Я счастливый, как никто!

                Большой чёрный мерс с тонированными стеклами почти не притормаживая птицей слетел с трассы на проселочную дорогу, обдав облаком пыли старика на обочине.
             - Тьфу! – сплюнул в сердцах старик, сердито глядя вслед быстро удаляющейся машине, - Летают, что стервятники. Чёрные вороны! Хозяева жизни хреновы. Уроды! Тьфу на вас!
             А машина летела по ухабистой дороге, оставляя за собою высокий шлейф из пыли и поднятых вихрем опавших листьев. Минут через десять ход машины замедлился, и она, наконец, остановилась. Резко распахнулись одновременно обе передние двери. И вышли двое из ларца одинаковых с лица, и не только с лица: двое накаченных квадратных бритых молодых мужчин в черных костюмах, лакированных черных туфлях и белых рубашках, с абсолютно идентичным выражением лиц – совершенно без какого-либо выражения. Различало их только то, что у того, кто был за рулем, в руке был финский охотничий нож, а у второго – пистолет ТТ. Бегло оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого нет, они синхронно, не сговариваясь, двинулись каждый со своей стороны к багажнику. Тот, что держал в руке нож, одним движением распахнул дверь багажника.
            В багажнике скорчившись в полусогнутом положении лежал худощавый мужчина. Руки в запястье были крепко примотаны друг к другу скотчем, ноги тоже связаны скотчем. Во рту тряпичный кляп. Длинная огненно-рыжая шевелюра мужчины спуталась. Разбитые очки валялись рядом с головой. В ногах – одна спавшая черная кроссовка, другой нет.
           «Двое из ларца» переглянулись, еще раз  быстро оглянувшись, мужчина с ножом наклонился и грубо выдернул изо рта связанного кляп. Тот судорожно вобрал в себя полную грудь воздуха, жалко и неуверенно улыбнулся: «Спасибо. А то у меня, знаете ли, насморк». «На здоровье, - хмыкнул тот, что с пистолетом, - ты не переживай, мы тебя сейчас от насморка излечим. Мигом и навсегда. Бери его», - обратился он к другому. Они одним движением, как морковку из земли, выдернули из багажника связанного. Швырнули его на привядшую, но еще по-летнему зеленую густую траву. Тот перевернулся, опираясь на связанные руки, неловко сел.
              - Ну чё, дядя? – недобро ухмыльнулся первый, - Предупреждали тебя умные люди, а ты не послушался. Ай-яй... Нехорошо. Так что не серчай, браток. Сам виноват. Но мы тоже не звери, предоставляем тебе выбор – нож или пистолет. Имеешь полное право на последнее желание.
             «Браток», подслеповато сощурившись, с потаенной надеждой всмотрелся в глаза первого, потом второго. И понял: надеяться не на что. Абсолютно. Он судорожно вздохнул, покачал головой, словно отгоняя ненужные сейчас мысли, что-то промычал. Еще раз задумчиво вздохнул.
             - ...Ну чего ж тут... Раз так... Последнее желание, говорите?.. А можно я тогда ...спою?
             - Чего?.. Чего ты сделаешь? – спросил первый наклоняясь.
             - Спеть? А спой! – громко заржал второй, - Пой! Пой, ласточка, пой! Молитву по себе или реквием желаете исполнить?
             Связанный поднял ярко-голубые в белесых ресницах глаза к небу и тут же прикрыл их. Вдохнул полную грудь. И вдруг запел, тонко и неуверенно дрожащим голосом.
            -Кто поверит, я и сам не верю -
               Толь на счастье, то ли на беду,
               У меня семь пятниц на неделе
                И тринадцать месяцев в году.
               Моё небо - синее, в алмазах.
               Что-то мне по жизни принесет.
               Я крещен, а может быть помазан,
               В общем, я - счастливый, вот и все...

                По мере пения голос его креп все больше и больше. Лицо словно наполнялось светом.
           - Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет уж сто! – набирал силу голос, -
               Я - счастливый! Я - не вру! Так счастливым и уйду!
               Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет на сто!
               Я - счастливый! Я - не лгу! Так счастливым и уйду-у!

                Мужчина самозабвенно пел, раскачиваясь в такт песне, запрокинув голову с закрытыми глазами. И голос все ширился, лился, казалось, к самому небу. Двое смотрели на него с недоверием и изумлением.
           -Кто-то знает, я и сам не знаю,
                Где финал тот, где та полоса!
              За которой лишь ворота Рая,
           А за ними просто Небеса!
                А пока все небо только в звездах.
              Не во сне, причем, а наяву.
              Что скажу за жизнь свою я просто -
           Я счастливый тем, что я живу!
                Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет уж сто!
              Я - счастливый! Я - не вру! Так счастливым и уйду!
              Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет на сто!
              Я - счастливый! Я - не лгу! Так счастливым и уйду-у!

                Песня смолкла. Наступила тишина, разбавленная шелестом ветра. Связанный опустил голову. Рыжие космы, что метались вслед песне, опали на опущенное лицо.
                Двое долго молча стояли над ним. И только бесконечное серое небо высилось над всем и вся, напоминая о вечности и бренности, о мелочности, суетности и бескрайнем великодушии мира сего.
           Наконец, первый переложил нож из левой руки в правую, наклонился и одним решительным движением распорол скотч на ногах, вторым – на руках.
           - Иди, счастливый ты наш.
           - Ку... Ку... Куда? – поднял голову сидящий на траве.
           - Раскуковался, – усмехнулся второй, - Сказали тебе: шагай.
           Длинноволосый неловко поднялся с земли, отряхнул ладони. Переступил с ноги на ногу.
           - Так я это... пошел... да?
           - Ну.
           И он пошел. Сначала осторожно, оглядываясь на каждый шажок на тех, кто за спиной. Потом решительней. Потом еще быстрее.
           И вот он уже идет выпрямившись, подскакивая длинными ногами в носках, нелепо размахивая руками, как крыльями – в пыльных джинсах и мятой водолазке, волосы сполохами костра развеваются на ветру.
           Двое одинаковых стоят у машины, смотрят ему вслед.  Ветер доносит до них обрывки песни: «Я - счастливый!..  Я - не лгу!.. Так счастливым и уйду-у!!!»