Самоубийство

Из цикла «Люди и судьбы»
Самоубийство
1.
Сергей возвратился из стройбата по телеграмме о трагической гибели отца. То, что было отцом, лежало в гробу. По глубоким сизым шрамам на шее покойного Сергей понял, что трагическая гибель – повешение. Отец не раз высказывался о возможном самоубийстве, но Сергей считал, что это, скорее, бравада на почве алкогольного синдрома, чем реально осуществимые мысли родителя. Но, похоже, это оказалось не бравадой…
При жизни отца Сергей не раз упрекал его в том, что тот пьет горькую безмерно. Отец иногда эмоционально оправдывался:
- Да я нее, заразу, месяц могу не смотреть! А то и два. Но когда трезвым
взглядом на все происходящее смотришь, то так тошно становится, что невольно к бутылке тянешься. А когда выпьешь, мир уже не таким блеклым  кажется, какие-то жизнерадостные мотивы в нем смутно прорисовываются. Так что потреблением алкоголя я одну тошноту заглушаю другой…
Теперь обе тошноты он заглушил иным способом - полным мраком небытия. 
В загробную жизнь, в бессмертие души, в переселение ее в ад или рай отец  Сергея не верил. Лозунг вождя мирового пролетариата Владимира Ленина «Религия – опиум для народа!» он не подвергал сомнению. А хорош ли был этот опиум для народа или не очень – Юрий Амбросимов об этом не рассуждал. Пожалуй, для него это было сродни рассуждению о том, какая водка лучше: московская, владимирская или, допустим, тульская?
Грех ли страшный он совершил, жизнь бесценную собственными руками оборвав, или благо для себя и ближних – это, как считал Сергей, никому не ведомо. Разве Господу одному,  если Он на самом деле где-то на недосягаемой небесной высоте обитает. Да и не способен даже самый высший и сверхъестественный разум, как считал Сергей, отследить все поступки и деяния тварей человеческих. Их на земле уже шесть миллиардов копошатся. Каждые сутки они злодейства и подлости разные свершают. Каждый  день пачками на планете мрут. Кто по чужой воле, кто - по своей, кто - по болезни или старости, кто - по недоразумению. И что: все это кем-то предначертано, отслеживается и по воле Божьей свершается?
Войны – тоже божественный промысел? Нет? А чей? Дьявольский? Дьявол, выходит, тогда сильнее Господа оказывается, ибо люди постоянно войны ведут и не по божественным заповедям живут («не убий», «не укради» и т.д.), а по каким-то тайным бесовским ориентирам. Грехами тяжкими и кровавыми, как считал Сергей, человеческий род давно себя запятнал. Твари человеческие и гнева Всевышнего не очень страшатся. А чего его страшиться, если чему быть, того не миновать? Если покаяться никогда не поздно? Господь, мол, милостив,  простит…
А если не простит? Ну, тогда погорит неправедная душа в гиене огненной. Ей не привыкать и в реальном мире корячится, не только в аду загробном. От нее не убудет. Да и кто в мифы религиозные про рай и ад серьезно верит? В них, наверное, думал Сергей, и не все священнослужители верят…
Сергей, как и его отец, рос атеистом, хотя в младенчестве его крестили. Ребенок с содроганием вспоминал обряд крещения. Когда крёстный отец нёс младенца на руках, Сережу привлекла зажженная свеча в его руке. Он схватился ручонкой за свечу, потянул её к себе и обжег бровь, завопив от боли на всю церковь. Четырнадцатилетний крёстный испугался: дитя ведь мог ненароком и в глаз себе пламенем от свечи угодить. Годовалого кричащего Сережу мать с гневом вырвала из рук крёстного и стала утешать. Процедуру крещения решили ускорить. Когда батюшка окунул Сергея с головой то ли в купель, то ли в бочку с водой, младенец дико испугался, заверещал еще сильнее и вцепился обеими ручонками в бороду  священнослужителя…
