2 дня

    Неделя выдалась необычайно тяжелой, мы готовились к Парижской выставке, но все сорвалось, пришлось сдать билеты. Я был виноват в этом, Лена, так надеявшаяся  на эту поездку, теперь сопела носом и не разговаривала со мной. Желая как-то разрядить обстановку, я решил сделать ей сюрприз - отвезти на выходные в деревню. Да, деревня – это не Париж, но все же сильная смена впечатлений. Я быстро и, в тайне от нее, подготовился к путешествию. В деревне жили мои тетушки-старушки и я не был там уже лет 10, поэтому набрал наобум подарков, погрузил снегоход и велел Лене собираться. Мне всегда нравилось в ней это качество - она никогда не задавала лишних вопросов, не спорила, слушала с первого слова, но только если уж обижалась, то долго молча сопела и вывести ее из этого состояния было сложно. Мы погрузились в джип и тронулись в путь, дорога предстояла долгая.

      Денек был тоскливенький, да еще Лена всю дорогу молчала, оставалось развлекаться только музыкой. К месту подъехали уже за полночь. Я с трудом нашел дом, долго колесил по деревне, пока не разбудил половину соседей, наконец-то знакомый двор. Тетушки уже спали, пришлось долго стучать в окно, пока они проснулись и поняли – что к чему. Сколько же было охов и ахов. «Как же ты вырос, возмужал, а Леночка - какая красавица. Что же не сообщили, мы бы пирогов напекли» и так далее. Я сказал, что мы очень устали. Тетушки засуетились, стеля нам постели, извинялись за неудобства. Мы отказались от еды, и пока старушки беседовали с Леной и разбирали подарки, я тихо забрался в кровать, зарылся в перины и не заметил, как заснул.

    Проснулся я уже поздно, солнце светило в окно и щекотало мне нос. В хате никого не было, только громко тикали на стене часы, гудел самовар и в печке потрескивали дрова. На душе было легко, как в детстве, и не хотелось вылезать и теплой мягкой постели. Я огляделся, за 15 лет ничего не изменилось, все также висят на стене старые портреты и мутное зеркало, в углу перед иконами тихо тлеет лампада, белый пол укрыт теми же ткаными половиками и  тот же знакомый стол и лавки. Как же хорошо. Я все же поднялся, пол оказался необычно холодным, но возле кровати  заметил заботливо поставленные валенки, сунул в них ноги, снял с вешалки бушлат и пошел на поиски. Дом через сени соединялся с амбаром, который у них служил сараем, за дверью услышал голоса,  приоткрыл дверь, и на меня пахнуло теплым запахом, зерна, сена, навоза. Тетушки показывали Лене свое хозяйство.
-А, вот и Сашенька проснулся, ну, как спалось?
-Замечательно, давно так хорошо не высыпался, перины у вас что ли волшебные?
-Да, вот Леночка тоже хвалила.
-Ну, что же мы, давайте завтракать, самовар уж, наверное, кипит.
Старушки опять засуетились, накрывая на стол. Я помог донести самовар, и мы сели завтракать. Тетя Поля подала нам по тарелке гречневой каши с топленым маслом и по стакану парного молока.
-Пейте молочко-то парное, настоящее, не как у вас в Москве-то, я уже сбегала к Матрене, а то, говорю, гости у нас, вот и налила она молочка-то утрешнего.
Каша была отменная, рассыпчатая и какая-то необычайно вкусная, я краем глаза наблюдал за Леной, она в еде была очень привередливая и часто воротила носом в самых дорогих ресторанах, а тут уминала кашу за обе щеки, запивая молоком. Тетушки пили чай и болтали без умолку, выкладывая все свои новости.
-А, можно тут у вас на снегокате - то покататься?
-Да от чего ж нельзя, вот покушайте, да идите кататься. Денек-то сегодня, как специально для вас, солнышко-то какое, давно  его не было.
-Может помочь чего?
-Да, что вы, что вы, отдыхайте, сами справимся. Вот Авдотья вам пирожков поставила, к обеду будут. А вы отдыхайте.

