Последний день года

/сборник рассказов ""ГЕРОЙ" НЕ ГЕРОЙСКОГО ВРЕМЕНИ"/
               
    Вагнер завибрировал и валькирии взлетели. Я нажал зелёную клавишу…
- Да… Привет, Андрюх… Здравствуй… С наступающим… И тебя туда
же… Слышь, ты где будешь новый год встречать? Может, состыкуемся?
- С удовольствием, Аполлон ты мой, но я на работе… А после… А после тоже, но уже на похмелье. Илюх, я к тебе после десятого зайду. Хорошо?.. Ладно, заходи… С наступающим…
    Похоже, Илья снова поссорился с женой. Зачастил… Я осмотрел свою берлогу. Всё ли взял? Так, кровать заправил, стол в порядке, подмёл. Подошёл к настенному календарю и с первого по десятое вырвал листы. И тут вспомнил, что не вынес помойное ведро. Нужно торопиться… Надел шапку, выскочил в предбанник флигеля…
    То, что предлагала сегодня зима, лично меня устраивало. Невысокий кредит ветра, устойчивый курс пятнадцатиградусного мороза и повышенный процент снежной валюты. Настоящая современная зима. Раньше бы, не задумываясь, растёрся снегом, как это сдуру, сделал месяц назад. Мол, гля, какой сибиряк! Хоть в прорубь, хоть в космос. Но кто-то наверху сказал: «С этим парнем нужно что-то делать. Чтоб служба мёдом не казалась». И ночью, как тать, накинули на грудь удавочку, и давай затягивать. К приезду «скорой» чуть мамонтенком не разродился. Уже грешным делом подумал, не получу нобелевскую премию в этот раз, и «Фауста» напишет кто-то другой… «Скорые» сказали: «Хватит парень мотней трясти, пора вспомнить год своего рождения.  А я, нутром чую, что до сорока ещё далеко, но вот данная аппаратура начала давать сбои. Теперь, словно наркоман, шприц, спиртовые тампоны и «диклофенак», ношу с собой, как носовой платок…
   Я с разгона влетел в свою будку и, грюкнув пустым ведром в угол, заскочил в тепло. Всем хорошо моё новое пристанище. И жаркой батареей и ценой аренды. А вот к дверному проёму и низкому потолку привыкнуть сложно. Такое впечатление, что темя начало лысеть от частых ударов о венец дверного блока. И  что самое очевидное и потому невероятное, и от этого загадочно, это пластилиновая особенность. В, мягко скажем, инотрезвом виде – не ударил, не задел, не прищемил ни один миллиметр этого тела. Как говорил старик Цельсий, у градуса масштабы велики…
    Проверяю портфель: книги, кофейные принадлежности, блок сигарет, пачка гелиевых стержней, блокноты, «туалетка», бутерброды… Хотя еду они обещали. «Зарядка» на «мобильник». Нужно двести рублей положить на счёт… Всё вроде бы… Аа, подарки… Вперёд…
    Проходя по заснеженному двору, который весь изрезан тропинками, поздоровался с соседкой. Выбежала молодуха, покрытая шарфом, в белой застиранной «ночнушке». Сверху куртка мужа. Расплёскивая помои, прохрустела тапками на голых, в синих венах ногах...
    - С новым годом, - натужно улыбнулась белая заготовка лица, под маску праздничного маляра.
    - Спасибо, и вас с наступающим…
    Она коротко кивнула, вцепившись себе одной рукой в шею, чтобы куртка с шарфом не распахнулись, и вновь пролила что-то коричневое.
    - Зина, прибери! - Из форточки белакаменного крепкого дома послышался строгий окрик хозяйки. Я обернулся.
    - Доброе утро, Галина Николаевна! С наступающим, вас. Здоровья, денег побольше и мужичка в новом году…
    Она громко, по-молодому, рассмеялась, а потом внезапно закашлялась. Я подошёл ближе к окну.
    - Кху…тьфу…кхе… Ты кудай-та, хлопче с ранку…
    - На работу… В командировку дней на десять…
    - Аа, це добрэ…
    За тюлью, её не было видно.
