Погоны и губная помада 4

                4. Подъём! Тревога!

В прошедших буднях было всего много, что меняло натуру десантников: как в характере, как в осмыслении их службы, как трудиться и обретать знания в военной  подготовке, как мужественно преодолевать  трудности, иной раз, обрекая себя на трагедию и не прекращать в такие минуты радоваться жизни… Было. Всё было! И будет впереди, только, какое это – будет? Никто не ведавал, не знал. А пока, утруждённые своими обязанностями, они тихо и мирно сопели, скрипя панцирными сетками коек, ворочась на них для удобства тела  под байковым одеялом на матрасе, который терпел килограммовую нагрузку годами не одного «солдатика» в разные времена. Кто-то так на трудился за прошедшие сутки, что от натуги своих сил тела и мозга тихо редко постанывал, а, кто-то глубоко вздыхал. Рядом лежащие: на верху и сбоку не слыхали этих всхлипов, сами были в отуплённой яме сна, где ни снов, ни видений, а одна глухота, давила их, не  да- вая разомкнуть, крепко закрытые веки. То, что происходило в последнее время этого месяца: ремонт техники; проверка оружия; стрельбы; прыжки; тренировки в боевом искусстве рукопашного боя; марш-броски по различной местности – в любую погоду; теоретические занятия за столами учебных классов; наряды и самоходы; гауптвахты и освобождение с них же; влюблённые встречи со знакомыми подругами в увольнении, а то и вовсе – расставания (но этого было совсем немного и очень редко), всё это смешивалось в один  ком  жизни их судьбы, их службы, который катился и катился от призыва до «дембеля». Но «солдат спит – служба идёт», а это всегда радовало. Всё не в пустую проведённые сутки-будни шли и отчисляли их время срочной службы.
 Голубой свет лампы ночного освещения спального помещения, охрана этого сна: «оловянный – солдатик» - дневальный  на тумбочке в  наряде и дежурный, рядом, сидящий на табурете, что-то читал, вот и всё, так сказать , живущее в этом «царстве», что ещё могло указывать на не «мёртвенность» его. Правда, скучная эта затея – наряд в такое время, а именно в ночь, но, что поделать, такова роль в постановке служебной пьесы.
 Тишина и умиротворение. Тишина и безделье, но в любой момент секунды…
Открылась дверь в помещение. Вошли: командир роты, взводные, старшина. Полностью экипированные: чемоданы; автоматы; планшетные сумки; бронежилеты… Дежурный вскочил с табурета и, приложив руку в отдании чести к голове, отрапортовал Соеву:
- Товарищ, гвардии капитан! За время моего дежурства происшествий не случилось. Рота личный состав отдыхает. Лишних и отсутствующих нет. Дежурный по роте…
- Хорошо, что нет отсутствующих. Поднимай роту с полной выкладкой. Построение перед казармой. Наряд с дежурства снимается и то же в строй.  Владимирович, - обратился он к старшине, - проверь тут всё, после с дежурным, и догоняй нас. Действуйте!
- Так точно. Рота, подъём! Тревога! – гортанил дежурный, включая освещение. Старшина посмотрел на часы: «Два часа ночи…»  Соев, вместе со взводными ушёл из казармы к месту построения.
 Отдыха у роты не было. Ночь не удалась и сейчас. Не удастся она и… С другой стороны казармы, в роте разведчиков гвардии капитана Сланца, происходило тоже самое. Казарма «закипела»… Где-то не вдалеке затарахтели моторы бронемашин и «коробочек» (танков). Гарнизон растворял ночную тишину и превращался в жужжащий улей. Весь район расположения гарнизона осветился светом фонарей и прожекторов. Гул техники, топот «служивых», громкие команды командиров, перекрикивающих друг друга, бряцанье и лязг метала, приводили тишину ночи в испуг, и весь этот грохот усилился добавлением каркающих ворон, разлетевшихся по всюду, но стремящихся поскорее сгинуть с насиженных мест. Ночь поднялась на дыбы, не понимая – к чему такой ажиотаж?..
 Рота Соева выстроилась в колонну.
- За мной, бего-о-м, …арш! – И командир впереди колонны начал разбег своих подчинённых к месту, куда им было назначено.