    После завтрака я выгрузил снегокат,  Лена молча пристроилась сзади, он взревел, и мы покатились по полю, рыча и разбрасывая клубы снега. Морозный ветер обжигал щеки, белый снег слепил глаза  и искрился в воздухе, через пару кругов я заметил, что возле нашего дома собралась толпа. Мы подкатили к ней и остановились. Поздоровались с соседями, они с любопытством рассматривали нас и наш снегокат. Наши старушки сияли гордостью, рассказывая о нас соседям.
-Это для чего ж машина-то такая? Ишь, чего напридумали. А на лошадке-то все равно лучше. –ворчал Василий Степанович. Я вспомнил этого дядьку, когда-то здорового, краснощекого, а теперь сильно постаревшего.
-Где ее взять лошадку-то?
-А чего ж, где взять. У меня есть вот Буран.
-А можно покататься – то на Вашем Буране?
- А чего ж, нельзя, можно, вы как желаете верхом, али в санях?
-А в санях, пожалуй, и лучше.
-А чего ж, щас приведу, а то застоялся он, пущай погуляет и людям весело будет и ему размяться надоть. А не побрезгуете в санях-то, у нас ведь по-простому. Супруга-то у тебя больно нежная.
-Да нет, ей понравится.
Василь Степанович засеменил домой, я сделал еще пару кругов на снегокате, пока Лена беседовала со старухами.
Подкатил на Буране Василь Степанович. Буран оказался приземистым и коренастым конем. Сани были новые, Василь Степанович накидал в них свежего сена и поверх бросил меховую шкуру.
-Ну, сидайте. Куда прикажите?
-А до леса.
 Я усадил Лену и сел сам, Василий укрыл нам ноги шкурой, взял поводья и мы тронулись.

    Буран, несмотря на свою нескладность, оказался очень резвым коньком. Наверное, он застоялся, а потому радовался возможности пробежаться по снегу. Мы вмиг домчались до леса.
-А можно мне за кучера.
-А чего ж, нельзя садись. Василь остановил коня и передал мне поводья, а сам вежливо пристроился посередине саней. Я стеганул коня, но тот не пошевелился, почувствовав чужую руку.
-Да ты не боись, стегани сильнее, а то вишь, мудрует. Я стеганул сильнее, и мы въехали в лес. Деревья были укрыты белой вуалью, сквозь которую проглядывали снежные лапы елей и сосен, воздух искрился и будто звенел. В этом великолепии было столько торжественности, что мы все примолкли и тишину нарушал только скрип снега под копытами и полозьями саней и звон колокольчика.
Я оглянулся на Лену. Она смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, словно хотела проглотить всю эту красоту. Я притормозил коня, повинуясь торжественности момента. С ветки вспорхнула какая-то птица, осыпав нас брызгами искристых снежинок. Скоро мы докатили до поляны. Налюбовавшись на заснеженные просторы мы повернули назад, короткое зимнее солнце уже клонилось к закату. Подъехав к дому, я незаметно сунул в карман Василь Степановичу деньги и позвал обедать. Он пообещал подойти, как только загонит Бурана. Дома нас заждались. Стол был накрыт, вкусно пахло пирогами.

     Пока мы раздевались, готовились к обеду, а Лена грелась у печки, подоспел и Василь Степанович, выгружая на стол бутылку самогона.
-Вот за приезд.
Мы расселись за столом. Выпили по рюмочке за приезд, закусив хрустящими огурчиками. Тетя Поля разлила всем по тарелке щей. Ничего вкуснее я в своей жизни не ел. Тихонько наблюдая за Леной, заметил, что настроение ее улучшилось, она с удовольствием хлебала щи,  то и дело белозубо улыбаясь. На второе была картошка. Тетя Поля принесла чугунок с рассыпчатой, белой картошкой, сверху смазанной топленым маслом.
-Ой, дырявая башка. Грибки-то я забыла. У нас в этом году чернушки удались.
-Вот ты бестолковая, ну неси же скорей- возмутилась Авдотья.
Старушка засеменила в чулан, проявляя неожиданную резвость.
-Во, а под чернушки надоть налить - обрадовался Василь Степанович.
Появилась тетушка с миской сиреневатых грибков. Мы выпили, чернушки действительно оказались отменными, хрустящие, крепкие и с каким-то пикантным вкусом.
Разговор как водится, перешел на политическую тему.
-А вот ты скажи мне Сашек, это что ж такое придумали - землю продавать. Это какой же мужик ее купить-то сможет. Где ж денег-то таких взять? А земля - она ведь как женщина заботы и внимания требует, на ей ведь работать надоть, подойдешь к ей с уважением-то, она и отблагодарит тебя, а начнешь ее продавать, так добра и не жди. А у нас что, из земли публичную девку сделали – от огорчения Василь Степанович опять разлил по рюмкам, но женщины отказались и за «девку» выпили вдвоем. – Я недавно к дочке в Москву ездил, и чего они там все ищут, в энтой Москве-то, ну и моя туда ускакала, ну, вот взял я билет на поезд, еду, да все в окошко посматриваю, а кругом поля, поля, до горизонта все поля, да все бурьяном поросшие, такого даже после войны не было. А как подъезжать-то стали, так все домищи такие огромные как дворцы стоят. Вот ты и скажи, откуда у людей денег-то столько? Не сеют, не пашут, а дома строят, вот ведь какая загадка. – Вконец раздосадованный Василь Степанович опять взялся за бутылку, мы выпили и он продолжал:
 -Ну и что, дочка посадила нас откушать и ставит на стол картошку и говорит «Кушайте, израильская картошка», а я в рот-то взял и не пойму, то ли картошка, то ли мыло. Нашу-то рассыпчатую  и без масла съешь, вкуснючая какая, а ента- не то ни се. И говорю ей «уехала вот с родной-то земли, так и ешь ее сама, а я свою родимую кушать буду». Она даже надулась на меня. А я у внучка карту-то взял и решил найти энтот Израиль-то, два часа на поиски убил, нашел все ж таки, яко блоха, а нас ведь кормит. Вот опять вопрос - что ж такое получается, если блоха быка кормит? Непорядок это.
   
