Платье для мертвеца-3

               
   начало: http://www.proza.ru/2013/09/03/1525

  Утром, за завтраком, я не обнаружил на лицах любовников ни смущения, ни усталости, ни  радости от недавнего безобразия, что творилось в номере Солто. Словно это не их визги довелось мне услышать этой ночью. Маша равнодушно поставила на стол огромную чашу с омлетом, несколько тарелок  и высыпала на скатерть вилки. Жрите, мол. И принялась бесстрастно ковыряться вилкой в своей тарелке, старательно, впрочем, уклоняясь от моего взгляда.

     Солто извлёк из-под стола бутылку коньяка, держа ее, словно хитрый  фокусник,  двумя пальцами за тонкое горлышко.  Наполнил из нее плоскую стальную фляжку, которую тут же спрятал в нагрудный карман. Оставшийся  коньяк вылил в свою рюмку.

     Маша недовольно покосилась на него.

     – А что, вы разве не сегодня уезжаете? Учтите, мне тут и без вас работы тут -умататься!

     – Сегодня, сегодня, – успокоил её Солто, озабоченно разглядывая на свет содержимое рюмки. – Вот Паша повторит попытку, соберет косточки в ущелье, и мы отчаливаем.

     Я еще не проронил ни слова за всё утро. Увиденный ночью таинственный огненный шар над ущельем окончательно убедил меня, что мы обнаружили необыкновенного мертвеца. Кроме того злость на обоих прямо-таки распирала меня. Но как я ни старался поглядеть им прямо в лицо, они только хитро отводили глаза в сторону.

     На этот раз решили подняться на площадку всем составом, втроём. Захватили с собой и мешок, в который рассчитывали загрузить мертвеца. Поднявшись на площадку, я аккуратно, стараясь не повредить сохранившиеся сухожилия и фрагменты мышц, загружал останки в мешок, а Солто и Маша стали обследовать скалу в поисках возможной потаённой двери. Я свою работу выполнял трепетно, с некоторым страхом и волнительным предчувствием чего-то из ряда вон выходящего. Ведь недаром же я видел ночью этот шар!

     – Опа-на! – воскликнул вдруг Солто. – Вот оно!

     Я  услышал невообразимый скрип и скрежет. Скала, оказавшаяся закамуфлированной дверью, медленно стала проворачиваться вокруг своей оси под мощным натиском солтовского плеча.

     Солто и Маша стояли у входа в пещеру и нетерпеливо поглядывали на меня, ожидая, когда я подойду к ним с фонариком. Солто достал из кармана куртки фляжку с коньяком и отхлебнул из нее.

     – Для храбрости. Что-то мне не по себе. Пашка-то, получается, не врал!

     – И мне не по себе! – сказала Маша.

     Впервые её равнодушие и некоторая отрешенность уступили место волнению и нервозности. – Прямо могилой тянет из этой пещеры! Нет. Вы как хотите, а я туда не пойду! Здесь буду вас дожидаться.

     – Ну, давай, Павел, – сказал мне Солто. – Давай. Вперед. Ты, кажется, большой спец у нас по путешествиям в неизведанное.

     И он слегка подтолкнул меня вперед, во мглу пещеры.

     Первые же шаги в пещере навели меня на мысль, что перед нами не пещера даже, а пещерка, может быть,  грот, всего-навсего, небольшое углубление в скале. Жёлтый луч моего фонарика упёрся в противоположную от нас стену, прощупывая её неровности и трещины.

     – Вау! –вдруг воскликнул Солто и, наклонившись, что-то поднял с пола.

     – Ну-ка, посвети! Так я и думал! Канглинг!

     – Что это?

     – Труба из берцовой кости человека. Это музыкальный инструмент такой у буддийских монахов. Это их пещера.

     – А вот еще! – сказал я, поднимая с пола что-то круглое. – Барабан, вроде.

