Тень жизни в голубых глазах. Главы 15-16 Эпилог

                Глава 15
конец сентября
(спустя три месяца)

Прости меня моя любовь…
Я не знаю, как начать, позади меня стоит помойное ведро, доверху заполненное мятыми листами с двумя или четырьмя неровными строчками несвязных слов... я начинала писать в тишине и под музыку, лежа на кровати, сидя за столом, согнувшись в три погибели на полу, но все летело в мусор. Строчка из песни – может, и не лучшее начало, но надо как-то начать … слишком много многоточий…
Я не сильна в письмах, никогда их не писала, если не считать тех записочек, которыми мы обменивались на уроках. Правда однажды ты закинул в мой ящик письмо, двойной листок в клетку, свернутый в четыре раза и обмотанный намертво скотчем… и  я тебе ответила…. Помнишь, что там было? «Я разбил шесть хрустальных фужеров и теперь наказан до конца месяца, т. е. смогу выйти на улицу только первого июля, через три недели и два дня, к телефону меня не подпускают. Мама собирается завтра утром на рынок, у меня есть полдня, чтобы уговорить её кинуть это письмо в твой почтовый ящик. Эм! Я не выйду на улицу до конца июня! Это конец! Почти месяц жизни потерян! Гера»
Не могу воспроизвести твои грамматические ошибки, мне тогда было не до них,  я так радовалась полученному письму, мне никто не писал до этого настоящих писем! Папа помог мне написать тебе ответ. «Мой дорогой криворукий друг! Как? Неужели ты обломил полку в буфете, опять полез за конфетами, пухляш? Любовь к сладкому тебя до добра не доведет, но не переживай, время пролетит быстро, это ведь каникулы, а если наладить почту, то буду держать тебя в курсе того, что происходит на улице! Эм»
Ты прислал ответ через два дня. «Конфеты у нас в антресоли хранятся за фотоальбомами, в буфете их никто не держит, если что!!!» Я как раз раздумывала над ответом, и ты позвонил. Твой отчим уехал в командировку, и ты дорвался до телефона, а через неделю мы уже пропадали на улице. Тем летом мы потеряли всего лишь неделю… Если бы мне тогда знать, что у нас мало времени…
Я пишу это письмо, и мне кажется, что ты вот так вот наказан, я почему-то верю, что оно дойдет, я ведь когда-то закидывала в морозилку письма деду Морозу и верила, что они доходили, ты надо мной смеялся. Вряд ли ты мне ответишь, ты никогда не ответишь, не напишешь, не позвонишь, но я ведь могу разговаривать с тобой у себя в голове, знаю…. это бред. Я не знаю где ты сейчас и чем занят, есть ли загробная жизнь или нет, и если есть, наблюдаешь ли ты за мной или тебе до меня нет дела… в общем, может я зря пишу и ты уже все знаешь….
Прости меня… я знаю, что такое не прощают, я всадила в твою спину нож и прокрутила его несколько раз, и уже ничего не исправить, я виновата очень… прости меня… случилось то, что случилось, время не вернуть. Если бы его только можно было вернуть, я бы не села с Алексом в машину, и измены бы не было, но наверно это судьба, то есть мне хотелось бы все на нее свалить, но это ошибка двух людей, неисправимая и непростительная. Я могла бы тысячу раз написать тебе: прости, но оно тебя не вернет. Стоит ли верить советам психотерапевта под следствием? Я верю и если увижу тебя во сне, я задам свой вопрос, хотя почти уверена, что услышу то, что хочу услышать, что ж посмотрим.
Прости за то, что боялась не так разрушить твой мир, как свой. Имею ли я теперь право говорить, что люблю тебя или нет, но я люблю тебя и всегда любила…. Думаю на этом всё… Прощай, любимый… твоя Эм.

Прометей лежит в коридоре перед дверью, он всегда ложится перед дверью, когда не хочет, чтобы я уходила, как он только меня не останавливает: ложится кверху брюшком, пытается снять с меня обувь. Вчера я вычистила квартиру до блеска, сегодня в нее въезжает Алекс с детьми, я завтра уезжаю с Данилой, а Прометей едет на дачу с мамой, я выкатываю большой чемодан в коридор. Закрываю кладовую на ключ и вешаю его в ключницу-избушку, висящую в коридоре. Теперь все, смотрю на часы, ну где же ты? Проверяю карман своего платья, письмо, сложенное  в четыре раза и обмотанное скотчем на месте.
- Так иди сюда, - обращаюсь к Прометею, надеваю на него ошейник, - не смотри такими глазами, поедешь на дачу сейчас, набегаешься там, а я скоро вернусь, понял? Не обижайся! – прошу я, смотря в янтарные преданные глаза.
Бросаю взгляд на себя в зеркало: вся в черном. Надеваю черные лодочки, нейлоновые чулки морщатся в районе щиколотки, не разберу, это красиво или нет, переодеваться в любом случае поздно.
- Слава богу! – говорю я и, услышав звонок, открываю дверь.
- Привет! – Алекс улыбается мне своей широченной улыбкой, и пропускает вперед Марианну и Марка, они пробегают мимо меня, приветствуя на ходу, и начинают тискать Прометея.
Я смотрю на своего друга, обвешанного сумками, и подрываюсь помочь, снимаю их с его плеч и ставлю на пол.
- А тебе можно поднимать такие тяжести? – спрашиваю я.
- Можно, - отмахивается он.
- В машине еще что осталось? Давай помогу? – предлагаю я.
- Нет-нет, там отец еще тащит две сумки, все нормально, не беспокойся.
- Как скажешь, - киваю я. – Ты проходи, она теперь твоя.
- На месяц только, - улыбается он и проходит мимо меня.
- Это да.
- Спасибо, что разрешила пожить.
- Не обольщайся, это только ради кактусов, им нужен человек, которых будет за ними присматривать, - усмехаюсь я.
- И все равно спасибо. А я свой сарайчик на продажу выставил, наконец, риэлтора подыскал. Не знаю, может, купит кто. Потом можно будет найти что-то поприличнее.
- Моя три месяца на продаже, заинтересовались два раза, но без толку, если тебе позвонит некий Роман Антонович, то покажи его клиентам квартиру, хорошо?
- Без проблем. Ты ведь вернешься?
- Куда же я денусь! У меня теперь есть собака, я его не променяю ни на какую Грецию, - несмело отвечаю я.
- Верно, - кивает он и бросает свои сумки у входа в гостиную, смотрит на мой чемодан, берет за ручку и катит в мою сторону.
- Не надо, я сама, вы тут устраивайтесь, я к вечеру заскочу на часок.
- Ты с нами не останешься? – спрашивает Марианна.
- Нет, у меня планы, - улыбаясь, отвечаю я.
- И собаку не оставишь?
- У моей мамы на него планы, - жму плечами я. - Кстати, чуть не забыла, мама пригласила твоих родителей на дачу и тебя с детьми, на выходные, с Прометеем наиграетесь.
- Поехали пап? – спрашивает Марк.
- Поехали! – подхватывает Мари.
- Еще три дня впереди! Решим, марш вещи разбирать! – строго говорит он, и дети скрываются в гостиной, забыв про собаку. – Если мой отец со своей любовью к охоте увидит Прометея, то он с тебя не слезет, пока не заполучит его.
- Прометей мне, как сын, понятно? – улыбаюсь я.
- Да я шучу.
- Как они? – спрашиваю я о детях.
- Думал, будет хуже, случаются приступы грусти… или… - он тяжело вздыхает, - потом как-нибудь расскажу…
- Да! А ты как?
- Я? Нормально, - поджимая и без того тонкие губы, говорит он.
- Я… так ладно. Мне, правда, пора, так что давай тут сам, все лежит, где всегда, ты по идее должен помнить… на столе свежий пирог.
- Спасибо, если что позвоню…
- Звонки в Грецию бешеных же денег стоят…
- Ты же не сегодня уезжаешь.
- Верно, ладно, пойду, - крепко сжимаю в руке поводок и ручку чемодана.
- Можешь оставить Прометея нам, если хочешь.
- Мама его обожает, да и на природе ему будет хорошо, так что не могу, пообещала маме.
- Ладно, давай тогда, быстрей уедешь – быстрей вернешься.
- Да, до вечера!
- Пока, Эмма! – хором раздается из гостиной.
- Пока-пока.
- Ты отлично выглядишь! – слышу я вслед.
- Спасибо, – шепотом говорю я, зная, что он все равно не слышит.
Я за дверью, качу чемодан к лифту, двери открываются передо мной, я неловко приветствую отца Алекса, я не очень-то с ним знакома, и прохожу с Прометеем в лифт, не хочу думать о том, как все сложится, о том правильный ли выбор я сделала. Выхожу на улицу, пасмурно, наверно будет дождь. Уже тянусь к дверце машины, как тут раздается громкий голос за спиной:
- Разрешите вам помочь?
Дергаюсь и разворачиваюсь, Прометей начинает рычать.
- Сколько раз я просила не подкрадываться ко мне?
- Что-то в этом есть в этих твоих вздрагиваниях…
- Они ведут к седине и инфаркту… - разворачиваюсь я. – Ты что здесь делаешь?
- Приехал за твоими вещами, не могу дождаться ночи, если я чем-то тебе помогу, то время пойдет быстрее, - отвечает Данила и притягивает меня к себе за талию, мне сложно устоять на ногах. – Кстати, нашел документы на пса, тебе нужны? – размахивая передо мной файлом с бумагами, спрашивает Данила.
- Ой, спасибо, - благодарю я. – Его звали Барон?
- По документам да…
- В любом случае, он уже к Прометею привык… ты же не должен здесь появляться, потому что я ему не сказала… - пытаюсь отстраниться, подглядывая на окно своей квартиры.
- Мне это до фонаря, Эм, я заберу вещи и уеду, с ним и со всей своей родней и друзьями разбирайся сама, - сердито говорит он.
- Не злись, - мягко касаюсь ладонью его щеки.
- Последовала моему совету, наконец? Вижу на тебе чулочки…
Киваю.
- Во сколько тебя ждать?
- Не знаю, мы хотим с друзьями посидеть перед моим отъездом, не моя идея, правда…
- В одиннадцать вечера я тебя жду.
- В одиннадцать? Мне же не шестнадцать, папочка.
- В одиннадцать, - приподнимая бровь, повторяет Данила.
- Ладно, как скажешь, - соглашаюсь я.