    - Ты элейтрику усю потушил?
    - В первую очередь. Впотьмах собирался… Всё в порядке. Всё закрыл, прибрал, вынес.
    - Нуу… добрый путь…
    Я кивнул и пошёл к калитке. Снег перестал идти, словно затаился. Идти по ухабистой улице без тротуаров, как в деревне, было удобно. Добрая душа уже посыпала кое-где золой. Звук холодной ваты уютно раздавался в тишине…
     Район этот не так далеко от центра города и поэтому с замашками зажиточного села. Строят, перестраивают, кто капитально, а кто косметически. Слух, который идёт уже четверть века о сносе, так и не может превратиться в явь. Как дефолт загнал в сберкассы, этот же слух - загнал на каждый квадратный метр чуть ли не по дюжине «вдруг объявившихся родственников» и «прописал» их там. Не так давно власти решили:  чтобы построить этим бедолагам «откатное» жильё, необходимо знать по факту всех желающих в комфорте провести старость. Переписали, подсчитали, проверили и… И ещё долго не смеялись. Задумались. Кто-то из комиссии дёрнулся телом по-спортсменски и выразил мнение. «Нас у родителей было двенадцать душ в пятистенке, и ничего». Мудрые головы, у кого было чем кивать, закивали мыслями согласия, и порешили: не буди лиха, пока с потолка не капает. И изобразили тихую «заморозку». И как-то так, будто муравьи из квартиры диабетика, люди стали исчезать в другие районы. Освобождались покосившиеся флигели. Кто-то продавал участки с ветхими домами, переселялся в городские квартиры. Как говорит моя хозяйка-юмористка: «шоб гарненько погадить на старости…» А после того, как в городе открылся университет, стали домики отпочковываться «времянками». У боярочки Гали два таких пенала, как мой. В другом «временно» сын одинокий. На огороде вырос «грузовой гараж» на высоком фундаменте. Разделён он непонятно на сколько семей. Вот такой вот «бразильон де фавелл».
    Вышел к остановке. Людей никого нет, как и транспорта. Снял перчатки и потёр ладонью лысый подбородок. Мороз лихо обнюхал крем после бритья. Достал сигареты и только подкурил, как подъехала «маршрутка». Старый добрый «закон бутерброда». Водитель что-то пробурчал о дверях, которые хлопают, включил музыку, и мы поехали. Я протёр очки, расплатился за проезд и занял место у обледеневшего окна. Тесно. Тело в дублёнке. Поставил на колени портфель. Рядом только ребёнок поместится. Или конструкторы китайские, или автобус делали для перевозки анорексичных господ. Ну как русскому мужику или бабе здесь разместится? Колени давит… Вполоборота разве что… Чтобы вам всю жизнь рис кушать…
    - До рынка идет?!
    - Идёт! Садись давай, не студи хату, - пытался перекричать Киркорова водитель. Сделать звук тише, это реально сложно…
    Мне тоже до рынка. Съезжу сначала сыновей поздравлю, а затем на другой конец города… Хм, бывает же такое… Казалось жизнь совсем загнала в тупик, что сам уже согласился с безысходностью. Придумываешь для этого тупика философию, полную согласия и мира. И вдруг, как капот в яму – лучик света. Маленькая лазейка, чтобы достойно досуществовать…
    Вернулся из армии сын, которого ждала девушка. Решили пожениться. Говорю: «Не торопись, сынок. Сейчас у тебя «золотое время» наступает. Все дороги открыты. Цепляйся в жизнь крепко, как в самбо, подсядь под неё, чтобы к тридцати годам, через себя, и потом делай с ней, что хочешь… А сам-то что? Приём не удался… И глянул на меня так обидно… Глупый ты. Я же рос совсем один, некому было подсказать, вот и женился в восемнадцать, а через год ты появился. Моих поступков это конечно не оправдывает. У тебя потенциал гораздо выше. Я вам с детства объясняю. Есть закон такой негласный среди людей, который нарушается сиюминутной глупостью. Жизнь у детей должна быть лучше, чем у родителей. Если у меня «среднее» образование, значит у вас должно быть «высшее». Если я прочитал тысячу книг, то вы обязаны – две. Если я, кроме России, нигде не был, то вы  должны освоить другие континенты. Движение должно быть, сын. И тогда ошибки станут заслугами. Не ухмыляйся… Смотри, сейчас женишься, потом дети. И начнётся вечный марафон с рублёвыми препятствиями. Девочка