Чужая земля

  До сего дня я не разделяла патриотизм как любовь к родной земле и национализм как любовь к своему народу, потому что во время оно слушала в Питере на географическом факультете университета гумилёвские лекции про кормящий ландшафт, этногенез и биосферу земли - а Лев Николевич не разделял землю и рождённый ей народ.

  А сегодня узнала, что можно их разделить, хоть и не поняла - как это. Народов ведь без своей земли нет, каждому народу дал Господь землю, разве что цыгане - исключение. Впрочем, что тут вокруг да около. Посмотрела вчера "Чужую землю" Никиты Михалкова про то, что сталось с русской деревней.

   Для меня новостью стали те методы, какими китайцы в Сибири в теплицах овощи растят. Жуткое дело, не только землю загубили, рыба в реках передохла вся, а уж что с теми стало, кто эти овощи ел - не знаю, не показали. Всё остальное известно, в том числе и про любовь Михалкова к Петру Аркадьевичу Столыпину. "Он,- говорит, - реально дал крестьянам ту землю, которой не было у них после реформы 1861 года, на 30 миллионов население России благодаря Столыпинской реформе выросло".

   Не знаю, что возразить, а чувствую - что-то не то. Когда на Рублёвке в частной школе работала, насмотрелась на огороженные по периметру посёлки с автоматчиками на въезде. В будни я оставалась в школе ночевать. Можно было и в выходные, школа арендовала крыло в санатории Управления делами Президента, шестиразовое питание семь дней в неделю поставляли  с санаторской кухни, но детей на выходные всё-таки разбирали родители, иногда до самого позднего вечера пятницы. Так что, отдав последнего ребёнка, я уже не могла отправиться "к себе", оставалась в пустой спальне ночевать, утром завтракала одна из доставленных на всю школу кастрюль, а потом всё-таки шла в снятую комнату.

   Школа-санаторий ближе к Горкам-10 находилась, а моя комната в посёлке - ближе к Звенигороду, через реку близко, но моста рядом не было, нужно было через лес идти к мосту несколько километров в Звенигород на  воскресные Всенощную и Литургию, из школы далеко, да и не по себе как-то в пустом корпусе одной.

  Так что, плотно позавтракав утром в субботу, я не спеша топала - иногда напрямую в Звенигород, иногда с заходом "к себе". Платила за комнату недорого, держала в ней минимум вещей и пользовалась, только чтобы переночевать с субботы на воскресенье после Всенощной, в воскресенье же после Литургии из церкви выдвигалась или прямо  в школу или с заходом в "свою" комнату. Сдавала мне комнату подруга нашей ночной нянечки Шуры из посёлка Поречье. Шура ездила оттуда в школу на велосипеде, а у меня велосипеда не было и никакие автобусы там не ходили (только маршрутки в сторону Москвы, к метро) так что добраться до своей комнаты, Звенигорода и ближайшей станции электрички среди недели пешком для меня нереально было, стояла осень, темнело всё раньше.

  На попутках можно было бы, но я не рисковала, мне нравилось по вечерам, когда моя смена заканчивалась и являлась Шура, уже вне служебных обязанностей проводить время с ней и детьми. Веселее, чем в чужом углу. Квартира была трёхкомнатная, в одной комнате хозяйка, в другой - её уже не встававшая с постели мать, в третьей - я. Когда посреди недели заявлялся к хозяйке из города сын, он не только в "моей" комнате ночевал, но, помню, умудрился что-то из моих вещей надеть и уехать! Хозяйка переживала и извинялась, но я после этого случая старалась не держать там ничего, в школе надёжнее получалось...

    Места там дивные. Река чистая, спокойная, задумчивая, течёт себе, никуда не торопится, петляет между полями-лугами. Боры по берегам. Дом-музей Пришвина. Санатории. Но в основном - новорусские посёлки, которые вовне проявляют себя оградами да заборами, бывает, и посреди леса забор, и посреди дороги шлагбаум, потому и не проехать никакому "общественному транспорту". Иногда видна из-за забора церковь, красивая, новая, как игрушечка, но попасть в неё посторонним невозможно, она только для своих.