- Не понял, - «Селезень» вдыхая и выдыхая воздух, возмущённо старался высказать своё мнение, - они нас замучить хотят? «Куль», ты, когда-нибудь видел, чтобы каждую неделю мы носились в марш-бросках? Что это такое?
- Да, хрен его знает… Сам ничего не пойму. Дембель на носу, а тут, как салаги  носимся и конца этому не видно, ёлы!.. Все поднялись, во, смотри, дивизион связи и тот подняли, чего в кои-то веки не было. Смотри и медики туда же. Во, б… чего творится!
 Добежав до места, где все увидели стройные колонны грузовых автомобилей и боевую технику: БМП; БТРы; десантные коробочки (танки) и ряд грузовых для посадки личного состава, командиры направили командами своих подчинённых туда, куда было показано диспетчерами развода. А месяц назад…

………………………………………

- «Куль», я отлучусь на немного? Надо желудок подзаправить, проголодался, да и ногу перебинтовать. Я в «больничку» смотаюсь, хорошо? – Сергей, как бы извиня- ясь это проговорил, что-то, шебураша пакетом на своей кровати вверху. Он недавно на прыжках повредил ногу при приземлении. Хорошо, что рана была не глубокая, но болела и долго заживала. Сапог спас от того, чтобы ногу не разорва ло. Приземлился он на корягу, совсем незаметную с высоты, не видна она была в траве. Вросла в землю, а конец торчал, как пика «остроголовая». Обошлось раной, разорванным сапогом и гортанным  матом по всей округе - в отбор и  без отбора!  Лофа была обеспечена! А, что? Ни занятий тебе, дней десять, ни, каких-то там бегов по кустарникам, болотам, и вообще - лежи себе на коечке, да плюй в пото - лок, иносказательно, конечно, брат принесёт, что-нибудь, пожалеет… Хорошо-то как!.. В медсанчасть его положили впритык, т.е. в коридор. Мест не было в палатах после этого десантирования. В полк пришли новобранцы после учебники, а потому и раны. Правда, сложного ничего не было, так… переломанные, у некоторых, ноги, да у двоих пробитые головы, у одного рука вывернулась. По мелочи… человек десять, всего-то. Но «Селезень» был в первых рядах раненых (полгода осталось служить), да и профессия уважительная, не считая его сибирской силы и душевного характера.
- Вали! А, то я не знаю к кому скачешь, «конёк безкопытный». – «Куль» широко улыбался во всё своё лицо, но без подтрунивания и сарказма, так сказать – от души и любви к брату, хотя и не сдержался. – Пряники купи, как же без них-то?
- Да, пошёл ты к «ляду»! Я, может, по- взрослому всё решаю, - «Селезень» не обиделся, но немного покраснел в стыдливости намерений,  какие он сейчас хотел сделать, - я может женюсь на ней.
- Не кипятись. Я по хорошему сказал, только думаю твоя затея к «вечере» через столетие произойдёт, - «Куль» захохотал, - не обижайся на меня дурака. Мне такое не грозит, пока. Ну, а ты у нас в первых рядах во всём. Только не пойму, зачем желудок – то загружать. Мало что ли у нас жратвы в хранилище? А-а… понял, понял. На, вот ей подарочек отдашь за меня, но от себя, понял? – и Павел достал из тум бочки коробку конфет. Протянул Серёге. – Может и за меня словечко  замолвишь, вдруг у неё подружка  хорошая есть… - Павел, хотел  встать, но Сергей, повернувшись от кровати к нему, остановил, толкнув не сильно в плечо. «Куль», смеясь, уселся опять на место. «Селезень» не отказался, но буркнул:
- «Смеётся тот, кто последний!» Коробку возьму, за что спасибо, а вот твоей наглости не удивлён, но попробую. Брат, ведь, никак. А ку да свою-то денешь? Помню распинался тут, недавно передо мной о возвышенной любви, а сейчас…
- Ни, хрена ты не понял. Она беременна. Не от меня. Сама призналась, видимо совесть заела от моих чувств к ней. Странный народ, эти бабы, так и норовят сожрать другого мужика, имея уже и, причём в наглую, так. Побоялась, видимо, - «Куль» сказал это с сердцем, но не жалея о том, что Сергей всё узнал.
- Прости. Почему сразу-то не сказал?
- Не хотел. Вижу, как ты относишься к своей, но был на страже, чтоб свою историю  выложить. Предупредить, так сказать. Думаю,  что не стоит тебе мешать теперь. Ладно, мчись «конёк» с крыльями, лети к ненаглядной.
- Ну, давай, - и Сергей, собрав свой пакет с гостинцами, а для прикрытия, положив туда бинты, которые нужны были здесь, но не в санчасти, покинул кубрик казармы. Павел вздохнул неопределённо, взял журнал и стал, что-то в нём, не видя, разглядывать. Больше он, думал о своём положении, о том, что с ним произошло… и о брате:
« Иди, иди, «конёк», никак действительно она его достала, зазноба. Что ж, флаг ему в руки! Пущай потешится, а может, что и выйдет… Посмотрим, кто дальше видит и чем всё это закончится. Иди, иди, «светоч ясный – конёк прекрасный!» - сам же завидовал Серёге. Но не чёрной завистью, с завистью и мечтой надежды, что и ему, когда-то повезёт, повезёт непременно. Уходили они вместе. Невест не было, так, пролётные… А, тут, вона, как, всё выходит». Письма  писали только своим родителям, благо живы были, а потому им есть о ком заботиться и любить кого. Одним словом – не одиночествовали. Да и зачем им это время ожиданий на таком расстоянии? – любовь за кордоном! Зачем им это угнетение в чувствах: «А, как там… она? Как там… он? Не останусь ли я у разбитого корыта, с разбитым сердцем и неспокойной душой? А вернусь, отслужив из огня, да в полымя попаду?» - думали-то так, - продолжал размышлять Павел, - а вышло совсем наоборот».
 Видимо, доля солдата такая – защитника Родины и всех живущих в ней, под крышей  родного неба, откуда  они появляются, словно ангелы, но вовремя и вместе…

