяки? Я их не вижу.
- Это синяки от уколов.
- А… ну вообще-то вы правы… это чтобы я спала… они у меня просто так давно, я их уже не замечаю…
- Вам колют успокоительные, но вы все равно не спите?
Я киваю.
- Что именно вам колют?
- Я не знаю, моя соседка… она работает медсестрой, она знает. Она забегала ко мне по вечерам и ставила капельницы, но это очень редко, всего два раза я просила об этом, надо было быть бодрой на следующее утро, у нас проверка на работе была серьезная.
- Я бы хотел с ней поговорить.
- Я бы хотела спросить… вы опять меня сюда положите?
- Опять? Вы здесь уже лежали? – Он снова удивляется.
- Да.
- По какой причине?
- Мой муж умер…
- Как давно он умер?
- Два года назад…
- То есть вы попали сюда два года назад? Это и есть то самое потрясение?
- Да.
- И вас выписали?
- Да.
- Вы попали из-за проблем со сном?
- И из-за них тоже.
- Дело в том, что я работаю здесь недавно…
- Я знаю… вы мне уже сказали об этом.
- Когда?
- Когда я пришла, кажется так.
- Давайте поговорим о вашем муже.
- Я не хочу.
- Почему?
- Он же умер.
- Это я понял. Вы помните день, когда он умер?
- Зачем это вам?
- Это важно, Эмма.
- Я так не думаю. Знаете, может, начнем с детства, моя мать настоящая тиранша и она свела отца в могилу, она все время всем навязывает свое мнение, психует все время…
- Вы попали сюда в день его смерти?
Только посмотрите на него! Не врач, а непробиваемый бетон какой-то.
- Нет.
- А когда?
- После похорон.
- Что послужило причиной вашего попадания в клинику?
- У меня случился нервный срыв…
- Вы пытались покончить с собой?
- Нет, мне было душно, я вышла на балкон… но все почему-то подумали, что я хочу спрыгнуть…
- А вы хотели? Предполагали ли вы нанести себе повреждения?
- Я не собиралась выпрыгивать, просто был такой тяжелый день, и мне было так жарко. Да и я прыгать с балкона никогда бы не стала, ведь это так ненадежно, можно в ветках запутаться, исцарапаться об них и только потом шмякнуться и еще и скорая в последнее время быстро приезжает, как возьмут, как спасут и будешь жить в шрамах парализованная вся… нет… если бы еще из пистолета, раз и в сердце, ну и если сил хватит еще и в голову контрольный… Еще отравиться могла бы, но было б чем… ведь ничего сейчас не достанешь приличного...
- И часто вы так рассуждаете?
- Сейчас нет… у меня сейчас много дел, и я со многими людьми в ссоре, нельзя сейчас, это я тогда так думала, потому что мне было так больно и хотелось, чтобы все прекратилось… Мне придется здесь теперь остаться, да? Вы подумали, что я на грани, нет, я убиваться не собираюсь.
- Я пока не вижу оснований для вашей госпитализации, скажите Эмма, вы присутствовали при смерти вашего мужа? Он умер у вас на руках, или же тихо во сне или может от продолжительной болезни?
- Да, можно сказать, что на руках… почти… Алекс мне позвонил… Я ждала с работы… но он не пришел… - то и дело запинаюсь я. - А потом позвонил Алекс…
- Тот, который пропал месяц назад? Я правильно понимаю?
- Он сказал, чтобы я приехала в больницу… сказал в какую больницу приехать… я приехала раньше, чем его привезли…
- И что было дальше?
- Вы когда-нибудь теряли близкого человека: отца или мать?
- Да.
- Так вот это в тысячу раз больнее…
- Вы ощущаете свою вину?
- Каждый день…
Психотерапевт словно бросает меня с обрыва в кипящую лаву самого страшного воспоминания. Я сижу в большом светло-голубом кресле напротив молодого мужчины в белом халате, его имя Эдуард, а отчество я уже успела забыть, его волосы зализаны назад подобно герою старого фильма, он расслабленно восседает в своем кресле. Я обратилась к нему за помощью, хочу нормально засыпать по ночам, а он… как он мог со мной так поступить. Мой прежний психотерапевт никогда бы так не сделал, но он отдыхает в Каннах. Руками я глажу искусственную кожу светло-голубого кресла, но не вижу свои руки, не вижу молодого мужчину, не вижу зеленых растений на фоне его неприлично больших окон, занавешенных полупрозрачными шторами. Я вижу перед собой дорогу, дорогу от дома до больницы, дорогу, ведущую прямо в ад. Я три раза проезжаю на красный свет и гоню что есть мочи. Все настолько реально, что я даже чувствую запахи, сопровождающие меня в ту ночь.
Десять с лишним минут в аду серых улиц, кишащих людьми, которым на все плевать, плевать на то, что в моей груди бушует горе, оно сдавливает мое несчастное сердце и не дает вздохнуть, десять с лишним минут вдоль кирпичных коробок и разноцветных витрин магазинов, впаривающих свое никчемное барахло по бешеным ценам. Я еще не знаю, что уже завтра сверкающий город с оживленными улицами, зелеными газонами, красочными клумбами, куда-то спешащими людьми превратиться для меня в некое подобие Припяти, все цвета сотрутся в единую секунду, зелень травы потускнеет, а люди прозрачными тенями будут проходить сквозь меня. Все потеряет смысл, но я пока не знаю…
Я врываюсь в большой светлый холл больницы, пытаюсь быть сдержанной, но мои руки дрожат, и я проглатываю окончания слов, продолжаю говорить, и девушка в регистратуре пытается меня успокоить. Она говорит, что его еще не привезли, но скорая уже на подходе. Я, не отрываясь, слежу за входом.