   Педагоги в нашу школу издалека приезжали. Директриса вообще была из Мурманска, незамужняя бездетная энергичная дама, брат её собирал и развозил по домам на микроавтобусе детей, жена его преподавала детям рисование, племянница училась в школе, и все вместе снимали они где-то в Москве квартиру, на свою ещё только зарабатывали. А воспитательницы с учителями из Подмосковья или самого города в школу добирались. Алик, так звали нашего водителя, забирал их и детей с последней станции метро и двигался к школе, по дороге собирая учеников по посёлкам, вечером таким же манером обратно. Часть учеников уезжала домой ночевать, большая оставалась в школе до пятницы, из  педагогов ночевала на неделе я одна - с детьми и ночной няней.

  Кто работал через день, тот в свою смену вставал затемно, рано утром выходил из дома и часа 3-4 проводил в пути в одну строну, а вечером в другую. А кому-то и каждый день приходилось в дороге несколько часов проводить. Когда кто-то из детей несколько дней не являлся в школу по болезни или другой какой причине, малыши вздыхали:

 - В пробке, наверное, застрял!
 
  Принимали в наше заведение с трёх лет. Я  с утра готовила к школе пятилеток, занималась с ними в классе, а после обеда отдавала дошколят воспитательнице и в том же классе делала уроки со школьниками, а потом гулять их вела или на вечерние занятия, возилась, в общем, до прихода ночной няни.

  Всего их у меня 15 было, семь дошколят и  восемь школьников, по 2-3 человека в первом, втором и третьем классе, мальчишки в основном.  Гулять с ними трудней было, чем в классе заниматься - разбегались и дрались. И я с ними не особо церемонилась, могла и шлёпнуть. А могла и подкормить. Все дети одинаковы, за столом капризничают, а потом не прочь перехватить что-нибудь. Дома так можно, а в нашем заведении после еды всё убиралось и исчезало. Ну а я кое-что припрятывала и брала с собой на прогулку для детей.

   Хорошо за столом ел только один мальчик, самый маленький, трёх с половиной лет. Папа у него был банкир, а мама наркоманка, похитила однажды у папы и таскала за собой по притонам, он знал, что такое голод, обычно и свою порцию всю съедал, и припрятать с соседской тарелки в карманы что-то успевал.  Бедный малыш. Одно ушко у него странное было: половинка где положено, а половинка на щеке, мама и беременная кололась. Надеюсь, прооперировал его папаша. Хотя в то время всегда последним, поздним вечером пятницы за ним приезжал. Бывало, разберут уж всех детей, уедут педагоги и директриса с племянницей и Аликом, останемся только мы с Максимкой. В пустой школе неуютно становилось, и мы выходили во двор, к дороге, ходили туда-сюда, поджидая машину, когда утихло всё, её издалека слышно и видно.

  И Максимка так философски со мной беседовал! Один, без старших детей, он оживлялся и безпрестанно что-то лопотал. Наконец и за ним приезжал припозднившийся банкир, и я оставалась в школе одна. Бояться не боялась, а как-то не по себе бывало.

   Директриса наша широких взглядов была женщина, ей что православие, что шаманизм - лишь бы платили родители. Впервые я попала к ней по объявлению в московской газете, дочь поступила летом в институт в Воронеже, и я решила, что нечего мне без неё в Сыктывкаре делать. Позвонила, приехала на собеседование, тут же получила приглашение работать, и что удивительно - ни разу за те два месяца, что я работала, директриса не то что диплом - паспорт мой не спросила!