она хорошая, но посмотри в её глаза. Всё, что ей нужно, даже угадывать не надо. Гнездо из бытовых веточек, птенцов и борщ. И всё. Это её предел. И она жизнь положит, чтобы сохранить тебя в этом загоне. А важное, то, для чего ты появился на свет, пройдёт мимо. И то, что она тебя ждала, ты задумайся, не велика ли плата за полтора года… Ухмыляешься… Ты лучше подумай, для чего она выманила тебя из института. Чтобы ты деньги зарабатывал? Ну-ну, работай. Пойми сын, человек который никуда не идёт, он как вода в пруду – заванивается. Человек без цели, мечты - эта тара, пустота. За шубками, кухонными комбайнами, «стиралками», ты и не заметишь, как опустишься до её уровня. Таким людям, понятие «стремление» невыносимо даже слышать… Он смотрел на меня моими глазами и я понимал, что всё уже поздно и напрасно. Мамина фокусировка зрения, оплаченная «живым налом», не дрогнет от папиных бесплатных слов. Всё уже не-понарошку давно…
    - На Харгору, идёт?!
    - Нет, в центр…
    Я посмотрел на часы, ехать ещё долго. Закрыл глаза и задумался…
    Сиренево-голубая мгла незаметно накрывала просторы Серенгети. Буш притих, приготавливаясь к передышке в бесконечном марафоне дикой жизни. Даже сухой ветер, отмеряя часы засухи, оставил в покое рыжий песок… Неожиданно, раздался протяжный сиплый рык… Лев, тяжело доковылял до акации и лениво опустился на брюхо. Медленно лизнул разорванный бок, но затем застыл взглядом на кровавой полоске заката. Это был много повидавший, умный, но ещё не старый зверь. Днём, после смертельной схватки, он покинул свой сытый прайд и теперь решил полежать в тишине. И даже когда рядом, в сухой невысокой траве, словно мираж, проплывали импалы, он не обращал на них никакого внимания. Этот мощный когда-то, с поседевшей мордой лев, казалось, ослеп… Он видел здесь себя ещё львёнком, неуверенно бегающим среди таких же, как и он, за мамой-львицей… Совсем скоро придёт огромный бродячий лев и в жестокой драке с самками пожрёт многих из его братьев и сестёр. Но именно его мать уведёт в каменные холмы… И он вернётся сильным, дерзким, быстрым, чтобы отдать дань Великой Природе. Два раза лунная тень от баобаба упадёт на равнину, пока самка не поймёт, что это молодое рычание под ударами соперников только для неё. И они уйдут в буш, чтобы вернуться уже вчетвером… Стада зебр, антилоп и чёрных буйволов незаметно редели. И прайд незаметно укреплялся на своей равнине. И даже когда ветер принёс страсти Великой Засухи, им удалось выжить именно потому, что был он. Но ушла засуха. Память вымывалась муссонными дождями, и пришла жизнь. Рождённые вместе с львятами, жирафы начали доставать своими языками верхушки сочных акаций. Как и прежде, сытый прайд располагался в тени. Лев лениво лежал, смаргивая ресницами надоедливых мух, и смотрел в дрожащее пространство горизонта. Львица стояла рядом, нервно подёргивая хвостом и сурово устремив взгляд в сторону. И только молодые львы, уже налитые силой, с ёжиками густеющей гривы, играли друг с другом, кусали и били широкими лапами. И когда один из них начинал скулить от сжатых клыков на теле другого, львица чувствовала это и, подбегая, рычала, пытаясь ударить не менее мощной лапой. Но львы убегали и прыгали на отца. Они уже пытались пробовать его силу, кусая за уши или играя с хвостом. Лев ловил огромной пастью одного из подростков и, зажав лапой, начинал вылизывать. Львицу это раздражало и она демонстративно уходила в дебри буша, распугивая неуклюжую семью жирафов… Уже много раз горизонт озарялся рассветом и огненный шар пролетев синеву падал за красную линию… Лев не раз видел, как молодые клыки рвут старую плоть. Когда кровавая пена застывает в пасти стариков. Уйти, не теряя гордости, удаётся немногим…Он поднял вверх огромную голову и долго хрипло рычал. В темноте разбежались в сторону от испуга гиены. Зверь с рыком поднялся на все четыре лапы и рысцой побежал через равнину в каменные холмы. Его владения теперь будут метить молодые львы…
    Когда водитель передавил горло Наташи Королёвой, я открыл глаза. Он громко спросил:
    - На рынке выходим?!