День проносится в памяти, пока я жду. Это финал того самого дня, события которого я больше всего на свете хочу забыть, но я помню все, как проснулась в семь утра, как выпила две чашки кофе, чтобы взбодриться. А потом я услышала странный звук, повернула голову к окну, а в него бьется голубь и крыльями машет, я ему: Кыш! Кыш! А он не улетает, стукнула по стеклу. Говорят же, что если птица стучится в окно, это плохая примета, но я значения этому не придала, пошла в спальню и разбудила свою любовь. Я заглянула в его сонные глаза, потрепала его волосы и ушла, даже не поцеловала. Я вернулась домой в четыре часа дня, до этого зашла по дороге в супермаркет, прикупила продуктов и пену для бритья, он накануне сказал, что у него закончилась. Потом я занималась уборкой, готовила ужин, загрузила стиральную машинку. Он предупредил, что задержится. Я не хотела ложиться в кровать без него, не смогла бы заснуть. А потом мне позвонил Алекс.
Стеклянные двери распахиваются и несколько врачей скорой помощи, одетые в синие костюмы с красными полосками, ввозят его, вся его грудь в крови, руки, шея, лицо, вокруг сплошь кровяные пятна. Звуки хлопающих дверей и голоса медсестер теряются в темноте, которая начинает меня по-тихому засасывать. Каталка подъезжает ко мне и начинает продвигаться мимо, направляясь в длинный коридор. Я вижу, что его глаза открыты, его глаза большим янтарным всплеском освещают все вокруг. – Он жив! – шепчу я себе. Я беру его руку и энергично иду рядом. Я целую его щеку и оставляю последний поцелуй на его губах, но я еще не знаю, что это последний, и он наверно тоже не знает.
- Я люблю тебя, ты слышишь… сейчас все будет хорошо, ты уже в больнице… не сдавайся, только не сдавайся, надо продержаться, - стараюсь быть сдержанной и улыбаться.
Он что-то отвечает мне, его голос звучит очень тихо, немного хрипло, его глаза закрываются, но вскоре он опять их открывает очень медленно, но они все озаряют своим светом.
- Вы должны отойти, вам дальше нельзя, вам дальше нельзя!
Голоса пытаются меня отпихнуть от него, но я все еще держу его за руку. Какие-то люди отталкивают меня, вырывают его из моих рук. Сзади где-то под ребрами кто-то сжимает меня чересчур крепко и оттаскивает в прямом смысле обратно в холл. Это Алекс, я отдаленно слышу его голос. Он начинает меня успокаивать, подлетает медсестра и пихает мне в нос стакан с какой-то жидкостью.
- Выпей! Выпей! Выпей!
Я отрицательно машу головой. Алекс берет пластмассовый стаканчик в руку, как-то хитро запрокидывает мою голову и вливает пахучую жидкость в мой рот. На какое-то время все притупляется, примерно на два часа. Я сижу на лавочке, забившись в угол просторного холла больницы, Алекс рядом, он пытается взять меня за руку, погладить ободряюще мои плечи, но я его все время отталкиваю, мне плевать, я жду, меня немного потряхивает. Не плачу, не причитаю, спокойно и молчаливо жду, лишь иногда почти неслышно спрашивая у воздуха:
- Если изо рта идет кровь… это очень плохо…. это ведь не очень смертельно или же все-таки очень…
Я замечаю, как у регистратуры стоят два врача и что-то упоенно обсуждают, я видела, они заходили в операционную вслед за каталкой. Не подхожу. Я пока не знаю. Случайно ловлю взгляд одного из врачей, он что-то шепчет тому другому и направляется ко мне. По его глазам, я все понимаю, но надежда еще жива. Встаю на ноги, Алекс подрывается следом. Он обнимает ладонью кисть моей руки, и я более не вырываю руку.
- Мне очень жаль… - начинает мужчина, облаченный в бледно-зеленый костюм. Я слышу только первые три слова,  конец его фразы проглатывает коридор за его спиной, я знаю, туда увезли моего мужа.
- Пустите меня к нему! – собрав весь лед в голосе, требую я.
- Поймите… - мужчина переводит взгляд на Алекса и машет головой, он словно мысленно просит держать меня крепче.
Я срываюсь с места, как только понимаю, что меня к нему не пустят. Но Алекс возвращает меня, дергая за руку. Он снова крепко обхватывает меня. Шепчет что-то что, по его мнению, может меня успокоить, но я вырываюсь и желаю пройти в коридор. Он тянет меня к двери, на улицу, на свежий воздух, куда угодно. Опять подбегает та же медсестра и опять со стаканчиком. Упираюсь и упрямо сжимаю губы, но Алекс надавливает на мои щеки цепкими пальцами, так разжимают челюсть собакам. Жидкость снова вливается в мой рот, он держит меня за щеки, ждет, пока проглочу. Я вырываюсь, воплю, упираюсь, падаю на колени, но он держит меня крепко, всем телом чувствую, как он напряжен, просит медсестру вызвать такси. У меня в ушах что-то гремит. Такое чувство, что внутри оглушительно громко лопаются сосуды. Он погружает меня в такси, на какое-то время теряю сознание, так как путь кажется чрезмерно коротким.
В подъезде он усаживает меня на лестницу. Открывает дверь моим ключом, говорит:
- Пошли!
А я не иду. Знаю, что зайду в квартиру, и осознание трагедии проникнет под мою кожу. Даже не смотрю, что там в моей квартире. Когда уходила, он был жив.
- Я не пойду… - отрицательно машу я головой.
- Тихо, тихо, тихо… - Он протягивает мне руки.
- Пожалуйста, нет! – громко говорю я.
Он хватается за голову.
- Я возьму тебе другую одежду, подожди меня здесь. – Не знаю, зачем ему понадобилась другая моя одежда.
Мы ждем такси, как пара беспризорников на лестнице, все, что я вижу перед собой – это бледно-серую плитку на полу моего подъезда, Алекс поднимает меня за руку, и мы едем к нему, в теплом такси я снова выключаюсь. Он далеко живет, чуть ли не на окраине.
У него дома нас уже ждет Рита, думаю, что он успел ей позвонить, когда я спала в такси. Наша общая подруга, вижу, что ее выдернули прямо из кровати, ее длинные волосы скручены в невразумительный пучок, глаза отекшие, словно она только что плакала, но даже при всем при этом, она все равно удивительно красивая женщина с пухлыми губами и высокими скулами. Она подходит ко мне и молчаливо снимает с меня тренчкот. Ее худые и длинные руки осторожно меня обнимают и направляют в ванную комнату. Она усаживает меня на перевернутое ведро и начинает мыть мне руки.  Я не сразу замечаю, что вода окрашивается в красный цвет, влажным полотенцем она вытирает мое лицо, вижу следы крови на полотенце… дальше обморок.
