Альби. глава 11

Гостиный двор при обители тамплиеров в Руане был обширен и полон удобств. После длительных скитаний с Бенедиктом Мари обрадовалась уюту. Здесь она сможет как следует отдохнуть. Камин, от которого расходятся кольца тепла, запах хлеба, постель с чистыми простынями и шерстяными одеялами – на всё это Мари смотрела, как на чудо.

Юг Франции полыхает в огне. Там страшная резня.

Они с Бенедиктом снова на севере, на Сене, снова вблизи Парижа. Из её окна был виден речной порт, леса мачт, белые паруса, наполненные ветром Ла-Манша. Бывало, в особо спокойные вечера, когда воздух очищался от всего лишнего, в сплошном портовом гуле Мари различала отдельные голоса грузчиков, звон склянок, крики чаек.

По ночам, когда всё сливалось в монотонную мглу, на воду ложились длинные стрелы от фонарей. Было хорошо смотреть на редкие огни за окном и думать совсем о другом. О том, что кончается лето, что она бродит по свету, как неприкаянная душа. О том, что Руан навсегда останется в памяти белым парусом и надломленным крылом чайки. О странном одиночестве.

Думала о нём, даже во сне не произнося его имени…

В дверь постучали.

- Входите.

Появилась голова Бенедикта.

- Мари! Мари, ты спишь?

- Нет, дядя.

- В таком случае, причешись и надень свои украшения. Мы приглашены отобедать с приором.

- Вот как! И чем мы обязаны такой честью?

- Ну, ему хочется поговорить с умным человеком.

- С тобой.

- Ну, да. Со мной, детка.

- Всё-таки, дядя, ты очень самолюбив.

- Это плохо?

- Почём мне знать?

- Тогда не говори ничего. Тем более, что больше всех на свете я люблю тебя.

- Да. – Мари улыбнулась. – Я знаю.

Обед был простым, но сытным. Запечённую рыбу подавали с острым соусом. Золотистый мягкий хлеб, сыр и красное вино – всё, что нужно настоящему франку. Мари предложили преломить хлеб и прочесть молитву перед началом трапезы, и она не отказалась.

Приор был главой обители монахов-воинов, давших обет безбрачия. На его лице годы суровой жизни оставили свои следы. Лицо было красиво: правильные черты, слегка сжатые губы, холодный взгляд. Такие люди опасны. Это люди действия. Они скрытны, не любят рассуждений, но умеют слушать других.

Когда блюда были убраны, молодой монах поставил на стол кедровый ларец.

- С тех пор, как был убит наш книжник, - сказал приор, - никто не открывал этот ларец.

- Вы хотите предложить это мне? – спросил Бенедикт.

Щека приора дёрнулась.

- Если внутри какая-то загадка, - быстро сказал Бенедикт, - я готов! Я люблю загадки. Задаёшь себе вопросы, находишь ответы. Это дело всей моей жизни!
Приор положил ладонь на крышку ларца и смерил Бенедикта холодным взглядом.
Бенедикт икнул и спросил шёпотом:

- Что там?

- Наш книжник был воином. И значительно моложе вас. Но теперь он мёртв. И возможно, именно из-за того, что находиться внутри.

- Но… если никто не знает…

- Там книга, - сказал приор. – Бесценная книга. Откровение одного из апостолов.

- О, да! Да! – Бенедикт расхохотался. – Что-то подобное я и предполагал. Спасибо! Господи, как же я истосковался по работе.

- Откровение Иуды.

- Что?

- Его Откровение. Человека, которого прокляли навечно.

- Но… это невозможно.

- Так думают многие. Но книга здесь.

- Я хочу посмотреть. – В глазах Бенедикта зажёгся огонь. – Давайте её сюда.
- Вы подвергаете опасности свою жизнь.

- К чёрту! Господь с нами. – Весьма непоследовательно отвечал Бенедикт.

- Хорошо.

Приор расстегнул воротник и вытащил цепочку. На ней висел ключ.

- Я передам вам книгу. Но с этого момента вы не должны покидать обители.

- Я согласен.

Мари словно окаменела. О её существовании вовсе забыли. Замок щёлкнул. Приор извлёк из ларца книгу в кожаном переплёте. Выглядела она довольно ветхой. Бог знает, сколько ей было лет. Бенедикт подвинул свечу. Коричневая кожаная обложка инкрустирована вставками из полудрагоценных камней и золотыми крестами, заключёнными в окружности. Вздох восхищения вырвался у Бенедикта. Он раскрыл книгу.

- Что? Что это такое? – закричал он.

