Обет Богу

- Понимаешь... Лешка что-то «делает».- Ольга, мне трудно говорить на эту тему... Но ты занималась в школе экстрасенсов, может, что-то подскажешь.
Вот представь: нет у меня к нему ни любви, ни уважения и не дура вроде: на мужиков и хороших-то не кидаюсь... А этот... и мужиком-то трудно назвать! Этакий спившийся шакал, что у всех стреляет деньги, а отдавать и не собирается. Опустился до алкашек, воровок...
Какая там любовь, я им даже брезгую! От одной мысли, что он от своих подружек ко мне придет, содрогаюсь!
Вот он стучится, открываю дверь и одно желание: стереть бы его, как плохой рисунок резинкой...
Он заговаривает... Говорит какую-то чепуху, кажется, просто набор фраз пустых и незначительных... И я вдруг тупею. Появляется равнодушие ко всему и... бессилие! Ни рукой, ни голосом против него не могу противостоять
А утром просыпаюсь - он рядом. Мерзок мне душой и телом так, как никто и ничто в жизни! Сама себе омерзительна оттого, что он ко мне
прикасался. Думаю: «Что это со мной было такое? Как я к нему прикасалась? От него же на всю комнату духовным и телесным смрадом разит!»
Ольга, знакомая журналистка, увлеченная мистикой, обследовала меня рамкой, задумалась и говорит неуверенно:
- А он у тебя над головой ничего не кладет, случаем?
- А я думала: это у него привычка такая… Он вообще странно себя ведет, за его странностями не уследишь... Да, он как приходит, то шляпу над моей головой подкинет - повесить повыше, то все, что у него в руках было, на шкаф положит. А если ничего в руках не было, то хотя бы сигареты или коробок спичек из кармана вытащит и на край шкафа пристроит.
Вот и сейчас оставил на шкафу свои шахматы...
- Положи их куда-нибудь вниз, - посоветовала та.

Я последовала ее совету: сняла со шкафа Лешкины шахматы и положила их под стол, себе под ноги.
Вспомнила, как Лешка разглагольствовал:
- Ты думаешь, что ты умная? Да ты жизни не знаешь! Ты... ничего не понимаешь! Я вас, идеалисток, как облупленных знаю! Живете как не на реальной земле, а в мире книг со своими стихами, рисунками... Вы со своей начитанностью, дуры - дурами! Таких дур учить надо!
Я только пожимала плечами: На чем зиждется самодовольство этого спившегося ничтожества? Что он может знать такого, чего я не знаю? 

Зашла как-то к знакомой поэтессе и наткнулась у нее на Лешку.
- Ну, нам с тобой в одном городе, видимо тесно! - проворчала я.
- Люб, завари чай, а? Они тут чай совсем заваривать не умеют! - пожаловался он.
- Гляди ко, оценил задним числом! – усмехнулась я, и пошла заваривать чай. «Тут, видимо, не только чай заваривать не умеют, а вообще не умеют ничего делать!» - с опаской вошла на загаженную кухню, боясь к чему-нибудь прикоснуться; заварила чай.
Лешка сидел на диване с хозяйкой и ее подругой и тасовал карты.
- Давайте поиграем! Я вам фокус покажу...
Не помню, что это были за фокусы, только помню, что я все время отгадывала задуманную им карту. Лешка усмехался, изображал  изумление...
Тогда я вспомнила, что в начале нашего знакомства был точно такой же эпизод: он загадывал на картах женской кампании, а я отгадывала больше всех.
Только сейчас я поняла, вспомнив эпизод из произведения И.Ефремова «Лезвие бритвы», что он, таким образом, проверял: кто из нас обладает большей степенью интуиции, внушаемости.
Ну, моя то интуиция мне известна!
Я не придавала ей большого значения: ну, пишу стихи, рисую, ну, еще могу и это...
Этой способностью больше пользовались мои подруги, сестренка, подруги сестренки. Я же сама ей не очень  доверяла, и играла в это, как во «Что? Где? Когда?»
Они же не раз описывали ситуацию, парня, с которым познакомились или показывали фотографию. Я описывала характер их нового знакомого и наиболее возможный вариант их отношений. Они восторгались: до чего точно.
Моя бывшая подруга Лелька вообще любила такую игру: едем в троллейбусе, она укажет на заинтересовавшего ее человека и просит описать его характер, род занятий и судьбу.
Однажды мы беседовали с ее педагогом из художественного училища, и к нам подошел такой мужчина из троллейбуса. О нём я однажды сказала, что этот красавец - художник или архитектор, не очень одаренный, женат, но жене изменяет направо и налево.
Когда мужчина ушел, Лелька расспросила о нем своего педагога, и когда мои слова подтвердились дословно, стала при каждом случае пользоваться моей интуицией, как карманным диктофоном.
Видимо эта моя способность и определила меня роль очередной  Лешкиной жертвы.

