Вступление

***
Я всегда знала, что рано умру. Смерть представлялась мне совсем простым действием, как выключить свет или закрыть глаза. Двадцать лет назад, в роддоме я уже сталкивалась с ней, но тогда она прошла мимо, лишь слегка обдав своим зловонным дыханием. Зато забрала маму.
Чёрным январским утром, когда только-только отошедшие от постновогоднего похмелья акушерка и санитарская кодла, принимали роды у хрупкой женщины с затуманенным от боли, но по-прежнему горящим взглядом и роскошной копной черных, как у цыганки волос, Смерть решила, что именно такого экземпляра не хватает в её обширной коллекции.
И вот, когда главный акушер с усталым и помятым лицом вышел к отцу, чтобы спросить, кому сохранить жизнь - матери или ребёнку, он выбрал меня. Не потому что любил еще с того момента, как я была комком ничего не понимающей плоти в материнской утробе. А потому что женился лишь для отвода глаз, ему было физически противно делить постель с женщиной, каждую ночь погружаясь в её влажную, тёплую глубину. С ее смертью пришла долгожданная свобода от "супружеского долга" и вранья, что "задержали на работе". Жестоко, жестоко и подло он поступил, но я нашла в себе силы не винить того, кто в прямом смысле помиловал меня от смертной казни.
Того, кто подарил мне двадцать лет жизни.
Мой отец чертовски похож на Фреди Меркури, причем не только внешне. Он - гей. Раньше это казалось омерзительным, я не могла заставить себя дотронуться до него или элементарно набрать его номер, чтобы узнать, все ли в порядке. Особенно после того, как увидела его целующегося с каким-то смазливым, похожим на жирную крысу, мужиком. В нашем провинциальном городке сплетни разносились со скоростью света, и через пару месяцев только ленивый не знал об этом. С детства меня окружала гнетущая атмосфера людской грязи и домыслов, от которых хотелось встать под душ и яростно смывать с себя налипшую мерзость. Стоит ли говорить о том, что я была обречена стать изгоем.
Не в силах выносить отца, вечную череду веселых гулянок и сменяющиеся лица его мужиков, я переехала к бабушке. Та ненавидела его, считая виновным в смерти дочери. Логично было допустить, что ее ненависть должна перекинуться и на меня, но это было не так. Меня она обожала, все детство прошло у нее на руках. Ее сухая шершавая ладонь гладила меня по голове, когда я засыпала, она пела мне колыбельные и пекла удивительно вкусное овсяное печенье к праздникам. Когда бабушка умерла, мне по завещанию отошла ее квартира в "сталинке", с высокими потолками и огромными окнами. Квартира, где в каждом углу пряталось детство, каждая вещь пахла бабушкиным до боли родным запахом.
Я носила с собой мамину фотографию, вместо крестика, веря в то, что она защитит и поможет. Но в тот момент, когда я встретила ЕГО, фотография словно лишилась своих чар.
 
Длинный коридор. Меня везут куда-то, наверное, умирать, потому что я слышала как кто-то говорил, что " у девушки серьёзная кровопотеря". Значит, я довольно долго пролежала в остывающей ванне, истекая кровью. Пока отец не выломал дверь, тем самым вновь пытаясь выступить щедрым правителем, дарящим милосердие. Ничего не болит, только в голове звенит от какой-то дряни, что вливают в меня через капельницу. А у меня нет сил, чтобы выдернуть иголку. У меня вообще не осталось сил, я могу только покорно лежать, отсчитывая секунды до смерти. Что-то кричит отец, тянет меня за руку, но его оттаскивают. Впереди маячит белая дверь с красной лампочкой наверху. Разум туманится, возникают и пропадают какие-то смутные образы, но ЕГО лицо всегда четкое, словно он Бог, пришедший отпустить мне грехи, или ангел, который проведет меня в иной мир.
"Он не пришел, его нет, он не пришел, не пришел, не пришел...". На этой мысли я отключаюсь.