Детская психика, как позднее понял Сергей, очень уязвима и ранима. А мы потом удивляемся: почему у нас дети неврастениками растут? Да потому, что взрослые сами отпрысков своих неврастениками в детстве беззащитном делают. Наверное, еще на младенческом уровне сознание Сережи впитало в себя две незамысловатые житейские мудрости: не тянись к огню – ожог и боль он доставляет. И не позволяй другим членам рода человеческого окунать тебя в купель, в бочку, в колодец, в прорубь и т.д. – захлебнуться можешь. Когда сам нырять научишься, тогда действуй по личному усмотрению. Хочешь в прорубь нырнуть – нырни! Хочешь моржевать – моржуй, закаляй организм и босыми ступнями по снегу зимой можешь бегать. Можешь даже на дно морское с аквалангом спуститься. Знаешь, как там красиво? Нет? А ты опустись…
Сереже запомнился и один новогодний инцидент из его сумрачного детства. Ему было годика три, когда родители взяли его с собой к кому-то из знакомых на встречу Нового 1956 года. Сергей крутился возле елки, рассматривая на ней стеклянные и картонные игрушки, гирлянды мигающих лампочек. Он увидел на еловой лапе зелёный огурец с пупырышками. Какая-то тетенька, оказавшаяся с Сережей рядом, заметила, что ребёнок заинтересовался огурцом, и молвила с улыбкой: 
- Съешь огурчик. Он вкусный…
Сережа так шустро хватанул зубами по огурцу, что тётенька помешать ему не успела. Только громко ахнула и руками всплеснула, когда увидела, что стеклянный огурец лопнул у него во рту. Сережа, ничего не понимая, беспомощно раскрыл рот, а в губах у него, в языке, в нёбе торчали осколочки стекла, и кровь струилась из свежих ранок. Мама потом долго мелкие осколки тонкого игрушечного стекла у него изо рта вытаскивала...
«Странные все-таки эти взрослые люди, - думал Сергей. - Зачем они детей обманывают? Зачем они так шутят? Они за идиотиков нас держат? Мы для них нечто вроде забавы, да?»
Позднее Сергей усёк еще одну житейскую мудрость: не доверяй взрослым человекообразным особям. Опасайся их. Они обмануть жестоко могут, предать, сифилисом заразить, горло ночью или днем белым ножом острым перерезать, в петлю загнать, живьем в землю закопать и т.д. И еще неизвестно: хватит ли тебе сил из могилы выбраться, если тебя живьем в нее закопают?..   
В школьные годы Сергей прошел через все положенные в советской системе ритуалы идеологической обработки молодежи: был октябренком, пионером,  в восьмом классе вступил в комсомол. Все эти организации исповедовали атеизм и в конвейерном режиме безбожников штамповали. Поэтому Сергей, как и его отец, рос атеистом.
Сергей считал отца образованным человеком. Он не только школьное десятилетнее образование получил, но еще диплом об окончании Кудиновского техникума тяжелого машиностроения имел. Ни в коммунальной комнате, где они раньше с бабушкой проживали, ни в кооперативной квартире, в которую их семья переехала в 1965 году, когда Сергею двенадцать лет стукнуло, домашней библиотечки с художественной или иной литературой не существовало. К чтению изящной словесности его родители склонны не были. Потому и сыну любовь к чтению привить не могли по причине отсутствия оной.
Сергей помнил только одну затрепанную книжку в их квартире – сборник рассказов Михаила Зощенко, изданный, кажется, еще в тридцатые годы. Сергей с удовольствием прочитал юмористические рассказы Зощенко и даже выучил три из них – «Аристократку», «Баню» и «Кражу». Память у него была превосходной. Эти рассказы Зощенко он иногда читал наизусть в школе на каких-то литературных вечерах. Неведомо откуда взявшееся пристрастие к чтению прозы и поэзии Сергей поначалу удовлетворял, пользуясь книгами из школьной библиотеки. Позже он записался и в детскую библиотеку, которая в 60-е годы располагалась в старинном Глуховском парке, разбитом на берегу Черноголовского пруда еще в дореволюционные годы по велению местного фабриканта и старообрядца Арсения Морозова. В парке и скромный двухэтажный домик этого фабриканта сохранился, в котором в советские времена ведомственный детский садик Глуховского хлопчатобумажного комбината размещался.
Когда у Сережки начали появляться карманные деньги, он стал заглядывать в книжные магазины, приобретая в них томики полюбившихся ему авторов: Александра Беляева, Александра Грина, Герберта Уэллса, Антуана де Сент-Экзюпери, Эрнста Хэмингуэйя. И еще до службы в армии Сергей скопил небольшую домашнюю библиотечку.