Открываю глаза, надо мной стоит мама и гладит по волосам, за окном по-прежнему темно. Не понимаю, где нахожусь, все кажется сном, но уже то, что рядом со мной мама, само по себе не предвещает ничего хорошего. Возвращаюсь к реальности, слезаю с кровати, выбегаю на кухню, облезлую прокуренную кухню. Вижу, что Рита сидит на полу, Алекс, свернувшись калачиком, склонил голову на ее колени, она гладит его по волосам, его колотит, и он рыдает навзрыд, будто бы слезы, копившиеся в нем годами, неожиданно вылились диким необузданным фонтаном, и он не может дышать, он задыхается, не успевает вздохнуть, прежде чем новая волна рыданий его захлестнет. Они такие худые и изможденные похожи на наркоманов, заметив меня, они поднимаются, Алекс отворачивается к окну, затягивается сигаретой, сдерживает рыдания, Рита подходит ко мне, вместе с ней к горлу подступает ужасная реальность. Обхожу ее и приближаюсь к Алексу, его спина еще содрогается, и я касаюсь его плеча, дальше он разворачивается ко мне, вижу глаза с лопнувшими сосудами,  и он крепко меня обнимает, под ребра, прижимается ко мне, и мы уже рыдаем вместе, дальше туман, обжигающая текила во рту.
Алекс будит меня, протягивает кружку с растворимым кофе:
- Собирайся.
- Зачем?
- Поедем оформлять документы, похороны…
Молча собираюсь, говорить ни с кем не могу, стоит заговорить слезы ручьями текут из глаз. Едем. Он за рулем, измученный, бледный, в солнцезащитных очках. Понимаю, что он был рядом с ним в тот самый момент, но спросить не могу, сердце разорвется, еду и смотрю на обручальное кольцо, тонкое как ниточка, на нем точно такое же осталось. Что теперь делать снимать или переодеть на другую руку, пока оставляю так.
Подъезжаем к агентству ритуальных услуг, оно расположено на территории кладбища. Захожу одна, Алекс долго копается в машине, вижу гроб, венки, становиться плохо, опять чернота засасывает, какая-то молоденькая девушка подлетает ко мне, усаживает на диван, протягивает стакан с водой. Оформляем какие-то документы, молчу, говорит Алекс, смотрит на меня, только киваю. Пошли выбирать гроб, опять засасывает чернота, приводят в чувства, гроб выбрала, венки тоже, какие-то еще вопросы слышу, место на кладбище, какого цвета зал, меню поминок? О чем вы говорите? Мне, по-вашему, до этого? Алекс звонит моей матери, она говорит, что сейчас приедет и все устроит. Устраивать она умеет…. Дальше обморок.
Открываю глаза и понимаю, что лежу в своей кровати, за стеной слышу ругань.
- Она просила ее сюда не привозить! Она ведь просила! Зачем? Что теперь будет? – взволнованный голос Алекса.
- Это ее дом, она все равно бы вернулась, - мама спокойна и непробиваема, как танк.
Тихо поднимаюсь с кровати и подхожу к шкафу с одеждой. Его вещей нет, нет его парфюма на туалетном столике, нет ничего, что принадлежало бы ему. Куда все делось? Мне страшно. Страшно до одури, где его вещи? Заглядываю под подушку. Есть! Его футболка. Вдыхаю запах, прячу обратно. Его родители у нас в гостиной, выхожу из комнаты, много людей, все замолкают, смотрят на меня, его мать выставляет на комод его фото, на фотографии он улыбается, глаза горят, черная лента в углу. Черная лента… она будто обматывает мою шею и начинает душить. Алекс выводит меня на кухню, на столе бутылка текилы, рюмки, пепельница полная окурков. Алексу тоже плохо, но виду он не подает. Подозреваю, что ему даже хуже чем мне, потому что он все видел и знает, как все случилось. Но я не спрашиваю, я сама до конца ни во что не верю.
- Можно мне у тебя переночевать? – спрашиваю я, но глаз на него не поднимаю.
- Да, конечно!
- Спасибо, а где Рита, она мне нужна.
- Она цветы заказывать поехала. Я ей позвоню.
- Надо же всех обзвонить…
- Уже. Всем позвонили. Не переживай об этом.
- Тебе платье надо выбрать… – говорит мама из-за моей спины, кладет свою холодную белоснежную руку на мое плечо.
Три черных платья в гардеробе, ненавижу платья, особенно черные, я в них становлюсь белой, как простыня, но мужу они нравились.
- Давай вот это? - извлекая уныло болтающееся на вешалке, черное коктейльное платье без бретелей, - спрашивает она.
- Да пусть будет это.
- Отлично, значит это. Туфли лаковые, так…. Ты плащ оденешь или пиджак? Пиджак уместнее на мой взгляд. Что еще нужно, я тут черный платок нашла, тебе же так идут платки, и очки-авиаторы, у тебя где-то были, я поищу и губы обязательно подкрась, а то ты такая бледненькая в черном.
- Никаких черных платков видеть не желаю…
- Никуда не денешься. Я здесь все оставлю, чтобы не помялось.
- Я здесь не буду ночевать, я к Алексу поеду, или к Рите.
- Лучше к Маргарите, в клоповнике у Александра тебе станет только хуже. – Она демонстративно называет людей полными именами.
- Я так хочу.
- Понятно, - мама пытается усмирить свой пыл, - я соберу тебя.
- Машину надо забрать из больницы.
- Рита уже забрала.
- Тогда я поеду.
- Ты никуда за рулем не поедешь! – возражает мама.
- А что теперь с его машиной делать? – испуганно спрашиваю я и чувствую, как в глазах скапливаются слезы.
- Я разберусь, не бойся, - слышу голос Алекса, доносящийся откуда-то сзади.
Долгая дорога в такси, мы молчим, спасибо таксисту, что не пытается завести разговор, ненавижу разговорчивых таксистов.
- Давай закажем в «экспресс панде» чего-нибудь? – спрашивает Алекс.