   Она психфак МГУ закончила и, видимо, без документов разбиралась в людях. Мне пообещала платить две ставки (одну за подготовку к школе, другую за школьников как воспитательнице), потом начала крутить и придираться, но в то же время не возражала, даже довольна была, что я практически живу в школе.

   Не знаю, как в прочих подобных заведениях бывает, а в нашем педагоги питались вместе с детьми, то есть за их счёт. Питание было санаторное, шестиразовое, дети не съедали свои порции или отсутствовали, к нам с кухни доставлялись кастрюли, а мы уж сами делили их содержимое по порциям. Иногда получалось густо, иногда пусто, когда все дети на месте.

   Для меня, постоянно обитавшей в школе, поблизости от которой не было никаких магазинов, это было неудобно, и я попробовала сказать директрисе, что буду оплачивать своё питание, пусть вычитает из зарплаты. Она посмотрела на меня с удивлением и промолчала. Почему - я поняла, когда через меня передал один спешивший папа месячную оплату за школу. Оказывается, за одного ребёнка тогда ещё, больше десяти лет назад, тыщу зелёных надо было в месяц заплатить.

  Что отнюдь не гарантировало безупречное обслуживание, в спальне днём на кроватках одни дети спали, а ночью на том же белье - другие, и так неделя за неделей без смены белья, пока я не настояла и не поменяла. За "своих" 15 воспитанников получала я в месяц 300 долларов (из 15 тысяч), два процента. Ну, ладно, аренда, питание, санаторное обслуживание. Всё равно понятно мне стало, почему всегда приватно и по отдельности как с родителями, так и с педагогами обсуждала директриса денежные вопросы, просто так на московскую квартиру не заработаешь.

   Но всё-таки 300 долларов были тогда немалые деньги при условии, что мне не надо было платить из них за жильё и питание. Напротив, вместе с детьми я причастна была разным благам: в бассейнах с фонтанами плавала, к санаторским врачам могла обратиться, чистым воздухом дышала. Шура, ночная няня из Поречья, малость не в себе была. Я бывала у неё в гостях, познакомилась с семьёй. Муж пил, взрослые дети без образования работали где-то на стороне. У неё, как и у моей квартирной хозяйки, был недалеко от дома участок земли без построек, просто огород. Сами их дома были обычные многоэтажки, построенные для работавших в санатории "Поречье". Когда санаторий то ли закрылся, то ли "перепрофилировался", остались без работы люди, кто в Москву подался на работу, кто куда, кто огородами занялся, кто пьянством...

   Шура добрейшей души была женщина, обожала наших детишек. Со странностями, правда: пророчила скорое Второе пришествие и Страшный Суд - с одной стороны. А с другой - верила в переселение душ и говорила, что наши дети в прошлых жизнях заслужили нынешнюю блаженную, трудно было в её взглядах на жизнь разобраться.

   Я что-то быстро затосковала, хотя поначалу, после сыктывкарской муниципальной школы, показалось, что в земной рай попала. Главное, директриса ни во что не вмешивалась, и я своих дошколят частично по собственной программе к школе готовила, славянские буквицы с ними рисовала, про Царя-мученика рассказывала...

   Мальчишки восприимчивые были, способные. Правда, разболтанные, директриса мне сразу сказала, что в наше заведение их отдали в видах приучения к дисциплине, родители могли и дома им учителей нанять, но там кто-то из детей в шкафу учительницу закрыл, кто-то иначе "нашалил"... Но всё-таки пятилетних детей не так трудно перестроить, тем более, кто-то со своей няней находился в школе, кто-то с телохранителем, было кому с дисциплиной мне помочь.

  Поначалу я не могла понять, что мне так плохо. Скучаю, думаю, без дочки-то. Съездила к ней в Воронеж на выходных. Она в архитектурном училась, жила в общаге через дорогу от учебного корпуса, удобства в конце коридора, но в целом ничего, комендантша грозная с виду, и явных непотребств не видно. Меня на официальных основаниях поселила, через декана и кассу.