В августе 1968 года у Сергея возник жаркий спор с отцом на идеологической почве. Сергей наслушался по приемнику «Латвия» «вражьих голосов», дружно осуждавших вторжение советских войск в столицу Чехословакии, и схватился за голову. Страна, в которой он жил, выступала в роли оккупанта! Советские танки безжалостно давили лучезарную «Пражскую весну»! Становилось больно и стыдно за свое Отечество. В крови закипала праведная злость.
У отца Сергея на этот счет было другое мнение:
- Мы выполняем интернациональный долг! – уверенно заявил он.
- Там люди под танки ложатся! – возмущался Сергей. – А их гусеницами
давят!.. А наших диссидентов, которые осмелились выйти на Красную площадь, чтобы заявить свой протест, в кутузку посадили и арестовали! И одного уже в психбольницу заточили – на принудительное лечение!
- А почему только одного? – не понимал отец. – По ним всем дурка плачет!
Посмели бы они во времена Сталина протестовать! Их бы без суда и следствия – к стенке и в расход!
Отец Сергея в минуты таких жарких споров хватался за голову и искренне вопрошал:
- Кого я взрастил? – и сам же отвечал. – Антисоветчика! Да по тебе тюрьма
плачет!
Сергей в ответ упрекал родителя в том, что тот, мол, только и знает, что водку глушить с друзьями-собутыльниками, и замечать не хочет, что в стране и в мире творится. Отец бурно парировал:
- Лучше водку глушить и пьяным в луже валяться, чем антисоветчиком быть!
Отсюда можно сделать выводы о том, какие у Сергея были отношения с отцом до того, как младшего Амбросимова призвали в июне 1971 года в армию.

2.
В июне 1973 года Сергей должен был демобилизоваться. Он тянул двухгодичный срок срочной службы в стройбате в военном гарнизоне номерного городка Эмба-5 в Мугоджарском районе Актюбинской области. Сергей сожалел, что отец его не дождался. Ведь всего каких-то пару, тройку недель оставалось до его возвращения домой. Быть может, Сергею удалось бы предотвратить преждевременный уход из жизни тогда самого дорогого для него человека. Ведь отцу едва минуло сорок три года. Сергею казалось, что рано уходить из жизни в таком возрасте. Тем более, обрывать ее в мае, когда все цветет и радует глаз, как-то нелепо… А когда лепо?
Сергею хватило внутренних сил и выдержки не осуждать отца. Он догадывался о мотивах его поступка, но решил удостовериться в своей гипотезе  позже. По крайней мере, после похорон родителя.
Сергею запомнился еще и такой эпизод из детства. В их дворе ветром оборвало электропровод на деревянном столбе возле одного из подъездов. Пацаны положили на оборванный провод дощечку, наступали на нее и дёргались от пронизывающего их тока. Они дурашливо отскакивали от провода, находя в этом какую-то странную забаву. Сергею ребята предложили дотронуться до дощечки, прикрывавшей валяющийся на земле провод. Он не мог спасовать и предстать перед пацанами трусом. Дотронулся и его пронзил ток. Сергей отдернул ногу и посмотрел на ребят. Он как бы выдержал подготовленное для него испытание.
- Щекотно? – спросил кто-то из них.
- Не очень, - ответил Сергей. 
Когда к ребятам подошел Валерка Чемагин, проживавший в соседнем подъезде, ребята сказали ему:
- Возьми провод. Щекотно будет…
Валерка схватил провод обеими руками и весь затрясся. У него глаза из орбит полезли, а пацаны ржали над ним, хватаясь за животы. Валерка провод отбросил и кое-как пришел в себя. В электропроводе напряжение не очень большое было, наверное. А если бы это были высоковольтные провода? Тогда из Валерки бы трупик обугленный мог получиться…
Сергей задумался: почему пацаны так странно озорничают? Почему они часто в жестокие игры играют? Почему в той же армии дедовщина процветает? Да потому, пришел позднее к выводу Сергей, что многим человекообразным особям с детства начинает нравиться процедура причинения боли беззащитным и слабым. Их это забавляет и как-то разнообразит серые монотонные будни. В дальнейшем, для остроты ощущений, наиболее азартные подросшие особи, желая продемонстрировать свою силу, азарт и фантазию, вступают в схватку с другими людьми, желая их как-то примитивно или изобретательно завалить. Закон джунглей – сильный пожирает слабого – всюду существует. Слабые особи склоняются перед сильными, идут к ним в услужение. Борьба за лидерство, как усёк Сергей, с детства разворачивается, начиная с дома и улицы, где ты живёшь. И не всегда побеждает в этой борьбе сильный и открытый тип человека. Нередко побеждает хитрый, изощренный, умеющий ждать и выбрать удобный момент для нанесения удара в спину…
Жестокий мир, как писал Хэмингуэй, уничтожает самых сильных, самых честных, самых смелых людей, а остаются - ни то, ни другое, ни третье…
Внешне Сергей отнесся к уходу отца спокойно. Он ни одной слезы на кладбище не проронил, поразив родственников и знакомых своей черствотой. На самом деле Сергей не хотел давать волю чувствам. Мысли о смерти отца были обнажены, подобно оголенному электрическому проводу, к которому прикоснулся Сергей в детстве. Они обжигали его до такого эмоционального всплеска, что, пожалуй, если бы он дал ему выход, то окружающие могли счесть Сергея  за шизофреника, у которого со скрежетом внезапно «поехала крыша». 