     – Барабанчик, – согласился Солто. – Похоже, они тут занимались медитативной практикой. Мантры читали, просветления искали. Посвети-ка сюда, на стену! Ну, точно. Видишь, их знаки выцарапаны. Мистические символы. А ну- ка туда.

     Я направил луч в другую сторону. И тут мы разом вскрикнули, а я даже выронил фонарь на пол.

     – Мать моя! – прошептал Солто. – Что это было?

     – Человек! – ответил я тихо.

     Солто поднял фонарик и посветил туда, где мы только что видели человека.

     Перед нами стоял человек и спокойно разглядывал нас.

     – Кто ты? – спросил Солто несколько дрогнувшим голосом.

     Человек молчал, но продолжал смотреть прямо на Солто.

    Я видел, что Солто порядком струхнул, как – то смешался и примолк. Да и у меня коленки задрожали и как-то разом ослабли.

     – Да это же мертвец! – догадался я.

     – Что ты! Не говори так! – толкнул меня Солто и в почтительном полупоклоне сказал, обращаясь к обитателю пещеры:

     – Сайн байна! Хэр байнабта?

Но ответа не дождался.

     – Да точно тебе говорю: мертвец это! – я совсем осмелел и подошел вплотную к человеку, направив яркий луч прямо ему в лицо.

     За свою недолгую следственную практику я успел увидеть совсем немного мертвецов, и тут мне было не совсем понятно – точно ли, что передо мной покойник? Человек сидел со скрещенными ногами, чуть сгорбившись, на каком-то невысоком постаменте, словно памятник. Голову он держал прямо и ровно, хотя и несколько втягивал ее в туловище. Кожа на лице была гладкой, без повреждений, и, если учесть, что я разглядывал его в темноте, в желтом свете луча фонарика – наверное, мало чем отличалась от нашей. Разве, что слегка была припудрена пылью. Как была припудрена пылью и одежда – оранжевый, как мне показалось, халат, колоколом укрывавший его ноги.

     Я не удержался и протянул руку, чтобы прикоснуться к лицу незнакомца и окончательно удостовериться, что передо мной мертвец.

     – Стой! – вдруг закричал Солто. – Отойди!

     Он вдруг бухнулся на колени и, молитвенно сложив ладони у груди, склонил голову перед покойником и что-то быстро забормотал.

     А я вдруг почувствовал, что голова у меня закружилась, и перед  глазами поплыли разноцветные круги, постепенно сливаясь в один большой огненный шар, который заполнял собой всё пространство пещеры.

     Пришел в себя я только уже когда оказался на улице.

     Солто  задвинул на место дверь в пещеру и подал мне мой рюкзак.

     – Ты в порядке? Всё. Спускаемся.

     И обернувшись к Маше, он сказал:

     – Нам тут делать нечего.

     Уже когда тронулись на машине в обратный путь по застеленной крупой дороге, Солто прервал молчание, в которое погрузился сразу после того, как мы покинули пещеру. Он даже толком не попрощался с Машей Березкиной. Просто кивнул ей и всё.

     – Надеюсь, ты со мной согласен, что нам здесь  делать  нечего, и криминала тут нет?
 
     – Согласен, - сказал я вяло и неуверенно. – Но, наверное, от нас потребуется заключение, что эти люди умерли не насильственной смертью.

     – Ишь ты! Какой формалист стал! А кто тебе сказал, что тут кто-то умер?
     – Ну как же…Кости, труп…

     – О том, что обнаруженные на площадке кости принадлежат человеку – это только твоя догадка. Я их, между прочим, сложил внутрь пещеры. Пусть будут там и никого не смущают.

     – Ну, а труп внутри пещеры?

     – Это не  труп.  Это был живой монах. Точнее монах, находящийся в посмертной медитации тугдам.

     Я нервно хохотнул.

     Солто, поймав мой недоумённый взгляд, пояснил:

     – В теле монаха продолжает находиться его сознание. Но только не обычное, как у нас с тобой, сознание, а наитончайшее сознание. Поэтому тело его не гниёт, а продолжает жить.

