Присяги

                /сборник рассказов ""ГЕРОЙ" НЕ ГЕРОЙСКОГО ВРЕМЕНИ"/
            
   Вибрация телефона, лежащего на подоконнике, возбудила как всегда, только Спартака. Кот зашипел и рыжей молнией кинулся на кровать. Я проснулся и стал наводить фокус на настенные часы…  Шесть часов утра. Какой дебил вспомнил обо мне…  Я перевёл взгляд на полки с книгами и на глаза попалось название, «Шестой континент». Не к добру эти шестёрки. Резко вскочил на ноги, и намеренно, даже не стал смотреть в сторону окна. Как сказал один из дедушек нашей мировой мысли – знание умножают скорбь, а незнания - освобождают от ответственности. По крайней мере, здесь, уже в третьей съёмной келье, в которой живу с денежного позволения хозяйки старушки. Она души не чает в Спартаке, что о самом волосатом гладиаторе сказать нельзя. Он считает, что Полина Поликарповна занимает жилплощадь, и поэтому метит её тапочки, не соображая, что яички его, уже как два года на орбите. Ко мне относится как к младшему брату, который ничего не понимает в жизни, а только делает первые шаги. Его ум порою поражает и ставит в тупик перед знанием  о природе в целом. И тогда чувствуешь себя ничтожеством перед существом высшего развития…
    После утреннего туалета начал одеваться, как всегда балансируя на грани нервов и физических увечий. Спартак заплетал ноги хвостом, неожиданно оказывался в том месте, куда собираюсь поставить ногу и при этом, настойчиво изображал из себя реанимацию на колёсах.
    - Да-помолчи-ты-хоть-немного…
    Я нагнулся, порылся под кроватью и вытащил из чемодана банку «китекета». При виде этого действия кот повысил тональность, бросаясь к своей миске туда и обратно, блаженно показывая свои клыки.
   - Кушай, Спарташина, кушай…
   Он нежно кавкнул – спасибо, и затих. Я потянулся за телефоном…
    Теперь понятно шипение животного. Звонила «бывшая». Решил, не буду перезванивать, чтобы не испортить настроение по дороге на работу. Там видно будет…
   
   - …я с вами совершенно не согласен, - нёс очередную словесную метель мой собеседник, - и я вам докажу. Армия, как основной…
   Торгуя «читаными» книгами, или как их привыкли называть – «бэу», получаешь массу впечатлений, которых не получишь нигде. В начале, многолетнюю привычку уходить в себя, раздражали эти беседы, разговоры, споры. Но со временем понял, какую великолепную возможность познавать, мне выделил случай, который затянулся на пять с лишним лет. И постепенно, складывая в уме и на бумаге уравнение диалогов с совершенно незнакомыми людьми, ты понимаешь, насколько прост этот мир, в котором живёт большинство. И насколько он прочнее моего. Зачастую не важно, что в их мире - солнце жёлтое, ночь тёмная, трава зеленная, главное - не нарушай границ. Это не равнодушие, нет, это спокойная незыблемая ограниченность сознания, возведённая в культ, который имеет свою философию, как точку опоры. У некоторых выработался даже свой сленг образа мыслей… Не давая открыть рта, вопрос: «Мужчина, а у вас нету «Габриэлы» Амаду, я так и думала». Самая популярная фраза: «Это что – книги?» Затянувшаяся пьеса Беккета «В ожидании…»
   Но вот идейные, как Иван Гаврилович, наиболее интересны, а их преклонность лет, наиболее удивительная, если знать кто он, и чего ещё хотят на пенсии. А уж знаний жизни им не занимать, «правда» их, всегда в последней инстанции. Ведём разговор об армии. Я на позиции всеобщей воинской обязанности. Мужчина это воин, а потом уже всё остальное. Он, за бережливое отношение к деньгам налогоплательщиков и создание наёмно-профессиональной армии.
   - Иван Гаврилович, а как же понятие «родина, идеи» и всё такое?
