Гречневая каша

I
Вадим Быстров, августовским  вечером в пятницу ,сидел на крыльце своего небольшого двух-этажного дома, в Американском городке Хиллсборо, расположившегося в семнадцати милях от Портленда, в штате Орегон. Под звуки газонокосилки бесконечно хитро улыбающегося соседа филиппинца, он бесцельно глазел по сторонам, иногда поглядывая на солнце, как оно, утомленное своей же собственной жарою, медленно клонилось к горизонту.
У Быстрова был выходной, и очень ленивое, пожалуй справедливей будет сказать усталое настроение, и в голове и в теле, в отличии от Филиппинца, который закончив с газоном бодренько принялся остригать кустики, придавая им форму куба.
“И как только его не задолбало по такой жаре париться со своим фронт ярдом”, - удивляясь выносливости соседа подумал Быстров. -  Хотя... Говорят у них сердечно-сосудистая система крепкая.” 
Быстров критично бросил взгляд на свои  запущенные три куста роз, и высокую, сантиметров в двадцать пять, траву газона, которым он не занимался уже больше месяца. Два дня назад он получил уведомительное письмо со штрафом в сто пятьдесят долларов, от “Home Owner Association”. 
“ Кровопийцы! Мало того, что я этой шайке бездельников неизвестно за что сотню баксов отстегиваю каждый месяц, так они же мне еще и штрафы выписывают за не подстриженный газон. Подумаешь, высота травы превышает пять инчей... А мне нравиться высокая трава.  Почему у меня должно быть как у всех? Архитектурный облик микро-района  я им видите ли порчу. Это же мой дом и моя земля, в конце концов...  Хотя нет, тут я глубоко заблуждаюсь. Собственность эта виртуальная, созданная для дураков мечтающих иметь собственное жилье, а  реально–то имеют его банки, затянув тебе петлю на шее в виде процентов. Моя она конечно будет, лет через двадцать, если с работы не выкинут и если доживу. А обидно будет, десять лет выплачивая ,  и отдав уже двести тысяч баксов за эту фанерную этажерку, потерять работу. Мало того, что банк ни цента ни вернет, так еще и дом заберет. Банк в прибыли, а я на улице. Да уж, эти ребята в прогаре никогда не останутся. Вот так деньги надо делать, а не мосты строить или музыку сочинять. Достали дармоеды!”
Быстров еще раз посмотрел на аккуратно-ухоженный соседский фронт ярд, в стиле японского садика, и на свой.
“Надо бы конечно заняться.  Но только не сегодня, - завтра”.
Последние четыре года он частенько многие дела откладывал на следующий день, подозревая, что на следующий день, скорее всего, тоже ничего не получится. Как он не старался ему ни на что не хватало ни времени ни сил, а возможно и желания. Особенно тяжела была пятница, первый выходной после рабочей недели. По пятницам он чувствовал себя отрешенным от всех и от всего, и единственное чего ему хотелось -это чтобы его никто не доставал.
 Вот уже  два  с лишним часа он бесцельно бродил по дому, и с периодичностью в двадцать минут выхватывал с книжной полки какую-нибудь книгу и присаживался с ней на диван. Но начиная читать не мог сконцентрироваться на написанном: его мысли как воробьи, беспорядочно  прыгали с ветки на ветку, и ни на одной долго не задерживались. У воробьев беспорядочное прыгание безусловно  имело смысл – у мыслей Быстрова нет.
Время от времени он выходил на крыльцо, но делал это с опаской, боясь нарваться на соседей, так как в этом случае ему необходимо было бы перекинуться с ними несколькими словечками, а делать этого он не любил, особенно по пятницам.  За двенадцать лет жизни в Америке он стал уставать от английского, и потому старался как можно быстрее закончить пустой “small talk” .
Другое дело сосед филиппинец - он Быстрова не доставал, потому что не очень хорошо владел английским, и оттого видимо мало говорил и все больше улыбался. И как это ни странно, но под звуки газонокосилки Филиппинца Быстров расслаблялся.   
 Двенадцатичасовой график был очень популярен среди подавляющего большинства американских производственных компаний, включая EPSON, где Быстров работал инженером.
Быстрову, чтобы сохранить место и не попасть под сокращение, пришлось согласиться на ночной шифт, с пяти вечера до пяти утра, четыре раза в неделю. А что делать? С работой было тяжко. Он хоть был инженер и не плохой - но все таки не выдающийся, и поэтому ему постоянно надо было доказывать компании, что деньги она ему  платит не зря.