- Здравствуйте, Ирина! Вот и я, как обещал. И принёс, что вы просили, - застенчиво и робко, тихо с порозовевшим лицом от этого, Сергей вошёл в перевязочный кабинет, потупив свой взгляд на пакет, который он держал в руке, немного протянутой вперёд, как бы предлагая взять его медсестре, в надежде благосклонного отношения к нему.
- А-а… Здравствуйте, здравствуйте! Птица – Селезень, или, как вас, там… - язвительно приняла его медсестра, но улыбалась ярко и пожалуй, непредрасудительно
- Ну, зачем же вы так-то. Сергей, меня зовут. Плохого, ведь я ничего вам не сделал. А это подарки за ваше доброе отношение ко мне от брата (немного соврал он от растерянности в оказанном приёме) и сочувствие ваше, - пробормотал Сергей, как будто не хотел, чтобы она его услыхала.
 Ирина – медсестра в санчасти. Сержант – контрактник. Её срок контракта тоже заканчивался вместе с окончанием службы Сергея. Красавица, но «палец в рот не клади». Упрямая, дерзкая, живая девчонка! Одному кавалеру, так сказать, за хамство приставания, шприцом в колено… Хорошо, что обошлось, хотя, этот, не монах, «закладную-докладную» написал. А вот ему не обошлось! Мордобой от сослу- живцев он получил отменный и стал изгоем, правда, через месяц был уволен по сроку окончания службы. След простыл и звать никак, этот случай передавался по слуху и Сергей знал об этом. Вот и сейчас она стояла со шприцем, готовя болеутоляющий укол для него и открыто улыбалась.
- Не обижайтесь, - снисходительно и осознав нелепость, какую она допустила в приёме неравнодушного к ней, гвардейца, Ирина извинилась. – Давайте вашу раненую… А подарки-то зачем? – притворно в удивлении спросила она.
- Так… это… Здесь то, что вы просили недавно и брат попросил вам передать в знак уважения и за меня… Ой!.. – Ирина поставила бессердечно укол, которых он боялся, но не успел поныть.
- Я? Когда это?.. И почему брат, а не вы? Странно, как-то. Но от брата я приму, хорошо, что не от вас, - как бы сердилась, Ирина, но отвернулась от Сергея и сдерживая свою смешливость, надула щёки. Выдохнула.
- Ну, я… это… - он не знал, что ответить и запутывался всё больше и больше, потеряв чувство равновесия в мозгах. Не знал, как дальше себя вести. – Вы же говорили, что за всё надо платить. Вот я и подумал. Вы же хотели кожаный кошелёк?
- Мало ли, что я хочу!.. Ладно, спасибо и поставьте сюда, - Ирина показала место, куда. Сергей немедленно выполнил её приказ с чувством невероятного облегчения – уж, больно ноша тяжела для него! После того, как освободился от пакета (будь он не ладен), сел для перевязки на стул. Ирина начала осторожно, не спеша развязывать рану на ноге, иногда поглядывала на отвернувшегося от неё и молчаливого гостя. Дверь перевязочной неожиданно, без стука открылась. Ирина прекратила развязывать. На пороге стояла военврач – Лебедева Надежда Святославовна. Женщина-боец. Никаких послаблений подчинённым в её санчасти и в службе. Она командовала гарнизон ной медициной. Себя в обиду не давала, но и не терпела хамства среди других. Дома же, падая на диван и под звуки включённой музы- ки магнитофона, телевизора, кипящего чайника на кухне, не раз рыдала в подушку… Она потеряла своего любимого мужа на войне...
Мир в это время для неё, как светлый и радостный, перестал существовать, а частица осталась в сыне, который служил в этой дивизии, но в другом полку. Замуж не пыталась выйти, хотя надежда пряталась в подсознании, что, кто-то будет с ней рядом, кто-то скрасит часы уединения, кто-то будет с ней вместе. Кто-то будет!..
 Красивая, стройная своим кипарисовым телом, прекрасными карими глазами, удивительно ласковой и мягкой улыбкой, но и с прямым характером «правды – матки» и строгой субординации между сослуживцами (не всегда, конечно)… она не только была такой в насущном дне службы и отдыха, она была и мечтательной, и желанной, и сердечной женщиной. Её отношения к пациентам всегда носили сложив- шиеся правила:  «нет самых больных, есть потерпевшие, которых надо лечить, как бы не было трудно!» Её глаза всегда говорили за неё и определяли настроение, и отношение к тому или иному: случаю, факту, что? в данный момент могла она сделать и, как относится. «Хирург от Бога!», так говорили все, кто её знал, а знали все и не только в служебных кабинетах, санчасти, во всём гарнизоне, но и в домах, где квартиравались семьи офицерского состава и те, кто служил в полку по контракту или на сверхсрочной службе. Гарнизон ведь, был отделён от окружающего мира и находился, хоть и недалеко, но в отдалении от поселений. Это был закрытый гарнизон, потому работа, гвардии майора Лебедевой Надежды, не граничила рамками,  только  служебной  деятельности. Она  всегда  приходила первой на помощь, если её об этом просили. Отказа не было, но те, кто жил с ней рядом, не злоупотребляли доверием врача-хирурга и звали её, когда уже была в этом необходимость.