Сажусь в машину, он нормальный парень, я ему нравлюсь, он высокий, красивый, интересный, я его не люблю… ну и что? Я ведь никого не люблю, по крайней мере, из ныне живущих. Все нормально,  хватит уже быть одной и сидеть в четырех стенах, то, что я делаю - правильно, все нормально, нормально, нормально. Я пытаюсь себя в этом убедить? Нет, я действительно так думаю, только не знаю, как Алексу сказать, не знаю…. Почему ему не стерло память!? Все, плевать, решение принято. Моя жизнь, а не его…
Мы вышагиваем с Прометеем по кладбищу, иду быстро, сегодня мало времени, да я еще и на каблуках. Пора бы мне заканчивать с кладбищенским дресс-кодом, дороги тут не очень, того и гляди ногу подверну. Дойдя до места, я игрушечной лопатой выкапываю маленькую яму в свободном местечке, где не растут цветы, и кладу туда письмо. Момент искрит своей нелепостью, в такие вещи только дети и верят и уж никак не отчаявшиеся взрослые. Сегодня ничего не буду говорить, я все написала в своем письме. Недолго стою на ветру, глядя на фото, почти два с половиной года прошло, пора бы покончить со всем этим, смахиваю пыль с гранитной плиты, мысленно прощаюсь. Начинаю искать в сумке купленную по дороге бутылочку текилы, оглядываю могилу.
- Опять рюмку сперли… - ворчу я и достаю из сумки стопку, сколько я их уже сюда перетаскала. – Ну ладно… вот, - ставлю стопку под фотографией и наливаю в нее текилу, немного выливаю в землю. – Это тебе, чтобы правду было легче принять… ну… я пошла, пока, приеду через месяц только… - Такую же стопку ставлю на могилу отца.
Не знаю, как это объяснить, но когда я возвращаюсь с дачи, я чувствую легкость внутри, похоже на то ощущение, когда долго мучаешься с насморком, и вдруг откладывает нос. Мне хочется думать, что это не разовое состояние, хочется думать о том, что если душа моего мужа где-то существует, то она простила меня. Подъезжая к дому, я начинаю дико хохотать, истерический припадок на фоне смены локации, как сказал бы Гера. Через четыре часа я должна быть с Данилой.
Прихожу в себя, стираю слезы с глаз, ставлю машину на стоянку и иду домой, делаю шаг в подъезд, что будет, когда придется покинуть родной дом, я не знаю, чувство такое, что я от кого-то убегаю. Не знаю, что Данила из себя представляет и как сложатся наши отношения, но за время трех встреч, что у меня с ним было за последние две недели он выглядел вполне обыкновенным парнем без заскоков и пушки за пазухой, а может, все же стоит остаться, имею ли я право остаться. Я очень хочу быть здесь и никуда не уходить, быть с людьми, которые со мной и в горе и в радости. Лифт не работает, иду пешком, ноги гудят, снимаю туфли перед дверью. Тихо открываю квартиру своим ключом, меня встречает темнота, выпускаю туфли из рук, шарю в поисках выключателя.
Вместе со светом моя маленькая прихожая наполняется заливистым смехом и аплодисментами, в меня летят хлопушки и ленточки, я прячу лицо в ладонях, открываю глаза и вижу самых близких людей: Алекс с детьми, Рита с Варей, Олеся, Эльвира. Не могу поверить своим глазам, бросаюсь к сестре, мы обнимаемся:
- У тебя все хорошо с Женей? – первым делом спрашиваю я.
- Мама сдала? Все нормально, пожили месяц в атмосфере скандала, теперь опять сошлись.
- Он здесь?
- Дома, к нам мама его приехала, так что не переживай, у нас все хорошо.
- Смотри у меня! Лесь! Где мужа опять потеряла? – спрашиваю я, уже обнимая подругу.
- Да здесь, он здесь! Обернись! – я послушно поворачиваю голову и вижу Лешу с бутылкой шампанского, бутыль издает небольшой хлопок, откуда не возьмись, берутся фужеры, Леша разливает шампанское, вокруг веселье, смех, разговоры, возгласы, не хватает только боя курантов. Хорошие друзья всегда расстаются, весело смеясь, так как знают, что следующая встреча не за горами, но что если я не знаю, когда будет следующая.
Я люблю своих друзей, и единственное, что немного омрачает наши встречи это то, что за неуемным весельем мы не замечаем времени. Оно проносится до обидного быстро. Вот и сейчас, сидя за столом, краем глаза я взглянула на часы и увидела, что стрелка уже приближается к десяти, это означает, что надо отставить бокал в сторону, уйти в тихую комнату и позвонить в такси, а потом умолять небеса, чтобы оно ехало сюда, как можно медленнее.
- Я… ребят, мне пора….
- Как? Уже? – вскрикивает Эльвира. – Ты чего? Ты же всегда до последнего!
- А еще я всегда готовлю и потом мою посуду, но видимо сегодня особенный день, я обещала вернуться к одиннадцати.
- Лучше бы взяла его с собой! Познакомились бы! – вздыхает Олеся.
- Я говорила, что пока еще рано…
- В Грецию ехать вместе не рано, а с друзьями рано познакомить, еще бы.
- Еще он не очень общительный.
- Гера тоже был не очень общительным! – улыбается Рита, затягиваясь сигаретой.
- Я бы хотела каждому из вас сказать по паре слов, пока такси не приехало… - тихо говорю я, стараясь при этом улыбаться.
- С кого начнем? – спрашивает Эля.
- С меня? – предлагает Леша. – Мы знакомы всего пару месяцев, так что со мной прощание дастся легко.
- Отличная идея, но я уезжаю всего на месяц, а не на год или всю жизнь, - напоминаю я, приподнимаясь со стула.
- Ты никогда никуда не уезжала, так что это событие для нас, поэтому все так пышно, - поясняет Рита и выдувает вверх облако дыма.
- Так! Ну что? Давайте тогда так: я, Олеська, потом Варя, Рита, Алекс и Эльвира… - не утихает Леша.
- Шикарно все организовал, я только за, - соглашаюсь я. – Леша! Пошли в спальню.
- И что ты мне скажешь? – доброй улыбкой улыбается он, они чем-то даже похожи с Алексом, улыбками, и добротой в глазах, только у Леши более мягкие черты лиц, а еще он более уютный и напоминает медвежонка.
- Скажу, что Олеся здесь единственный человек, которого я совершенно спокойно могу оставить, потому что у нее есть ты и ты такой классный парень, я за вас рада, береги мою маленькую девочку, я перед ней виновата.
- Она никогда не держала на тебя зла.
- Потому что она очень добрая, немного наивная, конечно, - дергаю плечом я.
Умолкаю, собираюсь с мыслями.
- Прощаться не так-то просто, пусть даже на месяц, - улыбаюсь я и чувствую, что зрение начинает ухудшаться из-за скопившихся в глазах слез.
- Ну, со мной же должно быть легко, - вздыхает Леша и обнимает меня. – Я позову Лесю.
- Давай, - я отворачиваюсь от двери.
- Так! Переставай расстраиваться, ты едешь в Грецию с классным парнем, чего ты так расклеилась? – вбегая в комнату, спрашивает Олеся. - А! Я поняла!
- Я не знаю, я хочу остаться здесь!
- Ты на пороге новой жизни!  Радоваться надо, приедешь, устроим такую же вечеринку, только она будет посвящена знакомству с этим твоим рыцарем, о котором нельзя говорить вслух!
- Ты знаешь, почему нельзя о нем говорить, - улыбаюсь я.
- Знаю, и не ты мне об этом сказала.
- А кто же?
- Я сама догадалась. Ты сказала, что Алексу нельзя говорить, потому что Данила там был и его отец убил Лизу… в общем, это ведь не истинная причина, ты не хочешь делать ему больно, потому что в глубине души, знаешь, что должна остаться…. Даже не здесь…. А с ним! С Алексом…
- Тебе вообще пить нельзя, Лесь! Я вернусь и устрою тебе головомойку! Ты просто внушаешь мне, что Алекс мне нравится, хотя знаешь, что я еду с другим мужчиной в путешествие.
- Дело твое! Не будем ругаться перед твоим отъездом, ладно? Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива, как я сейчас, то есть сейчас я не очень счастлива, потому, что ты уезжаешь завтра, но ты вернешься и привезешь мне какой-нибудь сувенир, у меня, кстати, кое-что есть…. Минутку, - выбегая из комнаты. – Вот! Сделала специально для тебя, маленький топиарий!
- Спасибо тебе, возьму его с собой!
- Именно поэтому я поместила его в стеклянный  коробок.
- Спасибо, Лесь! Я тоже люблю тебя!
- Зову следующего? – спрашивает Леся, еще раз обняв меня, я киваю в ответ.
- Говорят, тут очень сыро! - голос Риты звучит из-за спины, она обхватывает меня сзади. – Да и кто-то хотел путешествовать, а с домом расстаться не может.
- Не с домом, а с вами!
- Мы сами виноваты, извини!
- Все классно придумали, молодцы!
- Так и не сказала ему?
- Нет, не знаю, как сказать…
- Данила ведь своим поступком и его тоже спас, не пойму, почему ты так переживаешь… Это же чудесная история рыцаря и принцессы, заточенной в башне злым колдуном, надо ему все рассказать, нечестно по отношению к нему!
- Он ведь был там не два дня, как я, а почти два месяца…
- Но Данила не виноват, что у него такой отец, он не отвечает за его поступки, - все еще обнимая меня, говорит Рита.
- Он знает намного больше, чем любой из вас. И это не сказка о рыцаре и принцессе, это, скорее всего стокгольмский синдром!
- И ты говоришь мне это только перед отъездом? Он тоже был замечен в издевательствах над людьми?
- Лично он никого не трогал при мне, это мое знание… но он тоже там был…
- Черт тебя подери, Эм! Ты его любишь? – агрессивно спрашивает Рита, разворачивает меня к себе и заглядывает мне в глаза.
- Люб… лю.
- Как-то ненатурально ты сейчас ответила!
- Я сказала это сейчас, чтобы ты знала правду, но не успела меня остановить, потому что решение принято.
- И я не имею право приковать тебя наручниками до того как улетит самолет, потому что это незаконно… жаль, тогда пока, когда приедешь, убью тебя!
- В чем дело? Вы успели поругаться? – спрашивает Варя, заходящая следом за Ритой.
- Нет, просто не может пережить разлуку со мной.
- Ясно, ну тогда удачного тебе отдыха, не буду долго прощаться, ты не на северный полюс едешь, почему нас так никто не провожает…
- Вы слишком часто путешествуете?
- Возможно.