Когда Сергей вошел в комнату, где покоился отец, ему захотелось отогнать от гроба неизвестных старушек в чёрных платочках. Они, как назойливые птицы, слетелись к гробу, крестясь и совершая над мёртвым телом какие-то свои религиозные штучки. Отец был неверующим. Он руки на себя наложил. Оставьте его хоть в гробу в покое!
 «Прочь, божьи твари!» – хотелось крикнуть Сергею и прогнать от гроба навязчивых старушек, для которых смерть отца стала хоть каким событием в их блёклой и унылой жизни. По-видимому, они считали, что на такое событие можно являться без приглашения, да еще лезть к телу покойного с разными религиозными штуковинами.
Сергею удалось сдержать обострённые чувства. «Ладно, - подумал он, - ритуал есть ритуал и пусть все идет своим чередом». Он решил не вызывать в  сознании крайних и противоречивых эмоций. Сергей, наоборот, повернул мысли в другое русло. Он подумал о том, что, пожалуй, ему следует гордиться отцом.   
Слабые люди на самоубийство не способны. Значит, отец оказался сильным человеком. При жизни отец говорил, что вешаться не хочет, а вот если бы был у него пистолет, то он застрелился бы, долго не раздумывая. Пистолета у отца не оказалось и пришлось ему вешаться с помощью банальной верёвки. Полая труба, на которую он сначала накинул петлю, прогнулась под тяжестью его тела. Тогда отец сделал вторую попытку и повесился в ванне, практически удушив себя веревкой, привязанной к змеевику. Он удушил себя, стоя в ванне на коленях…   
В конце концов, рассуждал Сергей, самоубийством кончают многие люди. В том числе и не последние в отечественной и зарубежной литературе: Гаршин, Есенин, Маяковский, Марина Цветаева, Фадеев, Хэмингуэй. Их мы тоже будем осуждать? А как же тогда быть с религиозной заповедью «Не судите, да не судимы будете?»
Сергей считал, что родителей не стоит строго судить за их тяжкий путь проб и ошибок. Даже за то, что они поспособствовали появлению нашему на свет неразумный божий, не следует их осуждать. Родители ведь не рассуждали о том, что пускать в наш жестокий и страшный мир еще одного человека – это если не преступление, то навязчивое желание избавиться от давящей пустоты собственной жизни и оставить после себя хоть какое-то потомство. И не надо корить родителей за то, что они нам в детстве или юности что-то недодали по причине бедности, этической глухоты, духовной или какой иной ущербности. Родителей не выбирают. Родителей надо уметь прощать.
Допустим, появился на свет ребёночек неразумный и растёт, живёт, ума-разума набирается. Зрелости достигает, а потом разум ему подсказывает, что жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой? Ты уже не ребёнок малый, ты - взрослый человек. Не хочешь – не живи. Твоя жизнь - в твоих руках. Отец предпочёл раньше какого-то срока добровольно уйти из жизни? Это - его выбор. За что же его осуждать?
«Еще неизвестно, какой конец судьба мне уготовила, - рассуждал Сергей. – Быть может, самоубийство станет у нас семейной традицией? Быть может, я тоже предпочту уйти в мир иной по добровольному согласию с совестью? Жизнь - штука непредсказуемая. А отец – молодец! Он даже долгов после себя не оставил. Его было на что хоронить…»
3.