- Ирина, - военврач, Лебедева, - вы помните, что в 11 у нас операция?
- Так точно, товарищ майор, я всё помню. Сейчас перевязку сделаю и готова буду.
- Хорошо, что хо-ро-шо… - Лебедева посмотрела на лежащие: коробку конфет, кошелёк и пакет. Улыбнулась, - не торопитесь.Получше и покрепче его вяжите. Славный, мОлодец. Настоящий гвардеец. Как, не больно, заживает?
- Так точно. Всё в норме, - он не понял, почему майор так улыбалась, чего уж тут смешного? Зато поняла Ирина и быстро начала разворачивать бинты на ноге в неуютной для неё позе, перед Сергеем, на корточках. Она не смутилась, а лишь нахмурила брови и сделалась, более, чем не приступной, какой-то каменной в лице и в резкости тембра голоса.
- Всё хорошо, Ирина. Не беспокойтесь. – Лебедева повернулась и, с той же улыбкой вышла за дверь.
- Да, я… Да, я… не понял, а что случилось-то? – Сергей посмотрел на Ирину и, увидев её строгий взгляд с суровостью блеска зрачков, виновато произнёс, - я, что-то не так сказал.
- Нет, блин! Ты, - Ирина перешла без оговорок на «ты», - не сказал, ты сделал. Всё лежит, как на витрине, - она показала и, как-то мягко продолжила, - не мог убрать, что ли со стола в пакет? Бестолковая, ты птица, Сергей…
- Да, я… Да, я… это…
- Ладно, уж! До свадьбы заживёт твоя нога. Всё, можешь идти.
 Он не хотел уходить отсюда и искал повод, чтобы, хоть на немножко ещё с ней остаться, но труба зовёт. Сергей закрыл от жгучей боли глаза:
«Чем она мне намазала там? Больно-то как!..» - пронеслось в голове у  него. Даже  зашипел, как змея. Ирина это  приняла на свой счёт и с некоторым сожалением и, с  какой-то жалостью в глазах, смотрела на него, но молчала, а он и рад был, и не очень – всё, какое-то время с ней побудет.
- Не спеши, я пока инструменты к операции подготовлю. Отдохни…- как-то  утешительно, даже ласково  прозвучало от Ирины. Только этого и ждал Сергей, только этого, и рад сему был. Он даже от боли перестал корчиться.
- Ничего… Бывало и хуже… - с достоинством не пацана, а мужа, сказал он.
- Да, ладно… На вас всё, как на собачках заживает. Ничего, милок, ты же гвардеец, десантник! Твоя сизокрылая, уж скоро встретит. Осталось-то совсем ничего… Полгодика. Послезавтра придёшь теперь, а через неделю и совсем не надо будет…
- Как это не надо!? И, вообще у меня, кроме родителей и родственников никого нет. О, какой это сизокрылой вы мне говорите? - он ни -  как не мог этого слышать, да и думать тоже об этом не хотел. – Я приду завтра, послезавтра в наряд. И каждый день буду ходить! Я тебя хочу видеть и слышать! Всё сказал… - это был судьбоносный поворот его жизни. Он и сам не ожидал от себя такого. А уж, как Ирина обалдела от услышанного!.. Рот приоткрылся, глаза, и без того большие, стали огромные, и ответить ничего не могла – дыханье остановилось, поза замерла на некоторое время. Молчание и друг другу в глаза! Это была для них – великая пауза признания!
 Спохватившись, Ирина, только и смогла не впопад ответить:
- Да, чего уж там… Всё впереди!