Вскоре ко мне заглянул на бегу, как собака бегущая по следу, один из Лешкиных друзей.
Усадила его чаю попить. Среди разговора он вдруг обратил внимание на шахматную коробку у меня под ногами:
- Что это?
- Да, так... Лешка забыл на шкафу свои шахматы...
Мужичок замер, вытаращив глаза, а потом, как захохочет!
- В чем дело? Что ты смеешься? - осторожно вглядываясь в него, спрашиваю я.
- Да так, ничего... - попытался он прекратить смех, но, вспомнив о чем-то, снова взглянул на шахматы у меня под ногами и залился неудержимым хохотом.
Я смотрела на него с удивлением: так ты знал и молчал?  А я то считала тебя одним их своих друзей!
Отстранившись мысленно, как эпизод из фильма оценивала эту сцену... «Так сколько же вас, тех, что знали, что этот... «крошка-Цахес» измывается надо мной: без любви, без уважения ко мне или моим чувствам, при помощи психологических приёмчиков, или внушения, по сути... насилует меня?»
Поднявшееся изнутри омерзение к этим ничтожествам, захлестнуло мою душу.
С внутренним содроганием поняла: а ведь они воображают себя повелителями чужих судеб… гниды!
В эту минуту я, решила: все, война!

Глядя на скачущую козлиную бородёнку его хохочущего приятеля, я
почувствовала, что меня охватывает бессилие: ведь никакой суд, кроме Божьего, не признает их действия за насилие!
Меня морально тошнило.
Поняла, что сделаю все возможное и невозможное, но разоблачу этих «повелителей».
Как люди раньше обеты давали?.. Как это вообще то делается? На исповеди перед священником, что ли?
Блаженная Ксения Петербургская, после похорон мужа, надела его мундир, назвалась его именем...
Нет, видимо не перед священником, а перед Богом.

Во дворе общежития горел костер.
Был конец февраля, одиннадцать часов вечера. Сильный ветер подхватывал прямоугольники сгоравших листов бумаги и с искрами уносил, тающие на глазах, клочья пепла в небеса.
Это горел мой литературный архив: газетные публикации, брошюры, отпечатанные на машинке стихи и тетради с черновиками.
Я палкой ворошила эту груду. Горько было не то, что у меня ничего не остается на память, а то, что Литература, увы, ничего не теряет.
Хмыкнула про себя: единственный, кому я сейчас делаю подлянку, это какой-нибудь будущий литературовед местного разлива.
Вот кому придется покопаться в газетных архивах, чтобы разыскать мои публикации!
Вспомнилось, что орловский юродивый Афанасий Андреевич поджег газету, прокричал несколько раз:
- Телеграмма до Бога, телеграмма до Бога!..
И, по его юродской молитве, помощь людям пришла самым неожиданным образом.
Глядя на улетающие в небо стихи, сглотнула спазм в горле, от
не пролившихся слез и стала молиться:
«Видишь, Господи, какую длинную «телеграмму» я Тебе сегодня посылаю! Я писала ее восемнадцать лет...
Во времена неверия эти стихи заменяли мне и исповедь, и молитву. Ничего гениального я, к сожалению, не создала, но с ними прошла моя молодость.
Прими, как жертву Тебе!
И еще... на великие духовные подвиги я, грешная женщина, не смею замахиваться: не до святости, хоть бы грехи да ошибки искупить... Но даю Тебе обет полного отречения от своей воли на три года!
Не уверена, что осилю и это, потому прошу старцев православных: Я знаю, что вы слышите в духе, помогите мне и моему сыну выдержать этот обет, выжить, не сломаться.
И направляйте меня, руководите мною. Ну, вы же лучше знаете, как в старые времена это делалось...»
Я оглянулась на сына.
Мой ребенок поджигал на костре конец деревянной рейки, а потом искрящимся ее концом, рисовал в темноте круги, да зигзаги и был счастлив...
«Отныне я отрекаюсь от прежних представлений о мире и людях, отрекаюсь от своего ума и знаний, данных мне жизнью и книгами!
Что значат талант, ум, сила духа, если при всем этом можно оказаться бессильной игрушкой в руках подлых людишек?
«Претерпевший до конца, спасется?» - Ну, терпеть мне не привыкать!..»

... Отвернувшись от расшалившегося сына, я поправила огонь в костре и продолжила молитву:
«...Откройте мне тайны и загадки моей судьбы. И пусть с этого часа, три года ни один колдун или экстрасенс, ни один человек, который вредил мне при помощи тайных знаний, не смеет войти в мою комнату в общежитии. А ровно через три года, в этот поздний час придет тот, кто вредил мне больше всех и покажет: как он это делает.
Обещаю: знания, которые мне будут открыты, никогда не применять во вред людям, даже против тех, кто вредил мне. Просто хочу посмотреть этому человеку в глаза.
 Не прошу никаких особых талантов у Тебя, Господи. И так ты дал их мне от рождения немало. Научи меня пользоваться теми талантами, что имею, на пользу себе, людям и во славу Твою. Чтобы не «зарывать в землю», а приумножить и в конце пути вернуть Тебе сторицей.
Научи защищать свою душу и душу своего ребенка. Не прошу особой святости и молитвенных даров: ни дара исцелений, ни дара  чудотворений... Но, по примеру царя Давида, прошу хоть немного мудрости.
И если призовешь меня на служение людям, пусть это служение будет связано с моими способностями, данными  мне от рождения»