    Несколько голосов вполне серьёзно ответили, - да… Может это юмор у него такой? Всю дорогу пассажиры спрашивали куда ехать, набился полный салон, но ему захотелось сыграть в Наполеона. Порою кажется, что некоторые поступки людей вокруг, объединяют роли в театре абсурда, которые пытаются спровоцировать меня, чтобы врач психотерапевт поставил диагноз, для изоляции от общества.
   Автобус лихо тормознул возле остановки, скользя колёсами по льду. Водитель полуобернулся и строго посмотрел.
    - Господа, не хлопаем дверьми! Вежливей с двернями!
    Господа ломанулись к выходу. Ожегов поскользнулся и вылетел из салона прямо головой в сугроб. Ушаков покраснел не от мороза и сиганул в неизвестность. И только Даль тихо пукнул, спустился с порожка и с силой рванул «двернями».
    Рынок… Рыночная площадь, как всегда, пестрела шубами, шапками, куртками, кепками, спешащих по делам… Иду между фруктовых рядов и пытаюсь разглядеть за оргстеклом дары южных далей. Пар, устойчивый перегар, толкотня. Невозможно подойти к прилавкам.
    - Ой, извините, - сказал я, задевая портфелем женщину в песце.
    - Куда б…вылупился очкарик! - Облила меня помойным гневом модница.
    - Я таких красивых, как Вы, не видел никогда! - бросил я вслед, отчего толстушка-продавщица внезапно закатилась хохотом.
    - …дак! – послышалось поверх голов.
    - …ой етить, у меня задница краше…  - хохотала товарка, пока я пробирался к абхазским мандаринам.
    - Кто крайний?
    - Я, - насупился молодой парень в спортивной «аляске» и я понял, что это достоинство. Посмотрел с тоской на очередь, затем на часы… Аа, ладно, успею. Чем эту хрень морокканскую, так уж лучше абхазские…
    Меня никто не гнал. Проснулся однажды, все домашние разошлись по своим делам, собрал свои пожитки в сумку, мешок рукописей, около четырёх тысяч книг и перевёз всё к сестре. Она, конечно, не обрадовалась. Пришлось объяснить, что я временно, пока не найду жильё, а вот книги пусть постоят долго.