Схватил свечу и склонился над книгой, лихорадочно шаря пальцами по строкам.

- Мне незнаком этот язык. Возможно, он был распространён среди народов Месопотамии.

- Это только первая страница, - сказал приор. – Далее идёт греческий.

Палец на искалеченной руке Бенедикта задрожал на строке.

- Да, это греческий. Древний греческий. Мне удастся прочесть эту книгу.

- Я не ошибся в вас.

- Спасибо.

Их разговор прервал громкий стук в дверь. Бенедикт охнул и набросил на книгу полотенце. Приор пошёл открывать. Бенедикт и Мари посмотрели друг на друга. Пауза казалась бесконечной. До них донеслись слова приветствия, и приор впустил в комнату молодого тамплиера. Мари он показался знакомым. Его тёмные глаза ничего не выражали от усталости.

- Альби пал под натиском де Монфора. В городе пожары, насилие. Там сущий ад, господин приор!

Тот молча смотрел на рыцаря.

- В городе погибли наши братья, - закончил тамплиер.

Бенедикт закрыл лицо руками. Давно, ещё до Парижа… Альби был его родиной.

- О господи, - прошептала Мари, и на глазах у неё выступили слёзы. – Какой ужас!
Девушка принялась успокаивать потрясённого родственника.

В ту ночь было полнолуние. Мари не спалось. Сквозь решётчатые ставни лился клубящийся призрачный свет. Мари лежала в постели в комнате, насыщенной влагой, разрезанной на полосы света и тени. Она не могла не думать о юном графе. Он часто снился ей. Мари почему-то была уверена, что Жан де Монвалан сыграет определённую роль в её жизни. Что с ним сейчас? Где он? Был ли он в Альби? А что, если он уже мёртв?


***

Карл с трудом открыл глаза. Поначалу его окружал мрак, но потом граф различил отблески глиняной лампы. Она горела толчками, то вспыхивая, то угасая, как чьё-то сердце. На стене метались тени насекомых. Воздух был тяжёл и неподвижен от ночной жары. Карлом овладело желание бежать, спрятаться. Сильное желание, унизительное для него.

Карл попытался сесть, но тут же со стоном повалился на подушки. Дышал он с трудом. Лёгкие, подобно старым изношенным мехам впускали и выпускали свистящий воздух. Карл обвёл взглядом комнату. Всё здесь было чужим. Он попытался хоть что-то вспомнить, но всё было напрасно. Единственно реальной была боль. Он зашептал молитву. Из глаз его текли слёзы, а боль нарастала. Внезапно он ощутил движение в окружавшей его темноте.

Лампа тронулась и поплыла ему навстречу. Из жёлтого света образовались пальцы и узкое запястье, а потом и лицо склонившейся женщины. Карл её не знал. Никогда не видел. На ней было монашеское платье, цепочка с медальоном раскачивалась у него перед глазами.

- Всё хорошо, ваша светлость, - прошептала она. – Ни о чём не беспокойтесь.

От неё сильно пахло ладаном, и у Карла зашумело в голове.

- Где я?

- Вы в безопасности.

- Жан?..

- С вашим сыном всё в порядке. Он уехал в Нарбон, но к вечеру вернётся.

- Что это за место?

- Это святая обитель. Мы на побережье, недалеко от Нарбона.

Карл старался рассмотреть монахиню, запомнить какие-нибудь детали. Ничего не выходило. Веки были тяжелы, глаза закрывались сами собой, а жжение в груди стало невыносимым.

- Пейте, - сказала женщина. – Вам станет легче.

Карлу удалось сделать пару глотков. Горечь была жуткая.

- Что это за дрянь? – спросил Карл.

- Лекарство.

- Чёрт знает, что такое…

- Это травы, ваша светлость. Они вам помогут.

- Сомневаюсь. Как долго я уже нахожусь здесь?

- Мы прибыли сюда вчера на закате. А до этого было три дня пути.

Карл сдвинул брови, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. В голове проносились разрозненные образы, и они были чудовищны.

- Нас пытались остановить лишь один раз, - продолжала монахиня. – И то, нам повезло – это были солдаты из Безье. Больше до нас никому не было дела. Мы встречали только беженцев. Люди бегут из Прованса, как от чумы. Хотя, нашествие крестоносцев хуже, чем чума.

Карл слушал молча. Он всё пытался понять, кто эта женщина? Он должен её знать. Но не знает. Хотя, голос… и особое движение губ, когда она говорит…. Да, что-то есть, что-то неуловимое. Она утверждает, что они в безопасности. Это иллюзия. Можно ли хоть где-нибудь укрыться от Монфора и папского легата? Прекрасный юг уничтожен морозным дыханием севера.

