Рыболовы судьбы

                /сборник рассказов ""ГЕРОЙ" НЕ ГЕРОЙСКОГО ВРЕМЕНИ"/

   Зимняя рыбалка, это секс в промышленном холодильнике. Я не отношу себя к подобному пограничному сумасшествию. Нет, допускаю, что кому-то кажется забавным пройтись по глади «аки посуху». С азартом в сердце наблюдать, как мороз затягивает очередную лунку, и всё-таки вытянуть тупую манюню-рыбку. Нормально. В северной Европе, вообще, платят большие деньги чтобы переночевать в ледяной гостинице. У нас хоть с пользой, и конечно мудростью. Лишний раз убежать из семьи лицензионно, это ли не выдумка.  И так, как у меня семьи уже нет, я не стал отбирать у природы то, что принадлежит ей по праву. Пусть зима, льды, принадлежат белым медведям, тюленям, и ребятам в ОВЗКа. Я оставил себе лето провинциального юга России…
   В своих подростковых метаниях по объятным просторам области с бамбуковой удой, как Македонский жаждал славы, так я – улова. Но вышла из-за угла зрелость, и я понял, что нет ничего приятней, как затаиться в камышах на целый день и под смакования «градуса», делать вид, что переловишь всех сипелявок в реке… Утренние короткие сборы, марш поход к берегу, поплавок на воде, первый окунь, седьмой глоток, девятая сигарета, и тишина. Благодать. И думы, как небо, на которые наплывают белые облака памяти. И кажется, что впереди много ещё прекрасного. И даже эти пять-десять рыбёшек, которые стоили целого дня, и которых сожрёт хозяйская кошка, кажутся тебе мамонтом, притянутым в пещеру. Главное не усугублять со спиртным. Иначе незаметно, ты начинаешь ловить рыбу всерьёз,  и потом встаёт под вечер вопрос, словно статуя острова Пасхи, а зачем ты вообще сюда припёрся…
   У меня снова бессонница. За окном промелькнула в неоновой ночи кошка «лилябрик», как я её называю, по причине, не только внешнего сходства… Я встал с постели с чугуном на голове, вспоминая, у кого же я был вчера на дне рождение… Потянулся за кружкой  с капустным рассолом… В двери памяти постучался один знакомый, посмотрел в «глазок», и не открыл, потом другой, тоже не он… Загадка. И что дальше? Белые тараканы… Душу мучили какие-то угрызения, но не совести. Я включил на столе лампу, - и увидел… Стол, как всегда в рабочем беспорядке, книги, листы бумаги, журналы, а посередине таинственное ПВО развернуло  орудие в виде двух бутылок. Пиво, марки, которой я не употребляю даже в петле, и водка, которую я «люблю, когда в карманах ветер». Где же я  всё-таки был? Так…
   Если я одну из бутылок открою сейчас, то уже не выйду отсюда до следующей ночи, а это значит минус день, плюс кипа исписанной бумаги и всё тот же чугун в голове. А ведь впереди огромадный, большеглазый, двенадцатирукий, солнцезадый, пыльноносый, теплоухий, целый день. И глаза мои наткнулись на пластиковый телескопический член кита. В голове моментально включилась лампочка навигатора. На похмелье, как и в бою, важно знать во имя чего. Я дотянулся до бутылки пива, медленно, даже лениво, её откупорил и нежно, по одной стороне кружки начал наливать. Ощущение солдата, на стенах осажденного Баязет - скоро придут на помощь наши, с каждым бульком возрастало. По каменным ступеням я вбежал вверх на бастион и вставая во весь рост поднял руку с винтовкой и крикнул во всю глотку, - на рыбалку…
   От вкуса пива ощутил только одно, оно было тёплым, да и было ли… Но чугун потёк по плечам и спине освобождая в голове дупла для юных дятлов. Я громко отрыгнул и резко встал. На часах стрелки показывали без четверти четыре… Умылся, оделся, привёл в порядок комнату, кинул в рюкзак водку, наживку, зелени, хлеба, огурцов, сыр, и выскользнул в прохладный сон спящего лета.
