Глава 2. Рассвет Часть 1. А

О, милый гость, святое Прежде,
Зачем в мою теснишься грудь?
Могу ль сказать: живи, надежде?
Скажу ль тому, что было: будь?
                (В.И. Жуковский)               

И зачем мне вспоминать о себе самой? Далеко не всё было интересно и достойно сохранения. В памяти остались отдельные эпизоды, затронувшие глубинные струны души, выражаясь высокопарно.  Кое-что вспоминала с удовольствием, но  многое не оставило заметного следа. Но ради полноты и чистоты эксперимента, выражаясь по - научному, я старалась  их также зафиксировать.

Часть 1.  А вот и я

Хотите - верьте, хотите - нет, но я помню, как родилась. Сначала мне было хорошо и просторно. Я свободно двигалась, но к девяти месяцам мне стало тесно и душно. Надо было выбираться. Я продвигалась аккуратно, приспосабливаясь к поведению матери. Но когда приближалась к выходу, она сжималась и заталкивала меня обратно. Я немного отдыхала, набираясь сил, снова двигалась, но на последнем этапе, вместо того, чтобы мне помочь, она опять сжималась. После трёх - четырёх попыток я почувствовала, что теряю силы и задыхаюсь. Или я выберусь, или не смогу больше сопротивляться. Осталась только последняя попытка, и я решила больше ей не подчиняться. Рванулась из последних сил, преодолевая её сопротивление и не заботясь о её удобстве. Причинив, матери разрывы, я выбралась на свет и заявила о своём прибытии сердитым громким криком.
Моя бабушка, Варвара Алексеевна, приехала из Саратова, чтобы помочь невестке ухаживать за ребёнком. Она беспокоилась, что та не справится и по незнанию может причинить вред здоровью младенца. Варвара Алексеевна сразу полюбила свою первую внучку, увидев  над верхней губой девочки такую же продольную складочку, как у сына.
 В доме было холодно. Все поселились в маленькой комнате, поскольку её легче было обогреть электроплиткой. Большую комнату, где окно было полностью покрыто морозным узором из пальм и папоротников, мама называла зимним садом, и выходила туда, надев шубу. Меня тепло и туго заворачивали, оставляя снаружи одну головку, и взяв меня на руки, как полешко, мама выходила со мной в эту комнату.  Это называлось « прогулка в зимнем саду». Мама что-то напевала, сюсюкала. Я чувствовала искусственность этой игры, была недовольна и сердито молчала.
Помню, как меня купали в большой кухне перед открытой дверцей печи, где ярко и жарко полыхали дрова. Ванночка стояла на табуретке, и меня осторожно поливали тёплой водой. Я с удовольствием плескалась, в воде легко было двигаться. На кухонном столе было аккуратно расстелено голубое байковое одеяльце, а поверх него чистая  то ли простынка, то ли пелёнка. Меня доставали, бережно вытирали, а потом заворачивали. Вот это я не любила. Во-первых, не могла двигаться, во-вторых, превращалась в беспомощную куклу, с которой обращались, как им хочется. Я упорно сопротивлялась, но они были сильней. " Ну, ладно,- думала я, - потерплю пока, но потом я вам покажу».
 К сожалению, бабушка получила из дома тревожное известие: катаясь на лыжах, дочка Ида сломала себе руку. Пришлось  Варваре Алексеевне срочно выехать в Саратов. Но мама уже оправилась поле родов и с удовольствием играла роль примерной матери. У друзей также рождались первенцы. В феврале в семье Вериго родился сын Боря, а у Дюниных дочке Вике было уже десять месяцев. Конечно, такие события служили поводом для совместных праздников.