Сердце сжимается, смотрю на дверь на то, как медленно опускается ручка, но к моему удивлению, заходит Эльвира.
- Сейчас же Алекс…
- Он заставляет чистить Марка зубы, придет после меня, ну что мы теперь долго не увидимся, на новый год обещал кто-то приехать, помнится мне… - мечтательно протягивает Эля.
- Надо будет Прометея пристроить куда-нибудь, если получится, то приеду.
- Мама его обожает, все время шлет мне его фотки по почте, завтра лично познакомлюсь с ним.
- Он замечательный, а ты здесь надолго?
- Послезавтра утром улетаю. Не будем тянуть…
- Резину! – договариваю я за нее.
- Верно!
- Люблю тебя.
- И я тебя моя роднулечка!
- Ты сняла ногти? – спрашиваю я.
- Говорят, они сейчас не в моде, представляешь?
- Какое разочарование! С ума сойти!
- Ладно, такси скоро приедет, позову Алекса.
- Хорошо, давай.
Решаю присесть на кровать, нет, может лучше на тумбочку, или в кресло, слишком неестественно. Он уже за дверью, буду просто стоять. Он входит и прикрывает дверь, прислонившись к ней спиной, отвожу глаза, что я за трусливая врунья. В кармане платья начинает вибрировать телефон.
- Черт! Это такси! Надо прощаться быстрее, эсэмэску уже прислали… черная ауди ждет…
- Минут десять подождет, ты все взяла? Сумку собрала? – заботливо интересуется он.
- Да, все собрала, осталось надеть туфли и все… ну, что ж… тут вот в шкафу лежит чистое постельное белье, одеяла, подушки, если вдруг что-то понадобится… - начинаю мямлить я.
- Не будем же мы, прощаясь говорить о простынях и полотенцах? - он подходит ближе.
- А о чем говорить? – поднимая на него глаза, спрашиваю я.
- Останься, - по-доброму просит он.
- Что? Нет…
- Хотя бы на пару часов еще…
- Нет, я не могу, не стоит с этим затягивать, завтра меня ждет перелет, Да и ты посмотри на себя, сам уже спишь, глаза закрываются…
- Не уезжай, - едва заметно морщась, просит он, подходя ко мне, и кладет бледные ладони на мои плечи.
- Все решено, Алекс, - улыбаюсь я и дергаю плечом.
Вижу, что его глаза как будто наполняются слезами, или может они так искрятся от алкоголя, хотя он почти не пил, а грудь взволнованно вздымается.
- Мне пора, я тоже буду скучать, но мы скоро увидимся, это всего лишь месяц, я приеду, и мы также соберемся, - тараторю я, обнимаю его и отстраняюсь, вставая на цыпочки, я поднимаю руку и касаюсь его аккуратно-выстриженной и выбритой бороды, кто бы мог подумать, что она ему так к лицу.
Он с улыбкой цокает, а потом смыкает свои руки у меня за спиной, подбородком прижимается к моему затылку, я вдыхаю его запах: много лет неизменный парфюм, табачный дым, иногда алкоголь. Его запах окутывает меня и грудь сжимает боль, я готова упасть замертво и лежать так, пока не испущу дух, он отстраняет меня от себя и касается кончиками пальцев моего подбородка, заставляя смотреть ему в лицо. Я смотрю в его глаза, растворяюсь в них, в них словно крутится искрящаяся гипнотическая спираль и засасывает меня, твердя при этом: останься-останься-останься! Наши лица сближаются, я замираю, как статуя, когда он касается губами моей носогубной складки, спускается чуть ниже и целует меня.
- Боже мой, нет! – взволнованно выдыхаю я, отстранившись от него.
- Я…
- Нет… – я качаю головой. – Мне пора! Это слишком жестоко… Словно что-то в тебе просыпается, когда у меня кто-то есть… Почему ты все портишь... почему ты умудряешься выискать самый неподходящий момент… - с дрожью в голосе шепчу я куда-то в пол.
- Это самый подходящий! Если уедешь – конец! – теребит меня за руку он.
- Замолчи, это так эгоистично, с меня хватит… - объявляю я и направляюсь к двери.
- Остановись! Я кое-что увидел сегодня… я…
- Что? Что ты увидел? – разворачиваюсь я и всеми силами я стараюсь заглушить его голос своим. - Ты увидел свой портрет? И решил, что я в тебя влюблена? Знаешь, что я тебе скажу, ты лежал тогда в больнице весь в этих ранах, синяках с толстой трубкой во рту, и я ни о чем не могла думать, кроме как о тебе… с этой трубкой… я… я не могла спать… поэтому я его написала и заберу его с собой! – быстро вылетаю из комнаты и мысленно беру себя в руки.
- О чем ты говоришь? Какой еще портрет? Я говорю о тебе! – выбегая за мной из комнаты, громко спрашивает он. Я тем временем беру в ключнице ключ от кладовки, быстро открываю дверцу, вытаскиваю портрет, завернутый в простыню, иду к двери, замечаю боковым зрением, что все стекаются в коридор, последить за моим шумным уходом, быстро влезаю в лодочки, хватаю сумку и выхожу в подъезд, Алекс идет за мной следом. Останавливаюсь у лифта, жму кнопку, не работает же! Совсем забыла.
- Эм! Послушай меня! – догоняет он.
- Не хочу, не хочу ничего слышать… где вообще твоя Ника, а?
- Не знаю! Я ее уже месяц как не видел! Я тебя…
Я показательно затыкаю уши.
- Просто отпусти меня спокойно… отпусти, мне итак очень тяжело уходить…
Хватаю портрет и сбегаю вниз по лестнице. Выйдя на улицу, оглядываюсь в поисках черной машины, не слышу позади шагов, значит, все в порядке он не идет за мной, но я ничего не вижу, кроме его глаз, они будто смотрят на меня отовсюду, зависая надо мной в воздухе, как улыбка Чеширского кота над Алисой. Машина выезжает со двора, я оглядываюсь, но во дворе ни единой души. Я закрываю глаза, обхватывая голову руками, и снова вижу его глаза, они сверкают, когда смотрят на меня, и когда я вырываюсь из его рук, из них словно уходит жизнь, растворяется, словно тень на стене после того, как погасили свечи. Я уезжаю неизвестно куда и неизвестно с кем и назад ступить не могу, все сломано. Но ничего, все ведь все равно идет по плану и какая разница, что я судорожно пытаюсь сдержать чертовы слезы и держу пальцы на губе, словно прикасаясь к нашему поцелую, я боюсь, что сейчас таксист скажет: - Я что-то не могу найти этот дом, может, покажете дорогу? И тогда я разревусь. А реветь нельзя. В голове всплывают слова, услышанные мной на кладбище из уст тогда еще незнакомого человека, которому я помогла выбрать цветы: «чаще всего мы не бываем с теми, кого любим, потому что выбираем тех, с кем удобнее…». Стоп! Я не люблю его, не люблю, это ведь ясно, я просто ухожу от старой жизни, и он ее олицетворяет…
Я стою у двери и почти успокоилась, сейчас увижу Данилу, и все пройдет, я уверена. Дверь открывает Татьяна, та самая несговорчивая домработница.
- Добрый вечер, - здороваюсь я.
- Почти не опоздали, но Данила Владиславович уже спит…
- Только одиннадцать.
- Все верно, он просил не беспокоить. Пойдемте со мной, я покажу вам вашу комнату.
- А разве у нас не одна комната?
- Была бы одна, если бы вы пришли пораньше, до того, как он отправился спать, - поднимаясь по лестнице, бурчит Татьяна.
Я снимаю туфли и залезаю на кровать, рядом со мной лежит портрет, если бы в комнате был камин, я бы незамедлительно сожгла свое творение. Неужели, всё? Я подвела под своей старой жизнью черту: оставила покойному мужу записку, забрала портрет. Я не сплю, лежу на кровати и смотрю по сторонам, но чаще всего на портрет, все еще замотанный в простыню, глажу его ладонью, разматываю уголок, вижу только серый фон, забираюсь рукой под простыню, сейчас моя ладонь примерно в области нарисованного глаза.
В комнате еще темно, но я чувствую, что скоро утро, слышу стук, подскакиваю на кровати и накрываюсь одеялом, быстро закрываю глаза. Слышу, как легонько скрипнула дверь и мягкие шаги по ковру, приближающиеся ко мне, бьюсь об заклад, что это Данила. Он касается меня рукой, я ждала, что ляжет рядом, но он поднимает одеяло, представляю себя на его месте, думает наверно, что я приползла пьяная в дым и поэтому лежу с растекшейся по лицу тушью и в платье, в котором проходила весь день. Через какое-то время он обратно укрывает меня одеялом и уходит. Я в ступоре.
- Эмма! Завтрак на столе, поднимайтесь!
- Чего? – пытаясь открыть глаза, недовольно спрашиваю я.
- Вам нужно успеть привести себя в порядок, принять душ и спуститься позавтракать, если не начнете шевелиться – опоздаете на самолет, – спокойно вещает Татьяна, стоящая у двери.
- Спасибо! Я уже проснулась! – стараюсь сделать голос более бодрым.
Пять минут на душ, закрутила мокрые волосы на затылке в гульку, надела джинсы, футболку и бегу теперь по лестнице вниз, я не смотрела на часы, но почему-то чувствую, что куда-то опаздываю.
- Доброе утро! – улыбаюсь я, зайдя в столовую.
- Привет, - холодно кивает Данила, даже не глядя в мою сторону.
Присаживаюсь неподалеку от него и молчу.
- Все в порядке? – спрашивает он, когда Татьяна уходит на кухню.
- Да, а у тебя?
- Я заходил к тебе под утро…
- Я наверно спала.
- Нет, - цокает он языком. – Не спала.
- В смысле?
- Ты притворялась спящей.
«И как ты это понял, интересно?» - спрашиваю я про себя.
- Ты все еще хочешь поехать со мной?
- Конечно, хочу, - улыбаюсь я.
- Что ты обо мне думаешь? – подперев рукой подбородок, спрашивает он, поднимая на меня глаза.  Мой внутренний голос пытается предложить мне варианты ответов, но все они звучат довольно нелепо, набор слов между собой не связанных, озвучивать такое ни в коем случае нельзя.
- Сложный вопрос? – спрашивает он.
- Нет, - отвечаю я.
- Так ответь на него, - указывая на меня ладонью, просит он.
- Я думаю, что ты интересный мужчина с немного необычными сексуальными предпочтениями… - собравшись, отвечаю я.
- Ты меня любишь?