   Транспорт естественно ещё не ходил, за исключением матёрых таксистов… Пустые ладони улиц с мигающими жёлтыми огнями перекрёстков ласкали прохожего тишиной, и становилось уютно. Вдалеке, по дороге, проехали оранжевые поливочные машины. У некоторых домов, тёрли свою исполнительность о тротуарную плитку дворники. Я двигался быстрым шагом по прямой, через дворы, улицы, не давая опомнится головным дятлам и яростно вспоминал вчерашний день…
   Помню, зашёл в магазин, купил продуктов, вернулся «домой». Затем приходила хозяйка и ругалась, что громко музыка. Но дело было скорее не в громкости, а в репертуаре. Если бы это травил тюбик Колька Басков, она бы наоборот попросила увеличить звук, но это был всего лишь Рахманинов. Потом приготовил себе каши с тушёнкой, потом кто-то пришёл… Ё-моё, ведь это соседи, тоже квартиранты. Они попросили, что-нибудь послушать, у них именины, но я не… Стоп. Я не был у них в доме… Нет, так на ходу не вспомнишь… Я взглянул на появившийся на углу коммерческий киоск, и понял всю значимость Елисея перед гробом спящей красавицы… Пиво было ледяное и вкусное.. так заломило зубы с первого глотка, что я вспомнил и у кого был и что делал, вплоть до юрского периода. Тут стоит задуматься о перспективах пытки в застенках…
   Вчера под вечер, решив прервать свой недельный запой трезвых аргументов будней, вспомнил карманом о двух сотенных фантиках и решил устроить дегустацию коньяка местного разлива. Но, как сказал Александр Васильевич Суворов, выслушав царя, - «решить, не значит – мочь», и повёл армию через Альпы, так и я, отклонившись от первоначально поставленных задач, побрёл в пив-бар. Где и встретил давнего знакомого, интересной теперь профессии - «валютчик». Он с приятелем отмечал преддверье предстоящего семейного застолья по поводу его тридцати четырёхлетия. И так искренне мне обрадовался, что мне почудилось, будто именно я его родил. Уже через час нам стали тесны кислые стены этой забегаловки, и он широким жестом провинциального принца Флорезеля позвал в ресторан. А семья уже ждала. Второй приятель, здоровенный лысый парень, был тоже, или когда-то – «валютчиком». Они пересказывали мне и себе какие-то байки из жизни денег, золота, мобильных телефонов, то и дело, разливая по стаканам из литровой бутылки, водку. Хохотал и я, не особо вникая в сюжетность скетчей. Помню, пару раз попытался пропустить скоростную дозу за крепчайшее здоровье, но благие помыслы питают юношей, а у мужей принижают самооценку. И мы поднимали свои авторитеты, пока именинник, выходя из туалета, вдруг вспомнил, что у него в ванне такой же кафель, как и здесь. А значит, есть квартира. И как следствие, есть семья. Мы были поражены его логическим мышлением. Проводили его домой, если так можно назвать. Он посмотрел обречённо на тёмные окна своей квартиры и красиво попрощался, - …здец, ребята…
   Всё что было потом уже не важно… А вот откуда на столе появились бутылки, это загадочный вопрос, на который нет желания отвечать. Даренному коню, всё одно в какую сторону скакать… С памятью конечно имеются проблемы, но с другой стороны, если всё помнить и знать ответы, кто даст гарантию, что не замкнёт в самый неподходящий момент. Думая, гадая, мучаясь секретом Бермудского треугольника, можно однажды забыть, как расстёгивается ширинка, и навалить в штаны…
   Я вышел на финишную прямую к жэдэ - вокзалу, с удовольствием отмечая крапленую ясность в голове, лёгкий шаг и осознание того, что ещё жив. А ведь стоило только выкурить сигарету и цветы самочувствия завянут. Решил, покурю только после первых сто грамм. Президент ведь тоже терпит – землю не пашет…
   Прямоугольная геометрия горизонта, уже погасила огни ниток уличных фонарей. Воробьи стаями дразнили чириканьем дворы. Где-то сзади послышался крик, зовущий какого-то Пашку, у которого осталась Ленка…
   Я пересёк привокзальную площадь, перрон, и зашагал в сторону реки рядом с жэдэ-путями. Нужно было дойти до моста, затем свернуть на левый берег Везёлки, и ещё с километр по густым зарослям лесопосадки топать к своему месту на так называемых «штанах». Там сливаются две реки и текут куда хотят. А хотят, на Украину. Реки, конечно громко сказано.  Человек их так залапал, задушил дорогами.  Мостами, берегами кирпичными.  Глядя на оставшуюся, чудом сохранившуюся природу, уже посадка, кажется дремучим лесом, ручей – Дунаем, а замученный окунёк – лососем…
   Шёл, по узкой тропинке сбивая с ушастых  лопухов жёлтых слизней. Гадал, остался ли коробок с опарышами от прошлой рыбалки, или кто-то заглянул под пень… Вдруг, цепляюсь за корягу ногой и с маху, «физикой» на терра. Щёку жиганула царапина. Я обернулся и замер, находясь в лёгких парах испуга. Из высокой травы поднялась мумия и, быстро почесав в паху, плаксивым голосом заявила:
   - Эта…шо тут ходют бл…
   - Ты бы, блин, на рельсы ещё лёг, может там спокойней, - недовольно произнёс я, поднимая свою тушу с рюкзаком из зарослей…
   - Шо я тю, там же задавэ…
   Я повнимательней разглядел это чудо под утренним небом, и острота его юмора мне показалось знакомой.
   - Не холодно на земле, - понимаю, что спрашиваю глупость, сказал я. С таким успехом можно спрашивать у шпалы маршрут следования.
   - Та я не один уздеся. Туточки идето Манюха, Пэтро с Дэрэвянко… Та летаж-жеж, икебана здрасьте, - воскликнул он, устало посматривая по сторонам и расчёсывая ключицу.