     – Солто, – сказал я.

     – Что.

     – Покажи свою фляжку.

     – А что?

     – Ты её всю опустошил? Мне кажется, что ты просто пьян и несешь какую-то околесицу.

     – Ты просто далёк от этого, Пашка. А у меня прадед был ламой, дед был ламой, да и мне на роду предписано им быть. Да вот видишь, как в жизни бывает, всё смещается и перемешивается. Может быть, от того мы бываем несчастливы, что уходим со своего пути?
 
      Солто, наклонившись, попытался разглядеть из салона машины небо. Оно как-то стремительно потемнело, снеговые тучи опускались на горные вершины, грозя скрыть и петляющую между ними дорогу.

      – Дед рассказывал мне, когда был живой, – Солто уже стал вгонять меня в дремоту, и я перестал следить за дорогой, поклёвывая носом, – что посмертной медитации тугдам достигают те монахи, которые при жизни упорно практиковались. Медитировали,правильно жили. И когда приходит время им умирать – они не умирают. Нет, врачи, конечно, констатируют их смерть, это понятно. Но в то же время они всё еще живут. Тело продолжает сохранять тепло. И это всё благодаря воле монаха. Сердце уже не стучит и дыхание остановилось, но монах волей удерживает своё тело от распада.

    Солто пристально на меня посмотрел и толкнул локтём в бок:

      – Давай не спи! Не спи!

    И продолжил:

     – Обычный человек, умирая, теряет контроль над своим умом. Нападают  разнообразные омрачения, и он, в конце-концов, бесконтрольно перерождается.Вот так. –Тут Солто уже довольно сердито снова толкнул меня, заставляя пробудиться.

     – Знаю-знаю, – вздрогнул я – "а если туп как дерево, родишься баобабом".

     –…ну а если человек был благочестивым и упорно медитировал при жизни, – Солто уже не обращал на меня внимания, – то он перевоплотится на более высоком уровне. И будет продолжать нести всем живым существам благо и просветление. Ты же сам говорил, что видел ночью огненный шар у пещеры. Верно?

     – Верно.

     – Ну вот. Это и было сознание или душа этого монаха. Большой, видать, человек был. Великий!

    – Стой, стой, стой! – закричал я, окончательно очнувшись.

    – Что? Испугался? – усмехнулся Солто. – Да вижу я. 

    Мы вплотную подъехали к перевалу Тилкар, на котором накануне случился обвал. Солто остановил Уазик и вышел из машины. Я выбрался следом.

     – Нет, не проскочить нам! Не проскочить, – сказал я, качая головой. – Поворачивать надо, обратно в кемпинг. Ждать, пока не починят дорогу.

     –Поворачивать! Обратно! – передразнил меня Солто. – Да скажи, что к Машке хочешь! Понятно, хочешь. А меня дочунька моя заждалась, моя Аюна-Маюна!  Нет, Пашка. Поедем-ка уж домой.

   Солто весело глянул на меня:

      – Да проскочим! Не бойся ты! Тут не то, что наш Уазик– тут самосвал проедет. Ну, ты, конечно, постой лучше здесь, пока я проскочу.

     Уговаривать меня  долго не пришлось. Я покинул машину, не зная, как удержать Солто от легкомысленного, как мне казалось, решения проскочить по узкому перешейку. Оставалась надежда на его водительское мастерство и удачу. "Всё же, как не крути, а Солто везунчик"– думал я. – "Вон, и жену хорошую имеет и Машку!"

     Солто, убедившись, что я отошел в сторону, зачем-то погазовал, как гонщик на старте, играя акселератором, словно намеревался проскочить узкое место рывком, на большой скорости, и медленно, с большой осторожностью, тронулся. Он почти вплотную прижался к скале, но я кричал ему, наблюдая в страхе, как он ведет машину по самой бровке пропасти: " Ещё! Еще! Правее! Правее! К скале давай! Чёрт, чё-ёрт!"