От этого вопроса по спине бежит дрожь.
- Нет… но любовь приходит не сразу…
- Не оправдывайся, ты хочешь меня?
- Да, - отвечаю я.
- Я тебе нравлюсь?
- Да.
- Ясно…
- А что ты хочешь, чтобы я ответила? – спрашиваю я.
- Правду, - подняв брови, вздыхает он.
- А может, мне надо сказать, что я боготворю тебя, люблю, может, что хочу от тебя детей?
- Может, хватит придуриваться, Эмма?
- Я не понимаю, к чему ты клонишь…
- А я все понял, когда увидел тебя в обнимку с портретом твоего друга, лежащей на моей кровати в моем доме…
- Я просто забрала ничего незначащий портрет подальше от глаз, я хотела его сжечь.
- Если бы ты хотела его сжечь, он бы там, - указав взглядом наверх, говорит он, - не лежал!
- Ты не прав… - возражаю я, чувствуя, как краска заливает мои щеки.
- Может я и не заметил то, как ты вытащила у меня пистолет, но не заметить твое отношение к Алексу не может только слепоглухонемой человек … или ты.
Меня прошибает озноб, единственным объяснением этого разговора я вижу только то, что в моей квартире есть еще как минимум одно подслушивающее устройство.
- Есть только один любимый для меня мужчина....
- Все твои возвышенные чувства к покойному муженьку – лишь скафандр, которым ты прикрываешься от истинных чувств, - не дает мне договорить Данила.
- Решил заделаться психоаналитиком?
- А что? Я по горло наслушался ваших с Эдуардом разговоров. Это маскировка, Эм и ты это знаешь, маскируешь чувством стыда за измену вожделение к другу своего мужа, может, хватит осложнять свою жизнь?
- Я люблю своего мужа! И не смей заявлять и делать вид, что знаешь меня!
- Через час нужно выезжать в аэропорт! И я не хочу ехать с женщиной, которая принадлежит сердцем не мне.
- Зато телом я принадлежу тебе! Я люблю его, мы ведь вместе с детства, не так просто пережить смерть любимого человека, но я стараюсь… и возможно немного к тебе попривыкну и полюблю тоже.
- Не спорю что, когда-то ты любила мужа, но теперь нет, ты любишь память о нем, подними ты уже зад от стула и сделай что-нибудь по-настоящему желаемое! Сначала ты прикрывалась памятью покойного супруга, а теперь решила прикрываться мной? Не выйдет! Ты всеми правдами и неправдами пытаешься дать понять всем, а в первую очередь себе, что Алекс для тебя просто друг и ни на грамм больше. Я все время после смерти отца думал, где твоя грань, то чего ты переступить не можешь! Я ждал, когда же ты, наконец, взорвешься и скажешь себе правду. Ведь стоит контролю над ситуацией ускользнуть от тебя, как ты начинаешь демонстрировать свою любовь к другу.
- Хочешь, чтобы я ушла? – задаю я вопрос.
- Мой отец говорил, что существует лишь три вида людей: одни все просирают, чтобы у них ни было и где бы они не были, даже если родились в богатых семьях и получили все состояние, к концу жизни они все равно окажутся на дне, если не раньше; вторые плывут по течению, они не стремятся покорить манящие высоты, считая себя неспособными или слабыми для них, они сносят все несчастья и берут исключительно то, что им дают; а есть третий вид людей, они штурмуют все преграды, стоящие на их пути и с остервенением лезут вверх, ставят перед собой новые и новые цели, но тоже падают, но затем поднимаются и вновь рвутся к ним. Знаешь кто ты?
Молчу.
- Ты что-то между теми, кто все просирает и этими средненькими.
- А твой отец конечно из третьего вида людей…
- Да! Он всегда получал все что хотел, может, он и прожил не так долго, как ему хотелось, но жизнь у него была отличная.
- Ты хочешь, чтобы я ушла?
- Зачем ты спрашиваешь? Ведь все равно уйдешь, пытаясь в жалкой попытке продемонстрировать мне, что относишься хотя бы просто к средненькой категории людей, - бросает Данила и поднимается из-за стола.
Я срываюсь с места, пролетаю мимо него на лестницу и в комнату, где провела сегодняшнюю ночь, я хватаю чемодан, портрет и туфли.
- Катись сам в свою Грецию! – шиплю я уже на выходе из дома.
Достаю смартфон, вызываю такси к воротам, пока жду, звоню Рите.
- Привет!
- Только семь утра! У меня ж сегодня выходной!  – севшим голосом, отвечает она.
- Я никуда не еду!
- А чего так?
- Не еду и все, потом расскажу как-нибудь! Еду к маме на дачу, я звоню узнать, во сколько Алекс отводит детей в школу?
- К восьми, по идее… откуда мне знать, я же с ним не живу.
- Если занятия в восемь, он по идее должен выйти из дома без двадцати восемь, да?
- Угу.
- Он никуда потом не собирался?
- Хотел еще какие-то вещи забрать из дома. К чему клонишь?
- Мне нужны ключи от моей машины, они дома, а я не хочу встречаться с Алексом.
- Из-за поцелуя?
- Да не было никакого поцелуя.
- Он мне сказал.
- Мне стыдно – поэтому не хочу, я на него наорала вчера.
- Езжай смело… без десяти восемь его там не будет.
- Отлично!
Прижимаюсь ухом к двери, за ней тишина, звоню в звонок и скрываюсь за углом, жду, никто не открывает, повторяю  проделанное еще раз и еще раз, опять тишина. Оставляю чемодан и портрет за углом и тихо пробираюсь к двери, стараюсь не звенеть ключами, тихо открываю замок и плечом прижимаю дверь, чтобы не было слышно щелчка. Наконец, я внутри. Прислушиваюсь и снимаю туфли, квартира, по крайней мере, с места, на котором стою, выглядит пустой, бесшумно открываю ключницу и вытаскиваю ключи от машины. Задвигаю туфли ногой под вешалку, открываю тумбу для обуви и достаю кеды то, что доктор прописал для дачи, снимаю с вешалки спортивную куртку. Мысленно благодарю себя за то,  что все необходимое находится рядом с дверью. Еще раз смотрю по сторонам, прислушиваюсь и уже собираюсь уходить, как слышу, что в ванной подтекает вода, тихо-тихо, по капельке. Вчера утром краны не текли, и поэтому я медленно разворачиваюсь назад и иду в сторону ванной, резко открываю дверь, в доме ведь все равно никого нет, а действовать надо быстро.
Перед тем как открыть какую-либо дверь в своем доме, я ожидаю увидеть нечто определенное, неменяющееся годами. Открывая дверь в спальню, я ожидаю увидеть, кровать и две тумбы рядом с ней, кресло, шкаф-купе, туалетный столик. То есть в моей голове есть конкретный образ, возникающий за несколько секунд до того, как я открою дверь. Так вот, в ванной я должна увидеть раковину, стиральную машину и собственно саму ванну, а так же зеркало, полки с косметикой, корзину для белья, шкафчик для разных уборочных принадлежностей. Но я помимо всего этого вижу там человека, копающегося в шкафчике, рядом с ним уродливое мусорное ведро с водой, вокруг которого разбросаны флаконы с различными пятновыводителями, кондиционерами для белья и прочими средствами для стирки. Когда до меня доходит, что предполагаемая картинка не стыкуется с увиденным, я пугаюсь и оттого кричу. Человек оборачивается, это, конечно же, Алекс и он, также как и я не ожидал увидеть кого-то еще. Поэтому он отскакивает назад в испуге, ударяется головой об раковину в попытке подняться, бросает в меня флакон с концентрированным чистящим средством и в довершении сигарета падает у него изо рта. Удар по руке быстро приводит меня в чувства, говоря о том, что все в порядке, здесь все свои. Я ойкаю от боли, Алекс тоже приходит в себя, вынимает наушники из ушей и поднимает с пола сигарету. Так вот в чем дело, поэтому он не слышал звонков дверь.
- Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, потирая больное место.
- Ищу что-нибудь для пола.
- Что?
- Моющее средство.
- Ты только что швырнул его в меня! – поднимая с пола литровый флакон, говорю я.
- Я не ожидал тебя увидеть!
- Я, между прочим, звонила!
- Я музыку слушал, с ней уборка быстрей проходит, - показывая на наушник, объясняет он и затягивается сигаретой.
- Я вижу! И какого черта ты куришь?
- Это мое дело.
- У тебя легкие слабые еще! – вырывая сигарету у него изо рта, говорю я.
- А сила воли еще слабее, я уже здоров, если курить не буду… пить начну… - все еще сидя на полу, рассуждает он.
- Ну… и пей, только не сильно много…
- Так, если буду пить, то курить сильней будет хотеться.
- Ты взрываешь мне мозг…
- Ты почему не улетела? – поднимаясь, спрашивает он.
- Погода нелетная!
- С каких пор ясная погода считается нелетной?
- Погода для меня нелетная, самолет летит, но без меня.
- Что так? – немного помолчав, спрашивает он.
- Слишком рано мне с ним лететь, решила, что на даче с мамой и Прометеем мне будет лучше. А ты чего не в школе?
- Странный вопрос для парня моего возраста….
- Я имею в виду, кто отвел детей?
- Я, уже вернулся, Марк попросил пораньше, у них у кого-то день рождения в классе, а у Машки физра.
- А ты чего здесь затеял и где нашел это ведро?
- Под мойкой на кухне.
- Оно для мусора даже негодно.
- Я здесь еще не освоился.
- А с чего ты затеял уборку-то?
- Пол на кухне липкий.
- Раз уж я здесь и раз уж я отвечала за уборку в этой квартире долгие годы…. я, пожалуй, облегчу тебе задачу. – С этими словами я достаю из-под ванны ведро для мойки пола с разделителем для чистой и грязной воды и ставлю его под кран с водой в ванну и, обойдя Алекса, достаю из длинного шкафа, стоящего рядом с раковиной веревочную швабру.
Со всеми предметами для мойки я отправляюсь на кухню, на кафельном полу которой действительно липкое пятно, к которому уже пристали ворсинки и прочий микроскопический мусор. Я достаю из-под мойки тряпку и начинаю смывать пятно.
- Эм…
- А что здесь разлили?
- Шампанское.
- А, хорошо…
- Эм… если ты никуда не поедешь, мы тогда съедем куда-нибудь.
- Еще чего захотел, у меня отпуск, я поеду на дачу…
- Собирать урожай? – ухмыляется он.