   Нет, мне этот бродячий файл явно знаком. Разглядывая это клетчатое тело в спортивных штанах, я пошурудил курсором ладони по виску. Вполне небритые впалые щёки, нос - картохой, губы – лезвием…
   - Юра, ты что ли?
   - Та о тож…
   - Ты что меня не помнишь, Андрей я, просто Мария, помнишь?
   Чудо под именем Юрий, как-то повернулся боком и приготовился бежать.
   - Ты-чё, титька тараканья, неужели все мозги пропил…
   Юра осторожно повернулся и молча удалился в заросли… Хотя, почему он должен меня помнить… Я развернулся и пошагал дальше… М-да… Приятно иногда увидеть обрывок фотографии на тёплую тему прошлой жизни… Что-ж, дороги, которые выбрали нас…
   Наконец густые заросли побережья закончились и я вышел к знакомым кустам ивняка. Рассвет улиткой вползал на верхушки деревьев и, поведя сонными лучами, раздумывал, - куда же ползти дальше. Растянутая пяльцами берегов гладь реки парила нежным туманом, который словно от стыда прятался за тополями. Где-то плеснулась рыба, потом ещё раз, и яростно застрекотал кузнечик, совсем рядом.
   Я расположился на неизвестно кем принесённом огромном бревне и после того как отыскал опарышей, начал прикармливать личный состав водоёма. Потом закинул снасть, закурил, и посмотрел на поплавок… Мгновенно, на красный стручок, будто век меня дожидалась, уселась большая стрекоза и замерла… Вот и всё… Что ещё нужно человеку временному… Приходим, не знаем откуда, уходим неизвестно куда… Посмотрим… Клюнул. Как-то, не хитро… Опс, поймал. Палец в чешуе… Я победно оглянул арену, но Рим ещё спал, аплодисментов не последовало. Быстро набрав в целлофановый пакет воды, запустил туда горемыку и придавил края камнем. Но что такое первый пескарь не поддержанный ста  граммами, это янтарь без мухи внутри, отсутствие авторитета… Выпил не закусывая.  Тем самым, давая возможность градусам, занять радикальную политическую позицию в отношении заблуждающегося  солода. Белые аргументы  начали расти во мне - тупым блаженством…
   По противоположному берегу, что находился в метрах сорока, быстро шагал мужик туберкулёзного вида и разговаривал сам с собой, размахивая руками перед своим лицом.
   - Рыло в катяхах, рыло… А мяса мы есть не будем, нееет… А рыло…
   Он скрылся… Потом что-то тявкнуло… И наступила тишина… Стало слышно как просыпается город. Я снял штаны, оставаясь в трусах и футболке, и присев на бревно уставился на поплавок…
   «Жри то, что заработал и не мешай мне смотреть сериал, - в гневе отвечала она, о моей просьбе, о еде, - неделю на моей шее сидишь, а мне достаточно, что на ней сидят твои дети…» Через три дня я уже в социальном контексте жизни с неплохой зарплатой пытаюсь посмотреть ТВ. «Купи себе  и смотри, а мне не мешай смотреть сериал. Тем более, - она не скрывает едкую ухмылку, - тем более, тебе обещали большую зарплату…»
   Так проходят дни, недели, месяцы, но сериал такой же бесконечный, как и луковые речи работодателя о скорой выплате зарплаты. И однажды ты понимаешь, что не хочется идти домой, то есть – понятно, идти нужно, но непонятно зачем? Дети живут между школой двором и компьютером, попытки войти в их мир заканчиваются всегда двумя, - «не мешай» и «дай денег». Это понятно и неотвратимо у большинства из тех, кто выстоял «перестройку». Выстоял  на рынках, в «грабеже» своей страны, в погоне за рублём и, как правило, далеко не за «длинным». Генетика каждого давала приказ, -  просто выжить, сохранить потомство. Добиться результата любым способом. И дети научились обычному человеческому презрению. Так кошкам противны собаки, за то, что рабски прислуживают хозяину…
   Вечерами я начал задерживаться допоздна и с удивлением обнаружил, что никто не вспомнил о потере бойца… В соседнем дворе, раскинула свои углы автостоянка, где на бетонных плитах, как на постаменте,  уселся  автомобильный кунг. Там и тешил свою сентиментальность,  пятидесяти четырёхлетний любитель мексиканского «мыла». Худенький как подросток, сторож Юра, у которого в приятелях ходил некий Николай Иванович. Натура окультуренная передовицами газет. Солидность манер, бывшего работника отдела кадров. Гипертоническая отдышка, из-за полноты, рисовали личность генеральских кровей…
   Необычная Юрина манера вести диалог  повергала сначала в изумление, но потом стало даже интересно. Человек, проработавший всю жизнь на электро-погрузчике на каком-то заводе, оказывается, понимает этот мир по-своему. Что не скажешь об окружающих. Услышав ответ, стараются переспросить,  а затем задумчиво кивают своему второму «я», как бы говоря себе, этого уже не вылечишь… Николай Иванович человек увлекающийся и подозрительный,  как ФБР. «Я наскрозь всех вижу, - присказывал он иногда и уговаривал друга позвонить в милицию, после того как очередной клиент поставил на хранение автомобиль, - смотри какая рожа пошла, у него там небось арсенал…»
   Но объединяла нас всех конечно неторопливая любовь к алкоголю. Приятно было приходить к этим относительно пожилым людям и не только из-за того что бы выпить. Беседы, вот это была изюминка. Манера пития у всех разная. Юра, который никак не хотел говорить своего отчества, наливал сразу граненый стакан и выпивал залпом… Индивидуальность. И на этом всё. Слегка закусит, и курит весь вечер, зорко оглядывая периметр стоянки. Он иногда вклинивался в разговор своей изумительной нелепостью, или  увлечённо кивал головой, улыбаясь, словно и он там был и ему это ведомо. Его немногословность однажды потрясла меня до погребов души. Он прочитал наизусть всего «Чёрного человека» Есенина, а из Пушкинского Онегина, выдавал такие отрывки под суть нашего разговора, что тут уж хочешь, не хочешь, а рот раскрой -  сделай милость.