   - Да какие идеи, Андрей, - понижает он голос до писка, коротко вскидывая рукой, будто маленький партайгеноссе, - о чём вы? Куда ваши идеи делись в Чечне, столько детей погибло, а вы идеи? Жили уже с идеями, хватит…
   Он округляет глаза и направляет мне в грудь указательный палец.
    - Хватит. Хватит уже крови наших детей, хватит… Государство наше никогда не было совершенным. А вы, посмотрите, что сейчас делается в вашей армии в мирное время. Убивают, забивают, до смерти. Строят дома генералам, в рабов солдат превращают…
   - Есть конечно перегибы. Вы просто телевизор не смотрите. Солдат, и есть, и должен быть, но только уважаемый раб. Согласитесь, нагнать на передовую Македонских, Суворовых, Жуковых, кто командовать будет, господь бог? Жить без идеи, цели, это преступление и вы это хорошо знаете. А наёмник ваш сдастся, или перекупят, а остальные разбегутся по щелям…
   Он насупился.
   - Как же вы понять не можете, время другое, даже я человек гораздо старше вас это понимаю…
   - Алчность, вне времени, а родины, другой не может быть… Америкосы, в сороковом году, в Сингапуре. Целая армия сдалась в плен. Тысяч сто военнослужащих. Это конечно по телику не покажут. И что самое примитивное – без боя. Сто тысяч, вы представьте, и без боя.
   - Не путайте вы божий дар с яичницей. Без боя. А кому он нужен тот Сингапур, чтоб за него голову класть…
   - Во, вы сами всё сказали, не было идеи…
   - Извините, что перебиваю, - на меня смотрели чёрные глаза знакомого парня, - из фантастики ничего нового, Никитина, Головачёва, не приносили?
   Я развёл руками, провожая его взглядом до двери…
   - Ваши служат? – Донеслось до меня.
   - А? Да, конечно. Присяга у младшего скоро…
   - Эх-хе, а мы своего «на группу», откупили… Я тоже поначалу размышлял, так как вы, но когда Валерке срок пришёл, я как подумаю… Валерка, это зять мой. Дочка у нас поздно появилась… уже погодки с внуками, а я с дочкой гуляю. Вот и хочется, чтобы у неё счастье было. Да и кто его не хочет? Живут хорошо. Скоро внуком порадуют. Валерка у нас парень не промах, зарабатывает хорошо. А пойди он туда, как всё случилось бы, это бабушка надвое сказала…
    - И замечательно, когда все здоровые, - улыбался я, пожимая собеседнику на прощанье руку.
     - Я потом к вам за Радзинским зайду. Андрей, вы пока попридержите, скоро пенсия…
     - Конечно…
     - Всех благ…
    Я стоял на ступеньках магазина и смотрел старику вслед. Многое можно сказать, только зачем. По душе, знакомое тошнотворное пятно растеклось… Быть может не всем даются некоторые чувства. Ведь это явная глупость, возведённая в совершенную степень. Какая-то огромная фабрика по удобрению деревьев, где нутро гнилое… Я осмотрел полупустую осеннюю улицу… И намёка нет на увядание. Лето только по утрам сдаёт свои позиции, в наём под холод, а днём держит город в крепких лапах солнца. Кинул в урну «бычок» и зашел в помещение. Настроение дало трещину. Людей как всегда мало, но ещё меньше покупателей. Перспектива месяца не радует. Аренда, долг за комнату с прошлого раза…      
Чтобы отвлечься от непростых мыслей принялся наводить порядок на полках. А если бы я ещё пил как раньше, вообще труба… А что я тут сопли развесил? Позвоню Геннадию, чем случай не лукавит… Прошлый раз за неделю заработал столько, что месяц шиковал. Я достал телефон и только тут увидел пропущенный звонок. Ёлы-палы, только этого не хватало…
   - Алло, Ген, ты?