     Солто почти проскочил. И уже когда он совсем было, вывел машину с узкого перешейка, грунт под задним левым колесом обсыпался, и машина сначала слегка накренилась влево, а потом вдруг разом опрокинулась в пропасть. Я, еще не веря тому, что произошло, смотрел, как машина кувыркается по склону, теряя по пути колеса, стекла, обшивку, железо. Она подскакивала, словно была не полуторатонной железной махиной, а пустотелым, легким резиновым мячом.

     Бегая взад-вперёд по дороге, я едва и сам не прыгнул туда, вниз, следом за машиной. Когда пыль по ходу падения Уазика улеглась, я увидел, что груда железа – всё, что осталось от машины – замерла на склоне метрах в трехстах от дороги. Только слабое белое облачко не то пыли, не то дыма прикрывало машину словно саваном. Я бегал по дороге и лихорадочно выискивал, как бы можно было спуститься к ней. Рюкзак с моим альпинистским снаряжением остался в машине, и мне теперь приходилось рассчитывать исключительно на цепкость своих рук и верный глаз.

     Склон был довольно пологий, но трудный для спуска. То и дело он прерывался словно трамплинами отвесными скалами высотой не меньше двух метров. А то и больше. Но делать нечего – наверняка Солто, если он конечно жив, сейчас требовалась помощь. И я начал спуск. Оказалось, что склон представлял собой монолитную скалу, только частично он был прикрыт мхом и слабыми, жидкими порослями кустарника, который едва-едва выдерживал меня, когда я цеплялся за него. В какой-то момент один из кустиков, обманув мои ожидания, оборвался, и я слетел с двухметровой высоты вниз на скальный  уступ, довольно ощутимо ударившись ребрами и коленом о скалу. Но я недолго охал и корчился от боли. Мои мысли сейчас были заняты одним – жив ли Солто? И если жив, то насколько сильно он пострадал? Назад до кемпинга было сто двадцать километров, а до прокуратуры – все триста! Сотовая связь здесь не работала, и никакой другой тоже не было.

     Спускался я  довольно быстро. Так, бывает, когда очень надо, когда очень спешишь, то можешь необычайно ловко соскакивать, лететь вниз по ступенькам лестничных пролётов и при этом ни разу ни запнуться и не упасть. Бывало, я, таким образом, слетал по ступенькам вниз с девятого до первого этажа за считанные минуты, не сбившись и не запнувшись.

     Солто я нашёл  далеко в стороне от разбитой машины. Его выбросило через лобовое стекло и потрепало  при падении с уступа на уступ  крепко. Куртка была разорвана  и левая штанина была вся в клочьях. На лице ссадины и кровь. Похоже, он был в шоке.

     – Ну, как ты, Солто? Жив?

     Я ощупал ему голову, осмотрел всё тело. Больших рваных ран на теле я не обнаружил. Только на левой голени из ранки сочилась кровь. Я  бросился ворошить выпавшие из машины вещи, тряпки в надежде найти хоть какой-то перевязочный материал.

     – Только не это! – вдруг закричал Солто. – Оставь! Оставь!

     О! Солто пришёл в сознание! Ну, слава Богу!

     – Не трожь его! – Солто махнул мне рукой, заставляя бросить пакет, и попытался встать.

     –Лежи! – крикнул я ему и, с недоумением посмотрев на оранжевый халат, который только что извлёк из пластикового пакета,  бросил его на землю. Выбрав из сумки несколько рубашек и, разорвав одну из них, я сделал жгут, которым перетянул Солто поврежденную ногу, унял кровотечение. Перевязал голову, а также ранки поменьше, на руках.