   Николай Иванович надрывно смаковал свои порции «на доне, на доне», но пьянел почему-то быстрее нас. С каждым выпитым «миньоном», не только его круглое лицо загоралось с новой силой, но и повышалось его «айкью». Сознание становилось шире. Как и жесты, и такие слова, типа, - детерминация, выпархивали из его уст с лёгкостью. В тёплые осенние ночи…
   Я же, среди них, чувствовал себя законченным алкашом, тупым и невразумительным…
   Мы сидели в будке и курили, ожидая, когда кончится мексиканский трёп.
   - Мария, - произнёс залапанный грязными руками чёрно-белый экран телевизора «Юность», - ты не виновата в том что так всё произошло… Ой, тётушка, я знаю что так не надо поступать. Мне необходимо извиниться… Но он сам Мария, сам хотел, что бы всё закончилось…
   Я глянул на Юру, и увидел в его лице всю душевную боль несчастных мексиканских девушек. Какой-то водитель протянул в окошко карточку,  и мне пришлось отметить её в журнале принятия под охрану. За окном послышался голос Николай Ивановича. Он бранил какого-то парня на «запорожце» и вошёл как раз тогда, когда пошли титры и заиграла музыка, вызывая во мне как у собаки Павлова, прекрасное чувство что всё закончилось.
   - Зрав, люди. Здрав, - улыбался Николай Иванович, пожимая нам руки, - ну как там Марынька?.. Никак… Тоже хорошо…
   - Да эти все, - презрительно бросил серьёзный взгляд Юра, на несчастный телевизор.
   Николай Иванович тяжело опустил своё грузное тело на продавленный диван и повернулся ко мне.
   - Андрей, возвращаюсь к нашему прошлому разговору. Вот вам живой пример. Человек туп и нахален, что говорит о его вырождении как ветви. Когда на дереве засыхает ветка, её обламывают. Ну что вы всё улыбаетесь… Вы думаете,  ему тяжело перегнать машину к забору, или он ноги протрёт лишних двадцать метров? Нет. Ему лень. Он не думает, что завтра перегородит здесь Юрику всё, и буд…
   - Извиняюсь, перебью, давайте уже выпьем, в глотке пересохло, - сказал я и протянул стакан.
   Юра быстро выпил, ухватив кусок сала с хлебом и, пережёвывая, уставился в кислое лицо Николай Ивановича, брезгливо держащего свою дозку. Затем, хряпнув зелёным огурцом, сквозь овощную массу выразил свою мысль:
   - Гонору рупь, делов копейка. Завтра проснусь, думай. Экибана на асфальте…
   - Вот и я о том же, - плямкнул свою порцию Николай Иванович, и тут же покраснел, - осень нынче тёплая. Это я вам скажу не к добру.
   - Ерепеня в засаде. Желтит в тепло, значит задницей на угли.
   - Угу…
   - Николай Иванович…
   - А…
   - Вот если бы, как неделю назад, помнишь, приехал барбос на мерседесе, ты его авто, готов был, чуть ли не на пуховые подушки поставить, а не то что ближе к выходу, - говорил я, прикуривая сигарету, - а этот на хрущёвской бородавке тебе не мил, его под забор. И в чём же тут, по-вашему – вырождение…
   Юра вскинул блестящие глаза.
   - Гоголь бляха, мужичник. А сукно не то теперь…
   Николай Иванович, картинно откинулся назад, положив на спинку руку и прожёвывая кусок ливерной колбасы, посмотрел в потолок.
   - Хм… Вот ты Андрей, любишь всё эдак, а всё просто. Вот ты, куда свой ваучер дел? Не-не-не, Юра, тиха не надо… Продал, сам говорил, купил  детям попугая, ха, зачем… Не умно…
   Он победоносно посмотрел сначала на одного потом на другого. Юра снова задымил «беломор» и отлил в золоте реплику.