Летом папу отправили на изыскания на Дальний  Восток. Мама решила поехать вместе с ним к своим родителям, чтобы показать им своего мужа и дочку. Путешествие по железной дороге тогда занимало почти неделю. Взрослому человеку было нелегко, а с маленьким ребёнком и подавно, но мама не хотела считаться с трудностями. Дома их радостно встретили. К папе сразу стали относиться с уважением: инженер, не пьёт, не курит и собой пригож, чем на мужей других дочерей не похож. Дедушка Семён Михайлович с опаской брал меня на руки: такая я была непоседа, того и гляди, из рук выскользну. Я прыгала у него на коленях, теребила за бороду, но если матери долго не было, поднимала такой рёв, хоть святых выноси. Была живая любопытная, скучать никому не давала.          
Беда
Однажды я заболела. Высокая температура очень обеспокоила родных. Вызвали врача, которая решила, что у ребёнка воспаление лёгких, хотя все удивлялись, где девочка могла так простудиться. Утром мама подошла к кроватке, взяла меня на руки, и сердце у неё замерло: девочка была странно неподвижна и глядела на неё взрослым грустным взглядом. Мама развернула меня и ужаснулась: мои ручки, ножки бессильно повисли, и даже головку я не могла держать. Это был полиомиелит - неизвестная тогда болезнь, пришедшая с востока. Распознавать её, лечить, а тем более предупреждать ещё не умели.
Мама была в отчаянии. В истерике она билась головой о стену и кричала; «Нет! Нет! Не хочу!» Никак не могла примириться с тем, что её дочь в одночасье стала калекой. Чтобы как-то её успокоить, ей предложили закурить. Галя, не выносившая запаха табака, с отвращением взяла папиросу. Сначала ничего не почувствовала, но потом в роде бы стало полегче на душе. Так она стала неразлучной с папиросой.
Надо было что-то делать. Бабушка и дедушка бросились к знахарям, стали парить меня в травах, и паралич  медленно начал отступать. Я подняла головку, зашевелила ручонками, стала сидеть, но на ножки  встать не могла. В таком состоянии и повезли меня домой в Новосибирск.
Вольно - невольно человек ко всему приспосабливается. Меня лечили возможными тогда способами. В садик, естественно, меня не брали, и маме помогли устроиться помощницей к профессору Еврейскому. Днём она была занята со мной, а вечером, уложив меня спать, составляла таблицы, чертила схемы до поздней ночи. И слушала радио. В то время для просвещения народа передавали по радио классическую музыку, постановки театра у микрофона, чтение известных литературных произведений в исполнении лучших артистов. Мама слушала с удовольствием, понимая, как это важно для её образования.
Началась война. Папу направили работать в обком. Вместе с другими работниками он ездил по деревням, собирая продовольствие для фронта. Однажды он сильно простудился, заболел воспалением лёгких, и  чтобы купить лекарства, мама без сожаления продала свои любимые нарядные платья. Для окончательного выздоровления папе дали путёвку на курорт в Средней Азии. Он приехал оттуда, бодрый и загоревший, в брюках и рубашке на голое тело. Всё, что можно, он обменял на продукты для любимых жены и дочки.               
Хочу быть собой
Когда я почувствовала, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, то мне стало безнадёжно тоскливо. Я поняла, что теперь всегда буду зависима от других, игрушкой в чужих руках. Не быть мне свободной. И всё же стремление к независимости у меня было очень сильным. Вольно-невольно, мама внушила мне, что жаловаться и просить - стыдно. «Жалость унижает »,- таков был девиз того времени, и я его усвоила на всю жизнь.
Месяцев в четыре - пять я стала пытаться говорить. Конечно, у меня  получалось несвязанное детское лепетание. Мама снисходительно и слегка презрительно меня передразнила. Я очень обиделась и замолчала. Стала про себя произносить слова или когда никого не было. Вслух заговорила, лишь научившись чётко и ясно произносить не только слова, но и фразы, чтобы никто надо мной не смеялся. Однажды мамина подруга взяла меня на руки и поднесла к окну:
- Смотри, Ирочка. Самолёт идёт!
- Не идёт, а летит,- поправила я  с достоинством.