«Где же он? Сейчас на построение, а этого «конька» нет!» - думал в нетерпении «Куль», который хотел примкнуть к брату, но без осложнений. Он переживал не так за опоздание на построение, как то, что сейчас его больше интересовало – что о нём промолвил брат? Что дальше у него будет, будет ли вообще, что-то? – «Кстати сейчас был бы контракт, который ещё не подписан и я бы сразу мог определение сделать в своей семейной жизни» – он думал об этом и не раз, но не склеивались его желание с результатом. Была, какая-то неопределённость и тишина, и мрак, через который не просвечивалось его стремление к желанию. Дороги, пока не было!
 Пашка взял книгу, но читалось только между строк. Не было видно смысла рассказа, будто он был в тумане своих мыслей, в блуде клеток мозга о мечте – поступить в училище после контрактной службы, а может быть и во время неё. Он хотел познания душевной страсти любви прежде, чем завязать свою жизнь в семейный узел обязанностей. Что поделать, ведь Пашке было это неведомо и, как к этому подойти, он не знал, хотя желал. Он так задумался, что прозевал приход брата, который стоял на входе в их кроватный уголок и улыбаясь смотрел на задумчивого брата, совсем не обращающего на него внимания.
- Ты не хочешь новостей? – Сергей нарушил молчание и задумчивость Пашки. - Не похоже, что-то на тебя.
«Селезень» принял позу превосходства и весь сиял после «больнички». «Куль» же был не навеселе. Он перебрал всех девчонок, вспоминая их имена, оценивая каждую на свой взгляд и по разумению, приравнивая к себе и будущей жизни военного - что, да, как?.. Но ни од на не подходила по его оценке, одним словом: он служит, а тыл открыт. Не то! Не то…
- А-а… ты. – Пашка встал. Мотнул головой, как-будто хотел проснуться, - Ну, как свидание? Как приняли «подстреленного»?
- Дурак ты, Пашка. Влюбился я в неё, конкретно!.. Чего кривить-то. Хорошая девчонка. Не отстану, и точка!
 Они сели. Сергей начал рассказывать про встречу с Иринкой. Таить перед братом нечего было. Он не переживал за то, что Пашка  может смеяться над ним, но тот и не думал. Слушал серьёзно, как бы определяя, будущее Сергея и возможность его стать на дорогу жени- ха. Создать свою семью. Сергей не обратил на это внимание. Он с жадностью делился своими чувствами и открытиями сегодня. – А, знаешь, Пашка, она, пожалуй не прочь…
- Судя потому, что ты мне рассказал, я тоже так считаю, но и ты знаешь про меня, как я чуть не попался на удочку. Внимательней будь, а время тебе всё прояснит и расскажет. Хотя, пожалуй оснований нет, чтобы не доверять тебе ей. Действуй, я рад за тебя,- последнее он добавил с некоторой грустью. Вздохнул…
- Спасибо, брат. Кстати, я и о тебе ей рассказал.
- Да, ты что?.. И, как прозвучал ответ? – Пашка оживился. В глазах забегали бегунки интереса и, даже лицо порозовело стыдливо.
- Нормально. Познакомит. Есть у неё на примете подруга.
- Очень интересно. А, когда? Это…
- Узнаешь.