   - Нет, папа римский, здоров Андрюх… Да куда ты нахер ставишь! Дурень не русский… блииин, да не туда! Ща, Андрюх, повиси пока…
   С Геной мы когда-то учились в институте. Гена очень «крутой» мужик в строительстве, если смотреть из окна жилого вагончика. Побросало и его по «университетам» перестройки. Даже в администрацию области умудрился впорхнуть. А вот выпорхнуть ему помогли быстро, придав ускорение какими-то полубандитскими связями. Теперь, когда народ бросился застраивать всё что можно и особенно – нельзя, Гена стал застройщиком. И что самое интересное, стал он им, после того как нарвался на столичных «кидал» с квартирами…
   - Давай Андрюх, коротко, а то лес привезли…
   - Я всё по тому же вопросу…
    - Подработать? Так, Андрюх, завтра фундамент заливаем, миксер туда не проедет. Будем вручную… Пиши адрес. Ты насколько, на неделю, лады… пиши.
   Я записал адрес. Затем вывесил объявление о внезапной причине недельного закрытия. Так, для успокоения, кому оно надо. И поехал «домой»…
   Всю неделю «бывшая» настойчиво звонила. Спартак настойчиво шипел. Я настойчиво не замечал. Уезжал на капиталистические стройки с первым автобусом, и приезжал, когда отпускала луна. Уже ничего не казалось мёдом. Если бы не кот, там бы и ночевал…
   В последний день, работаю с двумя маленькими узбеками. Там где я ведро, они по половинке, там - где я бревно, они вдвоём полешко. Вымотали, вдоль и поперёк. Хитрые, глупые и всё-таки работящие. Смеются чему-то своему, до слёз. По-русски не бельмеса…      
   Когда всё было закончено, позвонили Геннадию. Тот примчался, осмотрел работу и начал рассчитываться с сынами горизонта.
   - Андрюх, этот говорит…как? Садык говорит, у него сестра здесь, он её отдаст тебе…
   Я поливал из шланга фундамент водой и засмеялся.
   - Нее, спасибо! От одной только избавился…
   Садык, строго смотрел в мою сторону, пытаясь понять мой смех. Я стал серьёзным, отбросил шланг и подошёл к этому старому мальчику, строго спросил:
   - Она кошек любит, котов?
   Гена серьёзно начал переводить, или пытаться.
   - Андрюх, он говорит, что они не едят ни кошек не собак, это грязные животные. И ему жаль, что он ошибся…
   - Оо, - сказал я утвердительно, кивая головой в расширенные зрачки Садыка, - а я без жаренных кошачьих лап, кушать не сажусь. Мням-мням, понимаешь? Да всё ты понимаешь. А на обед, обязательно собачатинки! Витаминов не хватает наверно. Ты думаешь, на фига я этого здешнего кота подкармливал? Вы разъедетесь, я его в портфель и на ужин. Вон уже мешок приготовил для отлова…
   Молодой узбек в испуге потянул старшего за рубашку, и они пошли на автобусную остановку. Садык ещё несколько раз оглядывался, а спутник, отбегал в бурьян и видимо искал кота… Есть у меня такое, могу впечатлить словом…
   - Андрюх, короче, молодцы. Вот бабки, я поехал.
   - А не много, Ген?
   - Чё? Денег? Нормально, эту работу делают минимум четверо, сезон заканчивается людей не найду, да и знаю, как эти гаврики работают. Воду закрой. Вы втроём справились быстрей положенного. Пока…
   - Стоп, Ген, довези до города, - бросился я к вещам.
   - Не, пёхом, сам…
   - Ты-чё, жлобяра…
   - Не, Андрюх, чехлы только новые натянул, не видишь… А ты, как из мусорного бака. Давай, пока…
   Я остановился на полпути с непонятной в голове реакцией на сказанное  и посмотрел поверх новой «вольво». Чтобы так красиво «послать», это какой талантище нужно иметь. И обида слилась куда-то в кошелёк, на новые тысячные купюры…
   - Забыл, послышалось из окна машины, - что хотел сказать. Бросал бы ты эту хрень с книгами. За пару лет у меня квартиру купишь. Хрена ты как пацан, никак не вырастешь. Звони!