Очень я любила слушать, когда мне читали или рассказывали. Папа лежит на диване, я барахтаюсь около него и прошу что-нибудь почитать. Папа уже не в первый раз рассказывает: " Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам".  Я замираю, вслушиваясь в музыку стиха. Мне хочется представить, как выползает змея. Мои просьбы почитать далеко не всегда выполнялись, особенно мамой: «Отстань, некогда». Я рассердилась и решила сама научиться читать. У меня были кубики с буквами. Их названия я запомнила быстро, но с трудом научилась складывать  слога. Но самым трудным было сопоставить произносимое по буквам слово и образ. М - а - м - а. Ну и что? Потом я попробовала произносить быстрее, более слитно "ма- ма" "мама". Тогда я почувствовала, что написанное - это не буквы, а образ матери. После этого обучение прошло быстро. Однажды мы обедали. На столе была постелена газета. Я водила по ней пальцем.
- Чего ты делаешь? - недовольно спросила мама.
- Читаю.
- Ну, почитай! С насмешкой приказала мама. И я стала медленно, но, по словам, читать, что написано в газете. Мама была поражена и не могла понять, когда я научилась. Мне было четыре года.
Вспоминается один эпизод: родители собираются в гости. Мама надела своё любимое чёрное платье, приглаживает его на бёдрах и чувствует, как хорошо она выглядит. Радость от ощущения своего здоровья и привлекательности переполняет её. Она что-то напевает и движется с кошачьей грацией. Папа посмеивается, но с восхищением за ней наблюдает. Я смотрю на неё с завистью. Мне тоже хочется быть такой победительно-привлекательной. Моё чувство было настолько сильным, что запомнилось на всю жизнь. Возможно, оно породило мою любовь к нарядам. Мне хотелось самой красиво одеваться и одевать своих кукол. Однажды мне приснился сон, что у моих кукол много разнообразных нарядов, и я могу их одевать и так, и этак. Я проснулась со страстным желанием, чтобы это было на самом деле, и стала приставать к маме  с просьбой, сшить мне кукольные платья. Мама не сразу, но всё же сделала мне для куклы юбку с бориками, как обычно, с присущей маме тщательностью. Шила она её на руках и довольно долго. Я тут же стала просить ещё одежды: ведь во сне у кукол было много нарядов, но мама решительно отказалась. Я была вынуждена смириться, хотя, и была очень огорчена. Однако стремление нарядить кукол меня не оставляло. Я достала мамино крепдешиновое платье, розовое с веточками цветущей яблони, и после некоторых колебаний отрезала от него рукав. " У мамы платьев много, а у кукол нет". Такое решение казалось мне вполне справедливым. Через некоторое время мама захотела надеть это платье и с крайним изумлением обнаружила отсутствие рукава. Она не поверила своим глазам и растерянно об-ратилась к папе, чтобы он объяснил, как такое случилось. Потом мама спросила меня:
- Ты отрезала рукав? Я не отпиралась.
- Зачем ты это сделала? Растерянно спросила она.
- Куклам на платье. Твёрдо ответила я. Мама попыталась грозно меня поругать, но у неё не получилось.
 - Никогда больше так не делай. Скорее печально, чем сердито закончила она.
Во время войны сотрудникам института выделили землю под огороды на склоне реки Ельцовки. Мама с удовольствием занималась посадками и уходом за ними. Меня она сажала в высокую голубую детскую коляску и увозила с собой на огород. Мне помнится голубое небо и буйная свежая зелень жаркого июньского дня. Мама вместе со знакомой занята про-полкой, а я смотрю по сторонам. Особенно меня привлекает тёмная вода в речке под тенью берёз. Ужасно хочется искупаться в её прохладе, и я начинаю проситься в воду. Конечно, ме-ня и не думают купать. Я подымаю дикий рёв, что бывало довольно редко. Меня пытаются успокоить, ругают, но я изо всех сил требую желаемого. Может быть, неосознанно чувство-вала, что это будет мне на пользу.  Любовь к купанию у меня сохранялась всю жизнь, но в детстве была особенно сильной. Мама была вынуждена бросить прополку и увезти меня до-мой подальше от речки. До сих пор сохраняется чувство сожаления, что тогда не испытала удовольствия от купания. Всё - таки желаемое должно свершаться без промедления, чтобы дарить яркое наслаждение. Увы, потом оно будет другим.