- Рота строиться! – крикнул дневальный.

- Пойдём, Серёга, бум есть, бум жить, а там и нам что придёт не в обиде!
- Пойдём.
 Они дружески обнялись и пожали руки друг другу, как бы закрепляя союз и в отношениях создании семейств, и признании дружбы навсегда!

…………………………………………

 Прозвучала команда: «По машинам!»
- Первое отделение, за мной! – «Куль» командовал своим отделением и по приказу взводного направился к машине на загрузку в грузовик. Колоны рот батальона редели. Десантники усаживались в кузова, один за другим, рассаживались, снимая со своих плеч рюкзаки  и автоматы, ставя их между ног на пол кузова. Утрамбовывались, прижимаясь плечом к плечу с рядом сидящим, иной раз, не шуточно, а с силой подвигая соплеменника, давая места следующему, кто садился по очереди. Захлопывались  двери кабин со  старшими, которые и руководили водителем, и погрузкой в автомобиль.
 Загрузка заканчивалась и машина, после некоторой паузы, двинулись за ведущим колонной – «УАЗом» начальника штаба батальона, Панцырем, не спеша, согласно маршевой скорости колонны по дороге гарнизона на выезд из него. Проехали КПП и заняли полосу дорожной трассы.
- Когда же это закончится?.. Ну, никого отдыха-продыха!.. Одни броски по «пересечонке» и к бабе сходить некогда. Ни полюбить, не пожить нормально, - кто-то громко возмутился в кузове, - мне до дембеля осталось… Так нет, опять в болото, опять, хрен знает куда!..

Но никто не поддержал, только «Куль» резко, смачно прохрапел:
- Заткнись, хмырь недоделаный! Тебя ещё только везут, скажи спасибо, а не своими копытами добираешься незнамо куда. Лучше досыпай, покуда есть возможность, покуда тихо, а то неровён час, выкину, чтоб не разлагался. Вони меньше, и дышать свободно! Понял? – «Куль» вдобавок пригрозил нытику кулаком, размером – не с дыню, но… приличный жилисто-мясистый сгусток ручной плоти. Пашка, если это надо было, всегда приводил в чувство сознания непонятливых таким, вот мирным методом, но, если не доходило, увы, кому-то не повезло вдвойне: в стычке - без сознания, а потом, с художествами на лице в виде крови, мелких ран и, конечно же с синим светом подглазных «светофоров», далеко видимых и отличающих тех, кому были не понятны его рассуждения, а особенно, тем, кто осуждал приказы.
 Колона двигалась по знакомой дороге, по которой они не раз уже проезжали. Эта дорога вела на полигон и на выход из гарнизона в мирскую жизнь населения близлежащих посёлков, деревень…Фары техники освещали эту серо-чёрную извилистую полосу и не встречали на своём пути ночных путников. Ночная мгла сгущала чувства неопределённости их поездки, хотя не раз они вот так двигались на учения, полигон… Сейчас же, было не то ощущение, что-то тревожило и задавало много вопросов, какие не находили ответа, Почему - то не хотелось спать, почему-то внутри себя было неуютно, почему-то… почему-то?.. Почему-то они не свернули на полигон, а ворвались в посёлок, быстро проезжая его и уже двигались по шоссе, неведомо куда для новобранцев, но похоже, что бывалые могли уже дога- дываться о не простой поездке, не простой тревоге.
 Ехали молча, но, иной раз нарушали свою же молчаливость, какими-нибудь вопросами, или ещё чем-нибудь в этой скукоте поездки,хотя, молодые ёрзали на своих местах старались понять, узнать: куда они едут? Взгляд и слово от Кулича, приводило их к ответу; понятно
му всем и каждому в отдельности. Молодые затихали, а «бывалые» посмеивались, что, конечно приводило к разрядке обстановки.
 Колона двигалась уже не менее часа. Выхлопы газов из двигателей техники и ревущий гул моторов напрочь разрушали оковы тишины ночного бдения, а ухабины на дороге, которые не редко попадались даже на шоссе, отдавали глухим звоном хлопанья железяк из чего была сделана техника, добавляя шума, от которого просыпались не только жуки и птицы, но и люди, закрытые в глухих своих комор - ках, спящими. Мощь техники резала ночь монотонно и долго, жестоко и жёстко. Вонь выхлопных газов до слёз доводили растительный придорожный мир дороги, но этот антуражный конвой, с пониманием должен был относится к проезду колоны: «Надо, значит так должно быть», а потому принимали всё то, что не чисто было в воздухе от пыли, газов, поднятых и опускавшихся на ростки травы, листвы, цветочные головки бутонов… Им придётся терпеть и жить с этим ради тех, кто живёт вместе сними, кто мчался по маршруту в неизвесности…