Поздно вечером вернулся, чтобы отдать ключи. Сыновья даже не выходили, поздоровались сквозь стену. Но она вышла. «А мы тебя не гоним, а то потом скажешь, что выгнали…» Смотрю на неё и думаю: «Кому я скажу, что выгнали? Почему меня должны гнать? Бред. Совсем чужой мне человек. С чужими мыслями, с чужими мечтами. Развелись уже два года назад, но я не перестаю удивляться, как я смог с ней столько прожить?» Когда выходил из квартиры, то лезвием по глазам - они уже сделали перестановку мебели, как ждали…   
Пошёл за разливным пивом. Взял баклажку трёхлитровую. Весь день жара плюс тридцать пять. Мотался по объявлениям, звонил, кучу мелочи поставил на зеро, а выпала шестёрка. Такое впечатление, что наши земляки - это самый жадный народ в мире. Загибают такие цены за комнаты с подселением, что мне работающему кое-где, кое-как и кое-когда нужно ещё подрабатывать по вечерам мэром. Несуразно высокие цены за щели, загаженные насекомыми. А последняя – вообще тараканий Рим. Стоит маркетинговая Клеопатра тридцати с чем-то лет и улыбается, - деньги вперёд. Ну, я и ушёл за чековой книжкой…
    И тут слышу в пивной очереди двое бухих мужичков разговаривают: «Да всё будет ништяк. Флигилёк маленький, но тёплый, если зимой. Главное совсем дёшево. Что? Это моя мать сдаёт. А? Да точно я тебе говорю, свободно. Вчера выехала одна командировочная. Как? Да я ща, в натуре, доезжаешь до водоканала, там весовая раньше была, угольного склада. И сразу напротив наш дом. Заречная семь. А? Ты чё, не местный…» Я услышал это, жалобно посмотрел на бочонки с холодным напитком «хаггер» и бочком-бочком из магазина. В таких случаях Архимед всегда говорил, что жидкость, погружённая в тело сегодня, вытесняет из пространства завтра…
    Бывают такие счастливые часы, когда все везде тебя понимают. Будто тебя везде ждут. Только подошёл – «маршрутка», только вошёл – хозяйка, только спросил – ответили… «Галина Николаевна, а скажите пожалуйста, какие перспективы моему проживанию у вас?» Решил я запатентовать свою надежду вежливостью. Она внимательно посмотрела снизу вверх, затем в паспорт, где «прописка» и снова на меня, но уже подозрительно. «Побачимо. Гадь у ведэрко, у двори не пачкай, шалав не води, вот и будет тебе перпес…тьфу, давай заселяйся…» Сын её, Сергей, Сярожа, как она его зовёт, потом с неделю за мной наблюдал и не мог понять, как это я изменился. Затем подошёл во хмелю и, скаля свои прокуренные жёлтые зубы, проюмарил: «Земеля, хэ, ты или не ты, хэ-хэ, смотрю, кхэ, вроде не ты…» Я пригласил его к себе, налил «валуйской», и оказался, я…
    - В обе пакета? – Пробасила здоровенная молодуха, взвешивая оранжевые кругляши. – Шесть кило…
    Я уже не удивился.
    - Да. В один - три кило, и в другой - остальное.
    Та зло посмотрела. Что-то блеснуло в её глазах, что-то похожее на мысль, но тут же погасло.
    - На. У меня вон очередь. Каждому тут буду каждый…
    Я забрал полный пакет, отошёл в сторону и быстро располовинил…
    Выбравшись с рынка, перешёл пешеходный переход и направился в ближайший двор. Остановившись у скамейки, ногой сгрёб с неё снег и поставил вещи. Огляделся. Красиво тут у нас. Уютно. Потом достал мобильник и нажал вызов младшего сына.
    - Алё? Сынок, ты? Привет, это я…
    - У него телефон сломался. Чего тебе?
    - Передай ему трубку… Что ты хочешь? В ванне… Ну тогда… Он тоже не может…
    - Что ты хотел? Говори быстро…
    - С новым годом поздравить, чего я хотел… Золото инков привёз… Пусть из них кто-то спустится…
    - Ааа, так ты снова напился. И что там за подарки? Хвост селёдки, что от закуси остался…
    - Мандарины…
    - А пошёл-ка ты знаешь куда… Мандарины! Детям нужны дублёнки, сапоги, сотовый вот потерял, а ты опять чепуху… Как же ты!
    - Я же недавно давал деньги на зимнюю одежду. Что тоже потеряли – сломали…
    - Давал, давал он! Да ты понимаешь…
    - Так! Зови кого-нибудь из ребят, холодно стоять…
    - Тебе надо, ты и зови. И свою часть квартплаты плати сам! Ты дождешься, тебя выпишут отсюда на хрен…
    - Делай, как знаешь.
    Я выключил телефон, увидев, что младший  бежит через двор.
    - Привет.
    - Здравствуй.
    Мы пожали руки. Я чуть дольше задержал рукопожатие, но он отстранился. Попытался улыбнуться.
    - С наступающим, сынок. Как там брат?
    - Не знаю.
    - Воо, ещё немного и ты батьку обгонишь ростом…
    - Ладно, пап, хорош, я замёрз.
    - А зачем выбегал раздетым…
    Я достал из портфеля две коробки со сладостями и, разложив по пакетам, передал ему.