- Будем с мамой варенье закручивать, - мечтательно отвечаю я, - в баньке попаримся, - говорю я громче, не переставая драить пол, - сходим в лес за грибами! Я все время так отдыхаю, на кой черт мне какая-то Греция… - разговариваю я уже сама с собой, - еще не ломала я свой привычный уклад из-за малознакомого мужика… Я вообще не из тех женщин, которым без мужика плохо, которые его повсюду ищут и все такое прочее, как Олеся, например… Мне хорошо с моей собакой, друзьями, мамой в конце концов, это покажется тебе смешным, но мама так изменилась! – сообщаю я.
- Ты завязала мокрые волосы в пучок?
- У меня не было времени их сушить…
- С ума сошла? Заболеешь ведь!
- Да брось, я тысячу лет не болела!
- Прошлой осенью…
- А что ты готовишь? – перебиваю я, взглянув на плиту.
- Одно узбекское блюдо на обед.
- Не рановато ли для обеда?
- Если что-то не получится, будет время сделать что-то другое, - жмет плечами Алекс.
- Ну что ж, предусмотрительный ты, молодец. Помню, когда мы жили вместе, ты готовить совсем не умел.
- А смысл? Ты же умела.
- Логично, но как-то ты попытался, помнишь? Дешевые замороженные люля-кебаб…
- Тебе понравилось, - улыбается Алекс.
- Я тактичная, нельзя просто взять и сказать человеку, что его еда непригодна к употреблению, пришлось выпить немало воды, чтобы все протолкнуть…
- В отличие от Геры, который все спустил в мусорное ведро.
- Он гурманом был в еде.
- Точно… но тебе понравилось вчера основное блюдо?
- Оно было божественным, - вспоминая вкус нежного мяса, говорю я.
- Сравнить разве с теми котлетами…
- Так это ты готовил? Я думала, что Рита! Как??? Ты продал душу дьяволу? Говорю совсем, как Эльвира с ее любовью к мистике…
- В больнице нечего было делать, забрел на кулинарный портал…
- Молодец! Ладно, пятно я стерла, осталось протереть полы, справишься? Мне пора ехать. Эля завтра уезжает, так что нельзя терять ни минуты.
- А кофе попьем?
- Мне надо ехать, - поднимаясь, говорю я.
- Всего лишь кофе, это займет минут пятнадцать… пожалуйста!
Нет, я и так слишком долго времени провела с ним наедине, нужно уходить.
- Встретимся на выходных…
- Я не смогу, родители приедут, а я не могу, - жмет плечами он.
- А как же дети? Они же с…
- Они тоже приедут, просто я не смогу…
- Ясно… тогда увидимся еще.
- Конечно, мне вчера позвонили с работы, одобрили мою кандидатуру, теперь я не безработный отец-одиночка, - улыбается он.
- Здорово! И когда приступаешь?
- В понедельник, надо будет подготовиться морально и вообще.
- Желаю удачи! А куда устроился?
- В одну юридическую контору, зарплата не очень, но для начала вполне… - он снова подходит чересчур близко, стаскивает резинку с моих волос. – Может, высушишь волосы, а то продует…
- Просто не буду открывать окно, мне, правда, пора.
- Пока, - он слегка поднимает руку, я киваю в ответ, и он протягивает мне резинку.
«Он не приедет ни за что, так и знала. Он будет меня избегать, и я его тоже, мы через это уже однажды прошли, все нормально!» - думаю я, походя к машине.




































Глава 16

- Ну что? Какая температура? – спрашивает Эльвира, усаживаясь на мою кровать, когда-то на этой кровати спала она и эта комната принадлежала ей, но после смерти Геры, я не могла войти в нашу с ним спальню и спать на кровати, на которой мы спали вместе и мы с Элей поменялись.
- Тридцать семь и семь.
- А горло болит? Может, насморк?
- Да вроде нет, так чуть-чуть першит… - пожимаю плечами я и продолжаю поглаживать Прометея, он от меня с утра не отходит.
- Может, это нервное? Все-таки…
- Брось, я не расстроилась даже, подумаешь, мы с ним встречались-то всего ничего, все нормально.
- Да нет, я серьезно, ты мне можешь сказать, я все пойму.
- Эля! Остынь, все нормально! Я сама этого хотела, он лишь спросил, хочу ли я поехать с ним на самом деле и я ведь не хочу.
- Это точно? Ты не страдаешь? Ты умеешь притворяться, я знаю тебя… и я обычно могу понять, когда ты врешь и не договариваешь, просто в разлуке я хватку потеряла, вроде бы ты всегда такая…- подозрительно разглядывая меня, замечает Эльвира.
- Эль, все хорошо…. Мне плохо только физически, морально все хорошо…
- Ладно, пойду, принесу тебе что-нибудь от температуры и чай… и пару пирожков, а?
- Да, спасибо, но я лучше сама приду в столовую.
- Ай, перестань, мы с мамой придем к тебе.
- Эль! А вчера после моего ухода не было никаких странных разговоров?
- Хочешь спросить перемыли ли мы тебе кости? – улыбается Эльвира, застыв в дверях. – Перемыли! – кивает она.
- А о чем вы говорили?
- Сначала мы расспрашивали у Алекса, почему ты так быстро ушла…
- А он что?
- Он….. сказал… что ты очень расстраиваешься и такси приехало, сказала, что раз со всеми попрощалась, то решила вот так вот быстро уйти… раз и все, а что?
- Просто интересно… а дальше?
- Дальше Алекс ушел с детьми вроде как спать или читать... Олеся уснула у Леши на коленях, я собралась уезжать, такси вызвала, Алекс вернулся, Леша с Олесей уехали, потом я.
- То есть больше вы обо мне не говорили?
- Почему, говорили… Рита рассказывала о твоих страхах, мы поругались, потому что это было не твое воображение, а правда… мы с ней перетирали эту тему, пока у нас сигареты не закончились… и я вызвала такси, поехала сюда.
- На такси?
- Да.
- Сколько с тебя содрали?
- Полторы штуки.
- Безумная.
- А что делать… - дергая плечом, говорит Эльвира.
- А завтра как поедешь?
- С дядей Толей соседом.
- Хорошо, надо бы кофейку выпить...
- Опять? Ты уже два раза пила, лучше отдохни, поспи, а я сейчас.
- Не знаю, можно попробовать, - укладываясь, вздыхаю я, обнимаю Прометея за шею.
Открываю глаза, когда в комнате уже темно, и темень такая хоть глаз выколи, мои глаза видят окно, чуть выделяющееся в непроглядных потемках, окно в этой комнате большое, в него попадает много света и летом в первой половине дня здесь находится невозможно. Я приглядываюсь, ощупываю рукой свободную часть кровати, Прометея рядом нет, вглядываюсь в темноту, занавеска колышется, приподнимаюсь, чтобы включить настольную лампу, щелкаю кнопку, никакой реакции, наверно не включена в розетку, поднимаюсь на ноги. Я так здорово себя чувствую, никакой усталости и слабости, не болит голова и не чувствую жара, может мне всего-то и нужно было выспаться, сон лучшее лекарство, пусть и вкупе с тем противовирусным, что мне успела впихнуть Эля, когда я уже почти засыпала. Слышу в комнате шевеление, кто-то колышет занавеску и скребется в окно.
- Прометей! – говорю я в темноту, замечая, что начинаю привыкать к темноте.
Близко подхожу к окну, нужно разглядеть что там, может что-то упало на улице, с тех пор как умер мой муж, я боюсь птиц, подлетающих к окнам, все время их отгоняю, чтобы не стучались клювом в стекло. Тянусь к занавеске и вижу за окном темный силуэт, отодвигаю занавесь, его лицо в окне, хочу открыть окно, тянусь к шпингалету.
- Нет! Нельзя… - останавливает меня тихий голос. Вижу руку, которую говорящий держит перед собой, как барьер, приставив к стеклу, ее отчетливо видно в неярком свете, падающем из окна, с нее будто льется вода. Я начинаю разглядывать его, он весь мокрый, словно невидимый дождь идет только над ним.
- Это ты? – спокойно спрашиваю я и вплотную подхожу к окну.
- Тише.
- Я… мне надо… кое-что спросить у тебя… я все время пытаюсь, мне нужно знать…
- Меня больше нет, Эм, а ты живи… - говорит он и его голос звучит как-то далеко, а по мою сторону окна отдается эхом.
- Но мне нужно…
- Все хорошо-хорошо, живи дальше, правда.
- Почему ты в воде?
- Ты плачешь… я не могу уйти, пока ты не отпустишь, пока плакать не прекратишь…
- Ты там тонешь?
- Тону…
- Я не буду больше, прости… можно тебя обнять? Я сейчас выйду…
- Нет… нельзя, рано пока, мне пора, наверно больше не приду…
- Хорошо…
Резко вскакиваю, Прометей лениво разваливается на кровати и толкает меня  в бок лапами. Мне так жарко и я вся мокрая, открываю окно и оглядываюсь по сторонам, скоро рассвет… на улице стоит кто-то, рядом с качелями, переодеваюсь и выхожу из комнаты, Прометей следует за мной. Мы выходим из спальной части дома, он у нас разделен на два крыла просторным коридором, где стоит всякий хлам: столовую зону, которая включает в себя гостиную с камином и телевизором, саму столовую и кухню, спальную зону, состоящую из четырех спален и небольшой комнаты с книгами и креслами, которая собственно объединяет спальни. Я заглядываю в столовую: пусто, свет горит. Выходим с Прометеем на улицу, иду к качелям, за деревьями видно, что они покачиваются. Это всего лишь Эльвира, а не продолжение сна, сидит и курит.
- Ты чего вскочила так рано? – спрашивает она.
- Да сон приснился… странный…. – я сажусь рядом с ней. – А ты чего так рано?
- Так ехать скоро…
- Уже? Вот же лажа! Я все проспала!
- Ну… - затягивается Эля, - у меня еще три часа есть, только четыре утра…
- А чего так рано вскочила-то?
- Не могу уснуть, как-то не могу и все, мама через два часа проснется, будешь кофе? – нагибаясь, говорит она и поднимает с пола чашку с кофе.
- Давай…
- Как твоя температура?
- Вроде все прошло, никаких симптомов…
- Странно, а что за сон, страшный?
- Нет, этот не страшный... какой-то даже… очищающий…
- Хорошо…
- А это правда, что если плакать по умершему, он на том свете будет тонуть?