Юрий Амбросимов последние десять лет работал шлифовщиком в гранитной мастерской, которая располагалась возле деревни Починки. Эта работа ему нравилась. Она была похожа на творческий процесс. Представляете, как мраморная или гранитная необтесанная глыба на ваших глазах превращается в гладкую и отполированную надгробную плиту? Нет? Ну, это словами плоскими не объяснишь. Более того, работа эта сдельная неплохо оплачивалась, и отец успел скопить на сберегательной книжке некую сумму, которую завещал сыну.
Он как-то прислал Сергею в строительную часть письмо, хотя к эпистолярному жанру никогда не был склонен. Он просил Сергея написать заявление о постановке в очередь на получение однокомнатной квартиры в кооперативном доме, в котором его родители проживали. И просил заверить это заявление соответствующей подписью воинского начальства, печатью и датой.
Сергей все сделал так, как просил отец. Сергей ещё служил, а его заявление о предоставлении ему квартиры уже лежало у председателя жилищного кооператива «Дружба» Павла Павловича Макеева. Стало быть, отец заранее позаботился о том, чтобы Сергей после демобилизации получил квартиру и мог самостоятельно строить свою личную жизнь.
Поэтому Сергей не только не обижался на отца, но и благодарен был ему за хлопоты, связанные с приобретением сыну жилья. Действительно, как он, двадцатилетний парень, мог бы бесконфликтно сосуществовать после  демобилизации в однокомнатной квартире вместе с ещё молодящейся мамой, которая, как Сергей понял, отца никогда не любила. Сережа не мог понять: почему отец выбрал для брака такую пустую и пустую, глупую и вздорную девчонку? Он поумнее и посерьёзнее никого не мог в жены себе взять?
Мама Серёжи залетела в Ногинск из деревни Федоровка Нижнеламовского района Пензенской области, чтобы работать браковщицей на отбельно-красильной фабрике Глуховского орденов Ленина и Октябрьской революции хлопчатобумажного комбината. Текстильный гигант Подмосковья нуждался в рабочих кадрах, и его эмиссары разъезжали по городам и весям Советского Союза, вербуя для текстильного производства желающих жить и работать в Московской области. Девчатам и общежитие  комбинат предоставлял. Они в свободное от работы время мотылялись на танцы в Глуховский парк. Там, кажется, и подцепила Сережина мама его будущего папу, вкалывающего в то время фрезеровщиком на Ногинском заводе топливной аппаратуры. И семья у них образовалась. Сережка в 1953 году на свет белый (или серый? ну, не чёрный же!) появился. А зачем он появился? Ему этого никто так толком и не объяснил - ни родители, ни школьные преподаватели.
 Зачем вообще люди рождаются? В этом тайна какая-то великая есть? Сергей в школьные годы задумался над этим свербящим его пытливое сознание вопросом, но ответить на него сходу не мог. Позднее он пришел к  умозаключению, что никакой тайны в этом нет. Сергей понял, что люди рождаются потому, что в организм взрослых людей, как и животных, заложен зов плоти и инстинкт продолжения рода. Короче, человек должен пить, есть, спать и размножаться. Благодаря этому биологическому закону жизнь на Земле обреченной и грешной до сих пор продолжается.
Но человек, как животное высшего физиологического порядка, в процессе эволюции инстинкт продолжения рода в изощрённом сознании своём продвинул, и к нему сексуальные потехи придумал, коими до сих пор никак натешиться не может. Ну, тешитесь сексом, твари человеческие, думал об естественных людских потребностях Сергей, как будто его могла миновать чаша сия, изощряйтесь, авось, утешитесь когда-нибудь…   
Сергей в юношестве сделал максималистский вывод: какой-то тайный злой рок сводит в семейные пары двух разнополых человеческих особей, чтобы они впоследствии стали ненавидеть друг друга. Ненависть – чувство разрушающее. Она рождает презрение к другим людям и иные нехорошие чувства. Вообще, как сказал умный академик Ландау, хорошее дело таким словом как «брак» не назовут.
Мама говорила Сергею, что отец не раз ей изменял. Сергей за ноги отца не держал и не знал: верить маме или нет? Может, кому-то и вдувал отец по пьяной лавочке. Ведь он домой на ночь не всегда являлся. Дело, в общем-то, инстинктивное, импульсивное и даже житейское. И мама в долгу не хотела оставаться, особенно, когда ей перевалило за тридцать. Она с запозданием поняла, что молодость уже упорхнула, а лет через 10-15 на ее женские прелести никто может не позариться. Она романчик закрутила с мужичком шаловливым, который в одном подъезде с ними проживал. 