   - Всё так, Колюх. Хендехох. Россию просрали не вчера. Пидор Борис… А машины все к забору, и расстрелять…
   Николай Иванович сладко улыбнулся и продолжил:
   - Вот тебе Андрей, нет ещё и тридцати, а ты живёшь одним днём. И это при том, что у тебя ещё дети…
   - Я только свой продал, - шутливо оправдывался я, - всё это Николай Иванович, офигенная  афёра…
   Юра насупил брови.
   - Диалектика, бл…
   - Ты мне сейчас дай, или дай заработать, а что там будет потом, это сказки вон для ельцинят, или вон для Марии…
   - Оо, Юр, да тут революцией попахивает.
   Тот кивал головой, выдавая фразы:
   - Марат, с печки брат… Да здравствует демократия… Свободу Мариям… Землю – Ваньки…
   Николай Иванович выставил вперёд ладошку.
   - Погоди Юр. Андрей не будем заниматься словоблудием, а посмотрим факту в глаз. Юр, ты в своём эмэмеме получал? – Тот кивнул. – Вот. Вот истина сегодняшнего дня. Нам в «чара-банке» тоже обещали. Мне было бы понятно, если бы, так как ты размышлял какой-нибудь старый комуняка, но вы Андрей, с вашими молодыми глазами и не хотите принять действительность…
   - Прогресс!
   - Вы одного не можете понять, что поделили то, что изначально не делиться…
   - Мы здесь живём , значит это наше… На-ше, и точка…
    Юра оскалился улыбкой ковыряясь в жёлтых зубах спичкой и смотрел как мы допиваем бутылку. Николай Иванович ещё сильней запылал лицом.
   - Андрюша, не надо латентно  подходить к вопросу частной собственности. Кумуляция сути не в нашем формате…
   Его дружбан сразу стал серьёзным и выпалил:
   - Жги Андрюху, на костёр Джарданку… 
   И  полетели слова Иваныча, как истребители. «Эктрагенность… Модуляция… Релактизация…» Крыть было нечем. Но я с интересом слушал эти байки. Осознавая только одно, что завтра будет утро, за которым придёт день, затем неделя, и во всём этом необходимо найти только одно, - деньги. Я доверял истории, той  которую знал. Много ли она накопила «накопителей»?  Мужику нужно приносить эти фантики, если зверей выбили. Приносить сегодня, и точка… И неизвестно, что там Юрик получил в этих «мэмах». С его логикой мышления, всегда находишься рядом с пулемётным дзотом. Никогда не дадут «Ивану» денег, всё это чушь, это всё равно что дать «врагу» своё оружие. А нами правят всегда враги… Заработанных и тех не получаешь…
   Я плеснул немного в стакан и выпил. Утренний клёв подходил к концу. Солнце выскочило на небо и уже начинало жарить колени. Я перекинул удочку под густое пятно водорослей и тут же поплавок дёрнулся. Подождал немного и вытащил. Точно. Сожрали. Но как молниеносно… Сделав крючком опарышу внутримышечное, снова закинул в прежнее место. Поплавок слегка вильнул и медленно дюпнул.  Я дёрнул удочку, и взору, предстал нахохлившийся окунь. За следующий час, из этого места, вытащил всю колючую семейку, и соседей по даче, и родственников, и толстую тётю из Харькова. Долго с одним окунем возился, с хохляцкой хитростью попался, больше ладони. Повёл поплавком и застыл. Я жду-жду, не замечаю, как окурок плавит кожу на пальце, и только напрягся, он – дюп, я – дёрг, пусто. И так раза четыре. Но русская терпеливость меня не подвела. Только тот повёл поплавком, я – смык, и тётя – здрасьте, как у вас там, в вильной блоките, богато москали сало поилы…
    Неожиданно и громко, что-то шлёпнулось из-под берегового сухого ивняка. И водяное полотно разрезала голова выдры, оставляя за собой тонкие линии волн… Всё. Похоже, рыбалке конец. Если она здесь живёт, ловить тут кроме инфаркта нечего… Я проводил её взглядом, но на середине протоки она нырнула и исчезла. С противоположного берега послышались «там-тамы» Кавказа, и молодой красивый голос какого-то хачапура, полетел по русской реке. Молодец, вот же бог, дал голос… Из приехавшей «десятки» вышли  двое мужчин, осмотрелись по сторонам и переговариваясь на своём языке, потянули с себя футболки…
   Я забросил удочку присел на бревно и плеснув в стакан из ополовиненной бутылки, почувствовал спиной чей-то взгляд. Медленно стал поворачиваться…
   - Титька тараканья, Андрюха, лоп твою мать! Ужель та самая Татьяна…
   Это был Юра, собственной персоной. Тощий и голый по пояс, в одной руке держал баклажку, где на дне плескалось пиво. Сколько же ему сейчас лет, если он такой живчик.
   - Сказал бы сразу, выпить надо. Проходи, садись.