- Не знаю…я как-то смотрела «Битву экстрасенсов», так вот там говорили, что не надо много плакать по покойникам, им плохо от наших слез.
- Надо было мне сказать…
- Он снился, да?
- А мне он и раньше снился весь такой мокрый…
- Да ты просто услышала где-то, и у тебя это в голове отложилось, сны ведь это продукт нашего воображения, наших мыслей…
- Пора его отпустить уже… - тихо шепчу я, отхлебнув из чашки глоток.
- Тебе видней, когда это пора … рано или поздно надо было, - говорит она и хлопает меня по бедру, - пошли кофе пить?

Просыпаюсь от дверных хлопков автомобиля, кто-то приехал, потому что ключи от машины лежат на тумбочке рядом и мамины тоже, беру в руки смартфон, почти разряжен, время - два часа дня, а такое чувство, что уже поздний вечер, за окном так пасмурно. Надо же, заснула с наушниками в ушах, но они выпали, а музыка продолжала играть, ставлю телефон на зарядку. Проспала всю ночь и полдня, Прометей лежит в кресле напротив, причудливо изогнув худые лапы.
- Ничего себе я поспала, с тобой кто-то гулял? – спрашиваю у пса. – Конечно, гулял и кормил небось, вон какой ты довольный… спасибо, что не разбудил, люблю тебя, - поднимаюсь и глажу его по бархатному брюшку, он очаровательно урчит и даже улыбается.
Надеваю теплый спортивный костюм и завязываю волосы в хвост, быстро выхожу из спального крыла, как мы его называем, забегаю в уборную. Уже собираюсь выходить, как слышу голоса, поднимаюсь на стульчак унитаза и заглядываю в маленькое затемненное окно, чтобы узнать, кто говорит, мама сегодня ждет много гостей. Я вижу Марианну и Марка, вдвоем катаются на качелях, качели им помогает раскачивать бабушка, вскоре и дедушка к ним присоединяется. Вижу маму, она о чем-то беседует с… не вижу за виноградом с кем, кажется, с женщиной какой-то, мама берет ее под руку и подводит к высоким розовым кустам, которыми она безумно гордится, наконец, их обеих видно.
- О нееет…. – разочарованно тяну я, углядев в женщине свою свекровь, которую в детстве я звала тетей Наташей, когда мы с ее сыном поженились, приставка «тетя» отпала, вот к ним подходит отчим Геры - страх моего детства Анатолий Иванович. Надо сказать маме, что я очень больна, очень, так что с кровати подняться не смогу.
Я смотрю вниз и думаю, что пора слезать, нужно успеть забаррикадироваться в своей комнате, прежде чем меня увидят на ногах. Слышу звук мотора.
- Кто-то еще приехал что ли? – спрашиваю я у себя и с ужасом наблюдаю, как Алекс медленно заезжает на полянку рядом с гаражом на своем белом форде, в ужасе округляю глаза и выбегаю из туалета.
Две спасительные двери захлопнуты, в доме пока тихо, Прометей недовольно потягивается, гости еще на улице, несмело приоткрываю дверь, оглядываю книжные стеллажи, быстро хватаю пару книг с полки и скрываюсь за дверью. Я быстро раздеваюсь и ложусь в постель, делаю больное лицо, кладу книги под подушку, два тома Чехова, отлично, буду рада перечитать на досуге.
- Милая! – открывая дверь в спальное крыло, кричит мама. – Отгони, пожалуйста, свою машину, а то у нас там четвертая не помещается.
- Отгони сама, у меня нет сил… ключи на тумбочке, - как можно жалостнее говорю я.
- Тебе опять стало хуже? – мама заглядывает в комнату.
- Кажется да…
- А ты выйдешь к гостям? Там Алекс приехал, так странно… ты говорила, что он не может…
- Не могу, можно я просто полежу?
- Тебе что-нибудь принести? Чайку? Бутербродиков, а?
- Только чаю, если можно, мне так нехорошо как-то…
- А ты не «это» случайно?
- Я не знаю, что под словом «это» ты имеешь в виду, но я не «это», я простудилась.
- Ну… я грипп какой-нибудь имела в виду… пойду принесу и скажу всем, чтобы были потише, а то такие шумные все, - кокетливо дергая плечами, говорит мама и уходит и тут же возвращается, - там дети… они спрашивают, где собака, что мне им ответить?
- Скажи, что скоро придет, ему гулять ведь скоро…
- Ну, это да… ладно.
Вскакиваю с постели, в сумке должен быть шоколадный батончик и пакет жевательных мишек, так что о еде можно не думать, по крайней мере, до вечера, так будет больше похоже на то, что я действительно больна. Лезу за конфетами и нахожу бутылку текилы, как это на меня похоже.
- Спасибо тебе дорогой, даже мертвый ты мне помогаешь! – улыбаясь и сжимая бутылку в руках, говорю куда-то в потолок, роюсь в сумке дальше, нахожу всю провизию на сегодня и одну засохшую карамельку.
Слышу скрип двери, бросаю сумку рядом с кроватью и быстро прыгаю под одеяло.
- Вот держи… с лимоном, - звучит мамин голос из-за спины.
- Спасибо, мам, - хрипло говорю я и кашляю.
- Так… - она садится на кровать и кладет ладонь на мой лоб, - ты холодная…
- Слабость во всем теле и голос садится…
- Ну, отдыхай, если что зови, ключи Алекс занесет через пару минут, сейчас только машину переставит.
- Алекс? А кто вообще приехал, что машины ставить некуда? – раздраженно интересуюсь я.
- Алекс с семьей и Герины родители, а что?
- Ничего.
- Я пошла.
- Ага, - шмыгая носом, говорю я и поворачиваюсь лицом в подушку, чуть прикрываю лицо волосами, укутываюсь в одеяло, закрываю глаза и пытаюсь унять сумасшедшее сердцебиение.
Стук в дверь заставляет меня задрожать, тишина, снова стук, ручка едва слышно опускается и он открывает дверь, слышу мягкие кошачьи шаги и то, как он осторожно кладет ключи на тумбочку. Прометей вскочил куда-то, Алекс его сейчас наверно гладит, пес бьется хвостом о тумбочку.
- Ну… иди-иди, продолжай охранять хозяйку, - шепотом говорит Алекс и вскоре уходит.
С целью отвлечься размышляю о том, смогу ли целый день продержаться без туалета, вполне возможно, что смогу, если ничего не пить, хотя бы до вечера, еще можно постараться остаться незамеченной. Неважно, здесь и сейчас я в безопасности и в полной тишине, а еще, в случае, если нарвусь на кого-то, можно сделать вид, что у меня сел голос и я не могу разговаривать, тоже вариант. Достаю из-под подушки книгу и начинаю читать, впрочем, это только видимость, я не понимаю смысла прочитанных слов, так как мое сердцебиение заглушает внутренний голос. Тянусь к сумке, делаю глоток из бутылки, чувствую, как обжигающая жидкость разливается по пищеводу, чуть жду, достаю из кружки с чаем лимон и им закусываю, напоследок кидаю в рот засохшую карамельку, лежу и смотрю в потолок. Да, я только проснулась и пью текилу из горла, а потом закусываю жухлым лимоном и старой конфетой… романтика. Прометей прыгает ко мне и упирается в меня спиной, он такой теплый, накрываю нас одеялом.
Мой организм словно решил отоспаться в эти дни за все бессонные месяцы, на часах уже восемь вечера, в комнате я одна и за окнами не слышу никаких голосов, кутаюсь в свой теплый спортивный костюм и выхожу из комнаты. Прохожу мимо спальни сестры, дверь в нее открыта, вижу сумку на кровати, останавливаюсь, чтобы посмотреть в окно, Алекс стоит на улице, рядом с розами, курит. Выглядываю в коридор, путь чист, в уборной свет не горит, значит свободно, быстро бегу в туалет, да и умыться тоже не мешало.
 Выхожу очень осторожно, слышу, что в столовой идет оживленная беседа, дверь открывается, и я с ужасом смотрю на выходящего. Все нормально, все лишь мама.
- Слава богу! Ты как себя чувствуешь? – спрашивает она.
- Нормально, - жму плечами.
- А я как раз к тебе.
- Пошли!
- Может, хоть поздороваешься со всеми?
- Нет, у меня наверно что-то заразное, а там все-таки дети... я к себе.
- Я принесу тебе ужин.
- Не надо, - вспоминая о шоколадном батончике, говорю я, держась за урчащий живот, и возвращаюсь в спальную часть дома.
- Стой! Может, все-таки выйдешь? Все так беспокоятся, это ведь из-за Дани ты так себя ведешь, да?
- Ой, нет… я болею…
- Ты зови, если что…
- Иди сюда, - говорю я маме, подвожу ее к окну и приставляю указательный палец к стеклу.
- Что?
- Видишь его? – показываю на Алекса.
- Ну?
- Мам, не разрешай ему курить.
- А он курит что ли?
- Вон же стоит и в одной водолазке в такой холод… - ежусь я.
- Так, мне что делать? – возмущенно спрашивает мама.
- Отбери сигарету и скажи, что ему пока рано курить, он ведь перенес тяжелую болезнь…
- Даже не знаю… вот так подойду и скажу?
- Да.
- Как? Он взрослый человек, у него двое детей, которые скоро сами начнут, если учитывать в какое время мы живем, и я вот так к нему подойду… - размышляет мама.
- Да, иди.
- Ты, кстати, видела его букет? Я тебе в комнату поставила…
- Я посмотрю, - улыбаюсь я.
- А мне он тоже привез большой букет, правда, роз, такой он джентльмен, что ж я придираться к нему буду, ладно пойду…
Наблюдаю за ними из окна, мама трогает Алекса за плечо, и он быстро оборачивается, все еще держа в руке сигарету. Мама ему что-то говорит и  брезгливо берет сигарету из его рук, и идет к дому, Алекс выглядит удивленным. Мама останавливается и решает вернуться, она ему улыбается и как будто кокетничает, а сама тем временем цепляется пальцами за карман его свободных джинсов, медленно и с присущей ей изящностью вытаскивает пачку парламента из его кармана, улыбается и спокойно уходит, а я возвращаюсь в свою комнату. Выглядываю в свое окно, кажется, начинает срываться дождь. Что-то в комнате изменилось, на тумбочке стоит букет из гербер, непроизвольно улыбаюсь, они яркими разноцветными пятнами озаряют мою сумрачную комнату. Опускаюсь на колени и достаю бутылку из сумки, делаю два глотка, морщусь и заедаю шоколадным батончиком. Чувствую, что ко мне приходит расслабление, падаю на кровать и раскрываю книгу, через полчаса начинает клонить в сон, да что ж такое, на голодный желудок торкает моментально.