- Давай. Во сколько завтра?
- В час.
- Ты видел? – он знает, о чем я.
- Я просто был поблизости…
- Как это случилось?
- Не надо сейчас…
Едем дальше, молчим.
Сидим на кухне, молчим.
- Ты как? Можно я пойду, немного посплю? – уставшим голосом спрашивает он.
Киваю. Он тушит сигарету, уходит. Я вою от тоски.  Обхожу взглядом кухню, пожелтевшие от сигаретного дыма стены. Беру губку для посуды и моющее средство, начинаю мыть, нахожу где-то тряпки, мусорные мешки, собираю ненужный хлам, вытаскиваю из кухонных шкафов посуду, мою всё, что попадается под руку, чудится, что не чувствую боли, убираюсь в ванной, в прихожей. Усаживаюсь на кухне у окна, вроде столько всего переделала, а усталости нет. На моих глазах город опускается в сумерки.
В дверях стоит Рита с пакетом, интересно, откуда у нее ключ?
- Не пойму, ты тут убралась что ли?
- Ага.
- Кхм… а тут оказывается мило… А Алекс где?
- Прилег поспать.
- Слава богу, а то он всю ночь не спал. Давай пока сварганим чего-нибудь? Я выпить принесла.
- Я не хочу пить.
- Вот это правильно. А есть не хочешь? – открывая холодильник, спрашивает она.
- Я ела уже…
- А! Вижу, одно куриное крылышко от силы.
- Да нет, я нормально поела.
- Хорошо. Ты только не кисни! Тяжело конечно, даже не знаю, Эм, как это вообще…. Это самое страшное… и я абсолютно не знаю… как тебя поддержать, что сказать…
- Ты делаешь даже больше, чем думаешь, спасибо.
Отворачиваюсь к окну. Просыпается Алекс, садится рядом курит свой парламент, Рита ставит на стол бутылку текилы, пьем, быстро дает по шарам, они курят, я продолжаю пялиться в окно, глубокая ночь над серыми домами.
Засыпаем с Ритой в обнимку на диване, Алекс на полу. Я все время просыпаюсь и смотрю на часы, понимаю, что просыпаюсь каждые десять минут. Оглядываю аптечку в поисках успокоительного, нахожу корвалол, беру рюмку и выливаю в нее, чуть ли не пол пузырька. Помогает, но в пять утра я уже на ногах. Старательно пытаюсь собрать рыжие волосы в прическу, заботливая мама кинула мне в сумку стайлер. Ничего не выходит, мочу волосы, высушиваю, выпрямляю… ничего не нравится, в итоге собираю волосы на затылке в хвост. Готовая сижу на кухне перед окном и жду пока все проснуться. Завтракаем, Рита глотает негрустин и протягивает мне, отказываюсь,  выезжаем на похороны. Сказали родственникам приехать пораньше на полчасика.
Внутри уже его родители, мать теребит носовой платок и покачивается из стороны в сторону, муж гладит ее по плечам, тоже покачивается. Моя мама стоит на входе, встречает всех. Она прекрасно знает, что я вижу его первый раз мертвым, но я пока это не осознаю. Ощущаю себя потерянной, не знаю куда идти, люди вокруг суетятся, из соседнего зала выносят гроб. 
Я замираю в дверях и смотрю на открытый гроб, он стоит на специальном пьедестале. Я делаю шаг в зал, Алекс стоит позади меня, впереди Рита, сбоку мама.
- Не могу! – говорю я.
- Эмма, так надо… - шепчет мама.
- Не могу… - не могу ступить за порог. – Я не пойду! – оглядываюсь на Алекса, с мольбой во взгляде, словно ищу защиты в его глазах.
- Не устраивай сцен, Эмма, это просто надо пережить!
Я понимаю, что она права, если уйду, то сама себе не прощу, сойду с ума, сгрызу себя изнутри. Делаю шаг и еще один, маленькие шаги, стараюсь не смотреть. Рука Алекса падает на мое плечо, Рита держится рядом, не отходит, я все еще не смотрю. Приближаюсь к гробу и не смотрю, смотрю в сторону, на Риту и ее блестящие волосы, лежащие волнами по плечам, на блестящие носы своих туфель, на фиолетовые цветы в углах зала, на черный блейзер Алекса, куда угодно. Я все ближе подступаю к гробу, в приглушенном свете зала начинает что-то мелькать, это плазменные телевизоры, включились сами собой, перевожу взгляд на экран, начинают мелькать его фотографии, перед глазами все начинает плыть.… На всех фотографиях он улыбается, если не улыбается, то дурачится, при всей внешней серьезности, он любил пошутить, поострить, испортить кадр скорченной рожей.
Я вижу свою сестру, радуюсь тому, что Эля смогла приехать, она вся красная от слез, на макушке огромные солнцезащитные очки выполняют функцию ободка для ее белокурых волос. Я вспоминаю, как мы ревели на свадьбах друг у друга и снова перевожу взгляд на экран, в голове крутится ее свадебная речь: «Моя самая родная девочка сегодня выходит замуж. Это так волнительно. Я не могу говорить, надеюсь, мы все вчетвером будем дружить семьями. Я наших новобрачных знаю с детства, Эмму так вообще с пеленок. Как-то Эм принесла из школы фотографию, где она с новым соседом по парте, она такая смешная с двумя рыжими косичками и смотрит на него так осудительно, в то время как он равнодушно уставился в камеру. Мне тогда было четырнадцать, но я поняла, что они созданы друг для друга, так может смотреть только жена на мужа. И наконец, я дождалась вашей свадьбы!» Вот она эта фотография на пару мгновений задержалась на экране, только меня зачем-то обрезали, может из тех соображений, что этот экран показывает только мертвых, я хоть и не в гробу, но живой себя точно не чувствую. Как завороженная смотрю на монитор, мама хватает меня под локоть и тащит все ближе к гробу, оборачиваюсь на Алекса, он говорит по телефону, выходит из зала, при повороте головы замечаю еще одну фотографию она большая, с черной атласной ленточкой в уголке, там он тоже улыбается. Незаметно для меня мама доводит меня до гроба. Я смотрю… дальше обморок.