   Юра, улыбаясь беззубым ром, аккуратно усадил свой скелет на бревно и взял стакан.
   - Ну. Потом. Оттож…
   Выпил. Сморщился. Запил пивом и отбросил назад пустую бутылку.
  - Кроче, Луцилий. Жрать мяса не стали – муку подавай, а? Брюхом зарос…
   Я проследил за его взглядом, посмотрел на свой волосатый живот, висящий ровным полумесяцем, над бездной.
   - А ты что, - я налил себе стакан, заметив его жаждущий взгляд, - завёл себе глистов?
   - Та у так, с тобой пришлёпал, поделиться, ха-ха…
   Я достал сигареты и угостил. Закурили… Шлягер малых кавказских народностей повторялся уже в семидесятый раз. Я заметил выдру на том берегу, мелькнула в кущерях и затаилась, наверно на лягушек охотится…
   - Колюха, хрясь и помер, - перерезал молчание старик с замашками подростка, - его уж нет, младой певец, нашёл безвременный конец, увял на утренней заре, потух  огонь на алтаре…
   Вспомнился «младой». Ни у Юры, ни у Николай Ивановича, земля ему пухом, не было и нет ни одного седого волоска, вот порода. А я уже на половину белый. Вот и задумайся о вырождение…
   - Ёошь-тыть, халяву мать, вырубай барабаны!!! – Вдруг вскочил он и заорал на тот берег. – На-хер, я сказал! Жопы чернобровые, гаси овчарню!
   - Ээ, ты чего, старый, - потянул я его за руку, - пригорел под солнцем, что ли? Успокойся…
   Юра отступил шаг назад и зло посмотрел  в сторону противоположного берега. Один из парней мыл резиновый коврик. Услышав критику, что-то сказал второму и тот скинув брюки бросился в воду, взмахов за пять достигнув середины, он увидел мою тушу рядом с фитилём и балансируя в воде на месте прокричал на своём языке что-то гневное товарищу, тот ответил и парень вернулся. Не русские песни не умолкали. Юра бросил косой взгляд на водку. Я отреагировал.
   - Давай, Юрий батьковичь, за помин. За огонь на алтаре.
   Тот взял стакан, резко опрокинул в себя и серьёзно произнёс:
   - Не чокаться.
   Я пожал плечами, и подумал о том, что человек не меняется. За его мыслями бесполезно гнаться. Юра снова навострил нос по ветру.
   - Присаживайся, на кой они тебе сдались… Лучше расскажи, что произошло, как это тебя в бомжи занесло?
   Юра взял сигарету, склонил задумчиво вбок голову, неторопливо размял табак и подкурил. Затем глянул на небо, и успокоился.
   - Та вот-этаж оно и есть. Кхэ… Жизнь бл…благородство вселенной. У стрекозы манда больше того счастья…
   И начал рассказывать, многословить, прибаутить. Темпераментно, порой неожиданно громко. Вскакивал, садился, хлопая ладонью о ладонь. Каждое слово было оформлено движением. Сквозь зашифрованные образы, всех этих «кобыл ума» и «задниц времени», «сукиных котовас» и «ляжкиных матерей», вырисовывалась печальная картина, которую теперь называют «обычной».
   После того, как я перестал их навещать, по причине жизненного форсажа, в поиске добычи, дуэт решил стать «кооператорским». Открыли сапожную мастерскую… Я так и не понял, кто их научил, или они уже умели? Собрали накопления, подзаняли немного, купили оборудование и стали «набивать клиента». Бизнес, как и всё в начале, был убыточным, но затем как-то выпрямился. Даже дефолт уже не смог сломать прибыль небольшого предприятия. Все тогда старались продать как можно больше, кто совесть, кто душу, кто родину. Мудрые стариканы решили, пусть немного, но стабильно. Однажды, после работы, «младые други», выпив не «вдовы клико или Моэты, благословенного вина», а обычной самогонки, закрыли коморку и по обычаю, удалились по домам. Николай Ивановичу стало плохо на остановке. Его вильнуло прямо перед нарядом милиции. Сначала, он им попытался объяснить, что гипертоник. Хотел на лавочку присесть, чтобы успокоить дыхание. Но сержантский нюх, возбуждённый долгом, был принципиален. Его настойчиво увели в казематы – гулаги – сахалины…
   Родня его нашла через неделю в морге. Какой-то крановщик шёл рано утром на свою загородную стройку и увидел на тропинке под кустом уже неживого Николай Ивановича. Патологоанатом, конечно, обратил внимание на чёрные линии по телу, будто от  резиновой дубинки. Следователь, конечно, решил, что тому показалось или вообще это родимые пятна. Родные, почему-то не стали поднимать шум, а спокойно похоронили, предупредив Юрика, что вложенную долю покойного необходимо вернуть, иначе… Компаньон подсчитал, затем учёл дефолт, и ахнул. Но долг перед другом, святое дело.    Взял под свою квартиру кредит, не спросив у дочери с зятем… Наверно он потому и выглядит моложе своих лет, что его юношеская мысль подкреплённая действиями, намного опережает фактический возраст. Сознание не догадывается о существование времени… Где он там брал кредит, понять сложно, но скоро бравые парни, квадратного телосложения и взглядами неумных гипнотизеров, явили свои бычьи взгляды взору сапожника. Их впечатлило помещение, «качалка буэт», и вопрос был решён. Полквартиры и этот подвал они забирают. «Та-то и счётчик шобы щёлкал»… Дочь с мужем, узнав о том, что они теперь живут на антресолях, а любовь их к папе и до этого была не первой свежести, перекрутили Юру в мясорубке и убедили заинтересованных лиц, что этот фарш давно и успешно подается к столу в психиатрической лечебнице. Но заплатить всё-таки пришлось. Как результат, каменные пампасы города, вольный ветер в лицо бездомного ковбоя и салонные горячительные напитки в стиле стеклоочистителя. Зимой, в муниципальную ночлежку…
   - Всё. Заварили. – Закончил он свою перестрелку словами и потянулся к бутылке.
