Чужая земля

До сего дня не разделяла патриотизм как любовь к родной земле и национализм как любовь к своему народу, потому что во время оно слушала в Питере на географическом факультете университета гумилёвские лекции про кормящий ландшафт, этногенез и биосферу земли, а Лев Николевич не разделял землю и рождённый ей народ.

А сегодня узнала, что можно их разделить, хоть и не поняла - как. Народов ведь без своей земли нет, каждому народу дал Господь землю, разве что цыгане исключение. Впрочем, что тут вокруг да около. Посмотрела вчера "Чужую землю" Никиты Михалкова про то, что сталось с русской деревней.

Новостью стали те методы, какими китайцы в Сибири в теплицах овощи растят. Жуткое дело, не только землю загубили, рыба в реках передохла вся, а что с теми стало, кто эти овощи ел - не знаю, не показали. Всё остальное известно, в том числе и про любовь Михалкова к Петру Аркадьевичу Столыпину. "Он реально дал крестьянам ту землю, которой не было у них после реформы 1861-го года, на 30 миллионов население России благодаря Столыпинской реформе выросло".

Не знаю, что возразить, а чувствую - что-то не то. Когда на Рублёвке в частной школе работала, насмотрелась на огороженные по периметру посёлки с автоматчиками на въезде.

В будни я оставалась в школе ночевать. Можно было и в выходные, школа арендовала крыло в санатории Управления делами Президента, шестиразовое питание семь дней в неделю поставляли  с санаторской кухни, но детей на выходные всё-таки разбирали родители, иногда до самого позднего вечера пятницы. Так что, отдав последнего ребёнка, я уже не могла отправиться "к себе", оставалась в пустой спальне ночевать, утром завтракала одна из доставленных на всю школу кастрюль, а потом всё-таки шла в снятую комнату.

Школа-санаторий ближе к Горкам-10 находилась, а моя комната в посёлке Поречье - ближе к Звенигороду, через реку близко, но моста рядом не было, нужно было через лес идти к мосту несколько километров в Звенигород на  воскресные Всенощную и Литургию, из школы далеко, да и не по себе в пустом корпусе одной.

Так что, позавтракав утром в субботу, я не спеша топала иногда напрямую в Звенигород, иногда с заходом "к себе". Платила за комнату недорого, держала в ней минимум вещей и пользовалась, только чтобы переночевать с субботы на воскресенье после Всенощной. В воскресенье после Литургии из церкви выдвигалась или прямо  в школу или с заходом в "свою" комнату. Сдавала мне комнату подруга нашей ночной нянечки Шуры. Шура ездила оттуда в школу на велосипеде, а у меня велосипеда не было, и никакие автобусы там не ходили (только маршрутки в сторону Москвы, к метро) так что добраться до своей комнаты, Звенигорода и ближайшей станции электрички среди недели пешком для меня нереально было, стояла осень, темнело всё раньше.

На попутках можно было бы, но я не рисковала, мне нравилось по вечерам, когда моя смена заканчивалась и являлась Шура, уже вне служебных обязанностей проводить время с ней и детьми. Веселее, чем в чужом углу. Квартира была трёхкомнатная, в одной комнате хозяйка, в другой её не встававшая с постели мать, в третьей  я. Когда посреди недели заявлялся к хозяйке из города сын, он не только в "моей" комнате ночевал, но умудрился что-то из моих вещей надеть и уехать! Хозяйка переживала и извинялась, но я после этого случая старалась не держать там ничего, в школе надёжнее получалось.

Места там дивные. Река чистая, спокойная, задумчивая, течёт себе,  не торопится, петляет между полями-лугами. Боры по берегам. Дом-музей Пришвина. Санатории. Но в основном - новорусские посёлки, которые вовне проявляют себя оградами да заборами, бывает, и посреди леса забор, и посреди дороги шлагбаум, потому и не проехать никакому "общественному транспорту". Иногда видна из-за забора церковь, красивая и новая, как игрушечка, но попасть в неё посторонним невозможно, она только для своих. "Живописные окрестности Звенигорода получили прозвище «Русской Швейцарии».

Педагоги в нашу школу издалека приезжали. Директриса была из Мурманска, незамужняя бездетная энергичная дама, брат её собирал и развозил по домам на микроавтобусе детей, жена его преподавала детям рисование, племянница училась в школе, и все вместе снимали они где-то в Москве квартиру, на свою ещё только зарабатывали. А воспитательницы с учителями из Подмосковья или самого города в школу добирались. Алик, так звали нашего водителя, забирал их и детей с последней станции метро и двигался к школе, по дороге собирая учеников по посёлкам, вечером таким же манером обратно. Часть учеников уезжала домой ночевать, большая оставалась в школе до пятницы, из  педагогов ночевала на неделе я одна - с детьми и ночной няней.