От постоянного стресса на работе, ночных смен, и из за боязни потерять место у Быстрова развилась мышечная боль во всем теле, появилась бессонница и периодически стало подергиваться левое веко. «Фибромиалгия» – поставили диагноз доблестные американские врачи и подсадили его на диазипам  и таблетки от боли, к которым , со временем, у него возникло привыкание. И только за счет своей силы воли он смог слезть с этих наркотиков.
Если бы в России он знал, что ему придется так работать и так портить свое здоровье, то он ни за какие бы коврижки не бросил Питер и не уехал в Америку. Но после двенадцати проведенных в Америке лет, пройдя путь от посудомойщика в маленьком ресторане  до инженера  компании SEIKO EPSON, - возвращаться уже было поздновато.  ''В Росcии слишком многое изменилось: другие люди, другие ценности, другие нравы. Кому я там нужен и что я там буду делать? А главное кем я там буду? Чужим среди своих?'', – пытался заглушить он тлеющее в нем желание вернуться. 
II
Быстров не любил банки и страховые компании, потому что считал  и тех и других ростовщиками и спекулянтами, не производящими никаких полезных материальных или интеллектуальных благ, а зарабатывающих на людях которые эти блага производили, распоряжаясь их же деньгами, имуществом и чем угодно еще. Не любил Быстров и ежемесячные счета, приходившие в огромном количестве, особенно те которые приходили от компаний монополистов. Несмотря, на казалось бы, вполне приличный заработок, семьдесят пять тысяч долларов в год, денег хватало чтобы поддерживать не уровень, а только видимость так называемых средне-статистических Американцев. 
Но больше всего он ненавидел когда доставал из почтового ящика конверт от IRS (internal revenue services), которому в конце года  вечно оставался почему-то должен: как федеральному так и штатовскому.  Правда надо отметить, что в этой ненависти с ним была солидарна вся Америка, независимо от социально-классовой пренадлежности.
“Хренов IRS!  В самом названии уже ехидство. Мягенько так – “сервис”. Интересный у них сервис. После их сервиса так и гляди без штанов останешься. Это мы для них сервис, вернее доеные коровы. Хитро дурят здесь человека. А главное вежливо так, с улыбкой и в тиски. И жмут, жмут пока все соки не выжмут. Огромное поточное нон-стоп производство. И на что они только мои налоги тратят?'' -  и он покосился на филиппинца, который бросив остригать кусты принялся подметать дорожку напротив своего дома.
“ А сосед -то мой кстати, целыми днями копошится вокруг своей хижины. Сдается мне не работает парниша. Наверняка присосался к какой нибудь социальной программе, поэтому и улыбчивый такой. А чего же ему не улыбаться? Дом небось процентов на восемьдесят программой оплачивается, пособие денежное получает, плюс фудстемпы ... А на заднем дворе, под прикрытием помидор, небось марихуану выращивает и за кэш (наличные) продaёт, в обход налогооблажения. Знаю я этих азиатов – хитрющие... Притащатся сюда целым табором, а ты их содержи. Интересное у нас перераспределение доходов получается: сосед не работает, но живет в доме больше моего и ездит на новенькой «BMW», - по сути на мои налоги.  Я работаю, но живу в более маленьком доме и езжу на старенькой «Jetta». Прямо как в том фильме у Гайдая, про студента Шурика, “кто не работает тот ест!” Пускают в страну кого-попало, а ты на них потом работай, чтобы не дай Бог, эти бедные-несчастные, многодетные жертвы притеснений, катающиеся в новеньких “бомбах”, случайно с голоду не окочурились”.
Быстрова такая несправедливость несколько огорчила, но не на долго. Посмотрев еще раз на Филиппинца, и отдав должное тому с какой тщательностью он приводит в порядок не только территорию вокруг своего дома, но и за ее пределами – он помягчел.
“Да ладно мне. Зря я на филиппинца наехал? Каждый устраивается как может. Это все они, двенадцатичасовые  ночные смены проклятые. Кто гады так это корпорации. Да и государство сволочь. И те и другие из народа соки жмут, только разными методами. Сговор. Мы как для одних профит, так и для других. Вообщем между молотом и наковальней. А государство та же самая корпорация – только самая  жирная из всех.  Так что этим миром давно правят корпорации. И никогда они не подавятся своим профитом, пока планету окончательно не опустошат, потому что профит - это их идеология и цель, а методы достижения профита далеко вторичны.”
 Такие вот рассуждения витали в голове у Быстрова вечером в пятницу. 