- Первый батальон! На загрузку в самолёт справа в колонну по одному …арш!

 Десантники, друг за дружкой пошли в самолёт на посадку: одни по привычке, другие не привычно, но в обязательном порядке. Они од но целое! Размышлять: зачем и почему? не в их правилах, не их это дело. Переборчиво-густыми шажками они заходили в открытое туловище самолёта ИЛ-86 Д через рампу, открытую для них и заполняли места в лайнере. Это «туловище кита», словно пожирало гвардейцев. Они заходили и всё,.. пропадали там, а ряды строя редели и редели, безвозвратно… И заглотив каждого, не выплёвывало обратно,  наоборот, радовалось полноте своей туши – пришлись кстати, словно «пищевая добавка» для много часовой работы в воздухе, по-которой они – самолёты, соскучились, да и те, кто управлял этой сплавно-металлической тушей, экипаж, давно уже зарделся на не простую работу в небе и на земле.

- Ба!.. Братец мой, да тут весь полк, если не вся дивизия! – прокричал на ухо Пашка Сергею. Шум двигателей в незакрытую ещё рампу, напрочь разрушал все звуки, торжественно ревя своей мощью. – Видал, сейчас угадаю – они нас на «масштабку» (учения или округа, или армии, или…) отправили. Я прав, Серёга?
- Не знаю. Ты гадаешь, а мне пофигу! Как там сейчас Иринка?...
- Да, иди ты… Я ему про железяку, а он мне кексы в рот кладёт. Работа будет, капитальная! Месяц, а то и два, и дембель! Здорово! – Пашка смаковал эту непредвиденную незадачу их военной службы. Он был рад такому случаю, и ещё больше желал поскорее начать.
- Перестань. Я, вот думаю, что нас куда-то базируют. Парашютов нет? Не-е-т… А ты, работа, работа… Какая, на хрен работа? Квартировать нас. Сейчас для проверки, как мы поведём себя, а там… там не знаю…- Как-то задумчиво выступил Сергей, что-то припоминая, или, что-то обдумывая.
 Кто-то может из них угадал, но всё предстоит ещё увидеть и услышать. А пока, пока рампа закрывалась и стало намного тише. «Куль» решил поделиться своим мнением, с сзади сидящим «соплеменником». Он повернулся.
- Эй! Дружище…- он хлопнул дружески по плечу товарища, предвкушая утвердительный ответ, который значил, что Пашка прав полностью. Сидящего  за  его спиной не было видно-кто он такой, да, Пашка и не нуждался в представлении, он сам, как  представитель с другого мира, обрадованный событием, которое сам себе представил. – Ты, как считаешь: нас на «масштабку» везут или, что-то… Ва! Да ты баба, что ли?.. Подруга? Ты за нас или против нас? Откель, если не секрет? – Он уже забыл, что хотел услышать в ответ. Тут для него такое открытие открылось!..- Что-то, я вас, дамочка в наших рядах не видел раньше.
- Слышь, белозубый, заткнись и спрашивай, чего хотел по-делу, а не разглагольствуй не попадя… Я не привыкла канитель разводить, да ещё с такими, как ты. – Строжее строгого ответила, по всему видно, что десантница. По погонам не  определить было, какого рода – племени был… была «соплеменница», их не было. – Чего вылупился? Что надо, говори, продолжай, раз начал.
 Пашка  не ожидал такого  напора от симпатичной женщины, пожалуй, чем девушки, где-то лет под тридцать семь, не больше, и тут же переменил тон на более снисходительный и ласковый, но всё же его незаурядная личность – балагура, не давала спокойствия насладиться к месту и не к месту сказанных словечек.
