Армагеддон

(триптих)
картина первая

Под аккомпанемент Аве Мария в костеле гремели автоматные очереди.
-  Куда катится человечество? –  кряхтел наутро горбатый уборщик, выметая человеческие останки.
Мексиканец был нетороплив и стар, словно идолы ацтеков.  Между морщин на испеченном солнцем лице не поместилась бы и муха. Их причудливый узор напоминал следы взбесившейся газонокосилки. Узловатые пальцы привычно сжимали метлу.  В какой момент она сменила мачете, он не помнил – не придавал этому значение: часы нужны суетливым. Христос обходился и ни к кому не опаздывал.
Присыпал  кровяные потеки песком. Полуденный зной и ветерок довершат начатое.

Старик оглядел пустынный бар и, потревожив дюжину грузных мух на луже пульке*, прошаркал на открытую веранду.
-  Отчего ты не пишешь про диктаторов?
Седой мужчина перестал грызть карандаш и опустил его в бокал с  Маргаритой. Помешал. Кусочек лайма, сорвавшись вниз, крутился в образовавшейся воронке.  Лед давно растаял, остудив южный темперамент северным хладнокровием.
-  Они не стоят чернил и бумаги. Правда,  Кончита*?
Хозяйка борделя почесала кончиком потухшей сигары в давно нечесаной гриве:
-  Гореть им в Аду, сукиным детям! Извращенцы.

Королевский гриф плавно опустился на соседний столик. По всему выходило, что он был сегодня доволен:  в его когтистой лапе матово отсвечивала перстнем с крупным фальшивым бриллиантом успевшая почернеть кисть.

-  Тебе неинтересно читать обо мне?
-  Я неграмотный, - старик допил El desierto* и разжег остывшую, побитую временем трубку.
-  Счастливец. Грамотность возводит барьер между человеком и Богом.
-  Верно. Мои клиенты чуют женщин через стенку. Им путеводители ни к чему, -  донна Роза закашлялась скрипучим прокуренным смехом.

Птица шумно втянула воздух с гор.
-  Так пахнет Вечность. И не родились еще слова, способные передать этот запах. Разве что краски? – обратился седой  к грифу.
Стервятник промолчал. Рисунок его иссеченного клюва удивительно напоминал морщины старика.

Объятый пламенем костел беззвучно прощался с наступившей ночью. Без сожаления, без слов проклятья.
И не родились еще краски, способные передать палитру чувств на лице распятого.

*пульке - это пенный и несколько вязкий напиток молочного цвета с неприятным запахом, содержащий от 4 до 8% алкоголя.
*Кончита (Conchita) — испанское уменьшительное имя, обычно от Консепсьон (Concepci;n — «зачатие», в честь католического догмата о непорочном зачатии Девы Марии).
 * El desierto - напиток, приготавливаемый из текилы, томатного сока, соли и соуса табаско


картина вторая

Едва стемнело, к заброшенному кладбищу подъехала повозка.  В кронах деревьев зашевелились дремавшие вполглаза вороны.  Лошадь испуганно всхрапывала и пятилась. Телега раскачивалась и жалобно скрипела. Ее деревянные инквизиторские колеса хранили печать четвертований.  Возница и трое сопровождающих заметно нервничали.  Воровато пригибаясь, снесли неструганый гробик в неприметную на отшибе могилу и поспешно ретировались.

-  Куда катится человечество? –  кряхтел горбатый уборщик, ссыпая в яму чешуйки бесплодной земли.
Невидимое облако пыли оседало на выцветших ресницах, першило в горле, саднило в груди.  Погост имел дурную славу. На нем хоронили разбойников,  самоубийц и прочих вероотступников.
Выровнял по краям, утоптал плоскими подошвами. Отложив ненужный инструмент, старик, надрываясь и поминутно отплевываясь, водрузил по центру могилы обломок базальтовый скалы: теперь никуда не денется.

Под покровом ночи к захоронению потянулись люди. Шли молча. По-отдельности и небольшими группками, избегая смотреть друг другу в глаза.
К утру перебывали почти все…

Старик отряхнулся и присел за столик:
-  Я тебя там не видел.
 Седой мужчина постучал изгрызенным карандашом по пустому бокалу:
-  А мы с покойницей и не расставались. Правда, Кончита?
Бандерша ловко откусила кончик новой сигары единственным желтым зубом:
-   Золотая девка! Мертвечину жрать не стала бы.
Бармен принес напитки: Margarita  для писателя, El desierto – для старика.
-  Жить захочешь – съешь, - уборщик еще больше сгорбился.
-  Возможно. Главное, чтобы не вошло в привычку, - седой  покосился в сторону королевского грифа.

Птица нахохлилась и сделала вид, что упрек к ней не относится. Она была голодна: надежда на кладбищенский пир не оправдалась. Стервятник замер на краешке стола и затаился.

Последними к заживо похороненной притащились проститься нерукопожатные родственники: надменность, высокомерие, кичливость, чванство, тщеславие, спесь.
Гордость расправила затекшие плечи. Камень покачнулся, но - устоял.
В этот раз устоял.

картина третья

Омертвевшая армия маиса гибла стоя: невызревшие початки стыдливо прятали в желтушных стеблях худые мальчишеские лица, покрытые угрями несостоявшейся зрелости.  Суховей иногда шевелил руки-плети, и тогда выжженный город накрывала беспробудная тоска. Она просачивалась в закрытые наглухо ставни и души.
Мотыга высекала искры из покрытой струпьями земли.
-  Куда катится человечество? –  кряхтел горбатый уборщик, силясь пересадить чудом сохранившийся за фасадом сгоревшего костела  росток.
-  Нет, не будет толку. Засолена утроба.  Мертва.  Слишком много пролито слез.

Подходя к столику, мексиканец с хрустом давил  босыми ногами тучи мумифицированных мух, так и не нашедших спасение под крышей бара.

-  Чему ты улыбаешься?
Седой мужчина перестал вертеть изгрызенный карандаш:
-  Рыдать – значит признать поражение. Правда, Кончита?
Хозяйка борделя отложила в сторону вязание, глубоко затянулась чудовищно толстой сигарой и растянула в беззубом оскале ярко крашенные потрескавшиеся губы:
-  Сукин ты сын, амиго!

Писатель поманил королевского грифа. Обессилившая от голода птица с благодарностью приняла кусок черствой лепешки.
-  Любовь, и только любовь спасет мир. Уж  мы-то с тобой знаем… Правда, Кончита?


Эпилог.
Забраны в пучок пышные волосы, бусинки пота в ложбинке грудей, подоткнуты подолы цветастых платьев.
Сильные женские ноги месят строительную глину.
Взмахи мачете рассекают воздух. Пучки маисовой соломы  наполняют коробки из-под Текилы.
Строится храм.

30.10.13