III
Поднявшись тяжело на ноги, что выглядело не совсем естественным  для сорока трех летнего человека, Быстров медленной походкой зомби вошел в дом и направился к холодильнику.
На центральной полке холодильника, как музейный экспонат, красовалась одинокая упаковка ветчины.
Быстров взял кусок желтоватого, явно с красителем, стандартно-недопечённого  американского хлеба, и поморщившись положил на него лоскуток ветчины. Поглядев на свой бутер с недоверием, он, все таки откусил кусочек,  и тут же выплюнул его в раковину.
“ Господи, да зачем же они так ветчину сластят!? Гадость какая! Бедная свинья отдала свою жизнь впустую'', - раздраженно заметил Быстров, проталкивая бутер в диспозер.  - ''Мерзавцы! Мастерски в Америке решили продовольственный вопрос: с помощью таблицы Менделеева и генной инженерии. У людей теперь проблема в туалет нормально сходить, и аллергии сплошь и рядом на разные продукты питания.
Чтобы хоть как-то отбить подкатывающее чувство голода, и оттянуть неизбежную поездку в магазин, он включил телевизор и начал листать американские каналы. 
Лавинообразный поток тупых ток-шоу, глупых фильмов, для интеллекта пятнадцати летних подростков, прерываемых всевозможной рекламой, рассчитанной на кока-кольные мозги, и идиотские новости в сумасшедшем темпе, с элементами пропаганды, обрушили на него телевизионные каналы Америки.  Не лучше ему стало и тогда, когда он переключился на каналы Российского телевидения: те же самые шоу , будто под копирку слизанные с американских , только с Российскими прибамбахами на местную тему и в извращенном виде. 
“ Теледебилизация народов! - пронеслось у него в голове. - Дебилы всех стран объединяйтесь! Tелевидение вам поможет! Чем больше дебилов тем легче ими управлять.  Опять же, на дураках и идиотах легко заработать. Если какой-то китайский подросток отдает свою почку только ради того чтобы стать обладателем iPhone – то этот мир явно сходит с рельсов.”
Однако, Быстров был неожиданно и приятно удивлен, когда среди  около сотни каналов Российского ТВ обнаружил канал “Культура”.  От просмотра  теле-шоу “Игра в бисер” Быстров получил превеликое удовольствие. “Как хорошо, что есть хоть что-то не похожее на американское”, - заключил он.
Еще раз заглянув в холодильник, и не обнаружив там ничего нового, он схватил ключи и порулил в местный супермаркет под названием “Fred Meyer”.
IV
Прохаживаясь между продуктовыми полками и холодильниками, набитыми полуфабрикатами, он, несмотря на урчание в желудке, никак не мог определить что собственно он хочет купить. Связано это было с тем, что как только он останавливал взгляд на каком либо из продуктов, в голове его, как на светящемся табло высвечивались слова: синтетика, пластик, химия, красители, антибиотики, кукурузный сироп, загуститель, сплошной сахар...
Дойдя до отдела с органическими продуктами он обратил внимание на великолепный New York Steak, стоимостью двадцать один доллар за паунд.
- Don’t you think the price a little too high for this piece of meat?  - лукаво обратился он к мяснику. - Twenty one bucks for 454 grams…
Мясник ничего не понимая в метрической системе, но прекрасно  понимая что имеет в виду Быстров, вежливо выпучил глаза и улыбаясь ответил:
- What did you expect my friend? This is an organic food.
Неожиданно со стороны пекарни до Быстрова донесся, как ему показалось, знакомый с детства запах. Такой стоял в деревенском доме у бабушки, когда она при помощи протвеня доставала чугунный горшочек из русской печки.
 - Это же то чего я хочу!- воскликнул Быстров  по русски, глядя на мясника.
- I beg your pardon sir?
- O, never mind, sorry.
Спустя две минуты Быстров, рассекая хайвэй своей старенькой “Jetta”, мчался в Русский магазин за гречневой крупой.
-Fuck! - неожиданно вырвалось у Быстрова.
Откуда ни возьмись, мелькая всеми огнями радуги, как новогодняя елка, Быстрову в хвост пристроилась полицейская машина.
-Driver license and registration please.
После того как затребованные документы были протянуты полицейский спросил:
- Do you know why been pulled over, sir? 
- I guess so.
-And may I ask you what the rush is?
Когда Быстров объяснил причину превышения скорости, лицо офицера полиции выразило полное недоумение.
-Remain in the car sir. I’ll be right back.
Протягивая документы обратно, офицер, на совсем неплохом русском, неожиданно произнес:
- Это тебе не Москва здесь господин Бистров. I am not going to issue citation to you today. Not because you’re a funny guy, but because there’re no records on you.  You’re free to go now. And keep the speed down please.