Прихожу в себя, вокруг много людей, не могу понять, когда успели все так быстро набежать, отрешенно сижу, отвернувшись в плечо Риты, иногда бросаю взгляд на ее серьги, большие серебряные серьги с малахитом, под цвет глаз. Люди пришедшие проводить моего мужа в последний путь пытаются вступить со мной в контакт, поэтому, мама сжимает мое плечо своей железной хваткой, заставляет подняться меня со стула, люди подходят к гробу и кладут сверху цветы, за цветами и людьми я не вижу его лица. Рядом со мной возникает Эля, она крепко обнимает меня, пока мама теряется из вида.
Я замечаю живенького мужичка невысокого роста в простеньком черном костюме, понимаю, что это организатор, удивлена, что мама не подобрала ему костюм на свой безупречный вкус, уверена, что она думает о том, что он портит всю картину, хотя я возможно чересчур жестока к собственной матери. Ко мне подходит Лиза с плачущей дочерью. Внутри меня растет напряжение, детские слезы вызывают у меня тревогу. Я отвлекаюсь на маленькую рыжеволосую перепуганную девчушку с бездонными глазами, это крестница моего мужа – Марианна, она как две капли воды похожа на своего отца, на Алекса, вот я увидела и их сына, мальчишку четырех лет. Никак не возьму в толк, зачем она притащила на похороны детей? Это совсем не место для таких крошек, да ей и самой здесь не место, она ведь беременна третьим. Провожу ладонями по лицу, чтобы убедиться, что по нему не текут слезы, наклоняюсь к ней и обнимаю, пока Лиза беседует с моей свекровью.
- Ну что ты плачешь, крошка рыжик? – вымученно улыбаясь, спрашиваю я.
- Ты тоже плачешь… - всхлипывает Марианна.
- Я? Нет, что ты? Я просто недавно умылась, вот и все.
- У тебя умер муж, ты должна плакать, меня мама предупредила, сказала, что все здесь будут плакать, но еще она сказала, что на том свете всем лучше…
- Твоя мама права, но тебе плакать необязательно. Успокойся, хорошо? Где твой папа? Я видела твоего дедушку пару минут назад, может, вы с ним посмотрите на красивые цветы, что растут в тех чудесных клумбах на улице?
- А ты хочешь посмотреть?
- Пока не могу, малыш, но возможно минут через десять я к тебе присоединюсь. А ты Марк? - Я перевожу взгляд на рыжего малыша с не менее редким именем. - Хочешь посмотреть на цветы?
- Ну, ты как? – голос Лизы звучит сверху, прежде чем малыш успевает мне ответить.
Понимаю, что не могу ответить на простейший вопрос. Выпрямляюсь, смотрю в ее глаза, вздыхаю, на ум все еще ничего не приходит. То, что творится внутри не вместить ни в одну фразу, это не влезет даже в тысячу фраз.
- Держись! – Она ободряюще трепет меня за плечо.
На первый взгляд просто, решаю молчать и кивать, надо просто все пережить, передышать и надо попрощаться, как следует. Маленькая дочка Алекса своим тонким голосочком меня чуток подбодрила, может, Лиза права и на том свете всем лучше.
Организатор переводит внимание на себя, сообщает всем что те, кто не сможет поехать на кладбище и попрощаться непосредственно перед захоронением должны сделать это сейчас, в зале уже полным полно людей. Все начинают шевелиться, вяло тянуться к гробу, выражать нам свои соболезнования и им непременно надо потрепать меня за плечо или за руку.
Организатор велит мужчинам взять венки, женщинам цветы, а остальным выходить на улицу и ждать дальнейших указаний. Гроб Алекс настаивает нести без помощи работников ритуальной службы, он, два однокурсника моего мужа и коллега по работе  выносят гроб на улицу, я вроде как держусь, закрывают крышкой. Я оглядываюсь, золотые надписи на черных и красных муаровых лентах, только что увиденных мною венков начинают выжигаться на сетчатке. Отдельные фразы смешиваются в кучу: «… от коллег по работе», « Любимому сыночку от родителей», «… от друзей»… Неприлично шикарный, сразу видно мама руку приложила «Дорогому мужу от любящей жены»  с одной стороны и «Ты навсегда в моем сердце» с другой…. Приглядываюсь, венок в форме сердца…. Я думаю: «А не вульгарно ли это?» Мама прерывает мои раздумья, взяв меня под руку, с левой стороны подходит Эля, и мы все вместе идем к выходу.
Организатор велит разойтись по машинам и автобусам, объясняет куда ехать, и самым близким говорит рассесться в катафалке, представляющем собой большой микроавтобус фирмы «форд». Садимся по одну сторону от гроба, сначала его родители, мать, конечно, в полуобморочном состоянии, дальше моя мама, как всегда стальная леди, Алекс рядом со мной, молчит, взгляд задумчивый, напортив Рита, глаза на мокром месте, смотрит в одну точку на гроб, Эльвира рядом с ней в солнцезащитных очках. Я вроде держусь, стараюсь на блестящую крышку гроба не смотреть, едем как во сне. Все мелькает.
Останавливаемся, не замечаю, как уже стою на улице, организатор никак не унимается, пройдите туда, встаньте там, поставьте венок здесь. Проходим в церковь, отпевание, милая женщина в годах раздает всем свечи, какая-то девушка падает в обморок, ее выводят, первый раз ее вижу. В церкви душно и не мудрено, что в ней люди падают в обморок. Роняю бумажку, на которую должен течь воск, плевать, воск течет мне на руки. Выходим.
 - Проходим-проходим! – суетится организатор.
Слышу какие-то речи, организатор предоставляет желающим слово,  вижу по открывающимся и закрывающимся ртам, в моих ушах стоит гулкий звон, не позволяющий расслышать что-то нормально. Время вдруг начинает куда-то лететь, люди быстро прощаются, начинают креститься и целовать бумажную полоску на его лбу, какой-то церковный обычай. Дело доходит до нас. Рита хватает меня за руку и кивает головой, плачет, потом Алекс, ему тяжело, он натянут, как струна, но в глазах слезы, дальше моя мама, сестра, его родители, я последняя. Осторожно опускаюсь на колени, глажу его руки, лицо, долго покрываю холодную, словно восковую кожу поцелуями, что-то не то… это не он… хоть это его ресницы и его черты лица, но это не он, я встаю с колен, когда мама начинает подергивать меня за плечо. Шепчу ему на ухо: - Прости… дальше обморок.
