Лирическое отступление о русском языке

                Вместо эпиграфа:
Стародум. О, сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперёд, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец то его выучил.

Г-жа Простакова, Простаков (вместе):
– Всем наукам, батюшка.
– Всему, мой отец.

Митрофан. Всему, чему изволишь.

Правдин (Митрофану). Чему ж бы, например?

Митрофан (подаёт ему книгу). Вот, грамматике.

Правдин (взяв книгу). Вижу. Это грамматика. Что ж вы в ней знаете?

Митрофан. Много. Существительна да прилагательна…

Правдин. Дверь, например, какое имя: существительное или прилагательное?

Митрофан. Дверь, котора дверь?

Правдин. Котора дверь! Вот эта.

Митрофан. Эта? Прилагательна.

Правдин.  Почему же?

Митрофан.  Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит ещё не навешена: так та покамест существительна.

Стародум.  Так поэтому у тебя слово дурак прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?

Митрофан.  И ведомо.

ФОНВИЗИН Денис Иванович «НЕДОРОСЛЬ»


Последней каплей, послужившей толчком к написанию этой реплики послужил вопрос нашего программиста: «И что мы хочим видить, если у нас ни самое лудшее железо?»

Разбирая тем же вечером  старые записи, обратил внимание на старенький блокнотик и поневоле зачитался. Это были довольно старые (конец семидесятых годов прошлого века) рассказы Михаила Задорнова. Так совпало, что сон, как говорится, оказался в руку. Да, вот полюбуйтесь.

ЧТО ХОЧУТ ТО И ДЕЛАЮТ!
Новый директор был суров. Так говорили все. В первый же день он вызвал меня к себе и, прямо глядя в глаза, спросил:
- Вы там, в вашем отделе, перевыполнить план на 150 процентов могёте или не могёте?

Я замялся. Дело не в том, что нам было трудно перевыполнить наш план. Мы могли его перевыполнить и на 100, и на 300, и на 800 процентов. Но я не знал, как мне выразить своё согласие словами. Вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно. Но ответить «можем» - означало указать новому шефу на его безграмотность. А ответить «могём» у меня не поворачивался язык.

- Ну что же вы молчите? - строго переспросил шеф. - Могёте или не могёте?
- Да! - ответил я.
- Что - да? - рассердился он. - Я вас конкретно спрашиваю, и вы конкретно отвечайте: могёте или не могёте?
- Конечно! - ответил я.
- Что значит «конечно»? - чуть не закричал он. - Отвечайте прямо, не виляйте! В последний раз спрашиваю... Могёте или не могёте?
Я собрался с духом и уверенно ответил:
- Могём!
- Тогда, - успокоился он, - ступайте к себе в отдел и получите согласие масс, мол: «Да, перевыполнить план на 150 процентов мы могём!» Я вернулся в отдел, собрал всех и неуверенно начал:
- Товарищи! Я собрал вас здесь, чтобы выяснить существенно важный вопрос. Как вы считаете... перевыполнить план на 150 процентов... мы с вами могём или не могём?

В комнате наступила тишина. Я опустил глаза и ждал. Первым, как всегда, нашёлся единственный в нашем отделе профессор - Громов.
- Конечно, могём... - грустно вздохнул он.
 
А на следующий день в стенгазете предприятия появилась заметка нашего культорга под названием «Мы все могём!».

За неделю на призыв откликнулись и остальные отделы. А через два дня перед главным входом предприятия появился красочный плакат: «Могём перевыполнить план на 250 процентов!»

За полгода в движение включились все предприятия города. И точно такие же плакаты появились на железнодорожном вокзале и в аэропорту. А вскоре и диктор по телевидению объявил, что «к новому движению подключились и остальные города страны, потому что наши трудящиеся все можут!»

