Очарована, околдована...

Нас было трое.
Это трудно объяснить, но с некоторых пор - кажется, с этого декабря - нас стало не двое, а трое. Правда, никто этого не видел - что трое... Меж тем явное присутствие этой третьей сущности я ощущала не только психологически или как-то еще - нетрадиционным способом. Нет, я  ощущала её физически - покалыванием и давлением на кожу и мышцы, неожиданной выпуклостью цвета или оглушением, смещением теней и смущением лоскутной моей души, смятением-катаклизмом, изменением температуры тела и воздуха, гравитационными скачками и внезапными приступами ватной слабости.

Два чужих друг другу человека средних лет, семейных и вполне положительных, волею судеб, мы ехали с тобой вместе. Ехали - то ли в прошлое, где еще беспечно цвела свобода юности, или еще дальше, дальше - туда, где мы пока вообще не родились... А может, совсем наоборот - подспудно охваченные тревогой, волнуясь выше меры и уже навсегда утратив покой, мы переносились вместе с дребезжащим вагоном поезда в грядущее, отягчённое совестью - больной от непостижимости природы греха, от его неотвратимости. И уже тогда - с тоской и восторгом  предвидя этот свой будущий груз - древней интуицией... То есть, первочувствием.

Как бы то ни было, но мы ехали - по службе своей, делая при этом кучу необходимых вещей - мы раскладывали чемоданы, что-то ели и пили, селились в совсем еще советскую, неуютную гостиницу, ходили на семинары по менеджменту, мы умывались и чистили зубы в своих номерах, разговаривали с кем-то по делу и без него, хихикали над идиотской рекламой, возмущались наличию бомжей, "отдыхавших" на картонках у пустых гастрономов, ждали редких автобусов на промерзших остановках, дышали на стекло... Каждый на своё. Словом, если взглянуть со стороны, мы функционировали, как все - москвичи и приезжие, взрослые и не очень, обычные граждане большой ломающейся державы конца двадцатого столетия. Мы пытались делать вид, что нас по-прежнему двое. Но нас всё время теперь было трое, и не учитывать это было нельзя. Дело в том, что эта третья сущность находилась неотлучно рядом с нами, и не только рядом, а над и под нами, вокруг и даже внутри нас, и была в несколько раз сильнее нас двоих, вместе взятых. Сильнее людей-человеков...

Мы не знали, что делать с этим. Растерялись мы и потерялись, не видя больше привычных ориентиров и сигнальных огней. Что делают в таких случаях - нас никто этому не учил. Не давал руководства. Но то, что мы не хозяева положения - это нам было ясно, как Божий день. Знаете, это здорово смахивало на то, как если бы нам вручили огромное тяжелое кресло в стиле ампир и оставить его где-то, бросить и отделаться от него  – исключалось априори. Абсолютно. И мы волокли его (или оно нас?) по музеям и театрам, по метельным переулкам, где кто-то с надрывом напевал популярный романс "Очарована, околдована..."  и по улице Галушкина, где располагалась наша гостиница. Потом, через полтора десятка лет, этот дом снимут в фильме «Ночной дозор», назвав его местом силы...

И сила была. Та спонтанная, живая и непридуманная сила, о которой я говорю в третьем лице. Которая реально и постоянно, как приклеенная, ходила… нет, жила вместе с нами. Она не давала спать по  ночам, она толкала  в плечо и висок с риском свалить в нокаут, заставляла неметь язык или наоборот, беспричинно и блаженно улыбаться. Хотя это реже, намного реже... Она требовала к себе тотального внимания. И от тебя, и от меня…  Она требовала (о ужас!) каких-то решительных действий. Великолепный, гордый разум, напичканный теорией, считал их невозможными. Он их даже не обсуждал. Только повторял "нет" с упорством робота-автомата, у которого сгорели пробки. А она, эта сущность, рассуждала по-своему. И была безапелляционна. Она горячо дышала в затылок, рыла бездонную нору под ложечкой, лишала воли и умственных способностей. Она толкнула меня на обряд крещения - в крохотной церквушке Святого Николая на Ленинских, бывших Воробьёвых горах.
И она же вызывала у меня бред.
Зачем мне это? - в тупом исступлении вопрошала я.  Это кресло совершенно не вписывалось в мою обстановку, для него не находилось места в привычном измерении. Разве что на потолке. Да и то… К чему?! Ведь это риск – того или гляди рухнет на головы членам семьи… Куда же его всё-таки деть? В какую комиссионку сдать? Никто не примет, никто! Это мы чуяли нутром.
Потому что это нелепое кресло весом в тонну предназначалось ТОЛЬКО нам.

Принять его в дар и сказать большое спасибо? Оторопь, шок от внезапности вторжения, лютой бесцеремонности со стороны этой третьей силы не позволяла мне тогда сделать этого. Принять с благодарностью?! Сдаться?! Сломать свои твердые моральные убеждения? О нет!Не так, всё должно быть не так! Зачем она или оно, это кресло мне нужно? Более чем сомнительное приобретение... Кто так решил? Ответа не находилось.

Я знаю, что примерно так же думал и ты. Я всё знаю… Потому что эта третья сущность рядом с нами сообщала мне всё твои мысли. А тебе – мои.
Потому что эта неудобная, несвоевременно возникшая в нашей жизни сущность называлась любовь. Рушилась страна, но возникала новая крепость. В параллельном мире? Не знаю...
Оголтелые ветра срывали плоские крыши со спальных районов. Уплывала прежняя земля.
Впереди лежала полная неизвестность.