Запомнился мне  один, в общем-то, незначительный случай. Мама посадила меня у подъезда на парапет лестницы, ведущей в подвал, велела сидеть спокойно, а сама зачем-то пошла в дом. Мне захотелось посмотреть, что там внизу. Я сильно наклонилась  и полетела вниз. Этот полёт показался мне долгим. Казалось, я парила в воздухе, и мне ярко вспомина-лись какие-то события из моей жизни. Наверное, такие бывают предсмертные ощущения. Однако я благополучно свалилась на бок в кучу мусора, испугавшись не столько падения, сколько того, что меня будут ругать. Придя в себя, я стала выбираться по лестнице. Не пом-ню, успела ли я вылезти до прихода мамы. Потом у меня признали вывих  или ушиб ключицы и несколько дней продержали в постели. Необыкновенное ощущение полёта я смутно помню до сих пор.

           Первая поездка в Саратов

В 1943 году, когда фронт отступил от Волги, мы поехали к бабушке в Саратов. Из этой поездки мне запомнилась пересадка, кажется в Ртищево. Тёплая летняя ночь. Большая толпа желающих уехать расположилась под открытым небом на площади у вокзала. Многие сидели на своих вещах или лежали. Разговаривали вполголоса. Довольно часто проходил военный патруль, всматриваясь в лица и кое, у кого проверяя документы. Наверное, после душного поезда мне было приятно дышать душистым летним воздухом и глазеть по сторонам, потому и запомнилась эта вокзальная площадь.
Бабушка была очень рада моему приезду. Она искренне меня любила, и я отвечала ей тем же. Бабушке хотелось вкусно меня угостить. " Ирочка, чего ты хочешь?"- спрашивала она. " Лапшички"- отвечала я. Действительно, Молочная лапша была моим привычным и любимым блюдом. Жирное я терпеть не могла. Бабушка была очень огорчена, когда я отказалась от её замечательного торта " Наполеон" из чудесного слоёного теста с масляным кремом. Дедушка относился ко мне иначе. Ему неприятно было видеть искалеченного ребёнка, который ползал с прогнутой спинкой и вывернутой правой ручкой. Мама заставляла  меня держаться правильно, но мне это было трудно. Тем не менее, её требование всё же способствовало тренировке ослабленных мышц. Тётя Ида меня возненавидела на всю жизнь после одного случая. Старшие отправились, то ли в гости, то ли в кино, а четырнадцатилетнюю Иду, оставили со мной. Девчонка убежала на свидание, оставив меня одну в темноте. Наверное, я проснулась, испугалась темноты и одиночества, громко плакала и кричала. У меня но-сом пошла кровь. В детстве такое довольно часто со мной случалось. Когда взрослые пришли и это увидели, то бедную Иду нещадно выдрали, запретив всякие свидания, чтобы запомнила: всё, что нужно для Ирочки, должно быть выполнено непременно, как приказ Сталина для фронта.
Благодаря хлопотам бабушки и платы в виде свиной филейной части, в госпитале мне сделали операцию: подрезку ахиллова сухожилия, что позволило выправить стопки. После гипса мне сделали сплошные туторы, и в них я стала ходить довольно устойчиво, поскольку в них не сгибались колени. Была чудесная весенняя пора. Под окнами дома цвели роскошные кусты белой и обычной сирени. Мама сидела у окна и вышивала крестиком белые сарафанчики соседским девочкам. Я ходила около дома и играла с куклой. Мне пришло в голову её искупать, что я и сделала в большой бочке, стоявшей под жёлобом. Целлулоидное лицо куклы отклеилось от тряпичного тела. Я была испугана её видом и огорчена. Пришлось мне, потом играть куклой без лица.