Поскольку на телевидении дикторы всегда говорят правильно, учёные-филологи тут же занесли новые формы слова в словарь современного русского языка.
С тех пор новый директор несколько раз вызывал меня к себе. И наш отдел всегда в таких случаях выступал зачинщиком все новых и новых движений. Не раз включались мы и в движения, начатые на других предприятиях.

Однажды жена вернулась домой, тяжело опустилась в кресло и, грустно вздохнув, сказала:
- Устала я, Петь. И больше так и не можу, и не хочу.
- Чего не могёшь и чего не хотишь? - переспросил я.
- Завтра кросс, - ответила она. - Всем отделом бегим!
- Бегите бегмя? - переспросил я.
- В том-то и дело, что бегмя бегим! - посетовала она.

В это время из магазина пришла дочь и сказала:
- Я достала творог. Куда покласть? Тама или тута?
- Поклади здеся! - отвечала жена.
- Поклала, - сказала дочь.
- Как много тебе продавщица творогу положила?! - удивился я.
- Не положила, - как филолог поправила меня жена, - а наложила.

Неожиданно у меня появилось ощущение, что мы все неправильно говорим. Но... Я заглянул в новенький, купленный недавно литературный словарь и обнаружил, что говорим мы, согласно новому словарю, совершенно верно.

«Ну, надо же! Что хочут, то и делают!» - подумал я неизвестно про кого, махнул рукой на все и включил телевизор. Мне ответила молодая самодеятельная певица. Она пела известную песню Аллы Пугачёвой на новый лад: «Все можут короли!» 1978 год.

В то время многие думали, что это просто удачная юмореска, не более того. Но вот прошло всего двадцать пять – тридцать лет и юмор превратился в удручающую явь.
 
Некоторое время назад один из авторов, в ответ на рецензию его рассказа, прислал пояснение своей идеи. Стиль, орфография и пунктуация автора сохранены.

«…понял, наконец, что вам не понравилось в заключительном предложении рассказа. Слово брат. Его, как медный пятак, так затёрли массы, что дореволюционный интеллигент не стал бы произносить его и под угрозой расстрела. Признаться оно мне тоже режет глаз, но...

Но это слово имеет собственный голос. Как любят выражаться школьные учителя: оно проходит красной нитью через всё повествование. Первой раз оно появляется в виде "братишек", Петрович восклицает: "бритие во Христе". Большевики, верхушка которых почти полностью состояла из интеллигентов, как не стремились слиться с массой, не смогли преодолеть врождённое отвращение к "брату". "Товарищ" - слабый эквивалент "брата". Новое время придумало новые песни "братан" или совсем уж гадкое "братело". Мне хотелось завершить эволюцию слова, очистив его и придав изначальный смысл духовного, прежде всего - духовного, родства».


Казалось бы, что здесь такого необычного. Однако на 1842 год в литературном русском языке слово «БРАТЪ» обозначало три понятия: 1) в отношении друг к другу, каждый из сыновей, рождённых от одних родителей, 2) в церковном смысле – всякий человек, 3) название БРАТЪ употребляется между коротко знакомыми или при обращении с вопросом к незнакомому простолюдину.

Поскольку БРАТИШКА и БРАТЕЦ – это уменьшительное от слова БРАТЪ, то оно обозначает те же понятия и употребляется в тех же случаях.

Кроме того, в это же время в русском литературном языке были употребляемы ещё слова БРАТАНИЧЪ и БРАТАНИЧНА, которые обозначали племянника и племянницу – соответственно, то есть сына или дочь брата. Общепризнанным вариантом этих слов, обозначающих племянника и племянницу были БРАТАНЪ и БРАТАННА.
 
Слово «ТОВАРИЩЪ» в дореформенном русском языке не имело того оттенка дружественности, который мы применяем к нему теперь. ТОВАРИЩЪ – 1) находящийся в одном с кем либо обществе, участвующий в делах или занятиях другого, 2) помощник, сотрудник. Например, «товарищ по службе», «товарищ министра».