      – Ну что, Солто, идти можешь? – спросил я больше для того, чтобы как- то успокоить его, да и себя заодно. Я понимал, что идти куда-то нам нет смысла. Через пару дней нас все равно хватятся и пришлют за нами транспорт. Самостоятельно же с раненым товарищем мне до туристического кемпинга не добраться.
 
     – Да смогу – почему не смогу? – Ответил Солто и снова сделал попытку встать. – Машину жалко вот только. Ты посмотрел? Что с ней? Блин! Как же это я так, а? Ну, давай! Давай! Помогай мне!

     Я помог Солто доковылять до скалистого уступа в нескольких метрах от нас. Под ним, укрывшись от ветра, мы и расположились.

     – Ну что? Поднимешь меня наверх? – спросил Солто. Он вертел перебинтованной головой по сторонам, пытался вставать, был явно перевозбуждён.

     – Да успокойся ты, Солто, успокойся! Нам некуда теперь спешить. Будем здесь устраиваться на ночлег.

     – На ночлег? Да ты что, охренел? Замерзнем к чертовой матери! Ноябрь месяц! Идти надо! Постой, а где моя фляжка с коньяком? Выпала, блин, пока кувыркался! Пашка, найди мне эту чёртову фляжку!

     Я оставил Солто и принялся собирать выпавшие из машины вещи, которые могли нам пригодиться. В первую очередь я искал теплые вещи. Плохо, что ни я, ни Солто не курили. Спичек и зажигалки у нас не было. Значит, на костер, у которого можно было погреться, рассчитывать не приходиться. Да и костер тут разжечь, по большому счету, не из чего. Всё что нашёл, я стаскивал к нашему месту вынужденной стоянки.

     – Ну, а коньяк? Коньяк-то нашёл? – Солто в нетерпении пытался приподняться.

     – Какой тебе коньяк теперь, Солто? Нет. Не нашел. Ты лучше скажи, что это? – Я показал ему пластиковый пакет с халатом буддийского монаха. – Ты что, с мертвеца его снял?

     –Почему с мертвеца? – Солто снова зашевелился и попытался встать, но у него это не получилось. – Что за мысли у тебя дурацкие! Давай лучше коньяк. Я видел, ты нашел мою фляжку.

     – Нет коньяка. Пустая фляжка. Так откуда халат-то? Что? Так и не скажешь?

     –  Откуда-откуда! Из пещеры. Лежал там. Я спросил благословения у монаха и взял себе этот халат. Монах меня благословил. Так вот. Ведь я потомственный лама. Я же тебе говорил. Давай-давай фляжку! Мне плохо!

     Я отдал Солто фляжку с коньяком и стал сортировать вещи. Что-то годилось для подстилки, из чего-то можно было сделать укрывной материал. А вот плотные упаковочные мешки из морга для трупов отлично сыграют нам роль спальных мешков. Так, глядишь, ночь-две, и протянем.

    Солто тем временем в несколько глотков опустошил содержимое фляжки, привалился спиной к скалистому уступу и расслабился. Лицо у него из бледного стало розовым, он закрыл глаза и, казалось, задремал.

      – Ты знаешь, – сказал он затем, не открывая глаз, – а ведь нас могут хватиться только через неделю. Я сказал в прокуратуре, что могу задержаться с проверкой больше чем на пару дней. Так что, друг ты мой, Пашка, бери ноги в руки и дуй до кемпинга, за подмогой. Тут мы оба с тобой околеем.

     – До кемпинга? Смысл- то какой? Пока туда-сюда хожу – неделя и пройдёт. Давай уж вместе тут время будем коротать – сказал я и склонился, чтобы ослабить жгут на ноге у Солто. Как только я ослабил жгут, кровь снова запульсировала в ранке. Эх, не надо было коньяк-то ему давать!

     – Ну, не хочешь – как хочешь. Чёрт с тобой, – сказал Солто и затих. Заснул.