   Нет, Гена. Спасибо тебе за эти бирюзовые бумажки, но нет. Через два года, в купленной хате мне уже никто не вправит то, что вывалится. И тогда буду на пару со Спартаком хвостом вилять. Эти беговые дорожки, как правило, не приносят простому люду ничего. Выигрывают всё равно больницы и аптеки.
   Конечно, не всё дело в здоровье. Вот завтра с радостью побегу на работу, как это делаю постоянно, и ухожу оттуда с неохотой. Это же что-то значит. В жизни человека как не крути, а всё должно быть любимым. И жена, и ложка, и носки.
  Двадцать лет гонялся за рублями как кот за мышами. Поскользнулся, оглянулся и увидел пустоту вокруг себя. Сыновья даже на «проводы» не позвали. Младший, всё-же звонил, сказал, когда поезд отходит. Примчался, не узнал его. В форме не по росту, лысый, глазёнками испуганно смотрит на командира… Эх, да всё правильно. Точка.
   Поздно ночью рухнул на кровать. Спартак забрался на левую «отбитую» почку и затарахтел швейной машинкой мурчания, вышивая покойную картину у меня на душе…
   - Спарташ, зараза ты аспидная, ты зачем Полинки тапок обоссал? Выгонят нас на улицу нафиг, и правы будут…
   Кот, словно понимая каждое слово, замедлил урчание, и услышав о том что выгонят, совсем примолк… А кто его знает, может действительно понимает. За стеной что-то грохнуло и затихло. С Полиной рассчитался до конца года. Осталась аренда, корм кошачий. А они там, снова готовят подорожание. Цены, что в «оптовке», что в магазине, уже сравнялись. Да и душа чешется по новым книгам. Давно не ходил по книжным факториям. Но придётся это отставить, пацанам нужно отослать… Кстати, теперь можно позвонить, теперь пусть портит настроение…
   
    Вагон блаженно покачивается, поезд замедляет ход, и скоро, звонко хрустнув позвоночником, останавливается в ночи. Я смотрю на часы и понимаю, уже Орёл. В плацкарте рядом, кто-то гневно шепчет:
   - Я тя щас пойду! Я кому сказала, хватит, ирод… И шо бы с такой харей по Донецку…Нет у меня пива, ну нету…
    Я удобней перевернулся на спину, на верхней полке, и чувствую, что ступни ног ещё дико болят, после дневного шастанья по столице. В такой точно тональности, «бывшая», вела разговор по телефону…
   «Нам от тебя ничего не нужно, упаси бог, лучшее что бы ты сделал, это сдох поскорее, и я уверена, скоро ты сдохнешь, а пока живой, ты скажи, тебя хоть совесть мучает, или ты всё пропил, завтра у сына «присяга», а ты там с бл…небось развлекаешься, скотина поганая, если с детьми что-то случится, я тебя суку своими руками придушу, вон Димка, Санька, гуляют по городу, а мои служить должны, падаль ты, да какие деньги, если бы ты не гавкал, я уже договорилась, скот, а ты правды захотел, долги родины ему подавай, рвань поганая, никогда не прощу, ты почему молчишь…»
   Мы сидели со Спартаком в ночной тишине, в своём городе, в чужой многоэтажке и смотрели на включенный телефон на столе, который рычал как восемь преисподних. Уже который год она не оставляет меня в покое. Ушёл с целлофановым пакетом  нижнего белья, и грузовиком книг. Машину, гараж, дачу, квартиру, всё оставил, даже не задумываясь. За это, теперь получаю на работе под дверью, то землю с могил, то иголки, то записки. Меняю место, и всё повторяется. Хорошо, что не знает, где живу, а то бы точно в канаве загорал…
    Когда встал вопрос призыва старшего сына, я круто настоял на своем, и она дала «задний ход», надеясь, что с младшим у меня «это» не пройдёт. Но когда подошёл срок, я вполне серьёзно сказал, что если понесёт деньги, и назвал фамилию, то на пару с ним – в тундру варежки кроить. А сын, по любому, пойдёт в армию. Она, по прожитым со мной годам, знала, что по жизни мной можно манипулировать, пока дело не дойдёт до настоящих понятий. Бесполезно меня ломать, сдохну, а будет, по-моему. Она скривила маску лица и швырнула в мою сторону деньги, в крик стала выть: «Да подавись, ты! Тебе кроме денег ничего не нужно. Пожалел! Родину ему некого защищать! А нас ты пожалел, когда к молодой прошмандовке ушёл…»
   Я спрыгнул со второго яруса и пошёл курить в тамбур. Сердце колотилось от воспоминаний. Состав дёрнулся, больно ударив меня в плечо дверью, стал набирать ход. Я посмотрел сквозь грязное стекло и различил подсвеченный желтизной сиротливое здание вокзала, мокрый от прошедшего дождя перрон. Всё убегало вправо, натягивая чулок ночи на поезд. Я потоптался. Ногам вроде бы стало легче, боль уменьшилась. Не удивительно, сто двадцать килограмм на себе носить. В туалет бы сходить, но в этот гадюшник – выше моих сил, потерплю до дома… До «дома»... А есть ли он у меня? Да и вообще, бывает ли где-то дом, когда умирают родители?