Нашатырь и незнакомый мужчина в возрасте с большим носом передо мной. Алекс поднимает меня, поддерживает, слышу щелчок, закрывают гроб, чтобы не открылся при опускании в землю. С губ срываются рыдания, хочется вырвать им руки, громко кричу. Алекс меня держит под ребра, пытаюсь освободиться от его излишне крепких объятий, но хватка у него такая крепкая, что я могу только развернуться и с силой ударить его в грудь, но он не реагирует на это, продолжает меня держать и умудряется даже гладить по волосам. Снова засасывает темнота, носатый мужчина держится рядом, подозреваю, что он врач.
Открываю глаза, вижу, что гроб опускают, кричу не своим голосом, плачу, вырываюсь. Носатый протягивает мне что-то, отмахиваюсь от него, он не отвязывается, перехватывает меня одной рукой, вливает странное пойло мне в рот, дальше Алекс преграждает мне обзор своей грудью, обтянутой в черную водолазку, блейзер он снял, в церкви было жарко. Я крепко вжимаюсь носом в его грудь, ноги становятся ватными и меня начинает засасывать уже привычная темнота, думаю это из-за странной жидкости, которую мне влили только что в рот. Бросаем с Алексом горстки земли в могилу. Теряю почву под ногами, падаю, опять носатый возникает рядом.
За время пока со мной это все творилось, могила обросла холмиком и на нее начали складывать венки и необъятные охапки цветов, Алекс достает из кармана небольшую бутылку текилы, открывает и выливает в землю, поверх венков и в основание креста. Пока он кружится вокруг холмика, ко мне подходит Эльвира и крепко обхватывает руками, словно держит для того, чтобы я не упала. Организатор снова завелся, проходим в поминальный зал, он на территории кладбища.
Поминки. Все пьют за то, чтобы земля была пухом. Болтаю ложкой в супе, отправляю одну ложку в рот, сижу и чувствую, что сейчас вывернет наизнанку, выбегаю из-за стола, в туалете вроде отпускает, сажусь в уголок под сушилку для рук и плачу, не сдерживаюсь больше ни на йоту. Хотя все что с виду – лишь несчастный процент того, что внутри, такое чувство, что грудную клетку сейчас разорвет.
Приходит Эльвира, моя старшая сестра, которую я ненавидела до тринадцати лет, она обнимает меня, поднимает с пола и плещет водой в лицо, хлопает по щекам, гладит мои руки, убирает кусочки застывшего воска. Я так давно ее не видела, наверно два или три года, кто знал тогда, что следующая встреча состоится лишь на похоронах моего любимого. Она немного изменилась, ее волосы стали светлее и кудрявее и она чуть поправилась. Возвращаемся назад.
- Представьте, последнее, что он мне сказал – это «целую мамочка, не беспокойся» и этим же вечером во всех новостях, - всхлипывает его мать.
- Я не знала, что про него говорили в новостях… я вообще ничего не знаю, - шепчу я.
- Эмма! А что он тебе сказал, напоследок? Мы с тобой даже ни разу не поговорили… ты так быстро уехала вчера… - обращается ко мне сверковь.
- Это личное…
- Но мы ведь все свои, - возмущается свекровь. – Боже мой, мой единственный сыночек…я же его мама, скажи…
Я бы сказала, но вот ни черта не помню. Алекс кладет руку на грядушку моего стула, он так всегда делал, и неодобрительно смотрит на мать моего мужа. Моя мама начинает постукивать туфелькой, ее ритм я ни с каким не спутаю. Еще один вопрос и она вступит за меня в бой.
- Алекс! А что он тебе сказал? Ты ведь с ним в машине скорой помощи ехал, – переключается его мать на Алекса.
Алекс испуганно смотрит на меня. А ведь и, правда, что он ему сказал…
- Чтобы присмотрел за ней… - он бросает на меня указательный взгляд.
Заставляю себя немного поесть, выпиваю немного вина. Блюда сменяются так, будто мы на торжественном приеме в кремлевском дворце, мама как всегда, ни дня без выпендрежа. Даже шляпку с вуалью нацепила сегодня и шикарное платье от какого-то именитого дизайнера, оно подчеркивает ее точеную фигурку. Ее спина прямая, она изящно восседает за столом и ведет светскую беседу с мужчиной за соседним столом, ее черная шаль, отделанная норковым мехом, небрежно наброшена на спинку стула. Она ведь и мне шляпку принесла, но на моих волосах лишь черный ободок, не буду снимать его всю жизнь.
- Я хочу уйти. – В глазах скопилось так много слез, что если не сдержу себя, залью всю скатерть.
- Нельзя. – Ледяной голос моей матери заставляет засомневаться.
- Но мне плохо… - говорю я, чувствуя, как рука Алекса с грядушки стула перемещается на мое плечо, его привычно задумчивые глаза распахиваются, и он вопросительно смотрит на меня.
- Дима, нужна помощь, - обращается мать к носатому мужчине за соседним столом. Все ясно, это она позаботилась о враче.
Выхожу из-за стола, направляюсь к выходу, немного пошатывает, мать идет следом, далее носатый мужчина, оборачиваюсь на него, вижу, что он очень высокий. Алекс опрокидывает рюмку водки, не закусывает и тоже поднимается, идет за нами, я ускоряю шаг. Думаю о враче, интересно, какая у него специальность? Может он психиатр из ближайшей дурки, а может старый мамин знакомый, внешне они примерно одинакового возраста, но мама всегда выглядит моложе своих лет.
Я выхожу в холл, пытаюсь отдышаться. Я думаю, а если вырвать сердце из груди, значит ли это что боль уйдет…
- Эмма!
- Что? – оборачиваюсь и смотрю матери прямо в глаза.
- Я прекрасно тебя понимаю!
- Не понимаешь!
- Понимаю, может, ты помнишь, что тринадцать лет назад я тоже потеряла мужа, с которым прожила всю свою жизнь! – Лед в ее голосе немного тает.