Включаю музыку на смартфоне, затыкаю уши наушниками, создавая себе  сплиново-земфировое настроение, закрываю глаза и не думаю ни о чем, только о музыке и словах лежащих на ней, через две песни возникает желание выпить, делаю глоток и снова закрываю глаза. Потом долго лежу в темноте и временами поглядываю в мокрое от дождя окно, я больше не чувствую себя несчастной, но и счастливой тоже не чувствую, что-то жалостливо ноет в груди, пытается мне намекнуть, что что-то сейчас не так, не правильно, где-то допущена ошибка, сделан не тот выбор. Там где должно быть сердце – пустота и холодно. Темп музыки нарастает и в моих глазах мелькает все то, что случилось после смерти мужа в обратном порядке, начиная с того, как я искала собаку, как Данила крушил мою мебель, избавляя мое жилище от жучков, как я смотрела на Алекса через стекло в реанимационной палате. Дальше выстрел, пистолет в моей руке, резиновая трубка мешает дышать, пистолет в руке Влада, отстраняющийся от моей головы и стреляющий в Лизу. Перед глазами стоит обшарпанный потолок старой палаты в заброшенной психушке, он был первым, что я увидела, открыв глаза, слышу кашель Алекса сквозь гулкое эхо воспоминаний и музыку, кричащую в ушах. Дальше все начинает мерцать быстрее, укол, телефонные звонки, сны, коробки с вещами, мое лицо на картине, дети, манекен, раскаленный воск, руки на моей шее, я ругаюсь с мамой, прикрываюсь простыней от Данилы, танцую с Владом, встречаю его на кладбище. И наконец, все сводится к смерти, которая свернула мою жизнь не в ту сторону. Вижу себя кричащей, бьющейся об стены, беспомощной, потому что смерть единственное, чего нельзя исправить.
Оглядываясь назад, я понимаю, что привело меня к совершению необдуманных поступков и принятию неверных решений – отчаяние, горькое осознание того, что я никогда не стану счастливой, никогда не почувствую на губах сладкий привкус счастья. Отчаяние загнало меня в свой темный угол, заставило с каждым разом, с каждым сказанным «да» делать свою жизнь еще хуже, чем она есть. Я всячески пыталась себя наказать, когда позволяла проделывать с собой те или иные вещи. Я наказывала себя за утраченное, пора закончить с этим, ничего уже не воротишь, сейчас нужно подняться с постели и начать жить заново, не с понедельника, не завтра, а прямо сейчас, сию же секунду.
- Просто поднимись с постели, причешись, оденься, умойся и выйди в столовую, к людям, которые о тебе беспокоятся. Но сделай это не ради них, а ради себя, - говорю я себе, вытаскивая из ушей наушники.
Включаю свет, заплетаю волосы в косу, закрываю лицо ладонями, а потом с силой ударяю себя по щекам, влезаю в джинсы и надеваю большой вязаный свитер, еще раз смотрю в зеркало и улыбаюсь себе. Все комнаты закрыты, на улице только фонарь горит над крыльцом, от него свет падает в окна, перед тем как выйти в коридор вижу обувь, несколько пар, начинаю понимать, что все сегодняшние обитатели дома находятся здесь и уже должно быть видят сны. Я недовольно морщусь, не понимая, с кем же улегся Прометей. Моя рука касается дверной ручки, и странная трусость не дает мне ее опустить, чтобы дверь открылась, в считанные секунды меня охватывает дрожь, и я застываю на месте, ноющая боль в груди так и гонит меня за дверь, но страх не позволяет ей выпустить меня. Но вот он преодолен и пусть каждая моя черточка дрожит как тонкая осинка на ветру, я выхожу в освещенный коридор, спускаюсь с крылечка и прислушиваюсь. Скрип дивана, стоящего в столовой говорит о том, что в комнате кто-то есть и он, судя по звукам, направляется к двери, вот тут снова просыпается мой страх, который вынуждает меня юркнуть на улицу, за дверь, ведущую не в сад, а на дорогу. На этой стороне дома нет ни единого навеса, под которым бы можно было укрыться от дождя, заглядываю в окно и вижу, как Алекс пересекает коридор, шагая к двери на пару с Прометеем.
- Мне конец, сейчас он меня учует, - шепчу я и опускаюсь на корточки, тесно прижимаясь к каменной холодной стене дома. И точно, уже через полминуты Прометей подбегает ко мне и начинает тыкаться носом мне в ладони.
- Мальчик мой, иди к Алексу, где Алекс? Ищи Алекса! Давай, - громким шепотом, говорю я на ухо псу. – Ну же! Иди к нему, мы с тобой еще наобнимаемся, - все без толку. Слышу шелестящие шаги, Алекс, должно быть, обходит дом, в поисках собаки.
- Эй, ты где? – слышу его голос, а следом свист, заставляющий меня еще сильнее вжаться в стену, вижу черный силуэт и крошечный красный огонек тлеющей сигареты, вынуждаю себя подняться и подойти ближе, бегать от него слишком глупо, я за этим ведь и вышла.
- Эм, - он смотрит в мою сторону и его лицо все четче видно в свете, падающем из окна, машу головой и ступаю ему навстречу, я жутко замерзла и успела промокнуть до нитки. – Ты чего стоишь здесь под дождем? – туша сигарету о стену дома, спрашивает он, я молчу. Он открывает настежь дверь, и Прометей пролетает между нами в дом, я все еще стою под дождем и смотрю на Алекса, он отбрасывает окурок в сторону и тянет меня за руку.
- Ты же совсем промокла! Ты что там делала? Под дождем? – закрывая дверь, спрашивает он. Молчу, прижимаю руку к шее и указываю пальцем на горло, как бы пытаясь объяснить, что не могу говорить, нет, я неисправима. - Что? – наклоняется он ко мне. Я поднимаю свою руку к уху и оттопыриваю мизинец и большой палец, показывая телефон, а потом указываю на Алекса и на себя. - Дать тебе свой телефон? – спрашивает он, и я киваю, он достает из переднего кармана телефон и протягивает мне.
Дрожащими пальцами я набираю сообщение:
у меня сел голос, не могу говорить
- Аааа… - тянет он, - твоя мама говорила, что ты болеешь, я же тебе говорил, не ходи с мокрой головой, простудишься…. а теперь еще и вся промокла! Пошли со мной.
Пишу ему:
да сейчас время года такое, все простуженные, простуженная осень! и вообще, ты тоже меня не слушаешь, я ж тебе говорила, НЕ КУРИ!!!!!
- Так я и не курю… - тихо говорит он.
Пишу:
мало того, что запах, так ведь ты при мне сигарету выбросил!
 - Пользуясь твоим молчанием, я хочу сказать тебе сейчас…. – заглядывая мне в глаза, шепчет он и кладет руки на мои плечи.
Я быстро набираю в телефоне:
не могу! очень устала! хочу спать!
Он берет телефон из моих рук и засовывает себе в карман, не читая.
- Мне нужно говорить быстрее, иначе ты совсем простудишься! Я все время искал какой-то момент, но его все не было, моменты с каждым разом становились все более неподходящими, и буквально вчера, я решил, что все скажу, как только увижу тебя, и не очень-то важно каким будет момент! – поспешно начинает говорить он и его на его лице вспыхивает румянец. – Ты сама сказала, что нужно сказать женщине, что ты ее любишь… вернуться и сказать главные слова... я говорю…. я люблю тебя Эмма, очень и очень… так, что…. когда тебя нет поблизости… я не могу дышать… я люблю тебя!
- О боже!
- Я не жду, что ты мне ответишь, мне просто необходимо это сказать…
- А как же циркачка? – настораживаюсь я, не веря в правдивость его слов.
- Это вымысел, я в цирке был всего два раза. Я только… одну тебя любил, больше никого…я начал в тебя влюбляться еще, когда Гера просто о тебе рассказывал, а когда тебя увидел…я просто… пропал… я не смог тебе сказать там, я не мог тебе сказать…
Мое сердце взлетает под самое горло и  замирает, мне хочется ему ответить, открываю рот, но ничего не могу сказать, я словно тону в его голубых, как родниковая вода, глазах, мне так нравится в них смотреть. Земля, на которой я не всегда твердо стояла, уплывает из-под ног, все еще смотрю в его глаза, и он продолжает держать меня за плечи, но мое тело выскальзывает из его рук и куда-то проваливается, он подхватывает меня под спину и берет за руку, я закрываю глаза.
Я редко признавалась в любви, ни разу не говорила своему отцу, что люблю его при жизни, мама слышала от меня такие слова от силы раза три, да и то это было больше похоже на «я тебя тоже». Я все время боялась, что «я люблю тебя» потеряет свою волшебную силу, если слишком часто будет звучать. Гера услышал от меня эти слова впервые, когда мы встречали рассвет после выпускного в школе, потом много лет он слышал только «я тебя тоже» и вновь услышал мое признание лишь на свадьбе, еще несколько раз после и в том числе тот самый перед смертью. Он как никто знал, что я никогда не разбрасывалась фразой «я люблю тебя». И все время пока я пребываю в царстве своих мыслей и воспоминаний, я нестерпимо хочу открыть глаза и сказать ему, что и я люблю его, не «я тебя тоже», а «я тебя люблю». А после предстоит рассказать все, о чем когда-либо умалчивала.
Я все еще в коридоре, мои глаза закрылись только лишь на секунду.
- Мне холодно… - шепотом говорю я,
- Нужно тебя  согреть! – говорит он и взволнованно растирает мои плечи, разворачивает меня к себе спиной, я поворачиваю голову и смотрю на него.
- Я люблю тебя… - слетает с моих губ, такое простое ничем не приправленное «я люблю тебя». В эту самую секунду его губы касаются моих и его ладони сползают по моим предплечьям и к кистям рук, и он, сдавливая мои пальцы, словно железными тисками разворачивает меня к себе.
 Он тянет дверь в столовую на себя, не разрывая поцелуя, Прометей вбегает в комнату за нами, спустя неизвестно, сколько шагов, мы оказываемся в гостиной, в камине догорают поленья, там по приятному тепло. Краем глаза вижу, что Прометей устраивается в кресле.
- Не могу! Нельзя так сразу! – вздыхаю я и закрываю рот ладонью.
- Что? – выдыхает он.
- Нельзя целовать, если есть какая-то недосказанность! – говорю я, шипя, словно от боли.