Мишка Медведев, с которым мама отцу рога беспардонно наставляла, мужчинкой был широким, высоким, видным. Он водителем автобуса раньше работал, а потом дорос до заместителя начальника пассажирской автоколонны. Брюшко солидное отрастил и одевался прилично. При галстуке всегда ходил и важничал. С женой он не только развёлся, когда её парализовало, но и дочери замужней бывшую супругу умело сбагрил. Стал один вальяжно в квартире двухкомнатной проживать. Дочери он копию заверенного нотариусом завещания отдал, хотя умирать еще не собирался. В нём Миша написал, что всё своё имущество, включая двухкомнатную жилплощадь, завещает законной наследнице, коей дочь его родная является. Видимо, это завещание стало условием того, что его дочь согласилась парализованную маму принять и положенный догляд и уход за ней осуществлять.
Серёжина же мама, когда с мужем вздорила и ругалась, взяла моду демонстративно от него к Мишке на ночь уходить. Благо, что они в одном подъезде проживали. Сергей думал: как отец терпел её несносные выходки?   
Мише Медведеву хватило ума и такта на похороны Серёжкина отца не являться. А вот тетя Люба Кречетова, которая его отца якобы со школьных лет любила, на погребение припёрлась. Мама Серёжина на неё злобно зыркнула, фыркнула, но, к удивлению, скандала устраивать не стала.
Тётя Люба Сергею призналась, что отец за день до своей смерти к ней заходил в нетрезвом состоянии, но она его не приняла, и в квартиру не пустила. О чём теперь она, естественно, сожалела и в вину себе ставила. И слёзы на ее глазах натуральные образовывались, по щекам катились, а она их платочком жалостливо вытирала.
 «Да не вини ты себя, тетя Люба, в смерти отца, - взъерошено думал Сергей на кладбище. – Поздно винить-то. Гроб могильщики уже закопали. Ты лучше  объясни, голуба, коли у тебя с отцом с юного возраста любовь, как бабочка, порхала, почему он не на тебе, а на маме моей женился? Почему не ты его охмурила, а она? Или на другой вопрос ответь: почему ты от мамы его не увела, если понимала, что он с ней несчастлив, что она его губит и к неминуемой петле верно ведет? Ах, ты об этом не думала? Ты не думала, что все так трагически кончиться может? Ну, как же так? Почему не думала? Голова у человека вроде бы как раз для той цели приспособлена, чтобы он мозгами иногда шевелил и выверял своими извилинами возможные последствия того или иного действия или бездействия. Жизнь человека в этом мире трагична, тебя Люба. Ты разве об этом не знала?  Почему трагична? Да потому, что конечна. Это же аксиома, которая не требует доказательств. Это не я сказал. Это киргизский классик Чингиз Айтматов изрёк. Ты с ним не согласна? Ну, как же можно не соглашаться с тем, что очевидно? Ты лучше скажи мне: будь вы с отцом в браке законном, вы бы с ним счастливо жили? Или тоже кувыркались бы в разные стороны, как он с мамой моей?»
Разумеется, этих вопросов Сергей тете Любе Кречетовой на кладбище не задал, потому что не хотел в нелепом виде перед ней предстать. Он жалел тетю Любу. Первый брак у нее почему-то не задался, а второй, кажется, так и не состоялся. Но хоть сына она от первого брака имела, проживая вместе с ним и престарелой мамой недалеко от хлебозавода в старом домике на улице Шоссе Энтузиастов. Конечно, она могла бы отца перед его смертью как-то приветить, а не выгонять. От нее не убыло бы, если бы она его приняла, выслушала и спать уложила. Да и делала она так уже не раз. Видимо, пьяный треп его ей надоел, а вынудить его уйти от обнаглевшей жены она так и не смогла. А почему не смогла? И почему, собственно, она вынуждать его что-то делать должна была? У него самого головы на плечах нет? Женившись на маме, отец предал тетю Любу - так категорично рассуждал Сергей. А за предательство любимых женщин рано или поздно приходится платить. Иногда очень дорогой ценой. Иногда цена этой платы – жизнь…

1982