Карл беспокойно заворочался. Да, она не обманула, питьё слегка притупило боль. Но Карл понимал, что умирает. Каждый вздох давался с трудом, а в глазах было темно.

- Что с моими людьми?

- Они здесь, в обители. Есть раненые. Их лечат сёстры.

- Мне нужно поговорить с сыном.

- Ваша светлость, вам необходим покой. К тому же, его нет здесь, я говорила вам…

- Мне нужно поговорить с моим сыном, - повторил Карл. Возражений он не терпел.
Монахиня только тяжело вздохнула.

- Хорошо, - сказала она. – Будь по-вашему. Пойду, посмотрю. Может быть, ваш сын вернулся.

Ходила она бесшумно. Лишь слегка шуршало платье. Стукнула закрываемая дверь. Наступила тишина, как бывает только в могиле. Карл был настолько затоплен ею, что не слышал собственного дыхания. Окно раскрыто настежь. Снаружи – ни дуновения. Море где-то в двух шагах, но не слышно шума прибоя. Солнце давно ушло, но даже теперь в густом, как кисель, воздухе ощущалось его излучение.

Карл закрыл глаза.

- Отец?

Кто-то с чудовищной силой тряс его, тормошил, дёргал. Карл пришёл в сознание. Боль вернулась мгновенно, словно всё это время поджидала в засаде. Он хотел попросить, чтобы с его лба убрали горячую, как угли, ладонь. Чтобы дали воды, холодного ветра и того запаха, что бывает только на башнях Монвалана в морозные рассветы.

Он открыл глаза.

В комнате было светло. Жана он узнал сразу. У сына был несчастный вид. Между бровей залегли две вертикальные морщины, которых прежде не было. Губы сына двигались, но Карл не мог разобрать ни слова. Зато он слышал, как во дворе бранятся мужчина и женщина, где-то колотят дрова, вздорно вскрикивают галки, которых всюду полно.

- Отец…. Как ты? Прости, что заставил ждать. Я ездил в Нарбон. В городе достаточно сил для сопротивления…

- Жан…

- Да, отец.

- Жан… сын…. Забирай людей. Ты должен вернуться в Монвалан…. Солдаты преданы тебе. Возглавь оборону замка. Твоя мать и Колетта сейчас одни. Если дело дойдёт до самого худшего, сделай всё, чтобы спасти их.

- Отец, прошу, не говори так.

- Молчи. У меня мало времени.

- Нет, отец…

- Отрицание – нормальная человеческая реакция…. Я чувствую смерть, Жан. Пришло время расставаться. Ты оставишь меня здесь. Возвращайся домой немедленно. Времени нет.

Из глаз Жана потекли слёзы. Он этого не заметил. Он вглядывался в лицо отца, стараясь навсегда запомнить каждую морщинку, тусклый свет уходящей жизни.

- Скажи своей матери…. Скажи Беатрис, что я любил её всю жизнь.

Жан задержал дыхание.

- Жан, - переспросил Карл. – Ты меня слышал?

- Да. Да, отец. Я скажу ей обязательно.

- Обещай, что спасёшь их.

- Обещаю.

Глаза Карла закрылись.

- Вот и славно, - проговорил он. – Больше ничего не надо. Иди.

Закрывая дверь, Жан обернулся. Отец был недвижим. Монахиня молилась.

Он шёл по тёмному коридору обители. Даже в летний зной здесь было холодно. Он снова переживал жуткие часы в Альби.

Ворота монастыря, где бесчинствовали крестоносцы, были разбиты. Во дворе лежали трупы монахинь. Отовсюду разносился женский визг. От него закладывало уши. Но смотреть на то, что творила солдатня Монфора было просто нельзя. Монваланский отряд вступил в схватку с крестоносцами. Силы были не равны. Пришлось отступить. Бежать. Нескольких женщин удалось спасти.

Так что теперь они изменники. И пощады от Монфора не будет.

Они бежали, слыша за собой стук копыт. Они всё больше удалялись от рыночной площади – сердца Альби, - где уже пылали костры и работали виселицы.

У городских ворот их задержали. Пришлось сражаться. Несколько всадников Монвалана погибли. Карл был ранен. Жан думал о том, что, приди он на помощь отцу минутой раньше, этого бы не случилось.

Но он опоздал. И ничего изменить нельзя.

Беатрис и Колетта…. Колетта и Беатрис. Надо спешить. Больше ничего не осталось в жизни.