   Билета купить не успел, просился на проходящие составы, и тётка хохлушка взяла на борт, правда по очень хорошей цене, всё равно – дай ей бог здоровье…
   В часть приехал сразу, не плутал. В сознание ещё не прокисла память о годах воинской службы, учёбе, здесь… А ведь не был, ммм…много лет… Успел на построение… На КПП, в наглую прошёл. Дембель не хотел пускать, даже после того, как объяснил зачем. Посмотрел ему в глаза долго и недобро, и пошёл. Ну не стрелять же он будет… Я тоже кабан здоровый, и отступил боец. И хорошо…
   Воинская часть специального назначения… Подбегаю к плацу, а его плотно окружила толпа гражданских. Протиснутся негде. Я осмотрелся, и заметил, что возле трибуны нет никого. Я, с видом лица разглядывающего витрины супермаркета, таким непринуждённым зевакой, перешагнул через бордюрчик и под флаг, за трибуну…Внимание никто не обратил… А здесь хорошо, всё видно и всех, даже одним моим глазом…
    - Чааасть смирррна! Равнение на прээ-вуу!
   Только я начал пульсировать ностальгией, как сзади подошёл дед и протянул руку.
   - И вы тоже? Здравствуйте…
    Я улыбнулся и пожал плечами.
    - А куда без меня…
   Заиграл марш, и я начал внимательно всматриваться в строй зелёных камуфляжей. Всё сливалось в одно лицо. Вроде, вот, - он… Нет… Вот тот похожий… Или нет, этот… И вдруг, у меня закралось подозрение, холка даже дыбом встала, - а в ту ли я часть попал? Их тут, как машин у хлебозавода… Обернулся. Сзади памятник погибшим «собравцам» и прочитал в/ч… Нет… Не может быть…
   Подошла женщина, кивнула в знак приветствия и стала поправлять причёску. Тут появился суровый офицер в краповом берете, и краповым лицом зло посмотрел на меня. Затем, поднялся на трибуну.
   - Вольно!! – Прохрипел он. Потом посмотрел на другого офицера и тот подошёл к микрофону. Как оказалось, этот взгляд у командира с детства, он на всех так смотрел.
   Я ещё перебирал глазом личный состав рот, как меня ветеран-дед, потянул за рукав на трибуну.
    - А теперь, с братским напутствием выступит старший брат одного из наших призывников! – И дед толкает меня вперед.
     На доли секунды ноги подкосились, но что-то внутри вдруг, - бац, и я в мыслях. Собран. И с места в карьер…
    - Сына, ты где?
    Микрофон засвистел и женщина с красивой причёской, с уже краповым личиком, потянула меня за плечо и зашипела:
    - Подальше, пожалуйста, поодаль… от…вы срыв…
    - Сын?! Ааа, вижу! Привет, сынок!
    В толпе хохотали… По плацу бежал офицер в нашу сторону…
     - Вы меня извините, я не брат, я отец вон его!.. Сына, молодца…
    Меня кто-то ударил в пятку, и я сжал кулаки.