V
Из новенького Lexus, припаркованного прямо напротив Русского магазина, высунулась жующая голова и басовито спросила:
-  Слушай паря, тебе фудстемпы нужны? Отдам за пол цены.
 Даже не из за выгоды ради, а лишь при мысли о том, что он сможет, пусть даже таким ничтожным способом, отомстить IRS и хоть какую-то часть налогов  отбить у государства  обратно, привела инженера в приятнейшее -злорадное расположение духа. Не долго думая он согласился.
Владелец  Lexus разложил перед Быстровым с десяток разноцветных карт, похожих на обычные кредитные.
- А как же я карту буду проводить под чужой фамилией? У меня же ID попросят?
-Да никто здесь этим не занимается. Продавцам-то все равно: транзакция прошла и ладно, - это же не кредитка.
-А вдруг на работника социальной службы нарвусь?
- У этих социальщиков там такой бардак, что ничего не успевают. Сам посуди, на двести тысяч торговых предприятий только сорок инспекторов. А потом они там сами воруют. Но руководство закрывает на это глаза. А если кто-то со стороны поймает, то скандал пытаются замять. А то вон, республиканцы, быстро шумиху поднимут. Они социаловку ох как не любят – это же бюджетные деньги. Поэтому я всегда голосую за демократов.
- Откуда вы все это знаете?
- Паря, так работа у меня такая.
- А веник вам  зачем? – спросил Вадим разглядев веник на заднем сиденье.
- Ну как зачем, для бани.
- У вас что, баня есть?
- Есть. Только пользуюсь  я ею... как бы это сказать? Не полноценно, вот.  - Смутился почему-то продавец фудстемпов.
- А это как?
-Мне тут один старый мастер,  баньку по черному сложил. Ну мне так захотелось, понимаешь? По старой русской традиции. Днем с огнем еле этого мастера отыскал, через всяких знакомых. Можно сказать последний из Могикан . Ездил за ним аж в другой штат. Ну, затопил я ее разок. Так через десять минут три пожарных машины приехали и весь нейборхуд сбежался. Америкосы же в этом смысле абсолютные невежи. Они кроме душа своего ничего не знают. В крайнем случае с сауной знакомы, да и то, только те кто в фитнес центры ходят. Я этих пожарных уж так умолял, чтобы они мою баньку не трогали, что никакой опасности... Нет, залили все-таки. А потом я им полчаса пытался вдолбить, что это старая русская традиция так париться и мыться. Ничего они не поняли и баньку мне топить запретили, из соображений пожароопасности. А шериф еще и штраф ни за что влепил. Ну что с них взять? Дикий запад!
Он вздохнул с досадой и откусил от Биг-Мака приличный кусок.
-Но, каждую неделю покупаю веник в русском магазине. Прихожу в баньку, кладу веник на камни и поливаю его кипяченой водой. Запах березовый начинает распространяться и я начинаю мечтать о том, как будто-то и взаправду парюсь.
-Так это же извращение,- сказал Быстров. -  А не легче ли купить электрическую печку для сауны и так же париться.
- А вот это-то паря и есть настоящее извращение. Я хочу по старо русски, по настоящему, а не с этими электро-грелками, которые к тому же очень энергозатратны. О, моя сестрица идет. Ну, счастливо тебе паря. Увидимся еще. Мы тут каждую неделю закупаемся.
Быстров поздоровался с подошедшей сестрицой, полной брюнеткой лет сорока пяти, одетой в обтягивающие шорты и футболку с надписью “I love pink”, и направился в магазин.
Mагазин представлял из себя почти что образцовую копию сельского магазина средне–русской полосы середины семидесятых:  незамысловато – примитивная выкладка товара. Единственное различие было в том, что полки ломились, а холодильники были забиты разнообразным множеством  продуктов,  в большинстве своем произведенными в Израиле, Америке и Канаде. Старые технологи, выходцы из бывшего СССР, еще не забыли свое ремесло, поэтому качество продуктов было достаточно высокое.
В магазине никого не было кроме продавщицы, тучной женщины лет пятидесяти трех.
- Говорит у нее мама на иждивении, и брат инвалид.  И сама она жива только из за необходимости заботиться о своих близких. Витамины  им необходимы. А в качестве витаминов она черную икру закупает – это на фудстемпы.   – Ни с того ни сего начала продавец как только за Быстровым закрылась дверь. Инженер догадался, что речь идет о сестре продавца фудстемпов.