     Ночью я не сомкнул глаз. Периодически ослаблял жгут на ноге у Солто. Но потом снова приходилось его затягивать, поскольку рана на ноге  продолжала кровоточить. Для это мне приходилось каждый раз расстёгивать мешок. Но Солто посапывал  как младенец. За ночь даже ни разу не проснулся. Трупные мешки были ничуть не хуже спальных мешков. Спасибо Солто – взял с запасом. Очнулся мой товарищ только под утро.

     – Я что, уже труп? – сказал он, пытаясь высунуть лицо через узкую щель в мешке.
 
     – Да ну, ты что, Бог с тобой! – дремота слетела с меня, пора было в очередной раз ослаблять у Солто жгут на ноге.

     – Я вот всегда думал, буду помирать – буду жалеть, что мало женщин имел. И ты знаешь, Пашка – не жалею!

     – Ну, значит, – не пришло еще время помирать, – сказал я, ослабляя жгут. Крови не было.

     – Но я жалею, что не стал тем, кем мечтал – ламой. Жизнь впустую прожил.

     – Да станешь еще. Какие твои годы.

     – …карьера какая-то дурацкая, звездочки на погоны. Две, три, четыре…Мечта о большой…Командировки, уголовные дела,  следственные изоляторы,  трупы…Зачем всё это, а? Скажи, зачем? Не смог я вырваться из этой дурной бесконечности, Пашка. Не смог. С дочкой мало виделся. И сейчас у меня только одна перспектива – на стол к извращенцу-паталогоанатому. К Борейке этому, проклятому.

     – Ну, ты это…брось давай. Поспим лучше. Время быстрее пройдёт, –сказал я, снова прячась в чёрный мешок. Зудение Солто мне порядком надоело, и я не заметил, как провалился в сон. Мне приснились кошки. Они ходили вокруг меня, терлись о мой трупный мешок боками, постукивали об меня длинными, пушистыми хвостами и мурлыкали. А одна кошка стала лизать меня прямо в лицо. Я пытался уклониться, отворачивался, плотно сжимая губы, но тесный мешок сковывал мои движения, а кошка лизала мне лицо настойчиво, шершавым, влажным языком. И я открыл глаза.  Лицо моё было мокрое. Густой снег падал мне прямо на лицо, залезая в ноздри и глаза, и тут же таял. Снег усыпал соседние скалы и продолжал плавно, словно пепел, опускаться с неба на землю, сгущая утренний сумрак во мглу. Наши мешки от выпавшего снега превратились в белый саван. Я пошевелился, стряхивая с себя снег, повернул голову и…замер. В какой-то сотне метров расположились два снежных барса.  Один ирбис был совсем молодой. Он как игривый котёнок дергал в азарте длиннющим хвостом и прыгал на своих широких лапах за трещавшими сороками. Другой ирбис,  видать взрослая самка – вытянулся на большом камне  и наблюдал, одновременно за детенышем и за мною. Самка благодушно щурилась и, как настоящая кошка, выпускала острые когти и карябала мох на камне.

     – Бог ты мой! – воскликнул я. 

     Увидеть здесь ирбисов – большая редкость. Снег, похоже, заставил спуститься их с высокогорья сюда, вниз, за пропитаньем. Но этим пропитаньем могли стать и мы!

     Я выбрался из мешка и склонился над мешком Солто. Снег ложился на его лоб, щёки и тут же таял, стекая струйками на мешок.

     – Солто! Солто!  Очнись!

     Заиндивевшие ресницы дрогнули и на меня устремился пустой, бессмысленный взгляд Солто.

