Русский банкир

- Если вы о ценах на картины, то это к моей половинке! Лена, иди сюда!
 
«Опять он меня подставляет» - подумала я и пошла вниз по лестнице, печалясь, что меня оторвали от интересного чтива, проплывающего по экрану компьютера одно за другим и вытянули из уютного кабинета.

Мой нервный спаниель пошел за мной.

По дороге надела тапочки и улыбку, но не ту, что «У меня есть улыбка одна: Так, движенье чуть видное губ…», а другую…  для посторонних. Как  же это я забыла, что утром позвонил наш друг Эдик и сказал, что приведет  русского банкира, который прилетел на неделю в Торонто по делам, хочет посмотреть картины и может быть, что-нибудь купит. У него много миллионов и банков.

Русский банкир внешне представлял собой худший вариант еврейского мужчины.  Формулировка моя.  Характеристики: выпученные щитовидные глаза, невысокий рост и большой живот. Есть, конечно, и лучший вариант еврейского мужчины а-ля Александр Штрвиндт-Михаил Казаков-Диктатор Франко. Они замечательные породистые и благородные, я даже выбрала в спутники жизни один такой экземпляр. Ой, я вижу мужчины ухмыльнулись слову «выбрала». Ах, ну да, конечно, простите, выбираете же вы. Мужчины выбирают. Да, да, да, да, да. Держите меня пять человек… выбирают они.

- Пожалуйста, выбирайте, все на стенах. Продается не все, но если что-то очень понравится,  художник сделает вам копию.
– сказала я привычную фразу.
-  Не копию, а авторский повтор. Пока художник жив он всегда может повторить картину. – привычно поправил маэстро. 

Я налила всем чай, поставила на стол фрукты и конфеты. Мы с женой банкира – блондинкой славянского типа такого же возраста как он, под полтинник,  пили чай и беседовали. Она была утомлена. Рассказывала о том как сложна ее жизнь, когда садовники не выполняют о чем их просят, и тридцать человек прислуги все время увольняются, и надо к новым привыкать и обучать.

- А нам сосед траву стрижет. У него газонокосилка мощнее – ляпнула я не по делу, и на меня посмотрели с сочувствием.

Миллионер пить чай не стал. Он бродил по гостиной, и почему-то становился все более нервным.

-  Сколько стоит эта длинная над диваном?
-  Девять тысяч. Владельцы галерей дают за нее пятнадцать, но они забирают половину, мы не отдали.
- Почему не отдали?
- Ну, мы с голоду не помираем… - ответила я.
- Вы знаете, так смешно, некоторые канадцы заказывают картину не по принципу: городской пейзаж,  осенний лес или  цветы, а говорят «sofa size» - «мне размером с диван»… - сказал  любимый, желая поболтать и всех развлечь.

- А эта квадратная?
-  Семь тысяч. Холст, масло, размер 120 на 120 см.
- А эта?
-  В раме? Одиннадцать.
-  Я готов. Я выбрал. Можем начинать! – сказал банкир.
-  Что начинать? – говорю с дурацкой улыбкой.
-  Наверное, нужно решать с ценой… - сказал наш друг Эдик.
Мы вопросительно переглянулись.
- Тот, кто будет участвовать в сделке должен выйти – пояснил Эдик.
-  Ой, это к моей половинке. Я в этом не разбираюсь. Леночка!

Совсем не понимая, чего от меня хотят, но предчувствуя веселенький прикол, я встала. Наш друг Эдик обнял меня за плечи и повел в мастерскую. Это помещение такое под названием basement в Америке и Канаде - нижний этаж, четырнадцать ступенек вниз с небольшими окнами под потолком. Строили так всегда на случай торнадо, чтобы было где укрыться и не стать всем Вангами. У нас там мастерская художника – черт ногу сломит.  Там меня оставили и закрыли дверь. Сижу, жду. Приходит наш друг Эдик и приносит мне бумажку сложенную вчетверо:

-  Разверни, здесь он предлагает цену за три картины!
Смотрю, написано - 800 долларов. 
-  Дай свое предложение! Напиши, напиши!
-  Но я же ему назвала цены…

Эдик берет пустую бумажку, поняв, что мне бесполезно объяснять азы финансового права, и быстро идет наверх. Возвращается с новой бумажкой. 820 долларов за три громадные картины.

-  Я же ему сказала…
-  Нет, так не полагается. Пиши предложение.

Я подчинилась, написала. Бумажку сложила, он унес.
Жду. Приносит - 835. Пишу свою, все время одну и ту же цифру. Эдик ходит с ней наверх и приносит новые бумажки, сам в них не заглядывает, это у них, видимо, запрещено по протоколу: 865, 880, 920.  У меня мысль – надо продолжать, наверное.  Правила таковы. Сижу, режу бумажки, много бумажек…

Вдруг гипноз стряхнулся. А нафига я это делаю? Не послать ли мне этого банкира? Приходит Эдик, говорит: «Это его последнее предложение – больше не даст.» Смотрю: 1000 долларов за три картины.

-  Да накидай ему акварелей! – предложил наш друг Эдик.
-  Акварелей?!! Ему?!! Накидать?!!

На этом месте я почувствовала, что сейчас и у меня глаза станут как у Надежды Константиновны Крупской. Интересно все-таки принято ли сейчас в новой России новых русских посылать? Я решила использовать терминологию не знаю правильную ли, но неважно, вылезла из бейсмента и сказала: «Сделка отменяется!» Они ушли.

-  Ты прогнала банкира? – спросил он задумчиво.
-  Не явно. Надо было пригласить его пожить у нас?
-  Нам же в этом месяце нужно…
-  Заработаем. Разве месяц завтра кончается?
-  Конечно, заработаем. Какое сегодня число?

Я обняла похожего на диктатора Франко и стала подниматься по лестнице на второй этаж, в любимый мой кабинет с большим окном и заглядывающим в него кленом, думая уже совсем о другом… своем, интересном, не имеющем никакого отношения к деньгам и банкирам.

«У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу —
Ведь она мне любовью дана.»

Анна Ахматова

Мой нервный спаниель пошел за мной.