- Братец –то ее на инвалида совсем не похож. Сегодня они еще скромненько – на «лексусе» приехали. На прошлой неделе вообще на желтом «лотусе» подрулили.
-Простите, мне бы гречки,  –  перебил ее Быстров.
-Удивительно! Люди  уже второй день подряд одну только гречку  берут. А инвалиды и малоимущие  черную икру на фудстемпы, на восемьсот баксов, –  кивнула она в сторону парковки, где две минуты назад стоял «Lexus». - К чему бы это? – и она на мгновенье задумалась.
- А что это вы только гречку берете? Пустую кашу будете есть? Может вам к ней колбаски наслайсить или мясца копченого почопать?
-Спасибо, не надо.
- Ну как знаете. Только гречки может уже и не осталось совсем. Пойду гляну в подсобку.
Пока продавец бегала в подсобку, в магазин вошла дама бальзаковского возраста и стала рассматривать полки с товаром, с явной целью найти что-то определенное.
-Вот, извольте, последняя пачка израильской осталась,  – протягивая пачку гречневой крупы сказала продавец.
-Неужели последняя? А мне так гречневой каши сегодня захотелось,- с сожалением произнесла дама бальзаковского возраста не отрывая взгляда от пачки гречки в руках Быстрова.
Продавец ничего не ответила, а только закатила глаза к потолку и глубоко вздохнула.
Быстрову тоже очень хотелось гречневой каши.
 «Что же делать? – думал инженер. – Если отдам ей гречку – сам останусь ни с чем, но с другой стороны, она смотрит на эту пачку такими жалостливыми глазами как будто у нее забирают последнее. »
-Берите. - Быстров решительно протянул пачку даме.
-А как же вы?
-Да я вообщем-то и не очень-то и хотел. - Соврал он.
-Но ведь это не так.
-Да вам-то какая разница? – раздраженно бросил Быстров. - Берите пока не передумал.
VI
По дороге домой Быстров  остановился в маленьком парке и припарковал машину напротив теннисных кортов, где когда-то, одиннадцать лет назад, начал учить  своего сына этой игре, одновременно учась и сам.
Наблюдая за играющей немолодой парой он неожиданно заснул.
Ему приснился Питер. Он как будто парил над городом. Парил над его улицами, проспектами, площадями с их домами, дворцами, церквями и памятниками. Он парил над мостами и мостиками перекинутыми через Неву, Фонтанку, Мойку, канал Грибоедова ...  Все смотрел, смотрел и никак не мог насмотреться.  Все было близкое и родное. Вдруг на площади Искусств  он увидел  компанию друзей своей юности. Они почему-то собрались  все в одном месте и махали ему руками, призывая спуститься к ним. Он сделал усилие, но его как осенний лист, сорванный с ветки дерева сильным порывом ветра, стало уносить в сторону. Сопротивляться было невозможно.  Потом он вдруг оказался в своей питерской квартире. Напротив него сидела его мама. Глаза ее были печальны и она все время задавала один и тот же вопрос: '' Вадик ну когда же ты приедешь?''
Он проснулся от удара теннисного мяча о капот машины. Растерянно  озираясь по сторонам он стал себя спрашивать: « Почему  этот мир меня окружающий, после двенадцати лет жизни в нем, для меня по прежнему чужой, и не стал мне хоть сколько нибудь близким?  Почему события  моей жизни, например четырнадцати летней давности в Питере, по прежнему ярки, свежи и дороги мне,  а то что происходило со мной здесь, хотя бы вчера, совершенно не откладывается в моей памяти? И почему у меня постоянное ощущение что я здесь временно, и скоро уеду обратно домой  -  в Питер? Может действительно, права была  Лизавета Прокофьевна:  «вся эта заграница сплошная фантазия,  и все мы, за границей, одна только фантазия»?
Быстров достал из бардачка ручку, и на неоплаченном счете за телефон, неожиданно для себя, начал писать:
Потоку скитаний не видно конца
Поддавшися ветру, ломая себя
И не замечая любимые лица
Обманчивой цели пытаясь добиться
Прощаясь уходим
Лишь позже узнаем, что цели добившись вдруг не понимаем
Куда мы бежали? К чему так стремились?
Бросая друзей, и родных, и любимых
Так любящих нас, и ранимых душою
Лишь ветер, играет осенней листвою
Лишь смутные тени за ширмой дождя
И опустошение – приходит зима.
Так закончился вечер пятницы инженера Быстрова, из маленького американского городка Хиллсборо, в семнадцати милях от Портленда , в штате Орегон.