   А потом плавала я как-то в бассейне поздним вечером одна и вдруг поняла, в чём дело. Ну не могу я, вроде Шуры, думать, что в прошлой жизни заслужила нынешнее своё положение. Как вспомню родителей с дочкой, или бабушку, или училок своих знакомых -  жалко их, хочется, чтобы и они наши санаторные блага вкусили, в бассейне поплавали, чистым сосновым воздухом подышали...

   Тут как раз 1 ноября подошло, директриса собралась хеллоуин праздновать, активнейшая подготовка началась. Дети лезут ко мне с вопросами. Плюс грядут каникулы, на неделю детей разберут и питание в школу доставлять с санаторской кухни не будут. Обдумала я своё положение и решила, что уж достаточно заработала, на зиму хватит, можно и домой, а к весне нарисуется что-нибудь. Нужно было поставить в известность директрису и расчёт получить. Я как положено, за две недели предупредила её, всё, дескать, до 1 ноября работаю. Она не возражала, но вот уж и 30-е октября, завтра последний день работы, и билет на поезд уже в кармане, а она молчит и денег не платит!

   Тут мне Шура и прочие няни-воспитательницы стали говорить, что водится за ней этот грех, может и совсем не заплатить. А мне уже всё равно стало. Всё равно, думаю, уеду. Утром 31-го она заглянула ко мне в класс и сообщает:

 - Я еду в Москву.

 - Счастливого пути,- говорю,- я тоже закончу уроки и уезжаю, вечером у меня поезд.

   Она промолчала и уехала. Но к окончанию уроков вернулась, снова заглянула ко мне и заплатила. Не всё, что обещала два месяца назад, но я и тому была рада. Простилась с детьми, собрала свою сумку и потопала на маршрутку, Шура и прочие няни сказали, что повезло мне. А я Матронушке молилась. 

   Вернулась в Сыктывкар из нарядной подмосковной осени, а там уже предзимье, снега нет ещё, голо всё, серо и сиро. Приехала с деньгами, работать не надо, училок знакомых жалею и думаю:

 - Вот ведь, вкалывают за гроши, глупые, нет бы на заработки съездить...

   В провинции тогда много ещё было опытных пожилых учительниц советской закалки. Работу к весне я действительно нашла, в пресс-службе Госсовета. Это не школа, делать, почитай, ничего не надо, а платят на порядок больше, чем учителям, я пока там работала, так и не привыкла к этому, а только по Шуриному методу оправдывала себя: что я свою зарплату в "прошлой жизни", когда простой училкой была и на автобусе экономила, пешком через весь город на работу ходила, заслужила.

   Поработала годик-другой и на родину, в Беларусь, вернулась. Нет здесь ни Рублёвки, ни Сыктывкара. А есть в нашем городке аквапарк, ледовый дворец, гребной канал и прочие спортивные радости, поскольку у нас здесь Белорусский металлургический завод. Поля вокруг распаханы-засеяны, борщевиком не зарастают, и в обычной пятиэтажке мне здесь уютней, чем в рублёвских дворцах, может потому, что нет тут никаких ограждений под током и автоматчиков. Ходят обычные милицейские патрули, и дети во дворе без нянь и телохранителей гуляют.

   Так что мне отчасти понятны чувства Никиты Михалкова. Выбрался он из Подмосковья своего куда-то "вглубь России". С одной стороны, благодать, никаких пробок, с другой - что-то уж очень пусто кругом. И принялся про Столыпина и грядущих китайцев рассуждать. Пётр Аркадьевич, несомненно, великий был человек. И возможно, Михалков прав, а я не права, но мне наш белорусский вариант как-то больше по сердцу,  не могу я разделить народ с землёй и поделить её - как и на каких основаниях? Кому сколько? И, главное, кто делить-то будет? Михалков со Столыпиным?... Сильно сомневаюсь...