Поэтому, обращаясь к своим последователям, большевики вполне логично употребляли слово «ТОВАРИЩЪ», поскольку они находились в одном обществе и участвовали в одних и тех же делах.
 
А вот слово «БРАТЪ» они в тех же ситуациях использовать не могли - это выглядело бы как обращение к простолюдину, что очень хорошо в то время осознавалось и гражданами низших сословий. Это было общеизвестно и общепринято. Примерно так тогда обращались к лакеям: «Эй, человек!» или «Послушай, братец!».
 
Даже из этих примеров видно, что тот русский язык, которым мы пользуемся теперь, представляет собой некий урезанный и сильно засорённый вариант настоящего русского языка. Тот русский язык был в разы богаче, нежели теперешний. Можете убедиться лично – просто сравните словарь русского языка, хотя бы за 1842 год и какой-либо современный словарь.

К чему это я? К тому, что после реформы 1918 года, было проведено ещё много, много реформ русского языка, которые привели к разрушению фундамента языка и к значительной потере понятийного аппарата. Собственно, тот язык, на котором мы с Вами общаемся, русским трудно назвать – в значительной степени это тарабарщина напичканная словами с искажённым смыслом.
 
Знаете ли Вы, с чего начинался дореволюционный курс словесности для средних учебных заведений?

Глава первая называется – «Элементарные сведения из психологии и логики», затем следовал «Краткий обзор явлений душевной жизни». Из двухсот сорока двух страниц учебника на эту тему было отведено целых шестнадцать страниц. Почти семь процентов.
И только после этого начиналось рассмотрение собственно предмета. Называлось это так «Словесные формы выражения душевных явлений – представлений, понятий и суждений (слово, предложение и период)».
 
Знаете, что такое в словесности «период» и для чего он нужен?
 
Я далёк от мысли пересказывать весь курс словесности, но ещё одну цитату, пожалуй, просто необходимо привести. «Кроме правильности речи, чему учит грамматика, мы должны заботиться о совершенстве (изяществе) ея, т. е. чтобы речь наша с возможной ясностию и полнотою выражала наши мысли, была стройна, легка для произношения и приятна для слуха (музыкальна)».

Но это, как говорится, цветочки. Искажается не только грамматика – искажаются фундаментальные понятия, содержащиеся в пословицах и поговорках.
Вот, например, что пишет другой автор.
 
«Нужно полностью прочесть/понять его мемуары, а не давать безличную цифровую выжимку из них. Очень показателен эпизод над Новой Гвинеей, например. Не надо вставлять каждое лыко в строку...».

НЕ ВСЯКОЕ (не всяко) ЛЫКО В СТРОКУ. Казалось бы, простая поговорка со вполне очевидным смыслом, но не тут-то было.
 
Каждый переводчик знает о существовании так называемых «ложных друзей переводчика». Это такие слова или выражения, перевод которых кажется очевидным. Вот самый простой пример, слово «international» так и хочется перевести «интернациональный» и очень многие переводчики на этом попадаются. Однако верный перевод, в большинстве случаев – «международный».

Вот так и в этой поговорке. Для тех, кто не знает. Лыко – это полоска обработанной коры лиственного дерева, чаще всего липы. Из таких полосок раньше плели лапти и теперь ещё плетут корзины или лукошка. Каждый ряд в таком плетении называли строкой. Для плетения старались подбирать полоски ровные и без дефектов.

И хотя поговорка отражает процесс изготовления изделий из лыка но, как это ни странно, смысл её совершенно в другом. Не каждой ошибке, не каждому неудачно сказанному слову следует придавать значение. Говорится в оправдание того, кто допустил мелкую ошибку, оплошность, сказал или сделал что-нибудь не так, как следовало бы; говорится, как совет не придираться к мелочам, не упрекать за оплошность.

Есть и антипод этой поговорки. «ВСЯКОЕ ЛЫКО В СТРОКУ СТАВИТЬ» - быть безжалостным, взыскивать даже за пустяки.
 