- Прекрати!
- Так как было уже не будет, но будет по-другому… по-другому хорошо!
- Без него уже не может быть хорошо! – реву я.
- Я нашла в себе силы это пережить и в тебе тоже есть эти силы! Раз так случилось и бог забрал наших мужчин раньше положенного срока, это не значит, что надо так сходить с ума. Надо пережить!
- Это не одно и то же! Ты сама довела его! Ты орала на него всю жизнь, сколько я себя помню, ты пререкалась, доводила его, все делала по-своему! Кричала! Ты продолжала это делать, даже когда узнала, что у него больное сердце! А я… нет! Я изо всех сил старалась быть на тебя не похожей! Я мечтала о детях каждый день, но он не хотел, и я сказала ему об этом лишь пять раз! Я думала, что если буду покладистой покорной, то все у нас сложится! Но его забрал бог раньше, чем отца, еще раньше! Ему не исполнилось и тридцати! Разве это справедливо?! Я все делала правильно….. я не понимаю….
- Нет… успокойся, дело не в нас! – Мать затаскивает меня в уборную. – Успокойся! Думаешь, мне было легко!
Постепенно в просторную уборную входят люди, носатый уже тут, спустя секунду Алекс оказывается в дверях.
- Я просто хочу уйти, мам!
- Иди ко мне! Мы уедем! – вмешивается Алекс.
- Нет! – остервенело шиплю я. –Я вообще не хочу тебя видеть!
Он прислоняется к стене.
- Вот что я сделала не так! Теперь я понимаю…. Все из-за этого… - мечусь я.
- Из-за чего? – изумляется мама.
- Он знает! – указываю на Алекса.
- Успокойся! – у носатого прорезался голос. – Оставьте нас, – спокойно произносит он, и мама цепляет Алекса за локоть.
- Кто вы такой? – спрашиваю я.
- Я хочу тебе помочь.
- Чем вы можете мне помочь? – возмущаюсь я.
- Я хочу лишь объяснить тебе, что все, что с тобой сейчас происходит – нормальная реакция.
- А я просто хочу уехать отсюда.
- Отвезу, куда скажешь.
- Я с вами не поеду.
- Тебе не желательно сейчас оставаться одной.
- Кто вы, черт возьми, такой?
- Я знакомый твоей матери, я…
- Мозгоправ?
- Сейчас ты успокоишься, и мы уедем, так?
- Дело в том, что я не знаю, куда мне теперь ехать…
В итоге я беру себя в руки, потому что не знаю, куда мне ехать. Выстаиваю до конца, выслушиваю соболезнования, и перед тем, как носатый подвозит нас до дома, я еще раз иду на его могилу вместе с Алексом, долго рыдаю там взахлеб. Рита не может дальше оставаться, ей пора домой, завтра на работу, Алекс не отходит. Хочу уснуть, я устала, поэтому снимаю туфли у самой кровати, все еще не знаю где его одежда, достаю его футболку, обнимаю ее крепко-крепко и перекатываюсь на его половину, подушка пахнет его волосами, слезы душат, но ничего, может, переживу через годик-другой. Но как пережить, если я с ним с детства не расставалась? Слышу, кто-то заглядывает ко мне в комнату, делаю вид, что сплю…. В итоге засыпаю с футболкой, сохранившей его запах.
Просыпаюсь от шума громко льющейся в ванну воды, поднимаюсь, во рту все плачевно, словно стая писающих котов пронеслась, убираю футболку под подушку, в комнате темно, значит еще ночь. Я хочу пить и хочу, чтобы звук прекратился, он мне мешает. Выхожу из комнаты, в гостиной никого нет, на кухне темно, лишь из ванной сочится свет. Стены пульсируют, по голове, словно чья-то невидимая рука долбит молотком. Подхожу к двери, она приоткрыта на пару сантиметров, тяну ручку на себя. Охватывает панический ужас, он там…. в ванной, мой муж стоит ко мне спиной, я застываю как вкопанная на месте и на секунду чувствую облегчение от того, что его смерть мне приснилась и он на самом деле жив. Он поворачивается, его лицо белое с легким оттенком синевы, грудь покрыта ужасными полуразорванными шрамами, как от вскрытия, из которых сочится кровь и какая-то желтоватая жидкость, похожая на смолу. Я пытаюсь закричать, но не слышу себя, я перепугана, я бегу назад, пытаюсь позвать кого-нибудь на помощь, я знаю это мой муж, это моя любовь, но я до смерти боюсь. Я нахожу свой телефон, хватаюсь за него, но руки отказываются принимать сигналы от мозга. Я снова пытаюсь закричать, мой голос едва слышен из темноты, слышу хлопок двери в ванную.
- Немедленно очнись!
Открываю глаза,  сижу между тумбочкой и кроватью, не помню, чтобы отодвигала ее сама, она ведь стояла вплотную к кровати. Меня бьет сильнейший озноб, я вся в липком и мерзком холодном поту. Алекс заглядывает в мои глаза, прижимает к себе, усаживает на кровать, я сопротивляюсь, его не было в квартире, я была одна, мне совсем не дышится в его объятиях.
- Он в ванной! Я видела его, видела!
- В ванной никого нет, здесь только я, твоя мама, сестра и Дмитрий Юрьевич, помнишь его? Он нас подвозил, сегодня после похорон, - за его спиной стоит носатый мужчина.
- Но я видела!
- Там никого нет.
- Он правда велел за мной присматривать? – ни с того ни сего спрашиваю я.
- Да, - Алекс опускает глаза.
- Но это не значит, что ты теперь должен здесь жить, - глотая слезы, говорю я.
- Мы по очереди будем, завтра Эльвира, потом твоя мама, Рита, опять я, - тихо объясняет он.
Эля протягивает мне стакан воды, садится передо мной на пол и сжимает мои руки в своих. Носатый набирает в шприц какую-то дрянь из ампулы, мама рядом с ним. Он приближается.
- Нет! – Алекс его останавливает. – Хватит ее обкалывать!
- Александр! Ты забываешься! – мама опять за свое.
- Хватит! Посмотрите, что с вашей дочерью, после его лекарств.