- Красавица,- собрался с душевностью Пашка, - Вы не прочь рассудить нас с братом в вопросе о перемещении нашего состава. Куда нас пхнут сейчас? Вы за меня будете голосовать или против? – Ответ надо было держать. Он , ведь был мужчина! Тем более перед ним открылось невиданное – женщина (он ещё не привык к женщинам в такой обстановке, тем более – десантницы), которая глядела на него не только строго, как могла, она, где-то в сокровенных уголках этих ясных и прекрасных глаз, цвета моря и небес, улыбалась. Хотя в жёсткости этого взгляда – не откажешь.
- Хотелось бы сказать комплимент в вашу сторону за оценку, но если вы узнаете меня, вам будет не до каламбуров в мой адрес. Это во - первых, во-вторых, пока я вам прощаю. Как вас зовут? – спросила она. Самолёт выруливал на взлётно – посадочную полосу, покачиваясь на своих амортизаторах плавно и медленно развернулся на полосе по курсу взлёта. На некоторое время все затихли, ожидая взлёта и начала пути не зная зачем и куда…
 Самолёт оторвался от земли и, набирая высоту, плавно накренился, разворачиваясь в необходимое направление. После крена он плавно перешёл в продолжающийся набор по линии, уже не разворачиваясь. Всё происходило по написанному. Встреча продолжалась между Куличом и женщиной-десантницей. Ему было понятно, что это действительно десантник, только женского пола. То, что у неё было, было и у него: не хитрая военная поклажа и оружие. Тоже обмундирование, но, вот серьёзность выражения глаз и лица, совсем не походило на женственность. Пашка, даже присмирел от этого и замолк, не находя, что сказать, он ещё перед взлётом бесцеремонно отвернулся от неё, но, по всей  видимости, даме  такое обхождение не понравилось. Она хлопнула  его по плечу, повторив тоже самое, что и он, недавно. Пашка нехотя, но обернулся.
- Не гоже так, не гоже с дамами обращаться. Что же ты, милок, замолчал? Никак, совесть заговорила, что не прав. И не представился, а обязан. Ведь я слабый пол, тем более попросила. – Она улыбалась, но уже не в злом  выражении лица, а на удивление  Кулича, как-то и по дружески, и добродушно, чем успокоила его. Пашка тоже улыбнулся в ответ, но промолчал. – Я думала, что ты не скучный и прямой человек, а ты сразу в кусты. Эх, бродяга. Нам долго лететь, чего же молчишь?
- Да, с мыслями собираюсь, хотя их нет. Думал, что вы уже про меня забыли… - он перешёл на вы, замечая, что дамочка совсем не та…
- Так, как зовут-то?
- Кулич Павел, по батюшке…
- Этого мне не надо. А звание?
- Гвардии младший сержант, - Пашка не понимал, почему это он должен ей всё рассказывать? Но её миловидная настойчивость, просто не давала придумать другое отношение в разговоре и обращение. Он приоткрыл рот, что-то хотел вымолвить, но звуки не полились, а в голове витала мысль спросить: «А вы, кто?» Что-то мешало ему это произнести. Но не тот был Пашка. Он всегда ходил впереди, и сей - час не хотел отступать. Взял себя в руки и выпалил:
- Простите, мадам, если вам приятно такое обращение с моей стороны. Не так ли? Я поддержу с вами беседу, потому что эти «бандиты» мне порядком за два года службы  надоели, а вы, это другое  дело. Я, почему-то рад нашему  знакомству, хотя не знаю: кто вы и, что из себя представляете. Если не секрет…
- О-о… нет, нет. Этого вам, молодой человек, ещё рано знать, но недолго. На земле всё станет на свои места. Вообще-то и я рада с вами познакомиться.
 Пашка не ожидал от себя, что станет таким джентльменом, а не балагуром и грозой, как в отношениях со своими. По всей видимости, на него было навеяно не строптивость женщины, а её желание знакомства с ним.