- Я не понимаю…
- Я… нет! Ответь сначала! Ты совершал когда-нибудь ужасные непростительные глупости?
- Каждый день… - опуская глаза и закусывая верхнюю губу, отвечает он.
- И какая глупость на сегодня?
- Надо было сказать, что люблю тебя еще утром, - он заглядывает мне в глаза.
- А вчера?
- Надо было сказать, что люблю тебя.
Не могу сдержать улыбку, но как только уголки губ начинают ползти вверх, мысленно одергиваю себя и заставляю продолжить.
- А моя самая большая глупость… в общем… я хотела уехать с Данилой! – говорю я и закрываю лицо руками, он касается моих запястий и тянет мои руки на себя. – Я повела себя, как глупая девчонка, как трусиха, я увидела в клинике Веронику и вспомнила про эту твою циркачку… Олеся все время твердила о какой-то ревности… и что-то во мне… перевернулось и я ему позвонила… зачем не знаю, а потом уже пути назад не было, - оправдываюсь я.
- Остановись! Я знаю, мне Рита уже сказала после твоего ухода…
- О боже! Ты знал? И что же? Ничего мне не скажешь? Вот так вот знаю и все?– он быстро кивает мне в ответ.
- Ты ведь не уехала, я знал, что не уедешь!
И снова целует, поднимает край моего промокшего свитера, и расстегивает пуговицу на джинсах, усаживает меня на диван и стаскивает с меня джинсы, на мне теперь только топ с кружевной отделкой, хлопчатобумажные трусы и носки, неужели он хочет…
Я не успеваю об этом подумать, потому, что он накрывает меня клетчатым старым шерстяным одеялом и поднимает за руки, а затем подводит к камину, бросает туда пару деревяшек из ящика рядом и начинает суетиться. Потом пододвигает ко мне кресло и нажимает руками на мои плечи, чтобы я села в него. Он снимает с себя мокрую черную водолазку и остается лишь в белой майке-алкоголичке и джинсах. Он касается моих рук, которые лежат на моих коленях и его пальцы подбираются под мои.
- Ты собирался спать здесь? - глядя на разобранный диван, спрашиваю я.
- Да.
- Думала ты с детьми….
- Да тетя Наташа захотела их сама уложить…. и чтобы мы не теснились…. сказала, что если что присмотрит, у них комнаты рядом и если что, то она свистнет. Она так любит детей…
- Хорошо… да она любит…
- А я тебя люблю, – снова говорит он и его глаза искрят теплым светом в свете огня, горящего в камине.
- Ты ведь все время меня отправлял назад, все время мирил нас…. Зачем? Зачем ты это делал? Я ведь от него сотню раз уходила от Геры и думала, что не вернусь… - непонимающе, шепчу я, словно самой себе, пытаюсь разобраться.
- Я полюбил женщину своего единственного друга… это ведь… когда ты приходила… я отправлял тебя назад…я… мне было больно… но ты должна была быть с ним…. ты любила его….
- Зачем же ты с нами поселился тогда?
- Мне негде было жить… да и с тобой виделся чаще… в общем… - откашливается он, - я чего только не делал и уезжал и женился… ничего не помогло…
Я спускаюсь к нему на пол и сижу теперь перед ним на коленях, все еще не могу перестать смотреть в его сияющие глаза. Он приближается ко мне, и я снимаю с себя одеяло и накидываю на него, он улыбается и наклоняется ко мне, кладет руку на мою спину и медленно опускает на пол, ложится рядом, пропуская руку мне под голову и снова его поцелуй… и мое лицо в его нежных руках.
- Что ж ты делаешь-то со мной… - выдыхаю я.


Эпилог
декабрь

- Я так волнуюсь, - поправляя шапку, говорю я. – Мы ведь ее еще ни разу не оставляли…
- Все хорошо, Эм, - успокаивает он. - Ты сама захотела, так что давай это сделаем и поедем домой!
- Я не знала, что это будет так тяжело… Сегодня так жутко холодно! – немного помолчав, возмущаюсь я.
- Как и всегда в его день рождения, - соглашается он, шмыгая покрасневшим носом.- У тебя расстегнулась пуговица, стой, - просит он. – Вот подержи, - протягивая мне большую охапку тюльпанов, говорит он, а сам освобождает руку от перчатки и застегивает верхнюю пуговицу моего пальто, я бы и не заметила под шарфом, затем поправляет мой шарф, и мы идем дальше по хрустящему снегу.
- Там наверно все в снегу, а ты хочешь к нему пойти? – возвращая ему половину цветов, спрашиваю я.
- А почему нет? – отзывается он.
- А давай по очереди?
- Не вопрос… я тогда, - останавливается он, - здесь подожду или знаешь…я к Лизе заскочу?
- Давай, я быстро, только цветы положу и все… - иду я к могиле первого мужа, напоследок оборачиваюсь, - не мерзни!
- Ты тоже! – опустив руки в карманы, улыбается он.
Я пробираюсь через сугробы, еще никто не успел убрать или хотя бы притоптать снег, я немного запыхалась, но продолжаю идти и вот уже вижу черный памятник в снежной шапке. Мне никогда его не забыть, он часть моей жизни, большая и неотрывная, смахиваю рукой, одетой в шерстяную перчатку, снег и ставлю часть цветов в гранитную вазу, провожу замерзшими пальцами по надписи «люблю…». Я и правда, все еще люблю его, люблю воспоминания о нем и бережно храню в своем сердце все, что между нами было, хотя мне все чаще кажется, что мы с Герой ходили по этой земле вместе невыносимо давно, вечность назад, а не каких-то пять лет назад. Сейчас моя жизнь не похожа на ту, это словно две разные жизни двух разных женщин совершенно не похожих друг на друга, но это я, просто одна и та же женщина по-разному звучит в зависимости от того чьи руки ее обнимают, и не я это сказала, это всем известный факт. Укладываю вторую часть цветов папе на могилу, смахиваю сверху памятника снег, и направляюсь к дороге, робко махнув фотографиям рукой на прощание.
Воспоминания все еще следуют за мной, но кто я без них, пустая оболочка? Я знаю, что когда буду проходить мимо лавочки на центральной аллее, увижу себя сидящей с Владом и отказывающейся от сигареты, а когда мы будем проезжать мимо моей старой школы, или даже дома, за которым ее невидно с дороги, увижу себя и Геру, играющих в снежки. Каждый раз, когда что-то происходит, мы оставляем в этом моменте свою частичку, и на место этой частички приходит воспоминание, и чем больше эмоций и вспыхнувших в такой момент чувств мы затрачиваем, тем больший кусок от нас откусывает время и более яркое воспоминание приходит на его место. Мне больше не больно вспоминать какие-то счастливые или страшные моменты, в них ведь я сама, именно они сделали меня такой, какая я сейчас и я себе нравлюсь, я за это благодарна.
Выхожу на дорогу, вижу Алекса, поднимает ворот пальто, так как опять срывается снег, бросает горящую сигарету в урну и быстрым шагом направляется ко мне.
- Ну что?
- Да поехали, наверно?
- Тогда… давай быстрей! – цепляясь за его локоть, прошу я.
- Успокойся! Все нормально! Нам бы уже позвонили!
- У меня телефон в машине! – хлопая себя по карманам, восклицаю я.
- Мой со мной, не беспокойся, мы всего-то час назад уехали.
- Все равно пошли быстрей! У меня сердце разрывается, чувствую себя ужасной матерью! – продолжаю ныть я. – Это ненормально оставить двухнедельного ребенка дома! Я себя ненавижу!
- Ты самая лучшая мать! Заботливая и нежная… и такая сексуальная… - рычит он.
- Отстань, не здесь! Пошли быстрей! – хмыкаю я.
- Думаешь, если Мирослава проснется, то ее четыре няньки ее не успокоят?
- Тоже верно, тем более Марианна в этом деле просто профи, да и твоя мама тоже, на счет своей и Гериной…я не ничего вразумительного не могу сказать.
- Ты собрала вокруг дочери такой состав, что не о чем волноваться… - мурлычет он.
Он хватает меня за ворот пальто и притягивает к себе, я инстинктивно поднимаюсь на цыпочки, он крепко сжимает меня в объятиях, касаясь своими холодными тонкими губами моих губ.
- Мне все же стоит купить сапоги на каблуках, чтобы ты так не изгибался… - шепчу я ему на ухо.
- Все что угодно, если хочешь, но мне так даже нравится.
- Не сейчас только, как-нибудь потом, нам еще так долго ехать.
- Не так уж и долго, - тихо возражает он, и мы в обнимку бодро шагаем к машине.
Мы подъезжаем к нашему дому, Алекс бросает машину у ворот, и я прохожу в калитку, быстро обхожу коляску, которой нет места в прихожей, и дергаю ручку двери, сбрасываю с себя замшевые сапоги и раздеваюсь на ходу, преодолевая холл. Навстречу мне с оживленным лаем выбегает Прометей.
- Тихо, мой хороший, - обнимая его мордочку, говорю я ему, - пошли со мной, - хлопая себя по бедру, говорю я, мою на кухне руки и вхожу в гостиную.
- Ну что? – взволнованно спрашиваю я у мамы, спокойно сидящей на диване перед телевизором рядом с Марианной.
- Она еще не просыпалась, если что вторая смена на стреме в соседней комнате, будешь чай? – спрашивает мама.
- Пожалуй, да, он бы мне не помешал…
- Ну что? Как там папа?
- Все спокойно, как всегда, - улыбаюсь я.
- Ну и замечательно, - кивает головой мама и поднимается с дивана.
Не замечаю, как в гостиной появляется Алекс, он присаживается со мной на диван перед телевизором и кладет руку на мое плечо.
- Что смотрим? – спрашивает он у дочери
- Книгу джунглей, а ты шоколадку принес? – с улыбкой спрашивает Марианна.
- На кухне тебя ждет торт, ей скажи спасибо, - кивает в мою сторону он.
- Ну, вы даете! Круто! – с этими словами она выбегает из комнаты.
Алекс укладывает свою длинную ладонь на мой живот и, толкая меня плечом, укладывает на диван:
- Я так скучаю по твоему животику… - с улыбкой тянет он.
- А я вот ни сколько, разве что немного, - отвечаю я и теплое воспоминание о том, с какой нежностью он поглаживал мой живот все время пока в нем жила наша маленькая дочь, окутывает меня. В голове начинают звучать рассказанные им сказки и песенки, которые он мурлыкал нам на ночь, сегодня вечером я снова их услышу и в очередной раз задохнусь от нежности.