   - Что хочу пожелать… Ребята…кхм…пацаны! Я давно не был в Москве. И не ожидал такого изменения в ней. Это родина наша, ребята… Сколько по паркам пьяни валяется, опустившихся молодых людей… Вот только возле Курского вокзала видел. Сиротеет наша земля. Кто спился, кого убили, мрёт мужик быстро чё-то…И кто если не мы, можем защитить нашу землю… Вспомните нашу славную историю…
   Меня настойчиво потянули сзади за подол куртки, я отмахнулся, как от комаров и дрожащим от волнения голосом продолжил:
   - Выпала доля нам лихая, можно сказать. Вымираем, а врага не видим… Это пострашнее чем в бою. Берегите себя мужчины, очень берегите… Помните, что нужны матерям, и конечно родине. И если у кого-то возникнут невыносимые трудности в службе, подойдите к этому памятнику напротив и подумайте. Теперь он ваш храм…
   Меня всё-таки оттолкнули немного плечом от микрофона, какие-то офицеры. Я взглянул в сторону командира части, на краповый берет. Его лицо, может впервые за этот век сверкнуло тайной радостью.
   - Сына! Я тут. Потом!
   - Спасибо товарищу, а теперь слово предоставляется заместителю командира части по…
   Я спрыгнул с трибуны и под весёлый шум толпы родителей пошёл к казарме в курилку.         
   Вслед кто-то крикнул:
   - Братуха, похмелись…
   - Бесполезно, там уже на дурку надо…
    В голове бегали ёжики критики и пытались поселиться в извилинах. Я жадно курил и посматривал на солдат в оцепление плаца… Что я сказал весёлого, не пойму…
    Затем всех вывели за КПП. Новобранцев распустили  за табуретками, скамейками, столами… Потом их расставили у забора, где с нетерпением ожидали родственники с кормовой базой… И только тут я понял, что в суматохе не привёз ничего из продуктов. Ладно, день большой, ещё сбегаю в магазин…Подошла «бывшая» в красной модной куртке и с таким же лицом…
    - Пошли, мы вон там, в углу, - она отступила от меня как от прокажённого и указала рукой.
   - Здравствуй, сын, - сгрёб я его в охапку.
   - Да тише… ну пааа…
   - …всегда так. Раздавишь его, отпусти, - пискнула женщина в красном, хлопнув ладонью по спине.
    - Не раздавлю. Оо, какой ты выбухал, - посмотрел я ему в глаза и слёзы навернулись. Быстро сел на лавочку и стал хлопать по карманам.
   - Пожри хоть, - толкнула в бок «бывшая».
   Я прикурил сигарету, оглядел «богатый стол»  и улыбнулся сыну. Тот разговаривал с одноклассником, который тоже приехал.
   - Здоров, Димка!
   - Здравствуйте, дядь Андрей…
   - Это мы приехали на машине и Диму с собой взяли. Жри, давай. Вон сколько привезли, не назад же везти…
   - Отстань, - зашипел я на неё, - отстань, сказал, что вы меня сегодня все пихаете. Отожрал я своё, поняла, теперь только кушаю. Не хочу ничего… Сынок, иди-ка сюда… Дим, отстань, наговоритесь ещё, иди сюда… Ну, расскажи, как тебе тут? Ни кто ещё не обижает…
   - Пап, да ты чё, кто тут…
   - Ты особо-то, тоже… На каждого кандидата найдётся свой мастер спорта…
   - Да я, походу, к разведчикам попадаю. Там этого нет. Они за своих жопу порвут.
   - Правильно сынок. Свои, это свои. Вы с братом у меня не самые плохие пацаны. А братишки своих видят. Там зрение острое. Сын, я смотрю плосколицых много. Кто они, буряты, башкиры, якуты. Берут наверно уже всех…
    - Я сам удивился, русских очень мало. Пап, ты пил?
   Я затянулся сигаретой и удивлённо покрутил головой.