   Я посмотрел на себя и понял, неплохо бы к вечеру иметь ванну полную кефира. Сгорел. Надел футболку и поморщился.
   - Что ты Юр жмёшься, допивай, мне достаточно…
  Ковбой выпил и, швырнув назад бутылку, начал подниматься по склону. Затем, наверху оглянулся и прорычал:
   - Привет попугаю! Может када! – И скрылся в зарослях.
   Я проверил снасть на удилище, всё на месте, не клюёт… Потом ополоснулся прохладной водой… Кавказцы помыли машину и уехали… Я прилёг на травянистый склон, где от высокой осины образовалась тень и стал размышлять о «рыболовах»… Бедолага Николай Иванович, маленький человечек, что он мечтал поймать в нашей мутной воде? А эти сущности в фуражках, что они выловили у старика… Младого качнуло в сторону, он присел, думал, сейчас доберусь домой, почитаю «спорт-экспресс», отлежусь, а завтра, с относительно свежей головой залатаю пар несколько штиблет, подкоплю деньжат и здравствуй спокойная старость, аптеки - больницы. С полным карманом, всё веселей рецептом шуршать… Он всю свою советскую жизнь привык видеть мир в одной проекции, а тут возьми и покажи ещё две, вот у старика и заблестели глаза. Для них это было, как взять и принять другую религию. Иконы приняли, а крест остался старый… Больше всего обидно, что это была их последняя надежда… «Нема клёва. Заварили.» А попугая, Юрий батькович, съела кошка, как и положено природе. Наверно когда-нибудь…
   Что-то твёрдое ударилось мне прямо в лоб, и я вскочил не от боли, а от испуга.
   - Штээ, жирная свинья, брюхо грэишш!
   Невысокий молодой парень стоял вверху метрах в шести и плоской расчёской драл в бок свои вороненые мокрые волосы. Рядом появился такой же смуглый, только постарше, наверно моего возраста, с пышными смоляными усами и плотным небольшим животом. Старший посмотрел по сторонам и, достав мобильник, куда-то отошёл, как бы давая шакалёнку поиграть с мышкой. Это были ребята меломаны…
   - Штээ, смотришшь, - начал спускаться молодой, - ктээ, жопа чёрный, э? Ктэ срака немытый, э?
   Хмель махнул крылами, предательски оставляя меня наедине со всем недоброжелательным Кавказом… Грёбанный экибастуз, как говорит Юра, во попал в замес… Ну Юрец-огурец, оставил ты мне сюрприз с шутихой. Резать, возможно не будут, а вот по дыне настучат от души…
   - Хээк, мразь! – прыгнул со склона парень и угодил мне ногой по голове… Колокола пробили полдень… Я отшатнулся, поскользнулся, тот успел мне пробить «пенальти» в грудь и тело рухнуло в речной «аут». Больно не было совершенно, только саднило у виска возле глаза. И из-за сбитого дыханья пришлось хлебнуть из водоёма. Я поднялся, как тридцать четвёртый богатырь на ноги, река была по бедро, протёр глаза и глубиной желудка смачно рыгнул… Будет что малькам на полдник.
   - Ты что рехнулся нахер, - прогундосил я, выковыривая из носа кусок жеваной колбасы.
   - Штээ, ты кого свинья чёрной жопой обругал…
   - Да не чёрной, а чернобровой, и не я… - я оступился лысой подошвой кроссовка, качнулся назад и окунулся уже по грудь. – Блиин…
  Каратист входить в воду не хотел, прогыркал что-то весёлоё на своём исконном и явно чувствуя своё превосходство, наслаждаясь им, стал пинать мои вещи.
   - Ты чё творишь, парень? Я рыбак, рыбу ловлю, я тебе хоть слово обидное сказал? Налетел как петух, даже не разобравшись, - говорил я, пытаясь выбраться на берег.
   - Свинья жирная, ты червей жрёшь, вээ, - он снова обернулся и с презрительной усмешкой что-то выкрикнул верхнему.