    - Спасибо пап, я побегу.
    - Лети…
    Глядя ему вслед, я закурил, и сел на заснеженную скамейку. Что-то непонятно, дым что ли в глаз попал… Вот так… Я готовился, специально пораньше, чтобы пообщаться, а оно вон как… Б… привыкнуть не могу…
    Улицы города, - завешанные мигающими гирляндами, заполненные суетящимися людьми с сумками, снегоуборочными машинами, ёлочными буквами «л» на сугробах, - невыносимо ожидали праздника, как больной диареей очереди в туалет. Город будет терпеть до последнего, чтобы затем, когда стрелки замкнутся на «двенадцати», броситься набивать кишку, словно колбасу по-украински, запивать спиртным, устраивать салюты, падать у телевизоров  в салаты, и главное – ни о чём не думать. Император дал двенадцать дней для разграбления завоёванного духа Вавилона…
    Я перепрыгнул через лопату дворника, увернувшись от его матюка.  Вбежал по мраморным ступенькам, обитых деревянными планками, и  открыл стеклянную дверь «Вина Мира». Пока я гулял по залу, меня всё ещё не отпускала мысль, что режиссер театра абсурда где-то рядом. Это что нужно было пить и в каких количествах, чтобы сочинить такое название. То ли это моя вина, что в мире есть вино, то ли это они заявляют, что если и есть где-то вино, то только здесь. Тогда почему так тупо. А «книга-мир», это же всё равно, что ишаку приделать крылья и назвать «пегасом». Лингвисты-затейники, ну-ка, что тут у вас… Цена приемлемая, и выбор внушает доверие. Я решил, если терять человеческий облик, так уж культурно. Взял две бутылки коньяка и один лимон. Захотелось выпить сразу, но я обещал…
    Маршрутный автобус вёз меня через весь город на окраину. Салон был набит ароматными парами косметики и алкоголя. Молодёжь на задней площадке громко смеялась, рассказывая «приколы». Слушали музыку из мобильных телефонов, причём из нескольких сразу. Лица мальчиков и девочек - розовощёки. Руки с бутылками, банками пива… В середине автобуса расселись пассажиры средних лет. Замученные красные лица. В руках многочисленные пакеты, сумки. Сидящего возле окна, совсем пьяного мужчину, сопровождала женщина. Она периодически дёргала его за рукав пальто, после чего тот просыпался, мутной дикостью оглядывал окружающих, поправлял норковую шапку, и после слов «всех на…уволю», снова отъезжал в мир идей демократии… Передняя площадка была оккупирована пожилыми людьми с детьми. Хорошо одетые старухи бросали гневные взоры в хвост салона и прижимали к себе маленькие шубки своих потомков. Дети упорно не хотели сидеть на местах, влазили с ногами на сиденье, пузырили из носа соплями. Из ротиков, как градусники торчали палки «чупачупсов». Снимали с рук варежки на резинках и лупили ладошками в потные холодные стёкла… По проходу протискивался бородатый мужик в стоптанных мокрых валенках и кумуфляжной куртке. Предлагал небольшую растрепанную ёлку. Никто не соглашался. Затем он стал посередине и, держась за поручень, стал гундосить о том, как мы все зажрались… Триколор размещённости пассажиров удивительно совпадал с цветами национального флага. Только этот пьяный мужичок с ёлкой был похож на самого себя, как древко…
    Я вышел на конечной остановке и похрустел ногами по широкой дороге. Здесь заканчивал город свои новостройные многоэтажные мысли, и протягивал длинную ладонь от основной трассы прямо сквозь широченную лесопосадку. Там, за деревьями – Атлантида или как её называют - «золотая долина»…