   - Нет, с чего ты взял…
   - Сынок, да по твоему папе никогда не видно, и литру выжрет, не признается…
   - Сын, не пью я, уже год, не слушай её…
   - Хэ, не слушай, а зачем тогда на трибуну попёрся. Стыдоба какая, я думала сквозь землю провалюсь…
   Я бросил строгий взгляд на женщину в красном и повернулся к ребятам.
    - Получилось так, понимаешь…
    - Всё у него – так. Так – женился, так – детей завёл, так – напился…
    - Маа, ну прекрати. Хоть здесь не начинай…
    Под вечер, прощаясь со «своими», толпа родственников тонкой струйкой потекла к ж.д. станции на электропоезд. «Бывшая» с каким-то неизвестным мне мужиком на джипе укатили домой. Я постоял ещё немного у ворот кпп, посмотрел на купола войсковой церкви, и направился на станцию…
   Проходя мимо фанерной вывески с неустрашимым названием «прыём метал», остановился возле «рюмочной». Огляделся. Посмотрел на перрон невдалеке, где как оранжевые воробьи с мётлами в руках расселись на металлических перилах таджики. Дверь магазина хлопнула, и миру явился сизопезиновый человек непонятного возраста. Он широко улыбнулся коричневой улыбкой, словно встретил дальнего родственника.
   - Братуха, будь любезен, дай сигаретку.
    Я достал сигарету, затем червонец и протянул.
   - Бери.
   - Ляаа, а откуда знаешь? Во, спасибо…Во, молодец…а может…
   Я кивнул рукой и побежал к показавшейся электричке…
 
    Шёпот снизу усиливался всё громче, я открыл глаза и посмотрел в вагонное окно. Рассвет. Внизу зашелестели целлофаном.
   - …купила халат. У нас таких отродясь не было. Шикарный, не дай бог в больницу, а одеть нечего…Ещё шо, хай вин носе…Шуба просто класс, и я вам скажу, на наши если перевести, цены не сложишь…А мне ещё Тамарка говорит, бери две, я и взяла… Та шо того житя…
   Я застегнул под животом ремень. Так неудобно на этих полках, такие они тесные и короткие. Пойду хоть лицо ополосну…
   Стоял, курил в тамбуре, покачивался от неожиданно сбавленной скорости. Уже скоро, подъезжаем…
   Вспомнилось, как вот так же, когда-то, ехал на «дембель». Молодой, здоровый бугай, которого ждали ещё живые люди и живые чувства. Так же, как и сейчас, всколыхнулось что-то под сердцем, когда проехали Зелёную Поляну, пригород. Ничего внутри не поменялось, а изменилось очень многое, и безвозвратно. Родина, это не хлеб с маслом, чтобы там не говорили. Если вот тут, под ребром не бьется птаха, значит, нет у тебя родины, и ты самый бедный человек…
   Глядя на раскрасневшихся нечесаных молодых товарок, соседок по плацкарту, пришла мысль. А что же я везу из столицы? Две книги, редкость в нашей провинциальной широте, и всё. И сыновний взгляд, осуждающий… Да мальчики, где же я вас прозевал, ведь казалось глаз не спускал. Старший, когда узнал, что я против «откупов», вообще перестал звонить. Теперь и этот туда же…Ну ничего, своих грехов не проспать…
   Столица очень изменилась в худшую сторону. Блестит, сияет, а дух в проспектах-улицах, лживый и чужой… Как там этот парень иудейский придумал – «и это пройдёт»… Я погулял руками по своим карманам и достал последнюю купюру. "Тысячка" Гены обиженно приклеилась к ладони. Нужно Спартаку купить еды, да самому чем-то побаловать желудок. На орешки пивные, теперь век смотреть не буду.
   - Пассажиры, кто выходит в Белгороде, приготовились, ожидаем пограничников…
   Солнце резво выскочило из лесопосадки и заметалось между вагонами многочисленных составов отдыхающих в депо. Поезд заскрипел, зашипел и затих в медленной качке хода. Вид города тёплым языком лизнул душу и нежно обжёг сердце покоем. Завтра книги, работа, маленькое счастье…