   Тот увлёкся телефоном и, не обращая внимания, удалился вглубь посадки, там наверно стояла машина. Я балансировал руками чтобы не скользить на глубину, а парень дав пендюля моему красному рюкзаку, развернулся ко мне и вытащил сизое рыло вялого члена. Попытался достать меня струёй.
   - Да иди ты ради бога, парень. Пописал и гуляй, - сказал я, а сам подумал, лет бы двадцать назад, вас бы даже выдра в норку не пустила, загонял бы по округе. Сейчас с этим спортсменом сложно будет. Да и что он сказал такого, что они взъерепенились… Малый стал прятать свой обрезок, а я начал выбираться…
   - Иди суда, свинья, иди, - улыбался обладатель комариной письки. Эх, сюда бы сейчас рядом урино-просветителя Малахова, он бы хоть отвлёк.
   - Ну что выссался, - спросил я, приближаясь.
   - Э?! Чтэ сказэл? Э, - в одной тональности верещал каратист, становясь в стойку.
   Вот дурень, он снова попал мне кулаком в голову, в то же место и я, закрыв лицо руками, опустился на одно колено перед ним. Тот хахатнул, глупо подошёл ближе и принялся хлестать меня по затылку крепкой ладонью, приговаривая оскорбления в адрес этого  бедного животного, который им не симпатичен… За доли секунды во мне сработало то, что  я не могу в себе объяснить. Накрывает чёрным пакетом, а после не веришь, что это натворил ты. Я схватил его обеими руками за щиколотки и,  коротко отпрянув назад, рванул вверх. Он не ожидал, да и я мощно рванул. Его тело как стрелка компаса, резко поменяла полярность и голова с глухим звуком «тууумб», ударилась о сухое бревно так, что кора прыснула прочь. В моей левой ладони остался его начищенный чёрный туфель с узким носком, а сам он лежал на боку, сбросив в одну сторону обе руки и раскинув ноги. Замер…
   Сердце пробивалось через гортань пытаясь выскочит наружу, в голове что-то щёлкнуло, вот так и случаются инфаркты. Усатый говорун наверху, не появлялся. Поэтому, лучше реанимировать свой бег трусцой, и очень быстро. Я кинулся к вещам, бросая взгляды наверх, и стал беспорядочно всё скидывать в рюкзак, даже пакет с рыбой и водой не забыл. Пригибаясь, я прошёл мимо спящего по берегу и тут заметил, что на его белой штанине расползлось тёмное пятно мочи. Посмотрел на его кавказский профиль, но трупных посинений не заметил. Выживет. Ребята они крепкие. Будет, может,  бегать по горам с вечной улыбкой, но ничего не поделаешь, весёлые люди везде нужны. Зато теперь, парню не нужно будет думать какого цвета его задняя часть…
   Я выбрался из кущерей, уже далеко от того места и тут вспомнил, ёлы-маталы, удочку забыл… Возвращаться не стал. И зовут меня не Тарас, и фамилия далеко не Бульба. Была бы рыба, а удочка найдётся…
   Я вышел на привокзальную площадь и обнаружил, что за мной всё ещё нет погони. Представил, как его товарищ спустится к лежащему хаму, и в памяти возник старый анекдот о психиатрической лечебнице, где пациент радостно восклицает: «доктор, вот смеху-то будет, Изя проснётся, а голова в тумбочке…». Я вошёл в маршрутное такси, занял сзади в углу место и по вспотевшим лицам входящих и выходящих пассажиров, понял, что фара под глазом хорошо освещает салон. Ехал и смотрел в солнечное окно размышлял о случившимся. Сердце замирало от героических фантазий. Чувствовал себя то Емельянеко, то Тактаровым. И кровь бежала быстрей, и на высохшую от обиды душу пролились тёплые дожди, зная, что заноза унижения не оттого, что молодой барбос поступил так именно со мной, а оттого, что я личность, испугался на какие-то минуты, струсил…
   Но я ещё не знал, что уже сегодня вечером, по местному телеканалу покажут усатое лицо кавказской национальности, которое в окружении милицейских фуражек будет рассказывать, как он с братом мирно отдыхал на природе и на них напали толпой русские националисты, которые избили и, оскорбляя, заставляли убраться из этого города. Что они прилежные граждане, недавно купили здесь квартиру, а его брат имеет диплом врача и хотел приносить пользу этому городу, который стал родным. Теперь несчастный в больнице, пришёл в себя, но неизвестно, когда пойдёт на поправку. Затем, последовали приметы нападавших, где «атлетического телосложения» было не самое смешное. Завершат этот репортаж строгие и чёткие фразы высокого чина юстиции, о немедленном подавление экстремизма в области, о дружбе и терпении, о русском национализме, непонятно как,  возникшем в славном городе воинской славы…
   Всего этого я ещё не знал, выходя из «маршрутки» и направляясь к пивному киоску. Обида, маленькой девочкой с косичками в бантиках шла за мной, весело подпрыгивая и облизывая эскимо на палочке…