Кто работал через день, тот в свою смену вставал затемно, рано утром выходил из дома и часа 3-4 проводил в пути в одну сторону, а вечером в другую. А кому-то и каждый день приходилось в дороге несколько часов проводить. Когда кто-то из детей несколько дней не являлся в школу по болезни или другой причине, малыши вздыхали:

- В пробке, наверное, застрял!
 
Принимали в наше заведение с трёх лет. Я с утра готовила к школе пятилеток, занималась с ними в классе, а после обеда отдавала дошколят воспитательнице и в том же классе делала уроки со школьниками, а потом гулять их вела или на вечерние занятия, возилась, в общем, с ними до прихода ночной няни.

 Всего их у меня 15 было, семь дошколят и  восемь школьников, по 2-3 человека в первом, втором и третьем классе, мальчишки в основном.  Гулять с ними трудней было, чем в классе заниматься, разбегались и дрались. И я не особо церемонилась, могла и шлёпнуть. А могла и подкормить. Все дети одинаковы, за столом капризничают, а потом не прочь перехватить что-нибудь. Дома так можно, а в нашем заведении после еды всё убиралось и исчезало. Ну а я кое-что припрятывала и брала с собой на прогулку для детей.

Хорошо за столом ел только один мальчик, самый маленький, трёх с половиной лет. Папа у него был банкир, а мама наркоманка, похитила однажды у папы и таскала за собой по притонам, он знал, что такое голод, обычно и свою порцию всю съедал, и припрятать с соседской тарелки в карманы что-то успевал.  Бедный малыш. Одно ушко у него странное было: половинка где положено, а половинка на щеке, мама и беременная кололась. Надеюсь, прооперировал его папаша. Хотя в то время всегда последним, поздним вечером пятницы за ним приезжал. Бывало, разберут уже всех детей, уедут педагоги и директриса с племянницей и Аликом, останемся только мы с Максимкой. В пустой школе неуютно становилось, и мы выходили во двор, к дороге, ходили туда-сюда, поджидая машину, когда утихло всё, её издалека слышно и видно.

И Максимка так философски со мной беседовал! Один, без старших детей, он оживлялся и безпрестанно что-то лопотал. Наконец и за ним приезжал припозднившийся банкир, и я оставалась в школе одна. Бояться не боялась, а не по себе бывало.

Директриса наша широких взглядов была женщина, ей что православие, что шаманизм - лишь бы платили родители. Попала я к ней по объявлению в московской газете, дочь поступила летом в институт в Воронеже, и я решила, что нечего мне без неё в Сыктывкаре делать. Позвонила, приехала на собеседование, тут же получила приглашение работать, и что удивительно - ни разу директриса не то что диплом, даже
и паспорт мой не спросила!

Она психфак МГУ закончила и, видимо, без документов разбиралась в людях. Мне пообещала платить две ставки (одну за подготовку к школе, другую за школьников как воспитательнице), потом начала крутить и придираться, но в то же время не возражала, даже довольна была, что я практически живу в школе.

Не знаю, как в прочих подобных заведениях бывает, а в нашем педагоги питались вместе с детьми, то есть за их счёт. Питание было санаторное шестиразовое, дети не съедали свои порции или отсутствовали, к нам с кухни доставлялись кастрюли, а мы уж сами делили их содержимое по порциям. Иногда получалось густо, иногда пусто, когда все дети на месте.

Для меня, постоянно обитавшей в школе, поблизости от которой не было никаких магазинов, это было неудобно, и я сказала директрисе, что буду оплачивать своё питание, пусть вычитает из зарплаты. Она посмотрела на меня с удивлением и промолчала. Почему - я поняла, когда через меня передал один спешивший папа месячную оплату за школу. Оказывается, за одного ребёнка тогда ещё, больше десяти лет назад, тыщу зелёных надо было в месяц заплатить.

Что отнюдь не гарантировало безупречное обслуживание, в спальне днём на кроватках одни дети спали, а ночью на том же белье - другие, и так неделя за неделей без смены белья, пока я не настояла и не поменяла. За "своих" 15 воспитанников получала я в месяц 300 долларов, из 15 тысяч, родительской платы за них, два процента. Ну, ладно, аренда, питание, санаторное обслуживание. Всё равно понятно мне стало, почему всегда приватно и по отдельности как с родителями, так и с педагогами обсуждала директриса денежные вопросы, просто так на московскую квартиру не заработаешь.

Но всё-таки и 300 долларов были тогда деньги при условии, что мне не надо было платить за жильё и питание. Вместе с детьми я причастна была разным благам: в бассейнах с фонтанами плавала, к санаторским врачам могла обратиться, чистым воздухом дышала.

Шура, ночная няня из Поречья, малость не в себе была. Я бывала у неё в гостях, познакомилась с семьёй. Муж пил, взрослые дети без образования работали где-то на стороне. У неё, как и у моей квартирной хозяйки, был недалеко от дома участок земли без построек, огород. Сами их дома были обычные многоэтажки, построенные для работавших в санатории "Поречье". Когда санаторий закрылся, остались без работы люди, кто в Москву подался на работу, кто куда, кто огородами занялся, кто пьянством.