     Наш обед плавно перетек  в ужин, за разговорами  не заметили, как стемнело, бутылка уже была пуста и мы перешли на чай с пирогами. Тетя Авдотья была мастерица печь пироги.
Василь Степановича изрядно разморило, но он все не унимался.
- А зашел я там, в Москве-то в магазин, а там все мужики, да все молодые, да здоровые работают, раньше все больше бабы да «черные» торговали, а щас и наши мужики. Конечно, разве ты его на землю-то загонишь, на ней ведь работать надоть, а это в тепле постоял, лясы поточил, да обдурил кого, вот и вся работа. Все ищут где полегче. Сноху мою возьми. Говорит: «Мне надоело в вашем дерьме копаться» Ну, надоело в нашем, иди в чужом копайся. Уехала тоже в Москву. А я внучка-то возьми  да и спроси –где мол, мамка-то работает, а он говорит у каких-то богатых убирает. Уезжала-то гордая такая, а щас приезжает как побитая собака, знать чужое-то дерьмо не очень сладко. А я молчу, пусть как хотят.  Пусть все едут, легкого счастья искать. В нашей деревне-то вот осталось 15 дворов, да все старухи, из мужиков только я, сын, да Матренин мужик, а в соседней и вовсе никого.
Мне стало интересно, что он понимает под счастьем-то и  я задал этот вопрос.
- Счастье-то, а вот ты грибков-то вкусненьких поел, ты от этого счастья не получил, ну вкусно и все, а тетки твои получили, что своими руками старались, сделали, и тебя - любимого вкусным накормили. Вот спроси, счастливы ли они?
Я взглянул на светлые лица моих старушек и понял, что он прав.
- Вот так и во всем, ты поработай, получи урожай, другого угости, и будешь счастлив, а коли чужим питаться, так какое же оно счастье?

    Погода сменилась и за окном поднялась метель. Гость наш засобирался домой. А мы еще посидели немного и стали готовиться ко сну. Я улегся в мягкую постель, но простые рассуждения Василь Степановича долго не выходили у меня из головы, и было немного стыдно за себя, что он ведь прав, во всем прав.
Проснулся я рано, за окном еще было темно, взглянул на свои швейцарские часы-8 утра. После самогона и огурцов меня мучила жажда. Я влез в валенки и вышел в сени. На лавке стояло ведро с водой, я снял ковшик, висевший здесь же, разбил лед и напился студеной воды. Сразу окончательно проснулся и стал бодрее. С улицы зашла Авдотья.
-Чего ты так рано встал, поспал бы еще. Снегу-то навалило, не пройдешь.
Я одел бушлат, шапку и рукавицы, взял в сенях лопату и вышел на улицу. Воздух был свежий и морозный. За полчаса я разгреб весь двор. Рассвело. От свежего воздуха и от физической работы захотелось есть. Я вернулся в дом. У печки суетилась тетя Поля.
-Не шуми, Леночка еще спит.
Я зашел за печку. Лена сладко потягивалась в постели. Я дотронулся холодной рукой до ее щеки.
-Ой, холодный какой. А здесь лучше, чем в Париже - шепнула она, поцеловав мою ладонь. Я ущипнул ее за нос.
-Вставай соня,- сказал я, подумав, «Ну, слава Богу, простила».