Так разъясняют смысл этой поговорки все известные толковые словари русского языка. Есть и примеры употребления этой поговорки.
– Пожалуйста, не прими этого за допытывание, за допрос; не ставь всякого лыка в строку (И. Гончаров, Обрыв).

— Не станешь почитать мужа,— пути не будет.Что он скажет или сделает не так, не по-твоему,— промолчи, не всяко лыко в строку: не всяка вина виновата (С. Аксаков,   Семейная хроника).

— Чуть что, предупреждаю: смотри, мол, Матвей Петрович, в моей книге тебе больше всех места отведено. Тебе каждое лыко в строку поставится. Потому что с тебя двойной спрос: как с председателя колхоза — раз и как с человека партийного — два (Н. Рыленков, Волшебная книга).

Многие, наверное, помнят шутливый английский вариант известной  пословицы «баба с возу –  кобыле легче» – «леди покидающая автомобиль – значительно увеличивает его скорость». Но здесь хотя бы смысл сохранён.

Так что други мои – берегите наш русский язык. Читайте книги – лучше старых классиков, дореформенных. Пушкин, Гончаров, Куприн, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Гоголь – несть числа нашим талантам, глубок и чист наш кладезь. Не доверяйте современным книгам и интернету. Сомнительные случаи не ленитесь, проверяйте в словарях. Благо сейчас их получить очень легко.
 
И это было бы, как говорится, полбеды. А вот то, что при подготовке инженерных кадров отсутствует системный подход в образовании – это настоящая беда.
 
Ведь что мы видим в кино, на телевидении, о ком читаем в газетах и интернете - «эффективные менеджеры», энергичные пиарщики, небедные продюсеры, красавцы-модельеры и гении-дизайнеры, наконец, полицейские и воры – вот герои нашего времени.
 
Когда в XVIII веке создавалась русская система образования, в её основу были положены очень простые принципы:
1 – основа инженерных знаний – фундаментальное образование.
2 –  обучение инженерному делу должно быть соединено с образованием.
3 –знания и инженерные навыки должны применяться на практике при решении значимых для общества задач.

В конце XIX века президент Массачусетского технологического института Джон Рункль написал: «За Россией признан полный успех в решении столь важной задачи технического образования... В Америке после этого никакая иная система не будет употребляться».

Однако сегодня, несмотря на простоту, мы пришли к тому, что эти принципы напрочь забыты. Мы забыли, что знания и навыки, образование и обучение это разные вещи. Поэтому и учим навыкам тех, у кого нет соответствующей образовательной базы.

Неужто вернулись времена Дениса Ивановича Фонвизина? А ведь, похоже, что так.

Г-жа Простакова. Так разве необходимо надобно быть портным, чтобы уметь сшить кафтан хорошенько. Экое скотское рассуждение!
Тришка.  Да вить портной то учился, сударыня, а я нет.
Г-жа Простакова.  Ища он же и спорит. Портной учился у другого, другой у третьего, да первоет портной у кого же учился? Говори, скот.
Тришка.  Да первоет портной, может быть, шил хуже и моего.

Эти опасные игры до добра не доведут. Если так пойдёт и дальше, то будет вовсе не удивительно услышать где-нибудь на АЭС, например, вот такой диалог:
 
«Я спросил мастера-наладчика о порядке ее работы, на что он мне ответил:
- Слухай сюды! Положь колдобину со стороны загогулины и два раза дергани за пимпочку. Опосля чего долбани плюхалкой по кувывалке и, коды чвокнет, отскочь дальшее, прикинься ветошью и не отсвечивай. Потому как она в это время шмяк... ту-дыть, сподыть, ёксель-моксель, ёрш твою медь... Ш-ш-ш! И ждёшь, пока остынет. Остыло - подымаесся, вздыхаешь... Осторо-о-ожненько вздыхаешь про себя, шобы эта быдла не рванула! И бегишь за угол за поллитрой. Потому как пронесло!» Всё тот же Михаил Задорнов.