Шура добрейшей души была женщина, обожала наших детишек. Со странностями, правда: пророчила скорое Второе пришествие и Страшный Суд - с одной стороны. А с другой - верила в переселение душ и говорила, что наши дети в прошлых жизнях заслужили нынешнюю блаженную. Трудно было в её взглядах на жизнь разобраться.

Я там быстро затосковала, хотя поначалу показалось, что в рай попала. Главное, директриса ни во что не вмешивалась, и я своих дошколят частично по собственной программе к школе готовила, славянские буквицы с ними рисовала.

Мальчишки восприимчивые были, способные. Правда, разболтанные, директриса мне сразу сказала, что в наше заведение их отдали в видах приучения к дисциплине, родители могли и дома им учителей нанять, но там кто-то из детей в шкафу учительницу закрыл, кто-то иначе "нашалил". Пятилетних детей не так трудно перестроить, тем более, кто-то со своей няней находился в школе, кто-то с телохранителем, было кому с дисциплиной мне помочь, справлялась.

Поначалу не могла понять, что мне так плохо. Скучаю, думаю, без дочки-то. Съездила к ней в Воронеж на выходных. Она в архитектурном институте училась, жила в общаге через дорогу от учебного корпуса, удобства в конце коридора, но в целом ничего, комендантша грозная с виду, и явных непотребств не видно. 

А потом плавала в бассейне поздним вечером одна и вдруг поняла, в чём дело. Ну не могу я, вроде Шуры, думать, что в прошлой жизни заслужила нынешнее своё положение. Как вспомню родителей, дочку, бабушку, училок своих знакомых -  жалко их, хочется, чтобы и они санаторные блага вкусили, в бассейне поплавали, чистым сосновым воздухом подышали.

Тут как раз 1-е ноября подошло, директриса собралась хеллоуин праздновать, активнейшая подготовка началась. Дети лезут ко мне с вопросами. Плюс грядут каникулы, на неделю детей разберут, и питание в школу доставлять с санаторской кухни не будут. Обдумала я своё положение и решила, что достаточно заработала, на зиму хватит, можно и домой, а к весне нарисуется что-нибудь. Как положено, за две недели предупредила директрису, всё, дескать, до 1-го ноября работаю. Она не возражала, но вот и 30-е октября, завтра последний день работы, и билет на поезд уже в кармане, а она молчит и денег не платит!

Тут мне Шура и прочие воспитательницы стали говорить, что водится за ней этот грех, может и совсем не заплатить. Утром 31-го она заглянула ко мне в класс и сообщает:

 - Я еду в Москву.

 - Счастливого пути,- говорю,- я тоже закончу уроки и уезжаю, вечером у меня поезд.

Она промолчала и уехала. Но к окончанию уроков вернулась, снова заглянула ко мне и заплатила. Не всё, что обещала два месяца назад, но я и тому была рада. Простилась с детьми, собрала свою сумку и потопала на маршрутку. Шура и прочие няни сказали, что повезло.

Вернулась в Сыктывкар из нарядной подмосковной осени, а там уже предзимье, снега нет ещё, голо всё, серо и сиро. Приехала с деньгами, работать не надо, училок знакомых жалею и думаю:

 - Вот ведь, вкалывают за гроши, глупые.

В провинции тогда много ещё было опытных пожилых учительниц советской закалки.

Работу к весне и правда нашла, в пресс-службе Госсовета. Это не школа, делать, почитай, ничего не надо, а платят на порядок больше, чем учителям. Пока там работала, так и не привыкла к этому, а только по Шуриному методу оправдывала себя: что я свою зарплату в "прошлой жизни", когда училкой была и на автобусе экономила, пешком через весь город на работу ходила, заслужила.

Поработала, вышла замуж, родила сына и ближе к северной пенсии на родину, в Беларусь, вернулась.

Нет здесь ни Рублёвки, ни Сыктывкара. Есть в нашем городке аквапарк, ледовый дворец, гребной канал и прочие спортивные радости, поскольку у нас здесь Белорусский металлургический завод и Днепр. Поля вокруг распаханы-засеяны, борщевиком не зарастают, и в обычной многоэтажке мне здесь уютней, чем в рублёвских дворцах: нет ограждений под током и автоматчиков. Ходят обычные милицейские патрули, и дети во дворе без нянь и телохранителей гуляют.

Так что мне отчасти понятны чувства Никиты Михалкова. Выбрался он из Подмосковья "вглубь России". С одной стороны, благодать, никаких пробок, с другой - что-то уж очень пусто кругом. И принялся про Столыпина и грядущих китайцев рассуждать. Пётр Аркадьевич великий был человек. И возможно, Михалков прав, а я не права, но мне наш белорусский вариант  больше по сердцу,  не могу разделить народ с землёй и поделить её - как и на каких основаниях? Кому сколько? И, главное, кто делить-то будет?

Михалков со Столыпиным?

Сильно сомневаюсь.