     Я расстегнул мешок и понял, что у моего товарища начался жар. Без квалифицированной медицинской помощи ему скоро придёт конец.  Для меня это было очевидным. Что же делать, что же мне делать?  Оставить Солто здесь и отправиться за подмогой? Или быть с ним пока жизнь не оставит его искалеченное тело?
     Я стоял и не мог принять решение. И пришёл в себя, только когда боковым зрением увидел какое-то движение. Это к группе ирбисов присоединился третий. Судя по его внушительным размерам, по широким, как растоптанные лапти, ногам и длинному, не меньше метра, хвосту, с чернотой на конце – это был глава семейства. Он принялся играть с самкой, гонялся за ней, убегал, и каким-то непостижимым образом вся группа ирбисов незаметно, но неумолимо сокращала расстояние между нами. Ирбисы расположились поблизости и, позевывая, стали  ждать своей трапезы. По их пятнистым шкурам время от времени пробегала дрожь нетерпения. Похоже, давно у них не было удачной охоты.

     Надо было уходить! Я собрал всё, что могло мне пригодиться в пути, в том числе и свое альпинистское снаряжение и сложил всё это до поры до времени у тропы, с которой начнётся моё восхождение на дорогу. А затем, изловчившись,  я перевалил Солто на оставшиеся пластиковые мешки и потащил его волоком по свежевыпавшему снегу к чернеющей вдалеке расщелине. Когда всё было сделано, я вернулся к оставленному у тропы снаряжению, но меня не оставляла мысль,  что я заживо замуровал Солто в скале. Ведь шансов, что я успею за помощью было очень немного. Но всё-таки они есть! Камни, которыми я прикрыл вход в расщелину уберегут Солто от диких зверей и стылого ветра, а воздуха там достаточно. Успокоив себя таким образом я пустился в путь.

     Когда я поднялся на дорогу усилившийся ветер пытался уронить меня с ног, а поваливший мокрый снег залеплял лицо словно посмертной восковой маской. Но скоро он сменил направление и стал дуть в спину, вселяя в меня уверенность, что я успею за помощью. Всю дорогу ветер свистел мне в спину, толкая и не давая остановиться. Я бежал вниз, с гор, не испытывая усталости и мне казалось, что совсем скоро увижу  чёрные трубы котельной Цагантая и его весёлые огни в синеющей мгле.

     Своё альпинистское снаряжение я давно бросил, скинул куртку, бросил шапку – так легче бежать.  Но что такое? В какой- то момент я понимал, что снова поднимаюсь в горы, к скале, в которой я оставил Солто. Я видел в снежной пелене, прямо перед собой, стоящего на коленях Солто, в жёлтом платье из кельи ламы, в которое я его, уходя, обрядил вместо рваной и окровавленной одежды. Может быть не стоило ему забирать это монашеское одеяние из склепа? Забрал и накликал на нас беду! Видать Солто думал, что с этим платьем его мечта стать ламой осуществится быстрее. Я бежал и видел впереди в снежной пелене непроницаемое  белое лицо ламы. Видел коленопреклонённого Солто. Видел Борейко, в радостном предвкушении натягивающего резиновые перчатки и жонглирующего острыми скальпелями.

     Он вырежет наши сердца и бросит их в свою зловещую копилку, чтобы его коттедж возвысился ещё на один этаж, а нам никогда не исполнить своей мечты и не покорить своих вершин.

     И я ускорял бег. Я бежал, падая и поднимаясь, а Солто уже исступленно читал молитву у ног мёртвого ламы и кланялся, кланялся ему, пытаясь сохранить надежду. Его беззвучная молитва становилась громким шёпотом, затем  превращалась в речитатив и вдруг перекрывая вой ветра превращалась в шаманское горловое пение. Кровь в моих висках аккомпанировала ему боем бубна, а напряжённые нервы превращались в струны шаманского комуза  и откуда-то из глубин моего сознания слышалось низкое и гортанное:
–  У-ааа-йо! По дороге духа встретил....у-ааа-йо! По дороге духа встретил...у-ааа-йо! По дороге духа встретил... ы-ы-ы!
Я увидел, что глаза у ламы открылись, а Солто замер, упав ему в ноги. Бубен застучал в моей голове с неистовой силой, а  струны комуза заглушили вой ветра.
– Унда унда йонданды! Духа древнего увидел!