- Неизвестно, что было, если бы не они! – Мама вступает в бой.
- Он в ванной! – кричу я.
- Там никого нет, – оборачиваясь ко мне, спокойно говорит Алекс.
- Я не сумасшедшая! Я знаю, что видела!
- Там никого нет! Просто страшный сон…– успокаивает Алекс.
Огладываюсь по сторонам, если бы это был сон, то футболка моего мужа была бы на виду, но она под подушкой, телефон бы не валялся около кровати, а тумбочка была бы на своем месте. Подумываю о том, что только что видела призрак. Я выхожу из комнаты, все еще не понимаю, где сон, а где реальность.
- Эмма!
Возвращаюсь на крик моей матери, белье сорвано с кровати, у нее в руках его футболка.
- Что это?
- Какого черта ты делаешь? – вскрикиваю я.
- Это его?
- Да…
- Что она здесь делает?
- Лежала под подушкой, он сам ее туда положил, позавчера утром.
- Отлично! – она вытаскивает подушки из наволочек, берет все в охапку, постельное белье и его футболку.
- Оставь! Что ты делаешь?
- Меняю белье!
- Что ты сделала с его вещами? Сожгла? – я начинаю растерянно метаться по комнате. – Где все его вещи? Где наши фотографии? Где они? – выхожу из спальни в гостиную, большая стопка фотоальбомов, как в Лету канула, открываю шкафы и начинаю все из них вытряхивать, не могу поверить, что она все вывезла, хотя она способна на все.
- Нет, просто убрала с твоих глаз для твоего же блага, пойми ты дурочка, я хочу тебе помочь!
- Для моего же блага надо было спросить сначала у меня, готова ли я к такому! – громко хлопаю дверцами шкафчиков, гнев во мне закипает и вот-вот прольется наружу.
Мама спокойно уходит обратно в спальню, иду за ней, выхватываю у нее белье и начинаю расстилать обратно. Она мне мешает, пытается отобрать. Отшвыриваю ее руки, как могу.
- Не смей ничего трогать! – взвинчено визжу я.
Ее не останавливают мои крики, как и то, что я шлепаю ее по рукам, Эля тоже норовит вмешаться, только она на моей стороне.
- Успокойся, мам!
- Почему бы просто не позволить ей делать то, что она хочет? – спрашивает Алекс, но для мамы он последний человек, к которому она может прислушаться.
Я сгребаю все вещи, обнимаю их и не позволяю ей взять, слезы снова меня душат, моя мать решила отобрать у меня последнее напоминание о нем, мало ей было того, что в квартире итак почти не осталось следов его присутствия, так она хочет стереть все подчистую.
- Дима! Ты видишь, что происходит? Тогда в чем дело? Почему стоишь, как истукан? Сделай что-нибудь.
- Мам! Все пошли! Хватит уже! – вмешивается Эля.
- Я не позволю ничего с собой делать! Не позволю! Ясно вам?
Я не выпускаю свое богатство из рук, и двигаюсь к балкону, открываю дверь, Алекс бросается ко мне, но я успеваю выйти в прохладу весенней ночи. Я не хочу прыгать с одиннадцатого этажа, просто хочу забиться в угол с единственной вещью, которая сейчас имеет значение, бросаю постельное белье на кафельный пол балкона, в руках лишь его футболка…

- Потом я оказалась здесь…. очнулась в палате с решетками на окнах…
- Вы не рассказали до конца…  потом вы встали на табурет и если бы не ваш друг, мы бы не беседовали сейчас…
- Так вы все знаете?
- Конечно, все написано в вашей медицинской карте.
- Но зачем, вы заставили меня пережить это в очередной раз?
- Я должен был услышать лично от вас, написать ведь могут все, что угодно, вы не согласны? И все же вернемся к концовке, вы помните, что было после того, как вы вышли на балкон?
- Не помню … я не хочу себя убивать… и не хотела…
- Знаете, что странно?
- Что?
- Вы довольно долго рассказывали о событиях тех дней, но ни разу в рассказе не проскользнуло имя вашего мужа…
- Стараюсь не произносить его имя вслух… мне так легче, я, конечно, иногда его произношу, но не когда говорю о его смерти, знаете ли.
- Еще вопрос… вы так и не вспомнили, что он сказал вам перед смертью?
- Нет… от этого мне еще хуже, я не постаралась запомнить самые важные слова…
- И все-таки вы спокойно об этом говорите…
- Я переживаю это каждый день… уже привыкла, каждый день я вижу, как он умирает…
- Во сне?
- Наверно да… но я вижу его тело в гробу краем глаза почти всегда, бывает, взгляну на витрину, а за спиной вижу гроб с ним, или в зеркале… даже когда переключаю каналы…
- И вы вините себя в его смерти… почему? Ведь вашей вины нет…
- Есть…
- В чем же ваша вина?
- Знаете, я немного устала, время вышло, мне пора, я еще возможно смогу успеть на работу…. Я не могу, правда, говорить об этом снова…. – засуетилась я.
- Постойте, - он мягко берет меня за руку в дверях и заглядывает мне в глаза. – Поговорим о том, о чем хотите, идет? Завтра в это же время. И не садитесь за руль, пока ваш сон не придет в норму.
- Его звали Георгий… я называла его Гера, хотя родители называли его Гошей… и я забыла его последние слова! Возможно самые важные слова, а я их не помню…
- Я дам вам совет, неофициальный, можно сказать… Вы ведь слышали то, что он вам сказал, просто не можете вспомнить, ситуация стрессовая. Зачастую наше подсознание хранит на первый взгляд неизвестные нам сведения, и вы можете сами активизировать глубины подсознания во сне. Засыпая, попробуйте вертеть в голове образ вашего мужа и вопрос: Что ты сказал мне перед смертью? Как только вы окажетесь во сне и осознаете это, сразу не получится, в этом деле нужна тренировка, вы должны просто захотеть увидеть мужа и задать ему вопрос и повторять до тех пор, пока не вы получите ответ. Это хороший способ получить ответ от своего подсознания. Удивительно, но человек может получить верный ответ на вопрос, даже если наяву ему неизвестен ответ. А вам ответ известен. Его хранит ваша память!