    Не так давно нанялся по объявлению разгружать «камазы» для одной фирмы. Достаём, относим, складываем под навес. Перекуриваем на ходу. Подходит парень и спрашивает: - «Вас не Андреем зовут?» Я посмотрел, не узнал. «Андреем, но не первозванным». Продолжаю работать. Дядька крепкий, пониже меня, волосы чёрные, густые, нос явно боксёрский. Снова подхожу к борту машины. «Ни фига, ха! Так нас же вместе расстреливали, помните? Брест, мы машины гнали. Вы аудюху восмедесятую, я бэху… Вы с рыжим парнем тогда убалтывали тех козлов, чтобы нас отпустили. Не помните?» «Да было что-то такое, но Вас не помню». «Я с другой группой ехал. Кто-то этим быкам не заплатил, и нас всех отловили.  Нас ещё догола раздевали. Помню, Вас увели в лес, потом слышим автоматная очередь. Мы решили, что вас того…» «Значит, и у вас всё обошлось, отлично». Работяги стали ворчать, и мы разошлись… В конце дня с нами рассчитались и я пошёл на остановку. По дороге подъехала «вольво». Боксёр решил меня подвезти. «Меня Петром зовут… Ты представляешь, рассказываю наш случай дочери, она уже взрослая, смеется, не верит. Во времена были…» Новый знакомый, оказалось, работает замначальника частной охраны. Пообещал помочь с работой, если захочу. Я, конечно, хотел, но не всегда. Он так хорошо, по-человечески ко мне отнёсся, что я чуть не согласился сразу, но потом всё-таки что-то остановило… И вот позвонил на прошлой неделе, где, мол, встречаю новый год? А не хочу ли я подхалтурить? Только по серьёзке. Люди «крутые». На такое «блатное» место многие бы согласились, но «кадры» все заняты. И я подумал, а почему и нет. Заехал к нему, взял «липовое» удостоверение, получил «ц.у.», адрес…
    Где-то на «сгнившем» западе на просторе частного сектора, такие бы дома « гламурной» архитектуры, украшали бы салюты электрических затей. Здесь же, за высоченными заборами, праздничным выглядит только снег. Это и понятно, кто будет лишний раз привлекать внимание к наворованному. Кровно заработанное прятать не будешь… Эх, тулупчик Пугачёвский, износило время, а жаль…
    Возле кованой калитки с витыми чёрными лошадками я остановился и попытался найти звонок. Потом понял, что эта колотушка на цепи и есть то самое. Вот етить вас, массовики-затейники. Ну, что ж, уже интересно, уже живо… Внезапно массивная калитка отщёлкнулась, как от магнита, и я неуверенно вошёл. Навстречу шла женщина лет пятидесяти, в спортивном костюме, С крашенными красными волосами.
    - Почему не позвонили? Пойдёмте, я всё покажу. Хозяева уже уехали. И я тороплюсь…
    Я понял, что нужно только слушать, а обычная вежливость пусть пока постоит в сторонке, в «снежки» поиграет. Мы прошли по стадиону двора. В углу, в клетке, я заметил огромного пса кавказской породы. Он глупо посмотрел в нашу сторону. Затем в другую. И, похоже, был дураком. Чужой пришёл, а это громадина хоть бы пискнула. Потом оказалось, что это добрейшей души пёс, правда жрёт и гадит больше, чем дюжина дедов морозов, такие мне «подарочки» по двору разложил.
    - …это вы поняли. Теперь другие…
    Она мне рассказывала, как убирать снег. Как его лопаткой делать кубиком. Где брать, куда ставить, что осматривать, когда отдыхать, кому открывать или звонить если что. Оказалось, ночевать я буду в сарайчике рядом с собакой. А я уж размечтался побродить по богатому дому, немного позавидовать, представить всё своим. Но, как говорят у них в «долине», сколько на лосося не смотри, банку икры купишь в магазине. Гувернантка, как она невозмутимо отрекомендовалась, когда я спросил, как её зовут, уже целый час промывала мне мозги уксусом знаний прислуги, а мне хотелось остаться одному. Выпить в тепле, покушать и направить свои мысли в нужное русло. Петя меня проинструктировал, что дом под сигнализацией. Будет приезжать раз в день проверка, поэтому беспокойство излишне… Я послушно кивал этой гувер-супер-нантке, соглашаясь со всем сразу на сто лет вперёд. И перед моими пустыми глазами, алчущими градуса, пролетали на «фарсаже» коровники, и пикировали в эту долину…
    - Послушайте, дамочка, вам не холодно?