На Пасху соседские девочки подарили мне красное яичко. Я удивилась и возмущённо спросила: " Бабушка, а почему наши курочки не несут такие яички?" Бабушка умилилась и покрасила мне несколько штук. В семье не справляли религиозные праздники: дедушка был ярым большевиком, а бабушка стала атеисткой после смерти любимой дочки Женечки. "Не может Бог быть таким жестоким»,- решила она. Как-то раз после дождя я вышла на дорогу. Она была грязной и скользкой. И тут я увидела, что строем идёт взвод солдат. Как я испугалась! Быстро убежать я не могла, но всё же сообразила, что надо уйти с дороги. С большим трудом выбралась на обочину, чтобы не мешать им идти, и скорей зашагала к дому.
Во дворе у меня были враги: наглый пёстрый петух и здоровый пёс Полкан, который был мне по плечо. Глупый Полкан добродушно пытался об меня тереться, наверное, так вы-ражая свою симпатию, а мне казалось, что он хочет меня раздавить, и я не решалась его про-гнать. Стою я как-то на крыльце, и тут подходит Полкан, наваливается на меня, прижимая к перилам, а по ступенькам, кудахча, подымается нахальный петух в сопровождении кур с явным намерением меня заклевать. От страха я боялась пошевелиться, пока кто-то не вышел из дома и не прогнал врагов.
Место, где жили дедушка и бабушка, запомнилось мне очень красивым. Наверное, раньше там была дворянская усадьба. От большой дороги, идущей в Саратов, к семенному хозяйству вела аллея из больших деревьев: то ли лип, то ли тополей. Ранней весной грачи там вили гнёзда и кричали. Помню красивый пруд, и как шумным водопадом из него весной спускали воду. Прекрасна была европейская смена времён года. Мягкая снежная зима. Мама и я катались на санках по дороге, идущей под уклон. Полкан радостно носился вокруг нас, и однажды в порыве восторга толкнул санки и опрокинул нас в снег. На восьмое марта уже ярко светило весеннее солнце, бежали бурные ручьи, и мама в чёрной короткой шубке с беретом на бок пускала кораблики, развлекая меня и себя. В начале мая уже зеленели леса.  Я помню себя, сидящей на склоне у голубого пруда солнечным весенним днём, нежную листву рощи и мягкую молодую траву. А вот лето в памяти не осталось. Смутно припоминаю, что было много румяных яблок. Их раскладывали под кроватью и заставляли меня есть, а мне почему-то не хотелось.
После туторов мне сделали аппараты Гессинга, в которых колени и голеностопные суставы частично сгибались, благодаря шарнирам. В них мне было ходить труднее: колени подкашивались, и я падала навзничь. Как только я более-менее в них освоилась, меня стали приучать ходить в ортопедических ботинках. В них я не могла ходить по улице из-за неровностей, но дома научилась передвигаться. Хотя мне было трудно, но всё же отказ от  аппаратов способствовал развитию мышц. Вполне вероятно, что если бы я к ним привыкла, то поз-же не могла бы обходиться без этих приспособлений.
Дедушка не выдержал заносчивого характера мамы и грубо её обругал. Та обиделась, схватила меня и уехала к приятельницам бабушки в Саратов. Раиса Ефимовна, старая интеллигентка, её дочь Зоинька, с которой мама подружилась, и мать Раисы Ефимовны Людмила Ивановна жили в небольшом кирпичном домике, от старости вросшем в землю. Комнатки были небольшие темные, но тёплые. Конечно, в доме было тесно. Я всё время сидела на кровати и скучала. Двигаться мне было негде. Меня выносили на прогулку в небольшой садик около дома, но там тоже негде было разгуляться. Так мы прожили всю зиму. Потом мама согласилась вернуться к бабушке, но вскоре засобиралась домой в Новосибирск.