     Лена еще потянулась в постели, потом вскочила, и долго гремела умывальником. Самовар уже кипел и ругался. Старушки накрыли на стол. Я поднес самовар. На сегодня была жареная картошка с луком и чай. На столе стояли пироги и янтарное варенье в вазочке. Мы с удовольствием поели картошки с мочеными помидорами. Я взял испеченный Авдотьей хлеб, отрезал горбушку и густо намазал вареньем как в детстве.
-Вы сегодня опять кататься будете? – спросила тетя Поля.
-Давайте я вам дров поколю, я видел у вас в сарае много не колотых.
-Да что ты, что ты - забеспокоились старушки - нам хватит на зиму, а летом сын Василь Степаныча поколет. Он нам помогает за бутылку.
-Пьет что ли.
-Да не так, чтоб очень, но бывает, напивается крепко, буянит тогда. И так спасибо, вон весь двор убрал.
Но я все же не послушал старушек, нашел топор и вышел во двор. Рубка дров оказалась совсем непростым делом и сначала у меня ничего не получалось, на помощь пришла Авдотья, она показала как надо, и дело пошло. Лена тоже решила поучаствовать в этом деле и ловко подносила поленья и укладывала дрова. Присоединились и наши бабушки.
-Ну, хватит, хватит, а то не встанешь завтра - накинулась сзади Лена и повалила меня в сугроб. Мы долго возились, обсыпая друг друга пушистым снегом. Лицо ее разрумянилось, глаза сверкали и, несмотря на рваный тулуп и широкие валенки, она стала просто красавица. Мне ничего не оставалось, как завалить ее на снег и поцеловать в ледяные губы. 
-Сдаюсь, сдаюсь - кричала Лена, а старушки смеялись, наблюдая нашу возню.

     На обед была очень вкусная похлебка из утиных потрошков и жареная рыба. Оказывается, Василь Степанович еще до света притащил целую сумку карасей.
После обеда меня разморило, я залез на печку и под говор моих женщин крепко уснул. Очнулся только когда кто-то трепал меня по плечу.
-Ну, что лежебока, все проспишь. Пойдешь с нами на службу?
Я резко подхватился, не понимая где я, и стукнулся головой о потолок. Сон сразу улетучился.
-Пойдешь с нами на службу?- смеясь, повторила Лена, а то мы из-за тебя опоздаем.
-Не бойтесь, я вас довезу.
-Не надо, не надо, это вы там, в Москве, привыкли все на машинах, а мы все больше пешком. А в церковь-это не на ярмарку, тут сосредоточиться надо, душу подготовить, а какая же душа в машине, все наспех. Дорога не длинная и версты не будет - оговорила меня тетя Поля.
-Ну, я тоже с вами, а то еще обидит кто.
-Да кто нас обидит, у нас тихо.

    Мы оделись и вышли во двор. Уже смеркалось. Морозно, я немного поеживался после крепкого сна. Шли, мало разговаривая по узкой тропинке через ручей, затем через кустарник. Все были сосредоточены, и каждый думал о своем.
Людей в церкви было мало, несколько старух, две маленькие девочки, да мальчик лет 9, держал за руку одну из них. Мальчишка обернулся, и я удивился на его круглое смуглое и румяное лицо с умными и какими-то взрослыми глазами, он был так непохож на московских мальчишек.
 Церковь тоже не изменилась за 10 лет, все те же иконы, неумело написанные деревенским мастером и украшенные хоть и безвкусно, но с любовью. Старенький батюшка и хор старушек, иногда фальшивевших  дребезжащими голосами. Запах ладана и свечей. Все так просто, но как-то до боли в сердце родно. Как давно я не был в церкви. Душа моя расслабилась, не хотелось ни о чем думать, хотелось только плакать. Я был благодарен своим женщинам за это. Обратно шли веселее, на небе уже взошла луна, и высыпали звезды. Воздух был морозный и звенящий.
-Нам бы надо завтра пораньше выехать, а то дома будем поздно - напомнил я.
Старушки забеспокоились и огорчились, что мы так рано уезжаем. Придя домой, они деловито начали собирать нас в дорогу, чтобы поутру мы ничего не забыли. И начались тут банки с соленьями, картошка, пирожки, свежие яйца. Несмотря на мои доводы, что у нас всего много, они не желали ничего слушать, и упрямо нагружали сумки. Когда все было готово, мы попили чая и легли спать. Мне долго не удавалось уснуть, я слышал, как ворочалась в постели Лена, вздыхали старушки, вспоминая, все ли уложили. На душе было неспокойно, уезжать  не хотелось, после долгой борьбы с собой я все же уснул.

    Разбудила меня Авдотья. Я лениво поднялся с постели, кое-как побрился перед маленьким мутным зеркалом и вышел на улицу прогреть джип. Когда вернулся, Лена уже встала и гремела умывальником,  старушки суетились, накрывая на стол. Было еще темно,  есть  не хотелось, но все же выпили чая, чтобы не огорчать наших бабушек. Оделись. Я незаметно подсунул деньги под чашку. Вышли нас провожать. Авдотья помогала загружать вещи, потом они долго вздыхали, крестили и наказывали, чтобы мы были осторожны. Расцеловались. Сели в машину. До самого поворота я видел в зеркало наших старушек, одиноко стоящих на дороге. Лена шмыгала носом.
-Мы приедем скоро еще - хотел ободрить я Лену, но слова мои прозвучали как-то безнадежно, а за стеклом падал крупными хлопьями снег, будто прощаясь  с нами.